Груды кирпичей. Камни фундаментов. Черные трубы. Редко где уцелели один-два дома.
Со страхом и недоумением смотрел Ваня по сторонам и не верил своим глазам. С трудом и только по памяти узнавал он родные места, где вырос, учился.
Давно ли здесь стояла школа, а сейчас развалины. Тут был магазин. Там райсовет…
Все уничтожила злая воля врага.
— Подожди, — сказал юноша, тронув водителя за плечо. — Я приехал.
Машина остановилась как раз на перекрестке. Отсюда был виден их дом, но Ваня боялся взглянуть в переулок.
— Легкая у тебя рука, дружок, — сказал шофер. — Наверно, в жизни здорово везет. Верно?
— Не знаю…
— А вот помяни мое слово… Я сразу заметил. Как ты в машину сел, так словно после ремонта пошла…
Ваня посмотрел в переулок и уже не слышал, о чем дальше, говорил спутник.
«Дома нет. Что там произошло? Разбомбили? Сожгли? Что стало с матерью, дедом? Убиты? Угнаны в Германию?»
Плохо соображая, он попрощался с водителем. Тот, по выражению лица, понял, что с попутчиком случилось неладное, и долго смотрел, как юноша нетвердой походкой поплелся в переулок.
Вот здесь стоял дом. Сейчас остался только фундамент. Даже труба, и та свалилась. Изгородки нет. Вместо сарая ровное место. В конце сада уцелела баня.
«А что если…» — Ваня быстро прошел через сад, не обращая внимания на низкие сильные кроны яблонь, отросшие за последние два года, и остановился перед дверью бани.
Справа от двери лежали свежие щепки и приготовлены дрова. Слева стояли два бочонка с водой, в которых мокли прутья.
Осторожно открыв дверь, он разглядел в предбаннике столик с посудой. На стене висели полотенце и какая-то одежда.
Оставив чемодан и мешок, он сделал два шага и открыл следующую дверь. В полумраке бани он увидел постланную на полке постель. В углу сидел дед и плел корзину.
— Анна, принеси-ка мне прутьев, — сказал он, подняв голову. — Где ты столько времени пропадала?
У Вани больно кольнуло в сердце и к горлу подкатил комок.
Дед его не видел.
— Дедушка, это я… — глухо сказал он.
Старик откинулся в угол, словно его ударили по лбу, но, сейчас же овладев собой, медленно поднялся.
— Кто там пришел?
Ваня подошел к деду и взял его за руку.
— Здравствуй, дед, — сказал он, глотая слезы. — Это я… Ванюшка… Не узнал?
— Ваня… Вот и приехал! Дождался я тебя, голубчик. Узнал, внучек, узнал… Да видишь, вот… Совсем плохо вижу.
Он привлек к себе внука и погладил по голове.
— Как немцев прогнали, так всё поджидал.
— Ну и хорошо. Дождался.
— Теперь дождался… Какой ты стал большой… Мать не узнает.
— А где она?
— На работе. Скоро вернется. Садись, Ванюша, рядышком.
— Что ты делаешь?
— Да вот со скуки корзинки плету. Володя мне прутьев заготовил, вот и плету.
— Ты совсем не видишь, дедушка?
— Плохо, Ванюша. Как дом сгорел, с той поры и ослабли глаза. Да ничего. Ты теперь моим глазам подмога. Дождался тебя, ну и хорошо. Садись да выкладывай, что за это время видел да узнал.
Они сели на скамейку, куда Ваня раньше прятался от пара в бане.
— Про Степана ничего не слышал?
— Я нашел его, дедушка.
— Да что ты!..
Ваня коротко рассказал, где он разыскал отца и как работал с ним последние годы.
— Машинистом не стал? — лукаво спросил старик.
— Нет, дедушка, это я работал, чтобы армии помогать, а в свободное время учился садоводству. Много книг прочитал…
Лицо старика просветлело. Он внимательно слушал рассказ внука про Курнакова, Ботанический сад.
— Я знал… Я знал, что ты не свернешь. Погоди-ка… Посиди тут.
Дед встал и вышел на улицу. Минут через пятнадцать он вернулся с тремя крупными яблоками.
— Нарочно для тебя хранил. Отведай-ка.
Ваня взял яблоки. С виду они походили на перевернутую грушу светложелтого цвета. Понюхал. Легкий аромат лимона.
— Ешь, Ваня, — сказал с улыбкой старик.
— Жалко. Они, наверно, хорошие. Надо бы семечки посеять.
— Посеем. Насчет семечек ты не хлопочи. У Володи их фунта полтора припасено. Он тебя тоже ждет.
— Вовка жив! — обрадовался Ваня.
— Живой и невредимый. Аля Горелова к ним перебралась после пожара. Вместе и садовничают. Да ты ешь…
Ваня откусил яблоко. Сразу стало понятно нетерпение садовода. Такого вкусного яблока он никогда не едал. Сочное, сладкое, с легким кваском и каким-то особым, ни с чем несравнимым привкусом.
— Вот это да-а… — вырвалось восклицание у юноши. — Где ты его взял, дед?
— Это Володина работа.
Ваня с горечью подумал: «Неужели Володя вывел новый сорт и перегнал его?»
— Хорошо яблочко-то? — продолжал дед. — Нашли мы его в монастырском саду. Срезали пару черенков, да на наши веточки и привили. Теперь дело за тобой. Размножай сколько надо. Видел, какой сад у нас?
— Нет.
— Из поросли вывели. Крепкие, низенькие, широкие. Осенью, хотя и немного, но яблоки были. Для первого раза ничего.
— Дедушка, а как монастырский сад?
— Никак, Ваня. Пустое место. Ни одного дерева не осталось. Там сильный бой был. Немцев в монастыре окружили и дали им жару «катюши».
— А Леденцова поймали, дед?
— Нет. Он в скорости, как ты к партизанам попал, куда-то уехал. Ни слуху, ни духу. Николай Павлович им шибко интересовался.
— А что с Николаем Павловичем?
— Ничего… всё в порядке. Сейчас он председатель райсовета. Дельный человек. Город собирается по-новому восстанавливать… Чтобы при каждом доме сад был. Про тебя спрашивал.
Тяжелое чувство, охватившее Ваню, когда он ехал по городу и встретился с дедом, постепенно проходило. На смену вырастало другое, бодрое: «Люди есть. Все хотят работать. Нужно скорей залечивать раны и восстанавливать город. Впереди у него много интересного дела. Его ждали и, вероятно, считают, что он не даром прожил два с лишним года в Ленинграде».
— А что с Гришей? Поправился? — спросил дед.
— Давно поправился. Он с папой остался. Садовода из него не выйдет, дедушка. Он скоро машинистом будет и ничего другого не признает.
— Такая, значит, линия в жизни, — сказал дед.
Разговаривая в темноте, они не слышали, как пришла мать. Бесшумно открылась дверь, и Ваня услышал дорогой голос.
— Ваня… ты?
— Я, мама.
Она быстро подошла к сыну и остановилась. Приход ее был так неожидан, что сначала Ваня растерялся.
Очень сдержанна была Анна Алексеевна, но тут не выдержала. Со стоном она обхватила его шею руками.
— Живой!
Прижимаясь щекой к груди сына, она долго вздрагивала от глухих рыданий.
Обняв мать, Ваня гладил ее рукой по спине, плакал и тихо бормотал:
— Мама… мамочка… мама…
Успокоившись, она села против него на табуретку, и Ваня почувствовал ее шершавую руку на своей щеке.
— Приехал сынок. Цел и невредим? Говори прямо.
— Цел, мамочка. Ни одной царапинки. — И Ваня опять рассказывал о себе, о встрече с отцом, об этих годах, прожитых в разлуке.
Мать слушала, и счастливая улыбка не сходила с ее лица. Когда Ваня кончил говорить, она была не в силах сдержать радости.
— И муж жив, и сын вернулся, — сказала она и опять расплакалась.
— Сколько же я тебя не видела! Мы с дедом верили, что ты вернешься, что отец жив, что всё будет хорошо…
Она гладила сына по щеке и говорила тихим, ласковым голосом:
— Вот теперь опять заживем. А это всё время словно в могиле пролежали.
— Ты бы, Анна, насчет чайку сообразила, — сказал дед. — Парень с дороги, голодный.
— И то верно, — спохватилась мать.
— Я тебе помогу, мама.
— Нечего там помогать! — ревниво удержал дед. — Наговоритесь еще.
Мать ушла в предбанник, оставив дверь открытой. Зажгла коптилку и принялась растапливать плиту. Красные отблески пламени мелькали на радостном лице Анны, но Ваня чуть не ахнул, увидев, как постарела мать. Ваня встал и подошел к открытой двери.
— Ванюшка! — с радостным удивлением воскликнула Анна. — Голубчик ты мой…
— Ну, что там случилось? — нетерпеливо спросил дед.
— Вырос-то как!
— А ты думала он меньше стал?
Смеясь и утирая слезы, Анна хлопотала у плиты.
Чайник закипел. Ваня развязал мешок и выложил продукты.
— Чего это у тебя? — спросил дед.
— Гостинцев вам привез. Чаю, сахару.
— Какого чаю?
Дед был опять полон сил, энергии, интереса ко всему, даже к мелочам.
— Грузинский чай высшего сорта, дедушка, — сказал Ваня. — Две пачечки привез, сто граммов.
— Грузинский чай? Это хорошо. Давно не пил настоящего чайку.
— Колотого сахару немного осталось. Масло в баночке. Здесь крупа в кульке, — продолжал пояснять Ваня, перекладывая продукты на лавку. — В чемодане книг много.
— Почитаешь?
— Конечно, почитаем. Книги всё по садоводству.
Ваня расстегнул ворот рубахи, вытащил пузатый мешочек и вынул из него две пачки денег. Одна была толстая, другая потоньше.
— Мама, а что, Гришина мать жива?
— Трубачова? Убита, Ваня. И дом сгорел, и сама убита. Много людей погибло. Молодых в Германию угнали.
Подумав, Ваня спрятал тонкую пачку обратно в мешок.
— Денег привез, дедушка. Тут папин заработок и мой.
— И твой? Слышишь, дед? Внук зарабатывать начал, — с гордостью сказала Анна.
— Слышу, не глухой. Он и раньше зарабатывал.
Ваня подошел к деду, сел рядом и тихо, но твердо сказал:
— Всё решено, дедушка. Торопился я сюда за тем, чтобы весну не прозевать. Разведем такой сад, какой тебе и во сне не снился.
— Ну, значит, и говорить больше не о чем, — сказал довольный старик. — Так тому и быть.