Гриша скатился на что-то мягкое, влажное, словно в густое тесто. В нос ударил острый, кислый запах. Так иногда пахнет хороший квас. Упираясь рукой, чтобы переползти, он схватил круглый предмет вроде мячика, который лопнул от первого прикосновения и между пальцами потекла кашица.
«Да это яблоки!» — понял он.
В памяти встало ощущение того, как он разгребал эти яблоки, хотел зарыться в них с головой. Какие они тогда были крепкие, ароматные!..
— Гриша, ты где? — послышался Ванин голос. — Берегись!
Слабый свет, падавший сверху, померк. Это Ваня закрыл за собой люк. Немного погодя он натолкнулся в темноте на приятеля.
— Ну, как ты?
— Ничего. Слабость какая-то.
— А больно?
— Нет… ничего. Вроде как пощипывает на спине и дышать тяжело.
— Значит, ты раненый, — пояснил Ваня. — Лежи спокойно. Это что? Яблоки! Ничего, Гришуха… потерпи маленько. Может, и не найдут нас. Яблоки же не нашли.
— Собак по следу пустят, — равнодушно сказал Гриша.
— Собак еще не скоро… — утешил Ваня. — Эх!.. Был бы у меня наган… Ты лежи, не шевелись, а то кровь сильно пойдет. Надо бы перевязку… У меня тоже все пальцы в крови. Ногти содрал, открывая люк, и нож сломал.
Гриша устроился удобней, положив голову на колени друга. В таком положении просидели они долго. В этой тишине и полной темноте казалось, что опасность миновала.
Неожиданно наверху раздался голос, зашаркали ноги.
— Сюда пришли, — еле слышно прошептал Гриша. — Хорошо, что кольцо у люка снято… может, не заметят.
— Молчи, — остановил его Ваня.
Ребята замерли.
Шаги на потолке слышались в разных направлениях. Вот остановились у них над головой. Сейчас откроется люк. Тогда они погибли.
— Подземный-то ход! — вдруг вспомнил Гриша.
— Тише… пока не надо.
Шаги передвинулись в другой конец, потоптались на одном месте и направились к выходу.
— Ушел? — спросил Гриша, когда снова наступила тишина.
— Уйти-то ушел, а вдруг вернется?
Ваня смутно догадывался, что происходит наверху. Конечно, их ищут и не скоро отступятся. «Гриша прав, — думал он. — Немцы могут привести собак, и те быстро укажут им убежище. Одно ясно, что про подвал немцы не знают, иначе яблоки не сгнили бы здесь. Пока не поздно, надо перебираться в подземный ход и там сидеть, сколько хватит сил. С голода не умрут. Ведь не все же яблоки испортились. Среди них есть поздние сорта, которые могут лежать до нового урожая».
Ваня перевернул несколько плодов и сейчас же натолкнулся на крепкое яблоко. Он вытер его о пальто и откусил. Прекрасное яблоко: мягкое, сочное, сладкое с легкой кислинкой.
— Попробуй-ка, — сказал он, протягивая надкушенное яблоко.
Руки их встретились, и Гриша взял яблоко. Немного погодя послышался хруст и вялое чмоканье.
— Ну как?
— Вкусно…
— Хочешь еще найду?
— Потом, Ваня. Чего-то я не в себе… будто плаваю.
— Спрячемся в подземный ход, пока в сарае никого нет, — предложил Ваня.
— Пойдем… Ты мне помоги. Я совсем раскис.
Перебирая руками по стенке, всё время наступая на раскатившиеся по полу яблоки, с трудом добрались они до железной двери.
Ваня помнил, как весной открывали дверь, и легко это повторил. Ослабевший от потери крови, Гриша еле передвигал ноги. Ване приходилось тащить его.
Всё дальше уходили они от подвала. Казалось, что там, в глубине подземного хода их спасение.
Вот и холодные камни ступенек. Тупик.
— Ваня, я лягу…
— Устраивайся лучше. Придется здесь до ночи сидеть, — сказал мальчик.
— А как мы выйдем? Калитка-то закрыта.
— Там видно будет. Ты не расстраивайся. Эх! Какого-нибудь свету бы! Платок разорвать и перевязку сделать. Болит, Трубач?
— Нет. Онемело. Я, наверно, умру, — безразлично сказал мальчик.
— Тоже выдумал! На войне людям руки, ноги отрывает, да ничего… живы остаются. Выберемся отсюда, и вылечишься.
Время шло медленно. Ваня потерял представление о часах. Порой ему казалось, что они сидят здесь всего несколько минут, а иногда он думал, что на улице уже ночь и пора сделать попытку выбраться. Мальчик сознавал всю сложность положения. Оставаться здесь с раненым товарищем долго было нельзя. Выходить в сад — почти верная смерть. Беспокоило состояние Гриши. Он лежал без движения. Иногда Ваня с тревогой наклонялся к его лицу и чувствовал теплоту дыхания.
— Ваня! — тихо позвал раненый.
— Я тут.
— Ты ничего не слышишь?
— Нет. А что?
— Я голоса слышу.
— Какие тут голоса? — удивился Ваня, но невольно стал вслушиваться в тишину. Прошла минута, другая. От напряжения в ушах звенело, и никакого другого звука Ваня не улавливал. Он уже решил, что приятелю почудилось, как вдруг сам услышал мужской голос, который глухо пробормотал какие-то слова. Ваня и не разобрал их смысла, но они были сказаны где-то совсем близко.
Опять. На этот раз говорил другой голос.
— Гриша, я тоже слышу.
— Это в подвале, — встрепенулся тот. — Идут за нами.
— Нет, нет… В другой стороне. Погоди-ка. Тут же вторая дверь. Помнишь? Вроде шкафа. Потайная. Я сейчас послушаю.
Он забрался на ступеньки, нащупал дверь и плотно прижался к ней ухом. За дверью говорили люди.
— Что ж, досадно, конечно! Дожить бы до того времени, как их с нашей земли вышвырнут!
Не было никакого сомнения! Это голос Петра Захаровича.
— Да. Хотелось бы дожить, да не выходит. Жалко!
Ответил ему тоже очень знакомый голос. Совсем недавно Ваня слышал этот голос, но вспомнить не мог.
Он спустился вниз и нагнулся к раненому.
— Там люди, Гриша. Петр Захарович говорил.
— Не может быть! Он же арестованный.
— Ну да! Сюда и посадили их… Откроем дверь?
— Давай… — оживился Гриша.
— Ты лежи, лежи. Я сам. Только надо осторожно. Там, наверно, часовой караулит. Как бы хуже не сделать.
— Постучи им.
— Правильно.
Ваня поднялся на ступеньки, суставами пальцев ударил несколько раз в дверь, прижался к ней ухом и сейчас же услышал голос:
— Захарыч, вроде как постучали в стенку?
— Кто тут может стучать? Мерещится тебе.
— Я тоже слышал, — сказал третий голос.
— Давай послушаем. Передвигайся сюда. Здесь стучали.
Немного переждав, Ваня вновь ударил три раза и приложил ухо к двери.
— Стучат… Сигнал подают, — сказал голос.
— Не женщины ли там сидят? Отвечать надо.
Раздался ответный стук. Ваня понял, что арестованные не опасаются, и, значит, можно открыть дверь. Нашарив задвижку, он без шума приподнял ее и, слегка приоткрыв дверь, выглянул.
Догадка оказалась правильной. Совхозная кладовая была превращена в тюрьму. В камере сидело пятеро мужчин. Двое из них спали, а трое изумленно смотрели, как шкаф двинулся вперед и в образовавшуюся щель высунулась голова мальчика.
Если бы перед ними из земли вылезло какое-нибудь чудовище, удивились бы меньше. Некоторое время от изумления они ничего не могли сказать.
— Петр Захарович, это я!
— Ванюшка! Как же ты… откуда явился?..
— А… пришел… Тут со мной еще Гриша. Он раненый.
Ваня торопливо рассказал, как он попал сюда.
— Товарищи дорогие, — еле сдерживая себя от радости, говорил Максим Савельевич. — Мы же теперь удрать можем.
— Да, да… Спасибо, Ванюша. Осторожно, товарищи, осторожно, — предупредил Петр Захарович. — Такие случаи не повторяются. Как бы кто в окно не заглянул. Прикрой шкаф, Ванюша. Сбоку щель не видно, а мы сядем, как прежде. Прохор, ложись на старое место, — распоряжался Петр Захарович.
Все заняли свои места. Ваня прикрыл дверь, оставив узкую щель, чтобы можно было разговаривать.
— А там в углу кто лежит? — спросил он Петра Захаровича.
— Наши железнодорожники. Всю ночь их били, допрашивали. Сном забылись, — пояснил тот. — Значит, Васильева с Муравьевым немцы расстреляли… Так мы и думали. Хорошие были товарищи! Вечная им память!.. Ладно. За нами ничего не пропадет. Только бы выбраться отсюда.
— А Максим Савельевич тоже арестован?
— Ну ясно, не в гости пришел.
— А вы похудели, Петр Захарович.
— Похудеешь. Нас ведь не кормят. «Легче, — говорят, — в рай лететь».
— Петр Захарович, а хотите я вам яблок принесу? — предложил Ваня.
— Яблок? Эх, ты, садовод! У тебя всё яблоки в голове. Где же ты их достанешь?
— Нет, верно. Хотите?
— Ну принеси, если не шутишь. Подожди. Как же твой друг? Ты сказал, — он ранен.
— Да, немец стрелял в нас. В плечо попал.
— Рукой-то ворочает? — продолжал спрашивать Петр Захарович.
— Да.
— Ну, значит, кость цела. Пуля попала в мягкое место.
— Крови много вышло.
— Где он?
— Тут недалеко лежит… Внизу на ступеньках. Он слышит нас. Трубач, ты слышишь? — обратился Ваня в темноту.
— Слышу, — донеслось снизу.
— Ты ему скажи, Ванюша, чтобы он рукой не шевелил, а то кровь пойдет. Рана, видно, закупорилась. Мы сейчас помочь ему не можем, а ждать придется до вечера. Пускай потерпит.
Ваня закрыл плотно дверь и спустился вниз.
— Трубач, там пятеро сидят. Немцы хотят их расстрелять, а мы выручим. Как у тебя рана? Болит?
— Нет. Теперь лучше… Там всё слиплось.
Ваня передал всё, что наказал Петр Захарович. Теперь нужно было принести яблок. В карманах много не унесешь. Нашарив свой узелок, Ваня вынул черенки. Мох был влажный. «Что теперь с ними делать? Бросить? Нет, нет, только не бросать!» Ваня бережно перебрал веточки, положил на ступеньки к стене и стряхнул платок.
— Я схожу за яблоками, Трубач.
— Я не хочу есть, Ваня. Не ходи.
— Их голодом немцы морят.
— Ты для них… Ну, сходи.
У двери в подвал Ваня остановился. Теперь настроение у него было другое. Он спокойно выполнял нужное дело.
В подвале стояла мертвая тишина.
Ваня пробрался к куче яблок и принялся за дело. Скоро он нащупал несколько крепких плодов и, наложив в платок десятка три крупных яблок, отправился назад.
— Ну что за ребята у нас! Золото! Вот спасибо, Ванюша, — говорил Петр Захарович, принимая через щель яблоки.
— Принес ведь, — еще не веря своим глазам, сказал Максим Савельевич. — Главное, фрукты! При нашем положении всякая другая пища опасна. Переел немного, и капут, а яблоки ничего… полезно.
— Жуйте как следует, товарищи. Прожевывайте, — предупреждал Петр Захарович, раздавая плоды.
Ваня сидел на верхней ступеньке и с удовольствием слушал, как аппетитно хрустят яблоки.
— Больше нет? — спросил Прохор.
— Быстро ты справился! — удивился Максим Савельевич. — Хорошенького помаленьку.
— Есть, есть. Сколько угодно, — сказал Ваня, высовываясь из двери. — Я сейчас принесу.
— Не надо, Ванюша, — остановил его Петр Захарович. — Вечером поедим и в дорогу возьмем… Потерпи, Прохор. Нельзя сразу так много. Возьми один мой.
Прохор не успел съесть предложенное яблоко. В коридоре раздались шаги, заскрипел засов, и в камеру вошли два немца.
Ваня закрыл шкаф в самый последний момент и кубарем скатился вниз.
— Немцы пришли, — прошептал он.
Долго сидели они, прислушиваясь к голосам. Наконец раздался стук. Ваня открыл дверь. Прохора в камере уже не было.
— Взяли на допрос, — сказал Петр Захарович, заметив вопросительный взгляд мальчика. — Вернется ли назад?
— Может и не вернуться, — со вздохом согласился Максим Савельевич.
Двое, которые раньше спали, теперь сидели на полу, упираясь спинами в стену, и медленно жевали яблоки. Вид у них был ужасный: обтянутое кожей лицо всё в синяках, заостренный нос, лихорадочно горевшие глаза. Одного из них Ваня где-то встречал…
— Ванюша! — обратился Петр Захарович к мальчику. — Насколько я понимаю, домой вам нельзя возвращаться.
— Что же нам теперь делать? — спросил Ваня.
— Пойдете с нами.
— Куда?
— А там видно будет. Места на родной земле хватит. Только бы выбраться.
Вернулся Прохор. Как только в коридоре раздался шум, Ваня быстро прикрыл дверь и на этот раз остался наверху.
— Ты что так скоро? — спросил Максим Савельевич, когда сопровождающий немец ушел.
— Я их надул. Если, говорю, бить не будете, то завтра всё скажу. Поверили и отправили обратно. Эх, братцы, теперь бежать скорей!
От нетерпения время ползло ужасно медленно. Ване казалось, что до ночи они не доживут, что обязательно что-нибудь случится.
Два раза он ходил в подвал, нашел много совершенно крепких и очень ароматных яблок. Сидя в темноте, Ваня разломил яблоко пополам, вынул семечки и на ощупь заметил, что они крупные, круглые и несколько плоские. Из этих семечек должны вырасти культурные яблони.
Ваня нащупал черенки и завязал их снова в платок. «Неужели не будет возможности воскресить их? Правда, три черенка привиты, но этого мало. Надо привить еще»…
И вдруг в голове мелькнула мысль: «Отец-яблоня в лесу. Надо же привить на нее. Пускай она дикая. Потом когда-нибудь можно снова перенести черенки на другое дерево или как-нибудь укоренить их. Сейчас важно сохранить им жизнь».