Весна пришла с крупными событиями. Недалеко от города свалился под откос воинский эшелон. Через день сгорели дотла ремонтные мастерские. В тот же вечер на окраине города завязалась сильная перестрелка. Немцы бросили туда все силы, имеющиеся в городе, а в это время у железнодорожных складов была перебита охрана и все запасы, подвезенные зимой, взлетели на воздух.
Немцы перепугались, ожидая нового нападения. Они вызвали воинскую часть, но партизаны скрылись и больше не показывались.
Город жил напряженно. Начались аресты. Каждый день старый железнодорожник Петр Захарович, заходя с работы, сообщал о тех, кто взят и уведен в монастырь, где помещалось гестапо. Наконец и сам Петр Захарович исчез. Дед совершенно не выходил в город. Ваню он заставил заниматься огородными делами.
— Неизвестно, что будет, — говорил дед. — Если овощей не вырастим, с голоду сдохнем.
Работая на огороде, Ваня беспокоился за черенки «нового сорта». Почки на деревьях еле заметно набухали, — значит, началось сокодвижение. Пора бы прививать черенки. Он давно наточил свой нож, как бритву, приготовил мочалы, баночку с садовым варом и ждал.
«Как теперь попасть в монастырский сад? — размышлял Ваня. — Задняя калитка наверно закрыта, а через переднюю не пройдешь. Сейчас там часовые на обоих углах и у ворот. Остался один способ — через забор. Хорошо бы перебросить веревку с крюком. Крюк зацепится за верх и тогда можно забраться на стену. Спуститься на другую сторону — пустяки».
Длинная веревка нашлась в доме, а в старом хламе он разыскал ржавый лодочный маленький якорек, очень нужный при осуществлении; этого плана.
Василий Лукич не забыл, что с «нового сорта» внук срезал черенки и куда-то спрятал. Однажды он внимательно осмотрел пеньки и решил, что несколько черенков можно привить под кору двух сравнительно молодых яблонь. На другой день он собрался намекнуть об этом Ване, но опоздал. Всё произошло иначе.
Утром пришел Гриша.
— Тепло, понимаешь…
— Трубач! Послушай, что я тебе скажу, — перебил его Ваня. — Можешь ты хранить тайну?
— Ясно, могу.
— Дай честное слово.
Гриша охотно дал честное ленинское слово, и Ваня посвятил друга в свой план. Трубач пришел в восторг.
— Здорово придумал. Значит, твой сорт живой. Вот так молодец. Я бы никогда не додумался. Ты все-таки спец!
— Пойдешь со мной?
— Ясно, пойду. Вовку возьмем?
— Ему нечего делать. Двое справимся.
Ваня сунул нож в карман, взял закопанные в сырой мох черенки, узелок с мочалой и варом. Веревку с якорьком нес Трубач.
Окружным путем вышли они к реке. Она уже очистилась от льда, и по берегам распустились ивы. Шли осторожно, поминутно оглядываясь по сторонам. Они понимали, что задумали рискованное дело. Но опасность не остановила Ваню. Он спасал жизнь своему питомцу, который должен был жить, чтобы к дням мира вырасти в чудесную яблоню нового сорта. Других подходящих яблонь в городе не было.
Мальчики долго стояли в кустах на изгибе реки, рассматривая стены монастырского сада.
Охраны не было видно. Может быть, немцы считали крутой обрывистый берег реки достаточной преградой.
Убедившись, что кругом никого нет, ребята перебежали через поле и остановились у стены.
— Ваня, смотри-ка… — сказал Гриша, показывая на площадку перед стеной.
Недалеко от калитки, где обрыв подходил близко к стене, земля была перекопана правильным квадратом. Желтый песок лежал чуть выше окружающего дерна.
— Недавно копали, — прошептал Ваня. — Ладно, котом посмотрим.
Гриша занялся разматыванием веревки, а Ваня подошел к калитке. К его удивлению, дверь оказалась приоткрыта. «Странно! Неужели они не закрыли калитку с осени?» — подумал мальчик и тихим свистом подозвал приятеля.
— Что-то мне это не нравится, — прошептал Гриша, заглянув в сад. — А вдруг это мышеловка?
— Ловушка, а не мышеловка, — поправил Ваня.
— Всё равно. Ну, а что теперь?
— Нам же легче. Пойдем. Яблоня в этом конце, близко.
Проскользнув в дверь, они стояли в нише, пока окончательно не убедились, что в саду никого нет.
— А ты хорошо умеешь прививать? — спросил Гриша.
— Еще бы! Дедушка научил, — ответил Ваня. — Да ничего мудреного в прививках и нет; главное — нужна практика. Прививки может каждый делать. Только нужно иметь острый, как бритва, нож. Вот смотри. Это окулировочный нож. Видишь, лезвие сверху закруглено, а с другой стороны имеется узкая лопаточка. Этой лопаточкой надо кору отколупнуть после разреза. Окулировка — это прививка глазком. Возьми-ка черенок и посмотри. В том месте, где листок прикреплен к ветке, за первую половину лета образуется глазок, или почка. Из этого глазка, если его привить на кору дикого подвоя, вырастет целое дерево. Окулировать можно два раза в году. Весной и летом — в конце июля. В это время в деревьях начинается второе сокодвижение и кора легко отстает. Самые лучшие глазки не сверху черенка, а в середине. Только срежешь с дерева черенок, нужно быстро удалить все листья, но так, чтобы небольшая часть черенка, на котором лист держится, осталась. Теперь смотри. Вот ветка этой яблони — подвой. На нее мы и будем прививать черенок. А это привой. — Он выбрал принесенный черенок. — С него я срежу глазок. Смотри в оба.
Ваня взял черенок в левую руку, а нож в правую. Отступая ниже почки сантиметра на полтора, сделал поперечный надрез. Затем на таком же расстоянии сделал надрез над почкой и, уже не снимая ножа, повернул его острием к глазку и провел ножом до нижнего надреза. Почка с узким щитом коры отделилась от ветки.
— Вот это и есть глазок, — сказал Ваня. — Держать его надо летом за хвостик, который от листа остался, а сейчас за края. Пальцами ни-ни. Теперь на подвое надрезаем кору поперек и вдоль. Получается буква «Т». После этого надо немного отогнуть кору и вставить глазок.
Гриша внимательно смотрел за движениями рук товарища.
— Теперь разрез надо завязать мочалом. Глазок не завязывать, а только разрез. Это и будет окулировка. Понял? — спросил он. — Я тебе для примера показал, а вот смотри, я сейчас по-другому буду делать, копулировкой. Черенки заготовлять надо с осени или в конце зимы. Хранить до прививки в холодном и влажном месте прикопанными в песке или в земле. Весь секрет здесь заключается в правильном косом срезе на подвое и привое. Затем делается небольшой расщеп, выше сердцевины, и срез черенка прикладывается к срезу ветки так, чтобы язычок расщепа вошел в другой расщеп.
— Это самое главное при копулировке. Если кора с корой сойдутся, то черенок быстро приживется, — пояснил Ваня. — Ну, затем, конечно, надо опять мочалкой завязать и садовым варом замазать, чтобы ни влага, ни воздух не попадали в ранку.
Привить несколько черенков в крону взрослого дерева для умелых рук Вани не представляло большого труда. Разыскав антоновку, он уверенно принялся за дело. Наискось срезав одинаковую по толщине с черенком ветку, он быстро сделал такой же срез на черенке. Затем слегка расщепил ветку и черенок чуть выше сердцевины и ввел образовавшийся язычок на черенке за язычок на ветке. Черенок слился с веткой и мог самостоятельно держаться. Ваня внимательно проследил за тем, чтобы край коры черенка совпал с краем коры ветки, так как именно в этом заключался успех быстрого срастания.
Дальнейшая работа не требовала опыта, и все-таки Ваня не доверил ее приятелю. Он сам завязывал место среза мочалкой и тщательно замазал варом.
Мальчик успел привить три черенка, как вдруг пронзительно взвизгнула железная дверь в противоположном конце сада. Между деревьями замелькали фигуры людей.
Как подкошенные, упали ребята на землю. «Попались! — мелькнуло в голове. — Бежать!»
Ваня хотел вскочить, но его удержал Трубач.
— Лежи. Нас не видно, — прошептал он.
Они прижались к толстому стволу и замерли.
Действительно, немцы не заметили ребят. Они прошли по саду до калитки, через которую проникли мальчики.
Трое солдат с автоматами наизготовку окружали двоих, одетых в рваную штатскую одежду. Сзади шел немецкий офицер.
Когда вся группа была недалеко от ребят, Гриша чуть не ахнул. Он хотел узнать, кого ведут немцы, но лица арестованных были в таких кровоподтеках и синяках, что узнать людей было невозможно.
Арестованные согнулись и еле передвигали ноги, словно несли на плече не лопату, а тяжелый, непосильный груз.
Группа вышла через калитку.
Ваня посмотрел на Гришу широко открытыми глазами и понял, что тот тоже догадался, куда и зачем повели арестованных.
— Кого это? — прошептал он.
— Не узнал. Кажется, не наши.
Они лежали животами на земле, не замечая, что сырость проникала к телу. Коленки были уже мокрые.
Послышался крик офицера.
— Здесь. Копать здесь! — кричал он. — Бистро, бистро!
Перед глазами Вани встал желтый песок перекопанного квадрата земли, и стало понятно, кто и зачем копал его.
Это продолжалось долго.
Арестованные молчали. Немцы бормотали короткие фразы.
Наконец наступила жуткая тишина. Неожиданно раздались два выстрела… стон… еще выстрел. Затем короткая очередь автомата.
Ребята лежали потрясенные. Руки у Вани дрожали, и он крепко сжимал пакет с черенками, забыв, что может их сломать. Гриша положил ладони рук на землю и уткнулся в них лицом.
— Бежим, Иваша, — прошептал он, не выдержав.
— Что ты… куда бежать?
— В сарай спрячемся.
— Нельзя… уже всё… сейчас уйдут.
— Кого они убили?
На это Ваня не мог ответить. Он только знал, что убили русских людей, которые не признавали фашистов и не захотели изменить своей Родине.
Послышалась немецкая речь, и немного погодя в сад вошли немцы.
Ребята затаили дыхание и крепко прижались лицом к стволу яблони. Они следили глазами за уходившими, пока те не ушли из сада через противоположную калитку. От волнения Гриша не заметил, что офицера с ними не было.
— Что сейчас делать, Ваня? — спросил он приподнимаясь.
Ваня дернул его за руку так, что тот упал. В этот момент офицер вошел в сад и заметил движение. С минуту он стоял на месте, наблюдая за деревьями, где лежали ребята. Потом вынул из кармана пистолет, взвел курок и медленно направился к яблоне.
Сомнения не было: немец их заметил.
— Попались, Трубач. Бежим!
Ваня вскочил и, прижимая к груди узелок с черенками, бросился в глубину сада. Сухо треснули несколько выстрелов.
Ваня оглянулся. Гриша не отставал.
— Петляй по-чапаевски! — крикнул он на ходу.
Добежав до стены, оглянулись. Фигура немца мелькала между деревьями. Ребята прибавили ходу и побежали вдоль стены. Немец сообразил, что по кругу мальчики первыми добегут до выхода. Он резко свернул в сторону и побежал наперерез. Увидя это, Ваня остановился.
— Калитку закроет… попались…
— Мне худо… — сказал Гриша, опираясь о ближайшую яблоню.
На спине у мальчика, возле правой лопатки, выступило большое кровавое пятно. «Гриша ранен, — растерялся Ваня. — Что теперь делать? Пока есть возможность, надо бороться… по-чапаевски», — вспомнил он недавнюю фразу приятеля.
Между тем немец приближался к калитке. Еще минута-другая, и он ее закроет.
— Ты можешь бежать?
— Могу.
— Давай в сарай… Держись, Трубач!
Пропустив друга вперед, он побежал сзади.
— Скорей, Трубач, скорей! — торопил он.
Гриша не чувствовал под собой ног. Перед глазами плавали разноцветные круги, всё тело охватывала слабость, но бежать было легко. Туловище само стремилось вперед, и нужно было только переставлять ноги.
В тот момент, когда немец добежал до калитки, ребята были у сарая, а пока он возился с дверью, они проникли внутрь. Офицер закрыл дверь и, еле переводя дух, оглянулся.
Фигур мальчиков нигде не было видно. «Куда они подевались? Спрятались где-нибудь за деревом и ждут, когда он отойдет от калитки». В какую сторону они убежали, немец не видел, потому что бежал не оглядываясь.
Как ему теперь поступить? Выпустить из сада людей живыми было нельзя. Они видели, откуда вели арестованных на расстрел. Они находились здесь во время расстрела.
А вдруг это были партизаны? Значит, они узнали, где прячут арестованных. Нет, таких свидетелей не должно быть. Немец со страхом посматривал кругом.
Чтобы вызвать на помощь, офицер выстрелил в воздух два раза, и, не отходя от калитки, стал ждать, внимательно вглядываясь в глубину сада.
Скоро вернулись солдаты. Они оставили около дверей часового и занялись поисками, пошли цепью «прочесывать» сад.
Люди словно сквозь землю провалились. Оказалось, нужна собака, но обе собаки были отправлены в соседнюю комендатуру.
Обойдя весь сад несколько раз в разных направлениях и обследовав чуть ли не каждое дерево, заглянув в пустые сараи, немцы никого не обнаружили. Офицер рассердился.
Блуждая между деревьев, он опять дошел до сарая. «Они тут! Больше им некуда спрятаться. Нужно внимательней поискать», и, проверив пистолет, офицер осторожно открыл дверь в сторожку.
— А ну, виходийть! — громко приказал он.
Никто не появлялся. Набравшись храбрости, он зашел внутрь. Пусто. Затем немец широко распахнул дверь в сарай и, направив дуло пистолета в темноту, снова приказал:
— Выходийть живей!
И опять никто не отозвался.
Офицер стоял перед открытыми дверями сарая, не решаясь войти. «А вдруг их было не двое? Вдруг там сидит целый отряд, и стоит ему переступить порог…»
Чувство тошноты подступило к горлу. С большим трудом он подавил страх и вошел в сарай. Глаза быстро привыкли к темноте. Пусто. Осторожно обошел он весь сарай. Никаких следов.
«Куда же они исчезли? Может быть, перелезли через стену? — подумал офицер, выходя в сад. — Нужно обойти кругом».
Немец быстро зашатал к выходу и сразу нашел разгадку. Здесь, около калитки лежала брошенная веревка и к ней был привязан маленький лодочный якорек.