Это было давно. До революции помещица приметила среди работающих у нее в саду способного крестьянского мальчика. Звали его Коля Курнаков. Он с большим старанием и охотой возился с цветами, деревьями, проводя целые дни на работе. Мальчика отправили учиться в Петербург. С тех пор Коля, затем Николай и, наконец, Николай Иванович Курнаков ни на один год не расставался с любимыми растениями. Громадный опыт и талант поставили его в ряды лучших садоводов мира.
Невысокий худощавый человек с острой бородкой держал в руке горшок с колючим пузатым кактусом и говорил стоявшей рядом девушке:
— Верхушку долой. Срез делай смелее. Хуже всего нерешительность. На него привьешь… — дальше следовало латинское название.
Увидя мальчика с письмом, садовод снял очки и острым, колючим взглядом смерил его с головы до ног.
— Ты что? — спросил он не совсем приветливо.
— Мне нужен Николай Иванович Курнаков.
— Я Курнаков. В чем дело?
— Вот письмо.
Николай Иванович взял письмо, снова надел очки, прочитал адрес и начал распечатывать.
— Что это оно смято так?
По мере того как он читал, складка на переносице расходилась, а когда прочитал и посмотрел поверх очков на Ваню, взгляд уже не колол.
— Вот какие у тебя дела! Жив, значит, Николаша. Ты посиди здесь на скамеечке или лучше погуляй, посмотри, пока я занят.
Ваня, обрадованный разрешением, медленно пошел вдоль оранжереи. Здесь всё зеленело. Сверху спускались оживающие орхидеи. Пошли в рост папоротники. Под стеклами правильными рядами укоренялись черенки и листочки самых различных растений.
Ваня еще не знал, для чего листочек бегонии воткнут во влажный песок, а когда выяснил, то это показалось чудом. Листочек выпустит корешки и разовьется в нормальное растение.
В стеклянных банках, в воде жили кружевные водоросли. Тут же свисали стебли знакомого растения — «бабьи сплетни» — и пышно разрослись герани. Замысловатая окраска бархатистых листьев бегоний поразила юного садовода.
Но то, что он видел, было только маленькой частью уцелевших от гибели коллекций. Наиболее полно здесь были представлены кактусы.
Потом Ваня узнал, что эти интересные растения были любимцами Курнакова и после взрыва бомбы он перетащил их в свою квартиру.
Как он умудрился разместить громадную коллекцию этих колючих цепких растений в крошечной, двухкомнатной, квартирке, невозможно понять. Он пережил страшную, голодную и холодную, зиму среди своих любимцев, без воды, без света, при ежедневной бомбежке и обстрелах, доведенный голодом до последней степени истощения. Выжил он, выжили и кактусы. Кто знает, может быть, любовь к растениям, нуждавшимся в его уходе, давала силы старику, и он победил смерть.
И вот сейчас в исправленной, застекленной оранжерее кактусы оправились и выбрасывали изумительно красивые цветы с нежным тонким запахом.
Ване казалось, что эти чудесные цветы Николай Иванович воткнул нарочно в толстое тело растений, чтобы хоть немного скрасить их уродство.
Около двери стоял совершенно непонятный кактус. Какие-то длинные корявые палки в палец толщиной, с длинными колючками. «Как засохшая лиана». В одном месте прилепился удлиненной формы бутон.
— Нравится? — раздался за спиной голос ученого-садовода.
— А как он называется?
— «Царица ночи». Тебе повезло. Через несколько дней она зацветет. Если хочешь, можно посмотреть.
— Хочу.
— Тем лучше. Мало кому приходится видеть этот цветок. Распускается он только ночью, часа на два, на три. Ну, идем ко мне. Сейчас обеденный перерыв. Нужно перекусить.
Они прошли через двор к дому и в последнем подъезде поднялись на второй этаж.
— Настя, вот я гостя привел, — сказал он жене.
Анастасия Федосеевна, пожилая женщина, была полной противоположностью мужу. Все движения, голос, манера говорить были мягкие, ласковые.
— Здравствуйте. Присаживайтесь, пожалуйста.
— Соловья баснями не кормят. Покорми-ка нас.
— Сейчас, Коля.
Она поставила третий прибор и принялась хлопотать у плиты. Николай Иванович закурил и сел к столу напротив мальчика.
— Значит, ты решил садоводом стать?
— Да.
— Хорошая профессия. Я сорок с лишним лет работаю и ни разу не пожалел. Что же ты делал у себя? На огороде копался или цветочки выращивал?
— Нет. Я плодовый сад с дедом разводил.
Ваня подробно начал говорить о любимом деле. Он увлекся, откровенно рассказал о всех своих мечтах.
Николай Иванович внимательно слушал, не сводя с него острого взгляда, не перебивая и не переспрашивая.
— Так… так, — говорил он иногда.
Перед Ваней уже стояла тарелка с супом.
— Ешь-ка, — сказал садовод. — У тебя, я смотрю, такой размах, что придется специальный институт для тебя организовать… Это ничего. Потом утрясется. Нужно только вперед двигаться, а не азы повторять. Есть у нас такие, извините за выражение, ученые. Вся их деятельность только в том и заключается, что они старое повторяют. Сколько тебе лет? — неожиданно спросил Николай Иванович.
Ваня ответил. Садовод прикинул что-то в голове и одобрительно покачал головой.
— Вы кушайте, пожалуйста, — сказала Анастасия Федосеевна, подвигая тарелку. — Не стесняйтесь!
После скромного обеда Николай Иванович собрался на работу, а Ваня решил поехать к себе.
— Где ты живешь?
— В общежитии.
— Ну, если хочешь, приезжай в любое время. Работу найдем. Общежитие у нас есть, столовая есть.
— Николай Иванович, а когда «царица ночи» будет цвести?
— В четверг ночью, — уверенно ответил садовод.
На другой день Ваня поехал справляться об отце.
В конторе начальника участка он разыскал нужную комнату и обратился к работающей там девушке. Она выслушала, спросила фамилию, имя, отчество и стала просматривать узкую книгу, водя пальцем сверху вниз.
— Морозова у нас нету, — пробормотала она.
— А вы посмотрите хорошенько, — попросил Ваня. — Я вас очень прошу. Это мой отец.
— Да нет же! У нас не числится.
Хотя Ваня и не имел твердой уверенности, что так просто найдет отца, но все-таки было обидно. Он потоптался за перегородкой, не зная, что делать.
— Кем работает твой отец? — спросила девушка.
— Машинистом.
— Так тебе в другом отделе надо справиться. Иди на второй этаж в личный стол.
В душе Вани снова загорелась надежда.
В личном столе службы тяги сидела тоже молодая и веселая девушка в ватнике. Она внимательно выслушала Ваню и, узнав, что он приехал от партизан, начала расспрашивать его. Ваня коротко отвечал, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения.
— Вы сначала скажите, где отца найти, — попросил он жалобно, видя, что вопросам любопытной девушки нет конца.
— Сейчас.
Она порылась в стопке и довольно быстро, заложив палец между карточками, вытащила одну.
— Морозов?
— Да, — с трудом от волнения выговорил мальчик.
— Степан Васильевич?
У Вани захватило дыхание.
— Правильно! Работает у нас машинистом.
— А где он?
— Это уж я не знаю. Сходи в депо, там спросишь.
— Большое вам спасибо, — с чувством сказал Ваня и вышел из комнаты.
«Нашел! Папа здесь! Теперь мы будем вместе», — радостно думал он, шагая по рельсам к депо.
Мальчик представил, как удивится и обрадуется отец. Он знал, что, несмотря на внешнюю суровость, отец его любил.
Ваня остановился около шипящего паровоза и с бьющимся сердцем заглянул в тамбур.
— Товарищ машинист, вы не знаете, где сейчас Морозов Степан Васильевич?
Черный от копоти, с большими усами человек выглянул из паровоза.
— Зачем тебе его?
— Я тоже Морозов. Я сын.
— Не ври… Его сын у немцев остался.
— Ну да. Я был у немцев, а вот сейчас приехал в Ленинград.
— Да чего ты мне пули заливаешь! Как ты мог проехать через фронт? Федька, смотри, у Морозова сын объявился, — крикнул он через плечо помощнику.
В дверях показалась такая же прокопченая фигура молодого парня.
Ваня обиделся и хотел уйти, но сдержал себя, чувствуя, что этот человек знает отца и может точно ответить, где его искать.
— Вы можете мне не верить, но я говорю правду, — серьезно сказал мальчик. — Какой смысл врать?
— Это верно. Особого смысла нет, — согласился машинист. — Да уж очень непонятно, как ты через фронт проскочил.
— На самолете.
— На самолете? — недоверчиво спросил машинист. Федька, слышал? Ребята нынче на самолете, как верхом на палочке, катаются. Только Морозова сейчас нет. Он на рейсе.
— А когда вернется? — разочарованно спросил Ваня.
— В четверг вечером либо в пятницу утром.
— А где он живет?
— Недалеко. Вон за депо черная крыша. Видишь?
— Вижу.
— В этом доме мы с ним и проживаем.
— Спасибо.
Ваня постоял в нерешительности, но, сообразив, что до возвращения отца здесь делать нечего, зашагал в город. «Навестить Гришу, а потом в Ботанический сад», — решил он.
Положение Трубачова резко изменилось. В Ленинграде мальчику сделали переливание крови, поили витаминами, и опасность миновала. Гриша начал быстро поправляться. Раньше он лежал спокойно, безразличный к своей судьбе, а теперь начал проявлять большой интерес ко всему, что рассказывал друг. Во время встреч нетерпеливо ворочался, раздражался по всякому поводу и ругал врачей за то, что они не разрешают ему даже подниматься с кровати.
Ваня сочувствовал другу и успокаивал его:
— Ты сначала вылечись. Это тебе только кажется, что ты здоров. А на самом деле у тебя еще дырка от пули не заросла. Небось больно, когда рукой ворочаешь?
— Ничего. Руку можно на повязку повесить.
— А куда ты торопишься?
— Я боюсь, что нас обратно отправят и не успею Ленинград посмотреть.
— Вот выдумал! В штабе дядька сказал, что нас можно в ремесленное училище устроить или на работу. Папа приедет, он всё сделает.