XI

О направлении нашей благотворительности

Нам остается рассмотреть, каким образом можно направить нашу благотворительность, чтобы она не причиняла вреда тем самым лицам, для облегчения участи которых предпринята, и предупреждала излишек населения, превышающий средства существования и ложащийся тяжелым бременем на низшие классы народа.

Чувство сострадания, побуждающее нас помогать ближним, когда они испытывают страдания, сходно со всякими другими волнующими нас страстями: оно до известной степени слепо и безотчетно. Сострадание иногда может быть сильнее возбуждено патетическим театральным действием или изображением в романе, чем каким бы то ни было действительным происшествием. Если бы мы отдались первому впечатлению без всяких дальнейших соображений, то из числа многих лиц, просящих о помощи, мы, несомненно, избрали бы тех, которые лучше умеют разыграть свою роль. Очевидно, что склонность к благотворительности, так же как и другие побуждения — любовь, гнев, честолюбие, голод, жажда, — должна управляться указаниями опыта и наравне с прочими страстями подчиняться требованиям общей пользы, ибо иначе она не удовлетворит тому назначению, для которого помещена в нашем сердце.

Назначение страсти, соединяющей оба пола, заключается в продолжении рода и установлении между мужем и женой общих воззрений и интересов, т. е. такой связи, которая для них самих является наиболее верным средством к достижению счастья, а для их детей — залогом неусыпного попечения в раннем возрасте и заботливого образования в позднейшем. Но если бы всякий считал себя вправе постоянно следовать своим инстинктивным побуждениям, не заботясь о последствиях, то существенное назначение этой страсти не было бы достигнуто и даже продолжение рода не было бы вполне обеспечено.

Очевидная цель вложенного природой в человеческое сердце инстинкта милосердия заключается в установлении близкой связи между людьми, в особенности принадлежащими к одному роду или семейству. Вызывая в нас участие к довольству и нуждам ближних, этот инстинкт побуждает нас помогать людям в их частных бедствиях, составляющих результат общих законов; таким образом он способствует увеличению всей суммы человеческого счастья. Но если чувство милосердия безотчетно, если степень кажущегося несчастья будет единственным мерилом нашей благотворительности, то она, очевидно, будет применяться исключительно к профессиональным нищим, между тем как скромное несчастье, борющееся с непобедимыми трудностями, но и в нищете сохранившее любовь к опрятности и благопристойному виду, будет оставлено в пренебрежении. Таким образом, мы окажем помощь тому, кто менее всего заслуживает ее, мы станем поощрять тунеядство и дадим погибнуть человеку деятельному и трудолюбивому, словом, мы пойдем совершенно наперекор стремлению природы и уменьшим сумму человеческого счастья. Впрочем, необходимо признать, что инстинктивное стремление к благодеянию проявляется с меньшей силой, чем страсть, соединяющая оба пола; опыт показывает, что вообще гораздо менее опасно отдаваться первому из этих побуждений, чем второму. Но, делая общий вывод из указаний опыта и выведенных из них нравственных правил, трудно сказать что-нибудь в пользу того, кто безгранично предается одному из этих стремлений, чего нельзя было бы также сказать в пользу того, кто отдается другому. Обе эти страсти одинаково естественны, каждая из них возбуждается соответственным образом, и нас одинаково неодолимо влечет к удовлетворению той и другой. Рассматривая одну только нашу животную природу или допуская предположение, что последствия наших поступков, вытекающие из обоих побуждений, не могут быть предусмотрены, нам, конечно, ничего больше не остается, как слепо повиноваться инстинкту. Но, приняв в соображение то обстоятельство, что мы одарены разумом, мы тем самым устанавливаем для себя обязанность предусматривать последствия наших поступков; а так как мы знаем, что эти последствия иногда бывают гибельны для нас или для наших ближних, то мы должны быть уверены, что слепое повиновение инстинкту недостойно нас, или, другими словами, несогласно с волей Бога. В качестве нравственных существ мы обязаны подавлять наши страсти, насколько это необходимо для того, чтобы они не приняли порочного направления, а также тщательно взвешивать последствия наших естественных склонностей и постоянно подчинять их великому закону всеобщей пользы для того, чтобы незаметно приобрести привычку удовлетворять эти склонности, никому не причиняя вреда. В этом, очевидно, заключается средство для увеличения суммы человеческого счастья, а следовательно, для исполнения воли Творца, поскольку это зависит от нас.

Итак, хотя польза и не может вполне сделаться побудительной причиной наших поступков в то время, когда мы находимся под влиянием страсти, тем не менее она является единственным средством для разумного понимания вещей. Она одна устанавливает правильное отношение между нашими обязанностями и законами природы, а потому мы должны подчиняться ее внушениям. Все моралисты, требовавшие подчинения страстей разуму, основывали это требование на изложенных мной принципах, независимо от того, в какой степени эти принципы были им известны и ясны. Я напоминаю эти истины для того, чтобы приложить их к направлению нашей обычной благотворительности. Если мы всегда будем иметь в виду великий закон общей пользы, то наша благотворительность получит широкое приложение, нисколько не вредя той главной цели, которую мы должны преследовать.

Одно из полезнейших действий благотворительности заключается в ее полезном влиянии на самого благотворителя. Гораздо приятнее делать добро, чем получать его. Если бы мы даже заметили, что благотворительность не приносит пользы тем лицам, которым мы ее оказываем, то и тогда мы не могли бы оправдать усилий, направляемых к тому, чтобы освободить наше сердце от чувства, которое побуждает нас оказывать благодеяние. Это чувство очищает и возвышает нашу собственную душу. Приложив же в настоящем случае закон полезности, мы с удовольствием заметим, что самый выгодный для бедных способ благотворительности есть именно тот, который более всего способен усовершенствовать характер благотворителя.

О благотворительности, точно так же как и о сострадании, можно сказать, что она распространяется по земле, как благодатная роса

. ссылка 22

Совершенно несправедливо называют благотворительностью раздачу тех громадных сумм, которые собираются в Англии при посредстве специального налога, ибо этой раздаче недостает отличительной черты истинной благотворительности. Так как в этом случае происходит принуждение к таким действиям, которые по своей сущности должны быть свободны, то это смешение понятий неминуемо должно унизить как тех, с кого на лог собирается, так и тех, для кого он назначается. Вместо действительного облегчения этот способ распределения налога, с одной стороны, усиливает и распространяет нищету, а с другой стороны, взамен приятного ощущения, доставляемого истинной благотворительностью, он вызывает только неудовольствие и постоянное негодование.

Среди благотворительных учреждений, содержащихся за счет добровольных приношений, существуют прямо предосудительные; мало того, самые пожертвования, вероятно, даются иногда нехотя и не столько из искреннего побуждения к благотворительности, сколько из необходимости сделать то, к чему обязывают известное общественное положение или богатство. Большинство жертвователей не вмешивается в распределение пособий и не беспокоится о судьбе тех, кому они раздаются. Поэтому-то нельзя рассчитывать на то, чтобы подобные способы благотворительности оказали то полезное влияние на жертвователей, какое обыкновенно приписывается этой добродетели и которое при других условиях проявляется таким очевидным образом.

Необходимо признаться, что даже в самом способе раздачи милостыни профессиональным нищим мы проявляем скорее желание отвязаться от их назойливости и избавиться от неприятного зрелища, чем стремление к облегчению страдания несчастного существа. Вместо того, чтобы радоваться тому, что нам представляется случай помочь ближнему, мы чаще предпочли бы совсем не встречать людей, вызывающих сострадание. Их нищета поражает нас и вызывает тягостное ощущение, а между тем мы сознаем, что подаваемая им ничтожная помощь недостаточна для облегчения их страданий. Мы вполне понимаем, что милостыня совершенно не соответствует их нуждам. Мало того, мы уверены, что на следующем повороте улицы услышим точно такие же просьбы о помощи и, быть может, будем даже обмануты. Мы спешим избегнуть встречи с неимущими и нередко стараемся не слышать их назойливых выпрашиваний. Мы подаем милостыню лишь в том случае, когда ее, так сказать, вырывают у нас насильственно, помимо нашей воли, и эта вынужденная благотворительность не оставляет в нашей душе никакого приятного воспоминания, никакого возвышающего душу ощущения.

Такой способ оказания помощи совершенно противоположен добровольной и истинной благотворительности, стремящейся близко познакомиться с нуждами тех несчастных, которые требуют ее помощи. Люди, побуждаемые к такой благотворительности, чувствуют, какими тесными узами связан богатый с бедным, и гордятся этими узами; они посещают неимущего в его лачуге и разузнают не только об его нуждах, но и об его привычках и нравственных наклонностях. От такой благотворительности уклоняется бесстыдный попрошайка, старающийся обратить на себя внимание своими рубищами, и, наоборот, она ободряет, поддерживает и утешает того, кто молча переносит незаслуженные страдания. Для того чтобы более наглядно выставить преимущества такого способа благотворительности и его противоположность способу раздачи вспомоществований в приходских попечительствах, я не могу сделать ничего лучше, как привести слова Тоунзенда, которыми он заключает свой прекрасный трактат по поводу закона о бедных: «Нельзя себе представить что-либо отвратительнее стола, за которым производится раздача пособий в приходских попечительствах. Здесь нередко можно встретить в одном лице соединение всего, что делает нищету отталкивающей:

табак, водка, лохмотья, насекомые, грубость и нахальство. Наоборот, ничего не может быть благороднее и трогательнее благотворительности, посещающей лачугу неимущего, с целью ободрить трудолюбие и добродетель, протягивающей руку помощи голодному и облегчающей участь вдов и сирот. Что может быть прекраснее и трогательнее отрадных слез благодарности, блистающих чистой радостью очей, поднятых к небу рук, бесхитростного выражения чувств, порождаемых неожиданным, но разборчивым благодеянием? Мы часто были бы свидетелями подобных трогательных сцен, если бы люди могли вполне располагать собой и правом, принадлежащим им в деле благотворительности».

Я думаю, что невозможно быть часто действующим лицом в подобных сценах и не совершенствоваться ежедневно в добродетели. Подобные случаи не только удовлетворяют врожденное чувство милосердия, но и наиболее действительным образом способствуют улучшению нашего сердца. Это, несомненно, единственный вид милосердия, относительно которого можно сказать, что он доставляет счастье и тому, кто его оказывает, и тому, кто им пользуется. Во всяком случае, наверное, нелегко было бы найти какой-либо иной способ благотворения, который, распределяя столь громадные суммы, не угрожал бы причинить больше вреда, чем пользы.

Предоставленная в известных границах мировым судьям и приходскому начальству произвольная власть в деле назначения пособий и отказа в них по своему существу и последствиям весьма отличается от разборчивости и осмотрительности, с которой распределяет свою помощь добровольная благотворительность.

В Англии всякое лицо, находящееся в известных, определенных законом условиях, имеет право требовать пособия от своего прихода, а если его лишать этого права без достаточных к тому оснований, он может подать жалобу. Необходимые для разъяснения подобных жалоб справки весьма часто побуждают просителей извращать истину и все-таки огромное число лиц, просящих о пособии, обвиняет приходские власти в пристрастии и жестокосердии. Выданное пособие принимается как должное, без всякой признательности, а отказ признается несправедливостью и всегда вызывает негодование и озлобление.

Ничего подобного не может быть при раздаче добровольных пожертвований. Получающий их предается теплому чувству признательности, а тот, которому они не достались, не жалуется на несправедливость. Всякий человек имеет право дать своему имуществу то употребление, какое ему заблагорассудится, следовательно, не нарушая справедливости, у него нельзя требовать отчета относительно его побуждений, по которым он оказывает в одном случае помощь, а в другом не желает этого сделать. Это безграничное право выбора, составляющее отличительное свойство добровольной благотворительности, дает ей возможность обращать свою помощь на облегчение лишь той нужды, которая заслуживает этого, не вызывая при этом прискорбных последствий. К тому же эта форма благотворительности обладает тем преимуществом, что она сохраняет в тайне расточимые благодеяния.

Для самих неимущих весьма важно, чтобы на благотворительность не смотрели как на источник, на который всякий имеет право рассчитывать. Бедный должен научиться пользованию собственными силами, должен развивать свою энергию и предусмотрительность и рассчитывать только на свои добродетели, а если всего этого окажется недостаточно, то на посторонние пособия он должен смотреть, как на надежду, а не как на право, не забывая при этом, что осуществление этой надежды обусловливается его Добрым поведением и собственным сознанием, что нищета его не есть следствие беспечности и неблагоразумия. Не должно подлежать ни малейшему сомнению, что при распределении пособий мы обязаны разъяснить бедным эти истины. Если бы все страдания могли быть облегчены, если бы бедность могла быть искоренена ценой пожертвования хотя бы трех четвертей имущества богатых, я последний воспротивился бы такой мере и не продолжал бы настаивать на том, что необходимо установить границы для нашей щедрости. Но так как опыт показал, что несчастья и нищета всегда без исключения соответствуют количеству раздаваемого без разбора подаяния, то, применяясь к приемам, употребляемым при исследовании естественных законов, мы должны заключить, что эти подаяния не составляют истинной благотворительности и не заслуживают названия добродетели.

Законы природы говорят нам то же, что сказано было ап. Павлом: если человек не желает трудиться, он не имеет права на пропитание. Они же говорят нам, что не следует дерзко отдавать себя на попечение Провидения и что человек, вступающий в брак, не имея средств для содержания семьи, должен рассчитывать на бедственное положение. Эти предостережения со стороны природы необходимы и имеют очевидную цель оказать на нас полезное и благотворное влияние. Если частная и общественная благотворительность получит такое направление, благодаря которому бездельник не потеряет права требовать вспомоществований, а человеку, вступившему в брак без всяких средств для содержания семьи, постоянно будет оказываться помощь, то подобными мерами мы будем постоянно и систематически противодействовать той благой цели, ради которой установлены указанные выше законы.

Нельзя допустить, чтобы Творец, даруя нам одушевляющие нас чувства, имел в виду подобное противодействие естественным законам.

Среди условий человеческой жизни, рассматриваемых даже с самой благоприятной точки зрения, нередко бывает, что наши самые справедливые надежды оказываются обманутыми: трудолюбие, благоразумие, добродетели не только остаются без заслуженной награды, но даже иногда сопровождаются неожиданными бедствиями. Вот именно те, которые находятся в таком бедственном положении, несмотря на усилия выйти из него, те, которые изнемогают под тяжестью незаслуженного бремени, должны рассматриваться как истинный объект нашей благотворительности. Облегчением их страданий мы исполняем самый священный долг милосердия. Долг этот заключается в смягчении частного зла, порождаемого общими законами. Дав ему такое благотворное направление, мы не должны опасаться дурных последствий. Несчастные, справедливо вызывающие наше сострадание, вполне заслуживают нашей наибольшей поддержки и столь значительной щедрости, которая способна была бы совершенно освободить их от гнетущей нужды, если бы для этого даже пришлось предоставить собственной участи тех, которые не имеют права ни на наше уважение, ни на нашу помощь.

Когда исполнены эти важнейшие обязанности в деле милосердия, ничто не возбраняет нам взглянуть с состраданием также на ленивого и беспечного человека; но и в этом даже случае общее благо требует, чтобы наша помощь расточалась бережливо. Мы можем принять на себя заботу о благоразумном смягчении наказания, налагаемого природой за нарушение ее законов, но при этом мы должны остерегаться того, чтобы наказание не стало совсем неведомо виновному. Тот, кто подвергся ему, совершенно справедливо низводится на последнюю ступень общественного положения; намереваясь поставить его на более высокую ступень, мы нарушаем требования благотворительности и совершаем несправедливость по отношению к тем, которые окажутся ниже его. Необходимо, чтобы при распределении предметов первой необходимости он ни в каком случае не воспользовался одинаковой долей с трудолюбивым работником.

Эти соображения не должны прилагаться к тем случаям крайней нужды, которые произошли не вследствие беспечности или лени, а по какому-либо неблагоприятному стечению обстоятельств. Если человек переломит себе руку или ногу, то мы обязаны немедленно помочь ему, а не наводить справки о том, заслуживает ли он нашей помощи. Это совершенно согласуется с требованиями общей пользы. Подавая в подобных случаях без разбора нашу великодушную помощь, мы можем не предаваться опасениям, что наш поступок поощрит людей ломать себе руки с целью воспользоваться помощью. На основании неизменного принципа общей пользы одобрение, выраженное Христом поступку Самаритянина, нисколько не противоречит правилу ал. Павла: кто не хочет трудиться, тот не имеет права на пропитание.

Тем не менее, мы никогда не должны упускать случая сделать доброе дело, на основании предположения, что встретим другой случай, более заслуживающий наших благодеяний. При всяком сомнении необходимо принять за правило, что мы обязаны повиноваться инстинктивному чувству сострадания. Но если мы можем выполнить налагаемую на нас разумом обязанность тщательно взвешивать последствия наших поступков, если собственный наш опыт и опыт других людей указывает для нашей благотворительности два пути, из которых один достигает лучших результатов, то в качестве нравственных существ мы обязаны направлять наши склонности по лучшему пути, для того чтобы воспитать в себе привычку к таким поступкам, которые мы признаем более полезными, как для наших ближних, так и для нас самих.