Первый снег так и остался лежать на земле. На него выпал второй, третий, и зима всерьез вступила в свои права. Погода стояла морозная. По городу упорно ходили слухи о партизанах, живущих в окрестных лесах. Появление в городе листовок, уничтожение карательного отряда и диверсии на станции напугали немцев. Они запретили жителям выходить на улицу после девяти часов вечера. Под страхом смертной казни нельзя было уходить в лес и принимать на ночлег в дом неизвестных «подозрительных людей».
Но жители городка с жадностью ловили слухи о действиях партизан, читали и перечитывали короткие листовки, попадавшие им в руки, и упорно верили в освобождение от варваров.
Ребята собирались иногда вместе. Они приходили к Ване и подолгу шептались в его комнате, а если засиживались до темна, то оставались ночевать.
Изредка по вечерам, возвращаясь с работы, к Морозовым заходил Петр Захарович. Он продолжал служить на железной дороге и всегда приносил хорошие новости, перехваченные на телеграфе или подслушанные у немцев.
Ребята чувствовали, что дед не случайно дружит с этим человеком, работающим у немцев. Они догадывались, что Петр Захарович имеет какое-то отношение к тем, кто печатал и расклеивал листовки. Ребята нюхом чуяли, что в городе есть подпольщики, но на все их вопросы дед сердито отвечал:
— Много будете знать, скоро состаритесь.
Однажды утром пришел с дежурства сильно возбужденный Петр Захарович.
— Поздравьте! У нас пробка, — весело сказал он, поздоровавшись.
Ваня, Гриша и Володя, услышав голос, прибежали из другой комнаты.
— Какая пробка?
— Где пробка?
— Говорите скорей!
— Пробка на дороге, — продолжал Петр Захарович. — Теперь начнется у немцев карусель. С одной стороны станции эшелон под откос свалили, с другой мост подорвали, а с третьей немцы гонят состав за составом и всё в тупик…
— Кто же такое сделал? — удивилась Анна.
— А кто же его знает? — хитро подмигнул Петр Захарович. — А здорово придумали! Наша станция узловая, две дороги сходятся, и вот пожалуйте! Закупорили прочно!
— Вот и ладно! И под Москвой им всыпали. И у нас их не жалуют. Ничего, это еще цветочки, ягодки впереди…
— Под Москвой они делают вид, что сами отступили, Василий Лукич. Отошли ввиду зимы! — сказал Петр Захарович и засмеялся.
— Ну да! — в тон ему отвечал дед. — Дескать, в Москве квартир подходящих на зиму нет. И топлива не запасено. В поле теплее.
По случаю такого известия, Петра Захаровича напоили чаем с лепешками, и ребята после его ухода еще долго обсуждали это событие. Дед молчал, с улыбкой поглядывая на молодежь.
В эту ночь Ваня долго не мог заснуть. Рассказ Петра Захаровича о пробке на станции взволновал мальчика.
«Вот настоящие герои. Они никогда не сдадутся немцам. Подорвали мост, устроили крушение». Хотелось думать, что этих людей Ваня знал до войны. «А вдруг там отец? Петр Захарович сказал, что без специалистов тут не обошлось. Может быть, отец и есть этот специалист. Он, вероятно, сначала скрылся в лесу, потом ушел в партизаны и вот теперь мстит врагам». Гордая радость за своих людей наполнила мальчика. «Только бы их не схватили!»
Рано утром весь город проснулся от страшного гула. Казалось, земля раскололась пополам и из трещины вырвался какой-то чудовищный вихрь. Дома закачались, форточки, двери сорвало с крючков и распахнуло. Во многих зданиях, расположенных ближе к станции, вылетели все стекла.
В момент первого, сотрясения Ваня открыл глаза. Вся комната была озарена ярким светом.
— Дедушка! — крикнул он.
Но дед уже сидел на кровати.
Прибежала перепуганная мать.
— Дед, что это?
— Ничего особенного, — спокойно сказал дед. — Наверно, у немцев боеприпасы подорвались.
Ваня больше не мог заснуть и начал одеваться.
— Не смей ходить, Иван, — запретил дед. — Они сейчас, без разбора всех, кто под руку попадет, будут хватать.
Прибежал вездесущий Гриша и сообщил, что где-то далеко за городом, на железной дороге взорвались вагоны с авиабомбами, а рядом стоял эшелон с фашистами. Много убитых и раненых.
Днем все трудоспособное население погнали на железную дорогу исправлять повреждения. Когда к Морозовым пришел немец, мать была на сеновале и притаилась. Дед согласился итти.
— Пойду посмотрю, что там натворили, — сказал он на прощанье Ване, видя, что немец не понимает русского языка. — Всё равно из меня не работник. Проволыню до вечера. А ты дома сиди.
Немец погрозил пальцем мальчику и вышел за дедом.
Вечером Ваня с матерью сидели за столом, поджидая деда. В дверь сильно постучали. Не подозревая ничего плохого, Ваня пошел открывать. Едва он отодвинул засов, как дверь распахнулась. На пороге стоял Леденцов, а сзади него — невысокий немец с автоматом.
— Ты почему не на работе?
— Меня не взяли, — ответил Ваня.
— Где Морозов?
— Ушел на работу.
Оттолкнув Ваню, Леденцов, а за ним и немец прошли в комнату. Заметив несколько яблок на столе, он взял одно из них.
— Откуда у вас яблоки?
— Из сада, — ответила мать.
— Из какого сада?
— Что же ты не знаешь, из какого сада у нас яблоки?
— Старик мне сказал, что нынче яблок нет.
— Немного было.
Леденцов круто повернулся, пинком ноги распахнул дверь в соседнюю комнату и прошел туда. Немец не отставал.
— Чего ему надо? — тихо спросил Ваня.
— Молчи, сынок.
Леденцов шарил глазами по стенам, столу, кроватям. Отсюда прошел он на кухню и увидел топор, стоявший в углу. Топор был плотничий, широкий, острый.
— Собака на дворе? — спросил он.
— Не-не знаю, — замялся Ваня.
Леденцов взял топор и вышел во двор. Муфты нигде не было. Словно предчувствуя недоброе, она куда-то спряталась. Белый как снег, Ваня шел следом за Леденцовым. Он не догадывался о плане, давно созревшем в голове подлеца. Не обращая внимания на довольно глубокий снег, Леденцов направился в сад.
— Где твоя яблоня?
Ваня только сейчас догадался, зачем Леденцов свернул в сад. Он рванулся к нему, чтобы выхватить топор, но Анна, стоявшая около сына, удержала его.
Немец стоял с автоматом наизготовку и хлопал глазами, не понимая, что происходит. Почему эта женщина крепко взяла за плечи мальчика и с силой увела в дом? Почему Леденцов зло усмехается и оглядывает сад?
— Аус гешлессен, — сказал Леденцов немцу. — Может прибежать собака. Она может кусаться. Стреляйте ее сразу. Понимаете?
Ваня остался в кухне. Мать загораживала выход у дверей.
— Не смей выходить. Они убьют тебя, Ваня. Будет время, за всё с ними рассчитаемся…
— Мама, он срубит мою яблоню. Он срубит… — со слезами отчаяния говорил Ваня.
— Новую вырастишь, сынок. Ты еще молодой. Кончится война, ты не одну вырастишь… А туда нельзя. Ты горячий, драться полезешь, а дед за тебя отвечать будет.
Глухие удары топора, еле доносившиеся в дом, страшной болью отдавались в сердце мальчика.
— Мама! Он рубит… слышишь! Он рубит… Где же Муфта?
Острый топор глубоко врезался в дерево. Легко подрубались вишни. Яблони были толще, и с ними Леденцову пришлось повозиться, и каждый раз, когда со скрипом валилась яблоня, он злобно бормотал:
— Я вам покажу, кто такой Леденцов! Я вам покажу!
Когда очередь дошла до «нового сорта», неожиданно появилась Муфта. Леденцов не успел еще замахнуться, как собака очутилась возле него и с рычанием вцепилась в ляжку.
Немец растерялся от неожиданности. Стрелять в собаку было уже поздно; пуля могла попасть в Леденцова.
— Что ты, остолоп, смотришь! Бей ее! Бей! — кричал Леденцов не своим голосом, еле оторвавшись от собаки.
Он размахивал топором, стараясь ударить собаку по голове, но верткая Муфта отскакивала и всё время оказывалась позади. Немец бегал кругом, приставив к животу приклад автомата.
Услыша рычание, лай и крики, Ваня вскочил.
— Муфта! Мама, слышишь? Она их прогонит…
Он бросился в комнату, чтобы видеть в окно, что происходит в саду, но мать схватила его за руки.
— Не ходи, Ваня! Убьют они Муфту… Надо было ее запереть… Так и с тобой, если пойдешь.
Резко застучала очередь из автомата. Собака взвизгнула, и всё стихло. Ваня закрыл голову руками.
— Мама! Мама! Муфту убили, — закричал он.
Снова послышались глухие удары топора, совсем близко от дома, но Ваня молчал. Внутри у него всё окаменело. Анна Алексеевна, понимая чувства сына, гладила его по голове.
— Не убивайся, сынок, — утешала она. — Новые яблоньки вырастим…
Сколько времени прошло, пока Ваня сидел в таком состоянии, он не знал. Ударов топора уже не было слышно, а мальчик всё сидел, охватив голову руками, безучастный ко всему.
Тихо скрипнула дверь.
— Чего это у вас дверь открыта? — спросил Василий Лукич, входя на кухню. — Ты чего?
Ваня поднял голову и, увидев деда, горько заплакал.
— Леденцов приходил, — ответила за него мать.
— Ну так что?
— Пойди в сад, посмотри…
Медленным шагом прошел старик в свою комнату и, как вкопанный, остановился в двух шагах от окна.
— Гад… вот так гад!.. — сказал он через минуту. — Никакой зверь так не поступит… А ты не плачь, Ванюшка. Слезами горю не поможешь. Беде надо смело в глаза смотреть. Пойдем!
Они вышли из дома. Сада не было… Все крупные деревья лежали в снегу. Леденцов знал, какая месть больнее всего.
Ваня подошел к своему деревцу. Оно свалилось на Муфту — своего верного сторожа, словно прикрывая его широкой кроной. Кругом виднелись темные пятна крови. Ване показалось, что это кровь яблони. Он еще никак не мог поверить, что Муфта убита. Она лежала без движения, вытянув лапы, как всегда спала. Ваня ждал, что она вскочит и побежит навстречу. Он встал на колени около собаки и протянул к ней руку, чтобы погладить… Муфта открыла глаза и без звука лизнула руку мальчика.
— Дед! — закричал Ваня. — Скорей! Муфта живая!
Но это были последние судороги животного.