В Огайо и Индиане
По мере того как наиболее плодородные земли Среднего Запада переходят в систему земледелия торгово-промышленного типа, увеличивается спрос на мигрантскую сезонную рабочую силу и образуются новые постоянные потоки миграции. Это мигрантское движение, которое частично уходит своими корнями в прошлое, весьма сходно с аналогичными потоками миграции в других местах с той только разницей, что современные потоки ее сравнительно невелики. В настоящее время Огайо и Индиана тоже приступают к вербовке дешевого труда мигрантов в дополнение к местным резервам рабочей силы. На полях обоих штатов уже стали появляться мексиканцы из Техаса. Горные районы штата Кентукки, расположенного на другом берегу реки Огайо, также поставляют в значительном количестве мигрантскую рабочую силу. Бедствующие сельскохозяйственные районы Кентукки с их избыточным населением уже давно служат поставщиками сезонной рабочей силы для Северных штатов. Уровень жизни в этих районах настолько низок, что достаточно пронестись хотя бы смутному слуху о наличии работы в других местах, чтобы фермеры устремились туда целыми семьями. Хотя в данный момент в Огайо и Индиане сезонная рабочая сила не применяется широко и ею пользуются там далеко не повсеместно, все же положение с рабочей силой в этих штатах дает представление о перспективах, связанных с дальнейшей индустриализацией земледелия.
В Огайо сезонный труд применяется теперь преимущественно в болотистой местности Сайото и в свекловичных районах, расположенных в северо-западной части штата. В Индиане сезонная рабочая сила применяется главным образом в районах разведения помидоров. Рабочего-мигранта найдешь везде, где развивается индустриализованное земледелие. В этих районах установились уже знакомые нам условия эксплоатации труда, и это позволяет практически проследить происходящие в американском земледелии перемены.
1. От водяных крыс к мигрантам
Понадобилось почти столетие, для того чтобы преодолеть огромные трудности и осушить в Огайо 17 тыс. акров болотистой местности Сайото; теперь она стала одним из плодороднейших земельных массивов в Америке. Мелиоративные работы были закончены приблизительно в 1922 г., но многое было сделано в этом отношении еще в 1907 г. На осушенных болотах выращивали преимущественно лук, урожай которого в этой местности составляет до 1000 бушелей на акр. Появились новые рынки сбыта лука, были построены гигантские хранилища, и на границе этого плодородного массива возникли первые компанейские поселения — Алджер, Макгафи и Форейкер. Вследствие значительных затрат на мелиоративные работы цены на землю сильно возросли, что заставило большинство мелких фермеров продать свои наделы. Так как весь урожай шел на рынок, земледелие здесь достигло высокой степени индустриализации. Нужно было выжать из земли буквально все. Это потребовало введения товарной монокультуры и дешевого труда. Болота Сайото, которые когда-то были заповедником водяных крыс, вскоре стали средоточием мигрантов из Кентукки. Наступила пора «луковой лихорадки»: некоторые землевладельцы выручали за сезон до 150 тыс. долл., а в следующем году они могли разориться дотла. С годами, однако, большая часть этого массива перешла в собственность «Сайото лэнд К°», которая в настоящее время является хозяином городков, возникших вокруг болота.
Еще в 1907 г. владельцы луковых плантаций стали рассылать агентов в горные районы Западной Виргинии и Кентукки для вербовки рабочей силы. В провинциальных газетах юго-восточных районов штата Кентукки стали систематически публиковаться объявления о найме сезонных рабочих. С марта по июнь производятся посадка и прополка луковых посевов, и это поглощает много труда; но самая страда наступает в уборочный период, с июня по август. После сбора урожая и до следующей весны там нет почти никакой работы. Идеальным источником рабочей силы в этом случае являются горные районы Кентукки, жители которых приезжают целыми семьями, насчитывающими по 8–10 детей. В штате Огайо существует, впрочем, избыток местной рабочей силы, но он недостаточно «дешев». Ставки заработной платы на болоте настолько малы, что только большие семьи берутся за эту работу. Кроме того, работа на болоте почти так же тяжела, как труд горняка, поэтому далеко не каждый согласится участвовать в «добыче» лука.
Вначале рабочие-мигранты стали появляться небольшими группами, но с каждым годом численность их росла, и в скором времени, выражаясь словами одного автора, «маленький ручеек мигрантского труда разросся в мощный поток». С 1907 по 1929 г. движение рабочих-мигрантов носило сезонный характер. Весной сюда, на север, являлись сотни семей из Кентукки; они работали в течение сезона, а на зиму возвращались в свои лачуги в горах. В 1920 г. Чарльз Гиббонс сопровождал группу таких мигрантов на их обратном пути в Кентукки. Оказалось, что население графства Магофин, например, почти целиком состоит из «луковых мигрантов»: не менее 100 семей из этого графства ежегодно отправлялось на приработки на болото[132].
«Если бы удалось сохранить этот труд на чисто временной, сезонной основе, — пишет д-р Моор из Огайского университета, — тогда не возникли бы те многочисленные и грозные проблемы, которые стоят перед нами сегодня». Но, как это часто случается при сезонных работах, постепенно, по окончании каждого очередного сезона, в Огайо стали оседать небольшие группы мигрантов. Для того чтобы в нужный момент иметь под рукой рабочую силу, владельцы луковых плантаций построили в районе болот крохотные однокомнатные и двухкомнатные лачуги. Многим семьям вскоре разрешили оставаться в этих жилищах на зимние месяцы, благодаря чему они были избавлены от расходов по проезду на родину, в Кентукки, и обратно. Лачуги эти назвать жилищами можно было только весьма условно, так как строились они из свежего теса, который при высыхании трескался, отчего в стенах образовались широкие щели. Многие такие жилища возводились на сваях на самом болоте. Кое-кто из кентуккийцев, проведя зиму в холодных и неприютных жилищах на болоте, навсегда уходил с луковых плантаций. Однако с 1907 г. и по сей день всякий раз, когда одна из этих лачуг освобождается какой-либо семьей, туда почти тотчас же вселяется другая кентуккийская семья, только что прибывшая на работу в этот район. Начиная с 1907 г., движение людей, направлявшихся в сторону болота и обратно, не прекращалось ни на один год. Наряду с постоянным потоком мигрантской рабочей силы на болоте имеется уже определенное количество оседлых семей.
По мере увеличения числа «оседлых» семей возникло множество социально-бытовых проблем. Каждую зиму приходилось решать проблему безработицы и изыскивать средства для выплаты пособий; увеличилось количество мелких правонарушений, и возросла детская преступность; плохие жилищные условия и низкий общий уровень материальной жизни привели к распространению туберкулеза. Но никто не обращал особого внимания на рабочих луковых плантаций, на ужасающие условия их жизни, пока, как это часто бывает, не произошел взрыв. Здесь, почти в самом центре земледельческой Америки, развернулась классовая борьба и полилась кровь.
2. «Назад не вернемся»
С 1929 по 1934 г. графство Хардин переживало кризис. В течение многих лет земля здесь засевалась исключительно луком, вследствие чего почвенная влага истощалась и плодородный слой почвы уменьшался, пока глубина его не сократилась с 2,5–3 м до 50–85 см. Вследствие непрерывного выращивания одного только лука появились грибок и насекомые-вредители. Почва истощилась также из-за выветривания и перегорания ее плодородного слоя. В связи с падением урожайности, появлением конкурирующих луковых плантаций в штатах Мичиган и Техас и сокращением рынка плантаторы усилили эксплоатацию рабочей силы. Большинство их перешло от системы найма рабочей силы к системе издольщины. В эти годы кризиса и депрессии многие рабочие по окончании сезона застряли на месте, так как не имели средств для возвращения в Кентукки. В 1931 г. в одном только городе Мэрионе на выдачу пособий 4 тыс. человек было израсходовано 2300 долл. В следующем году списки на выдачу пособий увеличились в полтора раза, а в 1933 г. — втрое. Весной при очередной контрактации для работы на луковых плантациях среди батраков уже наблюдалось недовольство.
В воскресенье вечером, 18 июня 1934 г. несколько сот батраков с луковых плантаций собрались в городке Макгафи и создали «Национальный союз сельскохозяйственных рабочих», вошедший в состав Американской федерации труда. Во главе союза стояли О’Делл, рабочий с луковых плантаций, и бывший уполномоченный профсоюза рабочих каменных карьеров Райзор. Было решено объявить на болоте всеобщую забастовку и потребовать твердой ставки в размере 35 центов в час и 8-часового рабочего дня. О’Делл был выбран председателем стачечного комитета, и на следующий день по всему району были расставлены пикеты. Уже через 3–4 дня союз насчитывал до 600 членов. Все они участвовали в забастовке, и все отчаянно бедствовали.
В этот период было произведено всестороннее обследование условий жизни рабочих на болоте. В номере журнала «Нейшн» от 12 сентября 1934 г. рассказывалось о том, что «заработки на болоте носят весьма непостоянный характер. Владельцы луковых плантаций предпочитают дешевый труд детей в возрасте от 9 до 14 лет, вследствие чего на долю взрослых членов семьи остается не больше 90 рабочих дней в году, причем труд их оплачивается не выше 12 центов в час. Наиболее трудоемкий процесс — прополка луковых посевов. Для этой цели пользуются ручными колесными сошками; следом за ними ползут на коленях рабочие, которые целыми днями копошатся в черной земле, вручную пропалывая посевы».
Там, где была введена издольщина, условия оказались еще хуже. «Теоретически, — писал корреспондент журнала «Нейшн», — урожай делится пополам, но на деле, в результате всевозможных начетов, арендатор остается к концу сезона с пустыми руками, едва сумев рассчитаться за аренду. В былые годы землевладелец сам нес расходы по обработке почвы, теперь за это взимают с арендатора до 12,5 долл. за акр». В октябре 1934 г. в журнале «Сэрвей» сообщалось, что заработная плата рабочих луковых плантаций снижена с 25 до 12,5 цента в час и «семьи рабочих живут в нетопленных лачугах с дырявыми крышами и без окон. Чтобы оплатить свое жилье, каждый рабочий должен, кроме участия в общих полевых работах, выращивать, по системе издольщины, лук на клочке земли возле своей лачуги». К моменту написания приведенных выше строк более 100 семей рабочих были выброшены из своих лачуг. Инспектора федеральной Администрации помощи[133] установили, что «типичное жилище» рабочего луковых плантаций представляет собой кое-как сколоченную деревянную неоштукатуренную лачугу с потрескавшимися стенами и жестяной кровлей, которая не защищает ни от зимних холодов, ни от летнего зноя. У многих женщин не было никакой обуви; три четверти всех семей каждую зиму переходили на пособие по безработице; никакой помощи не оказывалось роженицам (у 6 женщин, выбранных наугад из 20, за год до этого были мертворожденные дети или выкидыши); менее чем половине детей, населявших болото, удалось закончить лишь семь классов.
Как только вспыхнула забастовка, тотчас были приняты меры к отправке бастующих кентуккийцев на родину. Появились офицеры войск национальной гвардии штата Огайо; были назначены 54 помощника шерифа и привезены штрейкбрехеры. Но батраки с луковых плантаций оказались стойким народом. На все угрозы они отвечали коротко и решительно: «Назад не вернемся». Женщины вместе с мужьями участвовали в пикетах и гнали штрейкбрехеров с полей. Было издано судебное постановление, запрещавшее пикетирование, а за ним последовали массовые аресты. О’Делл был осужден по обвинению в неуважении к суду, когда же пикетчики пустили в ход камни, многих бастующих засудили по обвинению в насильственных действиях. Вскоре вместе с О’Деллом за решеткой очутилось 33 стачечника. Для устрашения пикетчиков на крышах луковых складов были размещены люди с винтовками и сформированы группы виджилянтов. И все же каждый день с утра пикетчики выходили на болото. 6 июля 1934 г. в Макгафи сгорел дотла склад лука, убытки были оценены в 40 тыс. долл. Когда штрейкбрехеры пытались на грузовиках проникнуть через строй пикетчиков, их забрасывали камнями, а автомобильные шины прокалывали ножами. На следующий день произошли крупные волнения и были произведены новые аресты. Стачечники пустили в ход самодельные бомбы, перерезали телефонные провода, подорвали мост, останавливали и опрокидывали машины на дорогах и подожгли один дом. Забастовка продолжалась весь июль и август. Атмосфера была накалена до предела, происходили массовые аресты. В ночь на 25 августа в дом мэра города Макгафи была брошена бомба. На О’Делла, который к этому моменту был освобожден из тюрьмы, натравили толпу в несколько сот штрейкбрехеров; они избили его, швырнули на грузовик, вывезли за пределы графства и бросили в поле. Но в ту же ночь он снова был дома под охраной стачечников. Журналист Лоуэлл Томас побывал у О’Делла и удостоверился в том, что тот был жестоко избит. По улицам болотных городков ринулся отряд из 500 виджилянтов, хватавших еще оставшихся на свободе «смутьянов». Представитель министерства труда, пытавшийся выступить посредником в этом конфликте, установил ряд весьма интересных фактов. Он подтвердил, например, что к моменту забастовки заработная плата, как правило, доставляла 12,5 цента в час; 53 % рабочих семей в среднем зарабатывали не более 250 долл. в год; 30 % площади земельного массива принадлежало трем акционерным обществам; к 1929 г. луковые плантации в этом районе, стоимость которых для исчисления налога была оценена в сумме 750 тыс. долл., приносили около 1 млн. долл. годового дохода.
Когда на полях появились новые рабочие, также завербованные в Кентукки, кое-кто из бастующих стал возвращаться на работу. Эта стачка, одна из самых ожесточенных в истории сельскохозяйственного пролетариата страны, к сентябрю окончилась. Многие рабочие семьи остались стойкими до конца и отказались вернуться на работу на прежних условиях. Те семьи, которые не принадлежали к оседлому населению района, были вынуждены уйти, так как им отказали в выдаче пособия по безработице, но и среди них нашлись люди, отказавшиеся выехать; тогда их взяли под стражу и на казенный счет переправили через реку Огайо на территорию штата Кентукки. Большинство этих людей больше не вернулось на болото. Стачечники из числа оседлых жителей Огайо прожили зиму на пособие, а с приходом весны уныло поплелись обратно на поля.
В официальном отчете указывалось, что «забастовка ознаменовала конец луковых плантаций». «Король лук» скончался в июне 1934 г. Из опасения дальнейших волнений среди рабочих и в связи с систематическим снижением урожайности владельцы луковых плантаций стали, начиная с 1934 г., сокращать посевную площадь. По мере превращения почвы из чистого чернозема в суглинок все большая площадь отводилась под картофель и свеклу.
Хотя дым сражения над болотом рассеялся и бомбы больше здесь не взрывались, но на этом еще не кончается повесть о батраках луковых полей. Еще и сейчас там насчитывается 250–300 семей, лишенных средств к существованию, а с организацией свекловичных плантаций здесь появились новые группы мигрантов — мексиканские батраки свекловичных полей из Техаса.
3. В тупике
Я побывал в районе болот Сайото в декабре 1940 г. Эти бесконечные поля чернозема и суглинка, на которых не видно ни фермерских домов, ни прочих обычных атрибутов сельской жизни, весьма напоминают собой картину громадных плантаций салата и свеклы вокруг города Салинас в Калифорнии. Кое-где на территории владений «Сайото лэнд К°» разбросаны жалкие лачуги фермеров-арендаторов и батраков, с окнами, заделанными жестью вместо стекла, с ветхими дырявыми крышами, со стенами и потолками в сплошных трещинах. Вокруг этих жилищ грязь и мусор. Обитатели не имеют ни огородов, ни домашнего скота или птицы. Я побывал во многих из этих жилищ, таких же жалких, как хижины сезонных рабочих в Калифорнии. Квартирная плата составляет от 2,5 до 3,5 долл. в месяц. В одной такой лачуге в трех комнатках ютилось 23 человека. Часто встречаются в этом районе и «жилища на колесах» с непременным номером над входной дверцей, устроенные для мексиканских мигрантов, которые вытесняют кентуккийцев.
Говорят, что с тех пор как над кентуккийцами нависла угроза голодной смерти и насильственного выселения, они стали хитрыми и мстительными; они стали страховать от огня свои лачуги, построенные собственными руками на арендованных клочках земли, и с тех пор пожары в селениях на болоте стали довольно частым явлением. За один день мы видели пепелища пяти таких пожаров. На территории всего этого массива плодороднейшей земли не встретишь ни одного приличного фермерского жилья, ничего, что напоминало бы о фермерском преуспевании. Из-за влажности почвы и воздуха трудно бороться с антисанитарными условиями жизни. Тут и там виднеются подобия колодцев. С наступлением зимних холодов на полях появляются унылые вооруженные мешками фигуры батраков, подбирающих осыпавшиеся зерна кукурузы и видом своим напоминающих городских старьевщиков, копошащихся на мусорных свалках.
Алджер превратился в «город привидений». Из всех окон батрацких лачуг, вытянувшихся вдоль улиц и линии железной дороги, глядят эти «привидения». Здесь стоят десятки унылых хижин, похожих одна на другую как две капли воды, напоминая собой рабочие поселки Пенсильвании или разоренные, обезлюдевшие шахтерские поселки Скотс-Рана в Западной Виргинии.
На окраине Макгафи стоит большое красивое здание. Нетрудно догадаться, что это и есть здание дирекции «Сайото лэнд К°». Ближе к городу начинаются ряды батрацких «жилищ», их тоже нетрудно узнать. Здесь, в этом плодороднейшем районе Огайо, после многих лет труда и борьбы, затраченных на осушение болот, не возникло ни одного сколько-нибудь приличного сельского поселения, а видна лишь куча беспорядочно построенных лачуг. Район этот обозначен на всех почвенных картах, как самый плодородный массив во всем штате.
В настоящее время на болоте насчитывается около 300 семей «белых бедняков», лишенных средств к существованию. Этот край теперь превратился для них в тупик, выхода из которого нет. По мере сокращения посевов лука уменьшается и возможность получения работы. Правда, батрацкий труд нужен для разных случайных сельскохозяйственных работ на болоте; вот почему еще и сейчас можно увидеть на полях «Сайото лэнд К°» людей, работающих группами по 40–50 человек. Все же большинство батрацких семей живет на пособие. В городе Мэрион, где сосредоточено 14 % всего населения графства Мэрион, с 1932 г. и по сей день 33 % смертности падает на туберкулез. В графстве Хардин с 1932 по 1934 г. было израсходовано 53 тыс. долл. на стационарное лечение больных туберкулезом, которым заболевали главным образом люди с болота. В 1938 г. в школе на болоте в одном только классе было выявлено 13 туберкулезных детей. В том же году в каждом из жилищ, расположенных вдоль дороги, ведущей к болоту, было выявлено не менее одного случая заболевания туберкулезом. «Люди на болоте, — пишет д-р Моор, — живут в неописуемо ужасных условиях».
Само собой разумеется, что семьи болотных батраков не владеют не только землей, но и никаким другим имуществом, даже самым плохоньким «рыдваном». Нищета среди них так велика, что их жизненный уровень даже ниже того минимума, который предусмотрен Администрацией по охране фермерского хозяйства, поэтому на них не распространяется система субсидий на восстановление и кредитование арендаторских ферм. Один болотный батрак рассказал нам, что, когда умерла его жена, владелец похоронного бюро, являющийся одновременно крупным местным землевладельцем, в течение 8 суток отказывался похоронить покойницу, пока расходы по похоронам не будут оплачены сполна. Когда вдовец дошел уже до полного отчаяния и не знал как быть дальше, он, наконец, получил от Администрации по охране фермерского хозяйства ссуду, значительную часть которой пришлось отдать владельцу похоронного бюро.
В числе свидетелей, прошедших перед комиссией Толана, был Трой Колдайрон, прибывший из Кентукки в район луковых плантаций в 1930 г. Подобно большинству своих земляков, он в конце концов «застрял» на болоте и получил лачугу, где и проживал со своей женой и 6 детьми. За это жилье он платил 3 долл. в месяц, но крыша протекала, уборной и умывальника не было, а свет проникал сквозь одно маленькое оконце. Даже в течение летнего сезона всей семье удавалось заработать лишь несколько долларов в день. Но компания, заявил Колдайрон, «нас не контрактует, так что приходится ловить момент, чтобы подработать». Детям, если была работа, за срезку лука платили по 5 центов с корзины[134]. Перед комиссией Толана выступили также супруги Джон и Анна Харт, которые вместе с 77 другими семьями прибыли в Виллард (штат Огайо) в поисках заработка на луковых плантациях «Огайо фармс К°», крупного фермерского акционерного общества по выращиванию лука, организованного по обычной плантаторской системе — с продовольственной лавкой компании, надсмотрщиками и всеми прочими атрибутами плантаторского хозяйства. В разгар зимы компания прикрыла продовольственную лавку, и люди остались без продовольствия. «Во всех семьях, — рассказывала Анна Харт комиссии, — дети были одеты в мешки из-под кофе — другой одежды не было»[135]. Несмотря на то, что в графстве Хардин нищенствует 300 безработных семей, а для работы на свекловичных полях доставляют мексиканских рабочих-мигрантов, местные плантаторы продолжают вербовать в Кентукки целые семьи для работы на болоте.
4. Те же и мексиканцы
В настоящее время площадь свекловичных посевов в северо-западном Огайо расширяется. Сахарный завод в Финдлее, принадлежащий «Грейт лэйкс шугар К°», перерабатывает свеклу, выращиваемую в 8 близлежащих графствах. Постепенно расширяясь, свекловичные плантации простираются теперь на юг вплоть до болот в графстве Хардин. Параллельно с вытеснением лука свеклой мексиканцы вытесняют кентуккийцев. Бюро труда штата Огайо подсчитало, что в 1940 г. для работы на свекловичных плантациях из Техаса в Огайо было доставлено около 2600 мексиканцев, или приблизительно третья часть рабочей силы, необходимой для обработки нынешней площади свекловичных посевов в Огайо.
Появление рабочих-мексиканцев, конечно, не улучшило экономического положения безработных и обнищавших пришельцев из Кентукки. По этому поводу д-р Моор заявляет, что с привозом новой рабочей силы в этот район, «который и без того страдал от избытка рабочих рук», местным жителям стало крайне трудно получить работу. «С тех пор как в графстве Хардин и соседних графствах, — пишет д-р Моор, — стали разводить сахарную свеклу, акционерное общество сахарозаводчиков, которое скупает урожай на корню, стало применять труд мексиканских рабочих, доставляемых из Техаса. По идее эти рабочие представляют собой сугубо сезонный элемент и обязуются, в случае невозможности получить здесь постоянную работу, по окончании сезона вернуться в Техас. Число рабочих мексиканцев, — продолжает д-р Моор, — на свекловичных плантациях в графстве Хардин и южной части графства Хэнкок приблизительно равно числу людей, состоящих в системе Администрации общественных работ и проработавших лето 1938 г. на территории болота». Таким образом очевидно, что с появлением определенного количества мексиканских рабочих соответствующее количество местных рабочих перешло на пособие по безработице.
Однако мексиканцы составляют не более трети общего числа рабочих на свекловичных плантациях в Огайо. Остальные рабочие (около 4575 человек) в большинстве своем также вербуются за пределами штата. В отчете, составленном Администрацией по охране фермерского хозяйства, рассказывается о том, как вербуется рабочая сила для свекловичных плантаций в графстве Сенека. «Занимается этим специальное бюро в Детройте. Разъездной агент компании сахарозаводчиков отправляется в конце зимы или в начале весны в Детройт и поселяется там в районе, где проживают сезонники. Через «хозяйчиков», которые непосредственно занимаются вербовкой и получают за это плату от него, разъездной агент набирает нужное число батраков. Вся эта процедура весьма напоминает торговлю лошадьми на Западе». Большинство завербованных в Детройте рабочих составляют бельгийцы, поляки и венгры, которые в зимние месяцы заняты неполный рабочий день в качестве чернорабочих на промышленных предприятиях. Многие из них, прибыв на свекловичные плантации в качестве сезонных рабочих, по окончании сезона застряли на месте, поселились в окрестных городах и превратились в постоянную рабочую силу для свекловичных плантаций. Подобно кентуккийцам, эти люди превращаются в «бедствующие земледельческие семьи», так как поток мексиканцев, доставляемых из Техаса, с каждым годом растет.
Применение мексиканской рабочей силы бесспорно нанесло ущерб бельгийцам, полякам и венграм, которые первыми появились на свекловичных плантациях; вместе с тем оно ограничило и источники заработка мигрантов из Кентукки. Но в какой мере выгадал на этом рабочий-мексиканец? Из Техаса мексиканцев доставляют группами по 55 человек на грузовик, примерно в тех же условиях, в каких поток мигрантов движется из Техаса в Мичиган. Из свидетельских показаний, представленных комиссии Толана, видно, что рабочих этих вербуют не сами свекловоды-плантаторы, а «Грейт лэйкс шугар К°». На одном из грузовиков, доставлявших завербованных рабочих из Сан-Антонио в Огайо, в числе 40 рабочих-мексиканцев был Телесфоро Мандухано с шестью сыновьями. Приведем выдержку из его показаний: «Грузовики несколько раз останавливались, для того чтобы мы могли поесть и сходить по естественным надобностям и когда нужно было залить бак или набрать масла. Всю дорогу людям пришлось стоять; один человек из нашей группы привязал себя стоя к подпорке, чтобы, уснувши, не выпасть из грузовика. С каждого рабочего взыскали по 15 долл. за перевозку». За вычетом всех расходов и начетов Мандужано с шестью сыновьями заработал за сезон 200 долл. 10 цент.
Выступил перед комиссией Толана также Катарино Рамирец, завербованный в Сан-Антонио агентом «Грейт лэйкс шугар К°». На грузовике, кроме него, было 36 взрослых и 8 детей. Дорога заняла два дня и три ночи. С каждого взыскали по 10 долл. Машина останавливалась только по не зависящим от водителя обстоятельствам, и только если остановка оказывалась достаточно продолжительной, люди успевали поесть[136]. В отчете Администрации по охране фермерского хозяйства указывается, что по прибытии в Огайо мексиканцы «поселяются в небольших постройках, принадлежащих компании сахарозаводчиков; в течение летних месяцев жилища эти весьма уплотнены. Условия жизни этих людей гораздо хуже тех условий, в которых находится местное население».
Само собой разумеется, что если ни одной из групп батраков не удается заработать на пропитание трудом на свекловичных плантациях, то это значит, что прибыль извлекают свекловоды. Да иначе и быть не может, так как в этих районах свеклосеяния много отличной земли. Ознакомимся, однако, с данными о количестве арендаторских ферм в этих графствах штата Огайо. В графстве Вуд фермеры-арендаторы обрабатывают 38 % площади свекловичных полей, в графстве Ван-Верт — 42 %, в графстве Сандуски — 38 %, в графстве Оттава — 22 %, в графстве Генри — 43 %, в графстве Хэнкок — 41 % и в графстве Люкас — 36 %. По всему штату в целом, по данным за прошлый год, это составляет 29 %. Сельское хозяйство в этих графствах характеризуется не только значительной долей труда фермеров-арендаторов, но также и тем, что годовой доход многих таких ферм в районах свеклосеяния в 1935 г. составлял менее 600 долл., а на ряде ферм был даже ниже 250 долл.
5. Джоуды в Индиане
Подобно тому как из области Великих равнин поток мигрантов движется к тихоокеанскому побережью, другой поток из пограничных штатов движется в Индиану и Огайо. Миграционный поток, направляющийся с юга на север, устремляется через Цинциннати. Переезд по мосту через реку Огайо из города Ковингтона (штат Кентукки) стоит всего несколько центов. От этого моста начинается поток батраков-мигрантов, направляющихся на север. «Почти невозможно, — говорится в отчете Администрации по охране фермерского хозяйства о положении в Огайо, — получить сколько-нибудь точные данные о численности бродячих сельскохозяйственных рабочих, потому что в поисках заработка большинство этих людей проделывает огромный путь». В Цинциннати, где этот поток концентрируется, перед тем как разветвиться, по ночам собирается до 40 тыс. мигрантов. Так происходит ежегодно. Работники общественно-благотворительных организаций в Цинциннати и Колумбусе рассказывали мне, что значительная часть проходящего через территорию штата Огайо общего потока миграции, которую образуют одинокие, бессемейные сезонные рабочие, состоит почти исключительно из батраков, уже давно превратившихся в постоянных мигрантов. Об этом свидетельствует и самое направление этого потока. Весной он движется на север, а поздней осенью преимущественно на юг.
Одна из трудностей определения численности этого потока заключается в том, что большинство бессемейных батраков из числа «белых» не имеет своих собственных машин и по возможности пользуется услугами попутных машин. Негры же, которых никто и никогда не соглашается подвезти, путешествуют «зайцами» в товарных поездах.
Из данных обследования, проведенного в Огайо в 1940 г., можно заключить, что ежегодно через мост у Ковингтона проходит не менее 10 тыс. сельскохозяйственных рабочих; оттуда они растекаются в поисках заработка по штатам Среднего Запада. Часть из них нанимается в Огайо на работу в огородах и садах, расположенных вдоль берегов озер, где издавна пользуются преимущественно трудом сезонников-одиночек. В докладе, представленном некоторое время тому назад инспектором отдела сельскохозяйственных восстановительных работ города Фремонт (штат Огайо), указывается, что число сезонников на приозерных землях растет. Многие из них в течение лета кочуют по берегам озер, работая на ягодных плантациях Мичигана.
Часть миграционного потока, движущегося на север, ответвляется на Индиану, где эта рабочая сила используется главным образом на помидорных плантациях, площадь которых в Индиане в настоящее время составляет почти 100 тыс. акров и приносит около 5 млн. долл. дохода. Большую часть урожая закупают местные консервные заводы. Помидоры — весьма трудоемкая культура, и в течение сезона в Индиане требуются тысячи людей. На одних только консервных заводах в течение августа — сентября занято около 30 тыс. рабочих. Подсчитано, что в настоящее время на помидорных плантациях в Индиане ежегодно занято около 5 тыс. пришлых рабочих. Учитывая общую площадь помидорных плантаций, такое количество рабочих следует признать явно недостаточным, если даже принять во внимание то обстоятельство, что на полевых работах занято, кроме того, значительное число местных жителей. Но так или иначе, а 5 тыс. батраков-мигрантов со своими семьями составляют довольно значительную армию. Большинство этих людей вербуется в Кентукки и незначительная часть в штатах Миссури, Иллинойс и Огайо. Последние годы на помидорных плантациях появляется все больше мексиканских батрацких семей, которые приходят сюда в поисках заработка в период между прореживанием посевов и сбором урожая сахарной свеклы в Огайо и Мичигане. Установлено, что из Кентукки ежегодно мигрирует не менее 1000 рабочих для работы на помидорных плантациях в одном только графстве Джонсон.
В течение сезона в газетах штата Кентукки печатаются объявления о том, что в такой-то день и час грузовики будут ждать в определенном месте людей для отправки на сбор урожая помидоров в Индиане. «Люди стекаются на главную площадь городка, — говорится в протоколах комиссии Толана, — во двор здания суда и в другие места, откуда их на грузовиках везут на плантации»[137].
Большинство отправляется в Индиану только на время сбора урожая помидоров, с начала августа и приблизительно до 1 октября, и потом возвращается в Кентукки. В данном случае миграционный поток связан с определенной сельскохозяйственной культурой и большей частью состоит из целых семей.
«Процесс уборки помидоров, — рассказывал один из свидетелей, выступавших перед комиссией Толана, — требует чрезвычайно большого физического напряжения, так как приходится ежесекундно нагибаться и таскать на себе корзины с помидорами под палящими лучами солнца. Сборщику приходится работать от зари до зари на грядках, сырых по утрам от росы или прошедшего ночью дождя». Ход этой работы зависит от стольких переменчивых факторов, что подсчитать, каков средний заработок сборщиков помидоров, практически невозможно. Если сбыт продукции идет медленно, сборщикам разрешается работать в поле в течение весьма ограниченного времени; труд сборщиков замедляется иногда также из-за обильной росы или дождевой влаги на кустах. Наконец, оплата труда колеблется в зависимости от сортности помидоров. Достаточно сборщику спутать сортность, и он рискует остаться вовсе без оплаты. Вот почему сомнительно даже, чтобы опытному взрослому сборщику удалось заработать за 10–14-часовой рабочий день более 1,5 долл.
«Обычно, — гласит один официальный документ, — оплата труда женщин и детей ниже, чем взрослых рабочих-мужчин. Некоторые владельцы помидорных плантаций удерживают по полцента с корзины, выплачивая накопившиеся таким образом суммы сполна только тем, кто остается до конца сезона. Живут батраки в крайне антисанитарных условиях. Особенно плохо обстоит дело с питанием, потому что этим и без того нищим людям систематически задерживается выдача заработной платы»[138]. При обследовании, проведенном на помидорных плантациях в графстве Джонсон, которое является центром этой отрасли сельского хозяйства, оказалось, что сезонники были размещены в сараях, парусиновых палатках, в здании заброшенной бойни, в пустой корчме и даже в стогах соломы. Пищу они потребляли самую дешевую. Владелец одной продовольственной лавки в Уайтлэнде жаловался на то, что суточный рацион кентуккийца ограничивается куском хлеба и банкой бобов. Квартирную плату с каждого из них взимали в среднем в размере доллара в неделю. Такую ставку установила, например, одна женщина, пустившая к себе в сарай 45 кентуккийцев[139].
Из-за низких ставок заработной платы и тяжелых условий труда местные жители отказываются от этой работы. «Списки на выдачу заработной платы заполнены именами сезонников из Кентукки, в то время как многие трудоспособные и безработные граждане Индианы живут на пособие», — говорится в протоколах комиссии Толана[140]. В районах крупных помидорных плантаций обычно нехватает рабочих рук, хотя наряду с этим среди местного населения имеются сотни безработных и полубезработных, пользующихся пособиями из казны. Графство Джонсон, например, расположено всего в 30 км от Индианаполиса, тем не менее здесь ежегодно для работы на помидорных плантациях нанимают не менее тысячи сезонников из Кентукки. С каждым годом поток мигрантов тянется к этим центрам разведения помидоров из все более отдаленных мест. В 1939 г. среди работавших здесь батрацких семей были люди из Северной и Южной Каролины, Теннеси, Небраски, Кентукки, Алабамы, Нью-Джерси, Миссури, Арканзаса, Иллинойса и Луизианы. Появление целых полчищ мигрантов, осаждающих консервные заводы и плантации в поисках работы и куска хлеба, привело к тому, что средняя заработная плата сборщиков упала с 7 до 4 центов за бушель. «Эти люди, — заявил шериф графства Джонсон, — предлагали свой труд за ставки, которые были на полдоллара или доллар ниже ставок, требуемых местными рабочими»[141].
В Индиане повторяется уже знакомый нам процесс: если местным жителям и предоставляют какую-либо работу, то только на консервных заводах; на полях же работают мигранты. Тем, кто нанимается на заводы, не приходится тратиться на проезд, проживают они в собственных жилищах и пользуются защитой государственного законодательства о ставках заработной платы и продолжительности рабочего дня, а также закона о трудовых отношениях. Сезонники, которые ютятся по сараям и работают на полях, вынуждены из собственного кармана оплачивать проезд и защитой закона не пользуются. Кроме того, им самим приходится нести весь риск, связанный с поисками работы в далеких краях. «Один 24-летний рабочий-мигрант из Луисвилла (Кентукки), возвращаясь на родину, попал под поезд, и ему отрезало правую ступню», — пишет газета «Франклин ивнинг стар» в номере от 16 августа 1939 г. Я вырезал из газеты «Индианаполис таймс» за 5 декабря 1940 г. заметку, в которой рассказывалось о 60-летнем Эдуарде Вольфе, «сборщике помидоров из Франклина (Кентукки)», который по окончании сезона полевых работ, возвращаясь на родину, был на шоссе насмерть задавлен автомобилем. Каждый год в местных газетах можно найти множество подобных, на первый взгляд незаметных сообщений.
Вербовка пришлой рабочей силы вызывает в Индиане такие же трения и конфликты, как и в других местах, где рынок труда и без того переполнен. Очень часто пришлые рабочие, оставшись без средств к существованию, застревают на месте и либо переводятся на пособие, либо за счет средств местного бюджета отправляются этапом в Кентукки. Установлено, например, что в районах консервных заводов насчитывается большое число семей из Кентукки, оставшихся без работы и пользующихся общественными пособиями[142]. «Время от времени их вывозят, — рассказывал один из свидетелей, выступавших в комиссии Толана, — но надо сказать, что доставка их на родину обходится недешево».
В августе 1939 г. в графстве Джонсон возникла довольно напряженная обстановка, когда из-за позднего созревания урожая здесь застряли сотни завербованных на полевые работы мигрантов из Кентукки. Жалкие подобия лагерей этих людей в «джунглях» на окраине города Франклин, графства Эдинбург, и других городков в этом районе были ликвидированы, а самих сезонников выгнали (подобные же эпизоды можно без конца наблюдать в Калифорнии). В течение недели после этого более полусотни мигрантов было арестовано как «неисправимые лодыри»[143]. То же самое повторяется в этом районе каждый год уже в течение ряда лет. В штате Индиана, как и в других местах, все большее число мигрантов застревает по окончании сезонных работ и пытается надолго здесь обосноваться. В первые 2–3 сезона они обычно мигрируют из Кентукки в Индиану и обратно, но по мере освоения с местными условиями они на зиму поселяются в лачугах и тем самым избавляются от расходов по проезду на родину. Этих мигрантов можно найти в Индиане в землянках, сараях и палатках поблизости от помидорных плантаций. Никто и никогда не проверяет санитарного состояния этих лагерей. «Рабочие часто жаловались, — заявил один из свидетелей на заседании комиссии Толана, — но это ни к чему не приводило».
Знаменательно, что в Индиане наблюдается процесс, который уже издавна установился в Калифорнии. В выращивании и переработке помидоров участвуют тарные заводы, консервные заводы, владельцы плантаций, фабричные рабочие и батраки. Фирмы, занимающиеся производством тары, финансируют консервные заводы; консервные заводы, в свою очередь, кредитуют плантаторов, а плантаторы нанимают рабочих. Большая часть урожая скупается или контрактуется консервными заводами на корню, еще до начала сезона. Так как полный расчет с плантаторами производится только в конце сезона, они, в свою очередь, задерживают выдачу заработной платы и стараются обсчитать своих рабочих всевозможными способами. Но и сами консервные заводы находятся под контролем фирм, которые выпускают тару, а те, со своей стороны, ограждены системой монопольных цен. Полное отсутствие какого-либо нормирования труда и ужасающие жилищные условия рабочих, как следствие таких трудовых отношений, способствуют усиленной вербовке мигрирующих рабочих из бедствующих сельскохозяйственных районов. Только мигранты соглашаются работать на условиях, существующих в этой отрасли сельского хозяйства. Необходимо отметить, что применение мигрантской рабочей силы непосредственно не связано с сезонным характером самой работы. Хотя работа на консервных заводах также носит сезонный характер, местные жители охотнее взялись бы за нее, чем согласились бы работать на полях. Следовательно, применение мигрантской рабочей силы определяется типом земледелия и теми производственными отношениями, которые сложились в данной отрасли земледелия. Если учесть социально-бытовые расходы, связанные с применением мигрантской рабочей силы, то окажется, что из местного бюджета субсидируется высокоиндустриализованная отрасль сельского хозяйства, чем еще сильнее закрепляются установившиеся в ней трудовые отношения. Если это явление в какой-то мере и ново для Индианы, то в Калифорнии оно существует с весьма давних пор.