Время шло быстро.
В январе 1943 года войска Ленинградского фронта прорвали блокаду.
Цепляясь за каждый бугорок, сжигая за собой деревни, города, взрывая мосты, разрушая дороги, отступали немцы. Каждый вечер с волнением слушал Ваня Сталинские приказы. Русская земля очищалась от захватчиков. Фронт приближался к родному городку. Уже где-то на подступах к нему шли ожесточенные бои.
Наконец залпы салюта в Москве известили, что и родной город Вани в числе освобожденных.
На другой же день он отправил письмо матери и деду.
За годы войны Ваня сильно вырос. Теперь это был не мальчик, а стройный юноша, и посторонние, обращаясь к нему, говорили: молодой человек.
Трубачов изменился и вытянулся еще больше. Над верхней губой появился темный пушок и голос погрубел. Пушок он немедленно сбрил, чтобы скорей вырастали настоящие усы, а басить старался на низких нотах, до хрипоты сжимая горло.
— Чего ты бубнишь? Говорил бы своим голосом, — сказал Ваня.
— Я своим и говорю. У меня теперь голос переменился.
— От курения.
— При чем тут курение? По возрасту.
Паровоз стоял в депо на продувке. Отец ушел в контору, поручив ребятам разборку и смазку.
— Ты слышал, что нас на южную дорогу перебросят? — спросил Ваня.
— Знаю.
— Как же быть?
— А что?
— Я хочу домой поехать.
— Успеем. Война кончится, тогда и поедем.
— Гриша, там бои были, — продолжал Ваня, не слушая приятеля. — Я письмо отправил, ответа всё нет…
— Тебе, наверно, свой сорт посмотреть хочется. Сознайся.
— Да, хочется.
— Значит, ты садоводом будешь, — сказал Гриша и безнадежно махнул рукой. — Не понимаю я тебя.
— Что об этом спорить. У тебя свой путь, а у меня свой.
— Спорить нечего, верно, — согласился Гриша. — А домой тебя Степан Васильевич не пустит.
— Пустит. Он за маму и деда тоже беспокоится. Если бы знать, что они живы… — с грустью закончил Ваня.
Гриша пристально посмотрел на друга, вздохнул и тихо пробасил:
— Ладно. Я постараюсь уговорить Степана Васильевича. Заодно узнаешь, как моя мать. Денег ей отвезешь.
Они заговорили о том, как лучше уговорить отца и какой предлог придумать для начальника, чтобы Ваню не задерживали.
Но всё произошло иначе. Вернувшись из конторы, Степан Васильевич подошел к сыну и взъерошил ему волосы.
— Ну, Иван, тебе бы надо к матери поехать, — сказал он. — Мне, конечно, сейчас нельзя, а тебе разрешили.
— А мы только что с Гришей говорили, папа…
— Парень ты большой, не потеряешься. Где на паровозе, где пешком; доберешься.
— Доберусь, папа.
— А ты, Григорий, со мной на паровозе остаешься, помощником.
— Мы с вами на паровозе и домой вернемся, Степан Васильевич! — сказал Гриша.
— Тоже верно.
Сборы были недолгие. Получив отпускное удостоверение, паек на две недели вперед и уложив свои вещи в чемоданчик, Ваня зашел в депо попрощаться с отцом. Тот неловко обнял сына и уколол небритой щекой лоб.
Гриша пошел провожать приятеля до вокзала.
— Ребят увидишь… Вовка сейчас вырос, наверно, с телеграфный столб. Приветы не забудь передать. Николаю Павловичу, если встретишь, скажи от меня «спасибо».
Оба чувствовали, что расстаются надолго и неизвестно, что будет у них впереди.
— Ваня, ты сразу зайди к матери. Если надо, — помоги. Просто не верится, что скоро ты дома будешь. Яблочков заготовь к нашему приезду.
— Гриша, а вдруг моя «партизанка» нынче зацветет? — сказал мечтательно Ваня.
— Какая партизанка?
— Разве я тебе не говорил?
— Дождешься от тебя.
— Я хочу новый сорт назвать «партизанкой».
— Хорошее название. Ты мне напиши, если зацветет. Вместе лазали прививать. Если бы тогда мы не полезли в монастырский сад, не работал бы я на паровозе и вообще… всё бы иначе случилось.
— Да, всё было бы иначе… — с грустью сказал Ваня.
— Знаешь, Ваня, а нас скоро на юг перебросят. Что тебе привезти?
— Набери косточек алычи и пришли с кем-нибудь.
— А что это такое?
— Алыча? Это вроде сливы. Она в диком виде растет. Спросишь там. Запомни только название.
— А зачем она тебе?
— Это хороший подвой для слив.
— Значит, ты собираешься сад разводить?
— А ты думал я в игрушки играю? Теперь я окончательно решил. Ну, ладно. Давай попрощаемся.
Они крепко пожали друг другу руки и разошлись.
* * *
Черные трубы вместо домов. Сбитые верхушки деревьев. Проволочные заграждения. Траншеи, окопы. Перекопанная снарядами земля. Перевернутые машины, повозки около дорог. Сгоревшие танки, скелеты самолетов.
«Неужели так везде? — думал Ваня, глядя из окна вагона. — Или это только около железной дороги?»
И чем ближе он подъезжал к родному городу, тем свежей кругом были раны, нанесенные фашистами. На всё это больно было смотреть, и росла ненависть к захватчикам.
Ваня доехал до станции, на которой кончалось пассажирское движение. До родного города было еще далеко. Ваня пошел выяснять, как пробираться дальше.
Ему повезло. На запасном пути стоял товарный состав. Машинист оказался приветливым, разговорчивым человеком. Узнав, что Ваня из Ленинграда пробирается домой, да еще по профессии помощник машиниста, он сам предложил ему забраться на паровоз.
И снова перед глазами потянулись страшные картины разрушений.
На большой узловой станции Ваня сошел с паровоза. Отсюда поезд сворачивал в сторону. Нужно было искать другой состав.
От железнодорожников он узнал, что впереди восстанавливается взорванный мост и прямого сообщения с его городом нет.
Что делать? До дома оставалось еще семьдесят километров. Расспросив дорогу, он вышел на шоссе и зашагал пешком. Надежда на то, что его натопит какая-нибудь машина и подвезет, сразу пропала. Шоссе было сильно искалечено, а в низких местах покрыто густым слоем грязи. Вряд ли тут могли ходить машины.
«В час пройду четыре километра», — думал Ваня. — За сутки, с отдыхом — тридцать. Значит, дня через три — дома».
Маленький чемоданчик скоро дал себя знать. В нем лежали книги, и тяжесть их с непривычки быстро оттянула руки. Пришлось выломать палку, просунуть в ручку и перекинуть чемодан через плечо. Стало удобней.
Часа через четыре Ваня решил остановиться на отдых и перекусить. Наметив сухой бугорок, он хотел уже свернуть с дороги, как сзади послышался рокот мотора.
«Неужели машина?»
Скоро показался грузовик. Он несся на большой скорости, раскидывая по сторонам потоки грязи и подпрыгивая на ухабах. Видно, за рулем сидел водитель — отчаянная голова.
Ваня поднял руку, но шофер даже не взглянул на него. Юноша едва успел перескочить через канаву. Задержись он на пару секунд, и грязь окатила бы его с ног до головы.
С грустью проводил он взглядом удаляющийся пустой грузовик и направился к поваленному дереву.
Кругом была весна. Пробивалась веселая травка. Из-под сучьев вылезла крупная жужелица, тщательно обследовала Ванин ботинок и направилась на поиски пищи.
Неподалеку росли несколько кустов ивы, сплошь покрытые пушистыми шишечками. «На иву можно прививать черенки фруктовых деревьев, но плоды их будут без семечек, — вспомнил он не то слышанную, не то прочитанную где-то фразу. — Надо попробовать. Может быть, это шутка, но проверить надо. А на рябине груша хорошо живет».
В Ботаническом институте один сотрудник посоветовал ему прививать яблони на ольху и утверждал, что это хороший подвой. Ваня отнесся к совету недоверчиво, но запомнил. «Надо всё попробовать. Нельзя отвергать не проверив. А вдруг окажется, что яблоня на ольхе или груша на иве привьются и будут давать плоды? Какие возможности тогда открываются! Леса — сады».
Отдохнув и закусив, Ваня отправился дальше. Скоро он заметил впереди застрявшую на дороге машину и прибавил шагу.
Грузовик сидел прочно. Задние колеса по самую ось утонули в грязи и при малейшей попытке двинуться с места быстро крутились, выбрасывая струю грязи и залезая всё глубже в яму.
Шофер, выбившись из сил, сел на подножку. Его руки, лицо, колени, грудь, даже спина были покрыты кусками грязи.
— Здравствуйте! — приветливо сказал Ваня, подходя к шоферу.
— Вот видишь… сел, — ответил тот. — Главное, цепи не взял, дурень.
— А вы куда едете?
Шофер назвал город.
— Я тоже туда иду, — радостно сказал Ваня.
— Пешком?
— Ну ясно.
— Да, по такой дороге пешком скорей доберешься.
— А чего вы сидите?
— Горючее кончилось.
— В машине?
— Да нет… Из меня весь пар вышел. Видишь, пеной покрылся. У тебя нет ли чего-нибудь пожевать?
— Есть.
Ваня вытащил из мешка кусок хлеба, полил на него, растопившееся в баночке масло и дал водителю.
Не обращая внимания на перемазанные в грязи руки, шофер с жадностью начал есть.
— Вот спасибо. С вечера, понимаешь, не жевал. А курева нет?
— Я не курю.
— Жаль.
Закусив, он снова принялся за дело. Сзади колес отгребал грязь, а Ваня забрасывал яму камнями, палками и всем, что находил твердого поблизости. Через полчаса шофер сел в кабинку, завел мотор и дал задний ход. Колеса сделали несколько оборотов на месте, и вдруг, за что-то зацепившись, медленно вылезли наверх. Яма, заплывая грязью, оказалась под кузовом.
— Легкая у тебя рука, — сказал шофер. — Теперь надо какое-нибудь бревнышко.
Они разошлись в разные стороны. Ваня сделал большой крюк, но ничего подходящего не нашел. Всё, что было, он перетаскал раньше.
— Эге-ге-е!
Ваня услышал крик, и побежал к водителю. Тот стоял над грудой толстых жердей, заготовленных недавно.
— Это подойдет. Забирай.
Они притащили несколько жердей и положили под задние колеса.
— Эх! Покурить бы теперь.
Он выворотил карман и вытряхнул на ладонь скопившийся мусор.
— Нет, лучше мох, — сказал он после раздумья и выбросил крошки. — Залезай, дружок.
Ваня положил свой багаж в кузов и забрался в кабинку.
Благополучно переехав по жердям яму, шофер прибавил ходу и понесся вперед. Машину подбрасывало, кидало из стороны в сторону, водитель с трудом удерживал руль, но хода не сбавлял.
Ваня понял, что иначе ехать нельзя. При нормальной скорости в первой же выбоине колеса забуксуют, а при таком ходе машина по инерции сама выскакивала из ям.
Если с ними ничего не случится и они опять не завязнут, вечером он будет дома. От этой мысли радостно и тревожно сжалось сердце.