Темные, свинцовые тучи, почти касавшиеся земли, поминутно прорезались яркими лентами молнии. А раскаты грома следовали один за другим настолько часто, что иногда все сливалось в сплошной гул.
У открытого окна стояли двое.
— Погода подходящая, — проговорил один.
— Надо следить внимательно, — добавил второй, пристально вглядываясь в густую пелену дождя.
Из окна было видно поле. Где-то вдали смутно вырисовывалась зубчатая стена леса, серая, покрытая полупрозрачной дымкой. Мелкие брызги дождя, заносимые ветром. Врывались в окно.
Вдруг послышался громкий, радостный возглас:
— Есть!.. Вон, за…
Но трескучий удар грома заглушил окончание фразы.
— Вон, за бугром! Чуть в стороне от проселочной дороги! — быстро заговорил один из стоявших у окна, когда утихли последние громовые раскаты. — Ты заметил?
— Идем!
— Немедленно?
— Именно немедленно…
Спустя несколько минут они уже шли под проливным дождем, в открытом поле.
Холодный ветер валил с ног. Поле превратилось в глинистое месиво. Увязали ноги.
— Холодно, Миша! Брр-рр-ррр… — проворчал один из путников, высокий, грузный.
— Ер-р-р-р-р-рунда! — закричал второй бодрясь. — Осталось немного.
Это был маленький, щупленький человечек, закутанный, так же как и его товарищ, в блестевший под дождем черный плащ.
— Открытое поле… Гроза… — продолжал грузный.
— Ер-р-р-р-р-рунда! — снова отозвался щупленький в промежутке между двумя раскатами грома.
Но тут одновременно с оглушительным грохотом возникла ни с чем не сравнимая по яркости завеса огня. Горячая волна воздуха с силой толкнула в грудь.
— Миша! Жив? — закричал его спутник, поднимаясь с земли.
Рядом послышался тихий, протяжный стон.
Удушливый дым, пропитанный запахом горящей серы, быстро рассеивался…
***
Посетителей конструкторского бюро Дорожно-строительного института поначалу обычно удивляло поведение начальника бюро Владимира Александровича Витовского.
Не так было удивительно, что этот не молодой уже человек так бурно и порывисто передвигается по просторной комнате, заставленной чертежными столами. Пожалуй, ничего особенного не было и в том, что при разговоре с сотрудниками он непременно жестикулировал. Не всем же начальникам конструкторских бюро быть степенными и медлительными! Поражала улыбка инженера Витовского, сияющая, неудержимо радостная, добродушно, как и все его круглое ребячески розовое лицо.
Можно было подумать, что именно сейчас произошло что-то удивительно хорошее, радостное, необычайное, и это привело в возбуждение маленького добродушного человека. Вся его чуточку полная фигура и даже небольшая розовая лысина говорили именно об этом.
А ведь ничего особенного не произошло. Владимир Александрович всегда такой…
— Изумительно! — несется по залу его звонкий тенорок. — Вы просто душенька… Этот рычаг!.. Да что тут говорить! Вы рассчитали его чудесно… Еще бы чуточку закруглить… закруглить самую малость, вот в этом месте. Павел Павлович! А Павел Павлович! Ну подойдите же, дорогой, сюда. Вы только взгляните!..
Конструктор Павел Павлович, седой и долговязый, неторопливо приближается.
— Вот здесь также допуска укажите, — сухо говорит он, тыкая карандашом в чертеж соседа.
— Обязательно! Это же само собой разумеется! — радостно продолжает инженер Витовский, быстро поворачивая голову то к одному конструктору, то к другому и необыкновенно быстро потирая руки.
Оставив конструкторов договариваться насчет допусков, Витовский мчится быстрыми и мелкими шажками в противоположный конец зала, к другому столику.
— Как у вас дела, дорогой? Разрешите-ка взглянуть!.. Ничего себе гроза, а! А дождь! Право, чудесный дождь!
Новый собеседник Витовского с явной тоской поворачивает голову к окну и мельком смотрит на потоки воды, омывающие мутные стекла.
— Вот такая же приблизительно погода была, когда мы испытывали в присутствии министра путеукладочную машину «Вперед», — продолжал Витовский, немного понизив голос. — «Не боитесь простудиться?» говорю я министру, а он, представьте себе, вылезает из машины и отвечает мне…
Инженер Витовский усаживается на стул. Теперь собеседнику не миновать рассказа о железнодорожном путеукладчике — когда-то давно сконструированной Витовским машине, получившей в свое время очень высокую оценку. Он любит вспоминать о ней, в сотый раз рассказывая, по его мнению, «новые» подробности. Это привело к тому, что в институте появилась поговорка: «Пишов голова рассказывать, як вин виз царицу». Однако когда Витовский узнал о существовании такого сравнения, то не только не обиделся, а даже обрадовался.
— Да ведь это же Гоголь! — воскликнул он. — Какая прелесть! Неужели я действительно напоминаю голову? Как это мило!
Гроза усиливалась. В просторном помещении конструкторского бюро воцарился полумрак.
— Дорогой мой, — продолжал инженер Витовский после того, как он закончил воспоминания о случае с министром, — я глубоко уверен, что эта машина принесет мне не меньшую славу. Вы только подумайте!.. — Он пододвинул к себе несколько больших рулонов чертежной бумаги и принялся их осторожно разворачивать. — Ну-с… Возьмем хотя бы вот этот узел. Какие могут быть сомнения? Уверяю вас, никаких. В конце концов, ведь это обыкновенная повозка, приводимая в движение мотором. Дизельная электростанция — тоже не в счет. Вращающиеся диски для разрыхления земли? Да разве, дорогой мой, нам впервые приходится строить приспособления для того, чтобы крошить землю! Все это будет работать надежно… О-о-о! Да у вас уже готовы форсунки для разбрызгивания жидкости! Только, позвольте… позвольте… не слишком ли редко вы их расположили?
На круглом розовом лице инженера Витовского появилось несколько мелких морщин. Но через мгновение они исчезли.
— Ах, простите меня, пожалуйста! — проговорил он, продолжая лучезарно улыбаться. — Я не обратил внимание, что вы ставите их в два ряда. Тогда понятно… Еще раз прошу вас извинить меня… Кстати: что же это такое? Вот посмотрите в окно…
С последними словами он быстро встал и подошел к окну.
Сквозь большие квадраты стекла, залитые потоками воды, на темном фоне свинцового неба он увидел две фигуры в черных плащах, медленно приближающиеся к институту. Тот, что повыше, почти тащил второго, маленького.
— Да ведь это же наши! — воскликнул Витовский. — Из соседней лаборатории. Баянов и Петров… Что же с ними?
И он торопливо помчался к выходу.
***
Свет настольной лампы освещал небольшое пятно на письменном столе.
Маленькая комната было погружена в полумрак.
В окно неустанно барабанил дождь.
На диване лежал человек, укрытый теплым ватным одеялом. Его маленькое бледное лицо было неподвижно. Черный, горящие болезненным блеском глаза смотрели в одну точку на потолке.
Это был инженер Баянов, один из участников странного похода в открытое поле во время грозы.
— Неужели лежать пять дней? — тихо проговорил он, поворачивая голову к своему другу, Петрову, сидевшему рядом.
— Ты благодари судьбу, — ответил Петров, — что у тебя только растяжение связок, а не перелом.
— Я понимаю, что рисковать своей жизнью не следует, — тихо продолжал больной. — Но где же тут был риск? Гроза? Смешно говорить… Случай! Молния может ударить и в комнату, где мы сейчас с тобой находимся. Согласен? Но зато как здорово все вышло! Перед самым носом ударила! Ведь это же замечательный факт! А если бы наблюдали из окна, вряд ли нашли бы мы то место, куда попала молния.
В дверь тихо постучали, и на пороге появилась округлая фигурка Витовского.
— Какое несчастье! А я, понимаете, гляжу в окно… Вижу — идете… «Что же могло случиться?» думаю. И в самом деле, как вы очутились в поле? В такое время! — быстро, немного задыхаясь, затараторил Витовский, обращаясь то к больному, то к сидящему рядом Петрову.
— Совершенно случайно… Это все пустяки, Владимир Александрович, — ответил Баянов, стараясь приветливо улыбнуться.
— Нет, братцы мои, с грозой в открытом поле шутить нельзя! — продолжал Витовский, усаживаясь на стул. — Ну, скажите пожалуйста… Я слышал, что молния ударила совсем рядом. Представьте себе, что приблизительно такая же погода была, когда в присутствии министра испытывался мой путеукладчик «Вперед». «Смотрите, — говорю я министру, — как бы вам не простудиться». А он, представьте себе, вылезает из машины и отвечает…
Дальше последовал рассказ, нашедший, правда, на этот раз новых слушателей. Инженер Баянов и инженер Петров приехали на работу в институт совсем недавно, и повествование Витовского для них было ново.
— А машина, которую я строю сейчас, это дело, должен вам сказать, товарищи, имеет еще большее значение для нашей страны, — продолжал Витовский. — Вы, надеюсь, уже в курсе моей работы?
— Немного… Но очень ею интересуемся.
— Ах, вот даже как! — вспыхнул Витовский. — Очень приятно. Очень приятно. Я могу рассказать вам некоторые подробности… Ведь это же будет удивительный дорожный комбайн! Даже не комбайн, а, скорее, нечто другое, — продолжал Витовский, все более и более увлекаясь. — Представьте себе, что по полю движется на гусеницах мой агрегат. Движется себе машина, а за ней остается совершенно законченная, прочная дорога. Никакого тебе асфальта не нужно, никаких работ по укладке камня! Прочное дорожное полотно получается в результате обработки моей машиной поверхности земли, по которой следует машина. Специальная электролитическая обработка… Поверхность земли немного разрыхляется машиной, затем смачивается специальным раствором и тут же, на ходу, подвергается электролизу. После прохождения тока через почву на ней образуется такая твердая корка, что, скажу вам прямо, асфальт не может итти ни в какое сравнение. Разве мыслимо асфальт стелить непосредственно на грунт! Конечно, нельзя! Корка асфальта непрочная — она вогнется в мягкий грунт и сломается под колесами первого же грузовика. Ведь обычно, прежде чем лить асфальт, на мягкую землю укладывается подстилка из камня… Вы это знаете, конечно… Моя машина оставляет на земле такую твердую поверхность, что о какой-либо каменной подстилке даже говорить смешно. Она же полотно дороги, она же сама себе служит подстилкой!.. Или возьмите канавы вдоль пути, служащие для стока воды, так сказать обязательное оформление дороги. Тоже будут изготовляться одновременно! С помощью двух канаворежущих агрегатов, непосредственно соединенных с моей машиной…
— А в чем у вас задержка с окончанием машины? — спросил Баянов, стараясь приподнять голову как можно выше.
Такой вопрос явно не понравился инженеру Витовскому. Жизнерадостное лицо его на мгновение помрачнело. Но только на мгновение. А потом сразу озарилось обычной сияющей улыбкой.
— Совершеннейшие пустяки, товарищ Баянов, — сказал он. — Электролиз земли — дело новое, необычное в технике. Немного не ладится… Вот, бьемся, понимаете, меняем форму электродов, тех, что прикасаются к земле. Одним словом — экспериментируем!
— Что-то уж очень долго, — опять тихо заметил Баянов, опуская голову на подушку. — Может быть, в самом принципе электролиза заложен какой-либо дефект?
— Говорят, что вы еще в прошлом году обещали закончить вашу машину, — робко произнес Петров, до сих пор сидевший молча.
Витовский вздрогнул, не теряя, однако, улыбки.
— Вам ли корить меня, товарищи! — воскликнул он. — Ведь у меня опыт какой! Сколько благодарностей получил в своей жизни! Как было с разработкой прошлой машины? Пишу докладную записку министру. Получаю ответ: «Приезжайте, Владимир Александрович, ко мне на прием. Обсудим». Так и теперь. Когда я представил теоретические обоснования, то в министерстве их признали блестящими. Мало того, я вам скажу… — Витовский придвинулся ближе к больному и понизил голос: — Вы понимаете, какое дело, — продолжал он, немного задыхаясь от волнения. — Заграница признала! Да, да! Представьте себе, раскрываю я вчера «Меканикс» и что же вижу? Перепечатали мою статью, опубликованную мною еще в прошлом году в журнале «Дорожные машины». Мало того, что перепечатали, так еще приписка есть: «Известный (заметьте: «известный») советский инженер Витовский надеется найти способ получения хороших шоссейных дорог путем электролитической обработки почвы специальной, конструируемой им машиной, движущейся со скоростью обычного трактора». А! Каково?
— Вот как! — заметил петров. — Значит, интересуются.
— Еще как интересуются! — теперь уже более спокойно продолжал Витовский. — Идея ведь необычайно оригинальная. У них, видно, ничего подобного не существует.
— Вы меня простите, Владимир Александрович, но мне кажется, что вы немного поторопились с публикацией в печати, — вставил Баянов.
Витовскому стало как-то не по себе. Но ничего не выдало его внутреннего волнения и обиды.
— Товарищи Баянов, вы просто прелесть! — отвечал Витовский, быстро потирая руки. — Уж не думаете ли вы, что у меня с машиной ничего не выйдет? Все проверено-перепроверено! Что же касается публикации, так вы меня уж извините… авторское свидетельство у меня есть. Приоритет, значит, наш, советский. Можно только радоваться, что заграничный журнал перепечатывает. Это значит — признание нашего, советского приоритета! Ну, а потом, как вы сами понимаете, по авторскому свидетельству или по научной публикации не посмотришь машину. Вот и у меня, вернее в моей разработке, имеются кое-какие тонкости. А об них я — ни слова. Вот оно какое дело…
Ослышался тихий стон. Как видно, Баянов неудачно повернулся и причинил себе боль.
— Владимир Александрович, — проговорил он через некоторое время, — спасибо, что вы пришли навестить меня. Я очень признателен… Вы меня извините, меня клонит ко сну.
— Да, да, конечно, — заволновался Витовский, переходя на шопот, — вам нужен покой. Выздоравливайте скорее!
Он на цыпочках вышел из комнаты.
— Ушел? — тихо спросил Баянов.
— Ну и говорун! — сказал Петров, поправляя больному одеяло. — Да еще и хвастун. А так, в общем, человек милый.
— Очень милый, но…
Баянов поправил подушку и лег повыше.
— Не нравится мне Витовский, — решительно сказал он. — Понимаешь, Ваня… Специалист он, конечно, большой, работник дельный. Но вот, понимаешь, еще существуют у нас люди, опьяненные своей славой. Дали им славу. По заслугам, конечно. На, мол, тебе, твори дальше… А они…
Баянов застонал от нового приступа боли.
— Да ты не волнуйся, Миша. Охота тебе…
— Нет, Ваня, тут не волноваться нельзя. Смотри, сколько прошло времени с тех пор, как Витовский сконструировал свою машину, прославившую его, а что он сделал с тех пор? Ничего… Третий год работает, и думается мне, не в полную силу работает. Славой прикрывается. Ни один шаг его под сомнение взять нельзя. Сам Витовский, мол! — Баянов закрыл на минуту глаза и продолжал уже более спокойно: — Неправильно он пользуется славой! И, может быть, потому, что слишком влюблен в нее. Ты понимаешь: влюблен! Вот сегодня для меня это стало совсем ясно. Заграница перепечатала его статью!.. Подумаешь, велика важность! Пусть лучше его машина пойдет по нашим полям, оставляя за собой хорошую дорогу. Вот тогда будет чем гордиться! Согласен со мной?
— Конечно.
— Да, чорт возьми, — продолжал Баянов, — пусть сначала машина пойдет по полям! Конечно, тогда будут писать об этом во всем мире. Славу о нашей стране утаить, как ты знаешь, трудно. Но гордиться самим фактом упоминания своего имени в заграничной печати! Это недостойно советского инженера!
Петров молчал. Он хотел пресечь разговор, чтобы не волновать больного. Но Баянов не умолкал:
— Трудно нам будет с ним, ох как трудно… Просто даже неясно, как такому человеку подступиться. Я имею в виду задуманное нами дело.
— Да-а, — протянул Петров. — Будет трудно…
— А ведь нужна нам машина такого рода, очень нужна, — продолжал Баянов. — Удар молнии был замечательный!.. Просто нам повезло…
Петров заметил, что состояние его друга действительно требует полного покоя. На его маленьком лице выступили мелкие капли пота, несмотря на полумрак хорошо заметные.
— Я пойду, а ты спи, Миша, — тихо проговорил Петров.
На цыпочках он вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой немного скрипящую дверь.
***
Больным во время высокой температуры часто сняться кошмары. Иногда бывает, что больной видит длинную нить, с монотонным жужжанием удаляющуюся в неведомую бесконечную даль. Больной пытается встать, оборвать нить, чтобы прекратилось томительное жужжание, но сил нет, он не может встать. И нить гудит, гудит без конца…
Баянову чудится лента. Она бесконечно тянется и гудит. Лента стелется по земле. Гудение напоминает отдаленную работу трактора. Баянов понимает, что это не трактор, это машина инженера Витовского. А полоса — это дорога, которую прокладывает машина. Но — странное дело! — машина неподвижно стоит на месте. Дорога же, наоборот, идет не из-под машины, а движется к ней.
«Неправильно, — думает Баянов в бреду, — так не должно быть… Машина должна прокладывать дорогу, а это какая-то нелепость…»
Он пытается сдвинуться с места, но не может, как это часто бывает во сне.
Вдруг перед глазами возникает ярко-синее пламя и раздается гром.
Баянов просыпается.
«Не утихла гроза», думает он, слыша отдаленные раскаты грома.
И снова, когда он погружается в сон, он видит тот же кошмар. Опять та же дорога, бесконечно ползущая мимо, но она почему-то расплывается, превращается в жидкость и растекается бурным потоком по полю. Мерно и удивительно монотонно что-то гудит.
Растворяется от дождя…» мелькает в голове у больного.
Снова рокочущий удар грома, и Баянов просыпается.
Рука тянется к стакану воды. Губы пересохли и потрескались. Вода почему-то кажется соленой.
«Растворяется от дождя… растворяется от дождя…» продолжают звучать слова, слышанные в кошмаре.
«Что растворяется от дождя? — вдруг совершенно сознательно подумал больной. — Ах да, дорога…»
Баянов вытер рукой холодный пот и улегся поудобнее. Он решил больше не спать.
— Дорога растворяется от дождя… — тихо проговорил он. — Так, так… Забавный сон…
Вдруг голова его поднялась над подушкой. Несколько усилий, и больной уселся в постели.
— Ну да, так оно и есть… — тихо прошептал он, продолжая что-то мучительно вспоминать. «Может раствориться, и тогда не останется никаких следов. Надо проверить немедленно», проносится в голове больного.
Снова тянется рука за стаканом воды. Сделав несколько торопливых глотков, Баянов, превозмогая боль, опускает ноги с постели. Стиснув зубы и тяжело дыша, он начинает одеваться.
Наконец он одет. На нем тот же черный плащ. В руках — суковатая палка. Опираясь на нее, пробирается он по темному коридору к выходным дверям, открывает их, стараясь не произвести лишнего шума, и выходит на лестничную клетку, озаренную слабым светом одинокой электрической лампочки.
Через некоторое время его можно было уже увидеть выходящим из ворот институтской ограды.
Он направлялся в поле.
***
Сегодня Инженер Витовский вернулся к себе домой значительно позже обычного.
Наспех поужинав, он сослался на какое-то срочное дело и немедленно заперся в своем рабочем кабинете. На самом же деле никакого срочного дела у него не было. Он принялся ходить из угла в угол, изредка останавливаясь и мучительно размышляя. Обычно жизнерадостное лицо его приняло немного грустное выражение.
Только что ему пришлось отменить небольшое испытание в поле, назначенное на завтра. Собственно говоря, откладывать испытание не было особой необходимости. Оно было подготовлено достаточно солидно. Проверочная аппаратура была выполнена в мастерских с большой тщательностью. Но Витовскому неожиданно показалось, что нужно ко всему подготовленному добавить еще одну, незначительную деталь.
— Давайте проведем испытание с тем, что есть! — уговаривали его сотрудники лаборатории. — После будет яснее, что именно надо добавить.
— Нет, товарищи, вы меня уж простите… — вежливо улыбался Витовский.
Настоящая причина отмены этого испытания лишь очень смутно была ясна для самого инженера Витовского.
«Нельзя выходить больше в поле без полной уверенности в успехе, — мелькало в голове Витовского. — Слишком много неудач подряд. Так нельзя. Это, в конце концов, сказывается на моем авторитете специалиста. На всякий случай необходимо изготовить дополнительную деталь, и тогда вероятность успеха повысится…»
И вспоминал разговор с больным инженером Баяновым, и это воспоминание показалось ему неприятным.
Сильно ли обиделся инженер Витовский? Строит ли он планы, как отомстить человеку, посмевшему ему Витовскому, всеми признанному, талантливому инженеру, сказать дерзость?
Нет, не сильно обиделся инженер. Даже трудно сказать, в состоянии ли этот человек на кого-нибудь сильно обижаться.
Да, сказанное Баяновым было невероятно. Во всяком случае, Витовский уже давно не слышал ни от кого чего-либо подобного. Он даже перестал подозревать, что кто-нибудь осмелится высказать ему какие-либо сомнения по поводу успеха его работы. Задержка? Сорваны сроки, обещанные им? Да ведь работа-то экспериментальная! Разве можно все предвидеть! И вот какой-то малозаметный молодой инженер, да при том еще не имеющий прямого отношения к строительству машины, осмелился сказать ему… Да еще в то время, когда он, Витовский, пришел к нему, больному, отдать товарищеский долг… Больной человек… Да, больной. И только, может быть, поэтому все простительно… Только потому, что он больной, приходят ему в голову эти дерзкие мысли. Экспансивный… Да, очень экспансивный, такой вот именно и может ни с того ни с сего обидеть… Да, такому, пожалуй, простительно. «Вот закончу машину, тогда прямо ему так и скажу: «Обидели вы меня, товарищ Баянов. Хорошо, что у меня характер такой — кроткий… А то другой бы на моем месте… представляете!..»
Витовский подошел к окну и отдернул штору. Гроза понемногу стихала. Среди быстро гонимых ветром туч кое-где появлялись серебристые проблески лунного света.
«Нет, — продолжал думать Витовский, м я не скажу ему, что он меня обидел. Лучше я сделаю так: как только начнутся первые успешные испытания, я приглашу его. Буду обращаться с ним чрезвычайно любезно, советоваться с ним буду. Он поймет. Парень не дурак. Поймет, и будет ему очень стыдно. Да…»
Витовский отошел от окна и уселся в мягкое кресло перед своим письменным столом. Необходимо было собраться с мыслями, для того чтобы произвести небольшие математические вычисления. Он открыл блокнот и привычным размахом пера вывел на бумаге несколько цифр. Но дальше этого дело не пошло. Какой-то неприятный осадок мешал ему работать.
«В чем дело? — с досадой подумал Витовский, откидываясь на спинку кресла. — Кажется, все ясно! Все случившееся просто пустяк!»
Неожиданно его взгляд упал на глянцевую, попугайно красочную обложку толстого заграничного журнала. Это был тот самый номер, в котором он обнаружил перевод своей статьи.
Витовский улыбнулся и взял в руки тяжелый журнал.
Но вместе с радостью созерцания собственного имени на странице зарубежного журнала откуда-то издалека к сердцу подступило странное чувство. Опять вспомнились слова инженера Баянова.
«Это чорт знает что такое! — проносится в голове у Витовского. — И тут он меня упрекал!.. За границей, может быть, завидуют, что именно у нас, в Советском Союзе, ведутся такие работы. Советская техника прославляется… А он говорит: «Зря опубликовали…» Да потом, что ж, я, что ли, посылал материал в заграничный журнал! Сами ведь перепечатали, без моего ведома!»
Инженер с досадой бросил журнал на стол и принялся снова ходить по комнате. Удивительное дело: кажется, решительно всюду он прав, все обстоит, по его мнению, хорошо, но почему все-таки так неспокойно на душе?
Снова подходит к окну. Сильный ветер уже очистил половину неба. Яркий свет луны заливает теперь огромные институтские строения, отбрасывающие длинные тени на землю, покрытую блестящими лужами. Совсем недалеко виднеется лес, кое-где прорезанный лунными светлыми прогалинами.
Но что это виднеется у входа в институтский парк? Витовский прикладывает лоб к холодному, влажному оконному стеклу, стараясь рассмотреть странную фигуру.
По полю идет маленький человечек. Он хромает и явно передвигается с трудом. Человек закутан в черный плащ, блестящий от лунного света. Что-то знакомое чудится Витовскому в этой фигуре.
«Баянов? Но почему? Ведь он прикован к постели! Растяжение связок, температура! Куда же он может направляться в такую пору?…»
Витовский отходит от окна. Он стоит некоторое время посреди комнаты в глубоком раздумье. Затем снова приближается к окну и приникает к стеклам.
***
Несмотря на поздний час, в кабинете директора института горел свет.
Пожилая женщина с вьющимися волосами, уже тронутыми сединой, расхаживала по кабинету, бесшумно ступая по мохнатому ковру, покрывавшему почти весь пол комнаты. Это была секретарь парторганизации Лидия Михайловна Конева.
— Конечно, машина Витовского не является центральным местом в работе нашего института, — говорила она, обращаясь к человеку с коротко подстриженной бородой, директору института. — Есть дела и поважнее… Но тут обстоятельства складываются так, что тянуть с этим; делом дольше не следует. Надо принимать все меры к; быстрейшему окончанию.
— Неужели ты думаешь, что этот вопрос меня мало беспокоит? — ответил директор, протягивая руку к рулону чертежей, лежавших на столе. — Посмотри сюда…
Директор развернул рулон и разложил на столе плотную бумагу, все время стремившуюся свернуться обрат но в трубку.
— Вот здесь, — продолжал он, — наиболее скользко место в машине Витовского. Это электроды, прижимающиеся к земле. Мне кажется, да и в министерстве многие держатся такого же мнения, что все неудачи Витовского кроются именно тут. Вот, посмотри! В том, что земля, смоченная раствором, превращается под влиянием электрического тока в твердую массу, сомнений никаких нет. Это уже неоднократно подтверждалось опытом. Но вот электроды! Достаточно ли они плотно прилегают к земле во время хода машины? Можно ли при данной конструкции добиться того, чтобы вся поверхность дороги обрабатывалась электрическим током?
— И тебе кажется, что все неудачи Витовского вытекают только лишь из этой технической неясности? — спросила Конева, присаживаясь рядом на стул.
— Ну да! Ведь если бы вопрос с электродами был решен, то что еще могло бы помешать быстрому окончанию дорожной машины! Вот несколько дней назад Витовский отменил намеченное по плану испытание в поле. А все из-за чего? Электроды!
— А я уже давно пришла к мысли, что не только электроды… — проговорила Конева.
— Очень интересно! Ну давай, выкладывай свои соображения, в чем тут дело.
Конева снова поднялась со своего места и принялась расхаживать по комнате.
— Дело очень простое и в то же время трудное… — начала она, заложив руки назад. — Кто такой Витовский? Огромный технический авторитет. За последнее время с ним не только считаются, но и боятся ему возразить даже в мелочи. Ведь верно же я говорю? Конечно, больших заслуг Витовского никто отрицать не может, никто не может сказать, что Витовский бездарный или мало знающий инженер. Но у нас получается так, что, боясь возразить Витовскому, некоторые наши товарищи оставляют его, таким образом, без товарищеской критики, товарищеской помощи…
— Это, конечно, есть, — сказал директор. — Только ты немного сгущаешь краски…
— Неладное что-то творится с Витовским, — продолжала Конева. — О том, что он самолюбив, — это, конечно, известно тебе прекрасно.
— Он самолюбив и любит бесконечно хвастаться своими заслугами и прошлыми успехами, — вставил директор.
— Все дело в границах этого самолюбия, — продолжала Конева. — Когда самолюбие человека переходит некоторые общественные границы, оно может превратиться в нечто другое…
— Ничего не понимаю, что ты говоришь!
— А вот сейчас поймешь.
С этими словами Конева быстро подошла к столу и, развернув лежавший на краю стола газетный сверток, протянула директору толстую тетрадь в глянцевой красочной обложке. Это был номер заграничного журнала, в котором была перепечатана статья Витовского.
— Вот, поинтересуйся… На тридцать пятой странице… Перепечатали… Тебе, конечно, должно быть ясно, что ежели перепечатали, то неспроста. Эти люди не делают ни одного лишнего движения, которое не обещало бы им новой наживы.
— Так, так… — хмуро произнес директор, внимательно рассматривая страницу. — Перепечатали… Судя по названию, это статья, опубликованная Витовским в прошлом году.
Директор еще некоторое время разглядывал журнал, а затем, положив его на стол, обратился к Коневой:
— В этой статье не открывается никаких, так сказать, производственных секретов. Статья общетеоретическая. По ней не построишь машины при всем желании. Конечно, немного странно, что они перепечатали ее год спустя после того, как она была опубликована в нашей печати…
— А вот тебе другой заграничный журнал, — проговорила Конева, подсовывая директору тоненькую тетрадку с золотистой обложкой. — Тут сказано нечто другое… Вот, в этом месте… Маленькая заметка, но как много она говорит! Информация о том, что известная фирма приступила к конструированию автоматической дорожной машины, как видишь по описанию, очень схожей с нашей.
— Вот оно что… — проговорил директор, подымаясь со своего места.
— Я представляю себе это дело следующим образом, — начала Конева, немного волнуясь. — Предприниматели заинтересовались машиной. Начали строить модель по принципиальным данным, опубликованным в нашем журнале. Встретились с теми же неудачами, что и мы. И вот срочно публикуется перевод статьи инженера Витовского. Все это делается для того, чтобы после мелких видоизменений протрубить на весь мир: «Посмотрите, мол, наша машина совсем другая! Она ничего общего не имеет с советской… Видите ли, советская имеет вот такие детали, она подробно описана в таком-то нашем журнале, а в нашей машине детали совсем другие… Она, видите ли, не походит на советскую или даже мало имеет с ней чего-либо общего…» Это утонченный способ воровства идей, — закончила Конева, приподымаясь и хлопнув ладонью по столу.
— Совершенно верно! — горячо поддержал директор. — Самое настоящее воровство, с которым мы встречались уже неоднократно.
— Удивительное дело! — продолжала Конева, расхаживая по кабинету. — Огромное большинство дореволюционных русских изобретений имело именно такую судьбу. Слабо развитая промышленность не успеет освоить изобретение, а за границей — пожалуйста, все готово. Только уже считается не наше, а какого-нибудь там Маркони или Эдисона… Ну, а теперь я вас спрашиваю, зачем торопиться, когда наша промышленность может освоить немедленно все, что хотите! Зачем публиковать то, что не получило еще применения в нашей стране! Чем можно объяснить поспешность с публикацией, как не желанием прославиться как можно больше и как можно скорее! А ты говоришь — самолюбие, авторитет! Надо принимать самые срочные меры к быстрейшему, окончанию машины. Почему Витовский не хочет слышать о каких-либо других технических решениях, кроме тех, которые он предлагает сам? Тоже самолюбие? Надо экспериментировать как можно шире, как можно больше…
Директор молча нажал кнопку, укрепленную на его письменном столе. В комнате рядом задребезжал электрический звонок. Через несколько секунд в дверях появилась секретарша.
***
Баянову приходилось итти против ветра.
Мокрая земля клеилась огромными комьями к просторным резиновым сапогам. Глухой, тянущей болью ныла нога.
— Не растворилась… — тихо шептал про себя Баянов, вытирая с лица капельки пота, охлажденные ветром. — Не должна раствориться… Еще успею…
Вот уже близко знакомое место. Оставалось идти совсем немного.
Странные вещи происходят, когда у человека высокая температура. Иногда мысли путаются, сознание проваливается и все представляется в необычайном, неестественном свете.
Бывает и наоборот. Четко и необыкновенно остро работает мысль. Вспоминаются давно забытые вещи в мельчайших подробностях. Именно это происходило с Баяновым, когда он поднялся с постели.
Мысль, родившаяся только что, казалась такой реальной и ощутимой, что он забыл о своей высокой температуре и боли в ноге.
Ему казалось, что нужно проверить немедленно, и он решил сейчас же отправиться в поле. Именно немедленно! Боль в ноге? О, это пустяк…
Конечно, Баянов не совершал ничего героического, но то, что он делал, было продиктовано благородным порывом — желанием как можно скорее принести пользу своей родине.
Говорят, что люди при высокой температуре очень часто открывают свои сокровенные мысли. На этот раз больной открывал свои сокровенные чувства.
Вскоре Баянов увидел впереди себя черное, как бы обожженное место, заметно выделявшееся среди светлых коротких стеблей, оставшихся от скошенной ржи.
Инженер ускорил шаг и, хромая, приблизился к черному пространству. Он наклонился и, превозмогая боль, начал внимательно присматриваться.
Его внимание остановилось на небольшом каменном слитке, как бы врытом в землю. Вокруг камня чернела земля, опаленная и превращенная в жидкую грязь, от которой сильно пахло гарью пожара.
— Это он! — пробормотал Баянов, наклоняясь над каменным слитком.
Поверхность камня блестела и искрилась в лунном свете тысячами мелких искр. Казалось, что ее посыпали бертолетовой солью, как это часто делается на елочных украшениях.
— Превосходно! — радостно вскрикнул Баянов, ощупывая камень рукой. Затем из кармана был извлечен перочинный ножик, и камень был испробован на прочность. Стальное лезвие беспомощно скользило по твердой поверхности.
— Превосходно! — еще раз закричал Баянов и принялся с ожесточением наносить удары ножом по стекловидной поверхности. Из-под руки инженера замелькали мелкие брызги красных искр. — Вот какие у нас будут дороги! Вот какие!.. — не унимался Баянов, наклоняясь все ниже и ниже. — Каменные будут дороги! Каменные! Вечные!
Дул сильный осенний ветер, подымая мелкую рябь в холодных лужицах. Глухо разносились вокруг цокающие удары. Стоя на коленях посреди поля, инженер продолжал бить по камню.
Наконец он поднялся и тихо поплелся по направлению к институту.
Хромая, он прошел через проходную будку мимо удивленного вахтера и направился на территорию, названную почему-то «задним двором». Тут находилось целое скопление различных дорожных машин, давно прошедших испытания и переделки и большей частью уже негодных. Только некоторые из них хранились под навесом, большинство же лежали под открытым небом, полуразобранные и заржавленные.
Баянов внимательно осмотрел кладбище механизмов, освещенное ярким лунным светом, и наконец остановился перед одной громоздкой и сложной машиной.
Это была одна из последних неудачных моделей инженера Витовского. Баянов долго ходил вокруг машины, разглядывая ее со всех сторон. Иногда он приближался к ней вплотную, прикасался руками к рычагам, пытаясь стронуть их с места.
Он не знал, что из окна рядом стоящего жилого корпуса за ним внимательно наблюдает инженер Витовский.
***
Совещание, собранное в просторном кабинете директора, не было многолюдным. Тут находились лишь самые необходимые люди. И поэтому странным показалось Витовскому, что среди присутствующих находятся Баянов и Петров — инженеры, не имеющие прямого отношения к разработке его машины.
— Владимир Александрович, прошу вас! — провозгласил директор.
Инженер Витовский обвел присутствующих своим добродушным и лучезарным взглядом и начал доклад:
— Вот уже прошел почти месяц с тех пор, как мы последний раз собирались с вами по поводу моей машины. Что, собственно говоря, изменилось за это время? А изменилось, товарищи, за это время очень многое… Я не буду останавливаться на всех трудностях, с какими мне приходилось сталкиваться. Трудностей много, и вы их отлично понимаете. Они неизмеримо сложнее тех, которые мне приходилось преодолевать при конструировании железнодорожной путеукладывающей машины «Вперед». Там было совсем другое дело…
— Владимир Александрович, может быть, вы лучше расскажете о трудностях, с которыми вы встречаетесь сегодня? — вежливо прервал его директор.
— Простите, пожалуйста. Меня, представьте себе, все время тянет на сравнение. По правде сказать, оно понятно: ведь работа с машиной «Вперед» считается классической. Да… Так вот, значит, о трудностях… Никак не могу добиться, чтобы электроды равномерно и плотно прилегали к земле. Дорожное полотно, оставляемое машиной, благодаря этому получается непрочным, пористым и местами весьма рыхлым. Да, именно рыхлым! Вот тут недавно назначалось очередное испытание.
Так я, представьте себе, отменил. Отменил потому, что, подумав внимательно, пришел к заключению — опять получились электроды неудовлетворительной формы! Все это не то… Надо конструировать другие, более обтекаемые. Да… Так вот я и говорю: как только преодолеем все эти мелочи, так сразу дело у нас сдвинется с мертвой точки…
Витовский безмятежным и радостным взглядом еще раз оглядел всех присутствующих, словно говоря: «Милые вы мои, как приятно иметь дело с такими хорошими людьми! И я хороший, и вы хорошие, и все кругом хорошо».
Однако не очень любезными выглядели на этот раз эти милые и столь хорошо знакомые Витовскому люди. Некоторые отворачивались, встречаясь взглядом с Витовским. Другие смотрели на него холодно.
— Ваш доклад, Владимир Александрович, к сожалению, не носил инженерного характера, — осторожно заметил директор. — Мы ждали от вас технических деталей и подробностей, изучив которые можно было бы оказать вам нужную помощь.
Круглое лицо Витовского поскучнело, правда на одну секунду, а потом оно опять засияло ласковой улыбкой.
— Помощь! — воскликнул он, удивленно всплеснув руками. — Приятно слышать! Но какую, собственно говоря, помощь можете вы оказать в данном случае? Опыта в конструировании подобных машин ни у кого нет. Даже и заграница, как вы знаете, в этом призналась. Кто же, вы меня простите, будет указывать, как изменить ту или другую деталь? Пожалуйста! Я рад! Существуют по этому поводу какие-нибудь предложения?
— Разрешите мне, — раздался громкий голос.
— Пожалуйста!
Баянов поднялся и обвел присутствующих внимательным взглядом.
— Мне кажется… — начал он. — Мне кажется, что инженер Витовский прав…
Сияющее лицо Витовского повернулось к оратору и расплылось в торжествующей улыбке.
— Инженер Витовский прав в том отношении, — продолжал Баянов, — что опыта по конструированию подобных машин нет ни у кого. Это верно. А поэтому нужно расширить опыт работ, привлечь к этому делу как можно больше людей… Я имею в виду людей, желающих вести разработку самостоятельно, быть может даже и другим путем, чем тот, который избрал товарищ Витовский.
— Правильно! — раздался чей-то голос. Витовский, до сих пор внимательно наблюдавший за говорившим, начал обводить присутствующих, недоумевающим взглядом.
— У вас есть конкретные предложения? — спросил директор, обращаясь к Баянову.
— Есть, и я могу их изложить сейчас.
— Прошу вас!
— Метод цементации почвы при помощи электролиза, — начал Баянов, — Не подлежит никакому сомнению. Это неоднократно подтверждалось опытами. Путь, избранный инженером Витовским, правильный. И мне кажется, что, несмотря на все трудности, связанные с отсутствием опыта при строительстве подобных машин, инженер Витовский справится с этой задачей… Но вот что хотели предложить мы… это, значит, инженер Петров и я…
Баянов остановился и немного смущенно посмотрел на сидящего рядом с ним инженера Петрова, как бы ожидая от него подтверждения своих слов.
— Превращать поверхность земли в твердый покров, очень прочный, не размываемый водой и, конечно, не изменяющийся со временем, можно еще другим способом. Мы предлагаем использовать для этой цели мощные электрические разряды — поток искр, обжигающих землю, благодаря чему глина, всегда находящаяся в почве, будет спекаться, превращаясь в кирпичный покров… Иными словами, спекать землю электрической дугой…
— Очень смело… — неожиданно протянул инженер Витовский.
— Мы беремся с инженером Петровым быстро провести все необходимые опыты, — продолжал Баянов. — Мы много уже думали над этим вопросом… Почему же, собственно говоря, будучи уверены в блестящем окончании работы Витовского, мы предлагаем вести еще работу, направленную к тем же конечным результатам?
Баянов остановился, как бы подбирая слова, и принялся мять в руках и без того скомканный кусок бумаги.
— Нужно соревнование, товарищи, — наконец произнес он. — Именно соревнование… творческое соревнование… Тогда дело пойдет веселее.
— Разрешите мне сделать несколько замечаний? — воскликнул инженер Витовский, обращаясь к директору. — Творческое соревнование вещь очень хорошая, можно только радоваться. Да, именно радоваться! Но, позвольте, очень трогательно и то обстоятельство, что инженер Баянов, насколько мне известно, только лишь вчера встал с постели, оправившись, так сказать, от тяжелой болезни, и уже сегодня, так сказать… Но, позвольте, ведь он и товарищ Петров не являются непосредственными специалистами в области строительства подобных машин. Ведь верно же я говорю? Вот, я и думаю… Их предложение не является каким-либо абсурдом… Да, именно… Над подобным способом я думал когда-то сам… Но ведь требуется еще математическое обоснование! А есть ли оно у них? Затем необходимо еще опытное подтверждение идеи. Имеется ли на руках у товарищей хотя бы крохотный кусочек земли, затвердевший под влиянием электрических искр? Ведь от идеи до первых, хотя бы немного обнадеживающих практических результатов — огромное расстояние, товарищи!
Витовский вытер пот с лица и уселся на свое место.
— Товарищ Баянов, продолжайте, — проговорил директор.
— Вот практическое обоснование, вы можете все его видеть, — тихо произнес Баянов, выкладывая на стол какой-то кусочек камня. — Опыт проделан самой природой… Этот камень образовался в результате удара молнии в сырую почву. Это земля, спекшаяся под влиянием электрического разряда…
В комнате наступило молчание. Несколько рук одновременно потянулось к кусочку камня. Его стали рассматривать, пробовать, царапать, взвешивать на ладони.
— Не хотите ли посмотреть? — обратился к Витовскому сосед, протягивая ему остроугольный осколок.
— Да… да… Очень интересно… — пробормотал Витовский.
Он взял камень и начал вертеть его в руках. Многие при этом обратили внимание, что он почти не смотрит на него. Его взгляд блуждал по сторонам и чаще всего останавливался на сидящем напротив Баянове.
— Очень интересно, — продолжал Витовский. — И самое интересное тут, понимаете, не в самом камне… Да, именно не в самом камне. Я имею в виду нечто другое… Поразительная вещь! Просто поразительная!.. Может быть, вы расскажете нам подробно, при каких именно обстоятельствах вам пришлось наблюдать удар молнии? — обратился он к Баянову.
— Никаких особенных обстоятельств при этом не было, — немного смущаясь, ответил Баянов. — Мы шли с Петровым во время грозы в открытом поле. Ну, и молния ударила рядом…
— Да, совсем рядом, — смущенно подтвердил Петров. — Мы ручаемся, что этот кусочек образовался именно в результате удара молнии. Да ведь это и не ново, в сущности ведь это известно давно! Мы не предлагаем ничего оригинального. Просто лежащий перед вами камень дает, так сказать, толчок для исследования и развития технической мысли, так сказать, в этом направлении… — окончательно смутившись, закончил Петров.
— Значит, вы случайно находились в поле, когда молния ударила рядом с вами, — сказал Витовский, как-то особенно внимательно присматриваясь к инженеру Баянову. — Насколько мне известно, вы даже чуть было не поплатились жизнью при этом… А дальше что было? Этой же ночью…
— Я не понимаю вашего вопроса, — тихо ответил Баянов.
— Ага… ясно… Для меня все ясно, товарищи, — потупив глаза, проговорил Витовский. — Я думаю… — продолжал он с некоторым трудом, — …я думаю, что предложение инженера Баянова и инженера Петрова представляет интерес, при этом ценность его… — Витовский остановился, как бы подбирая слова. — Да… ценность его заключается не столько в технической идее, сколько в самом факте этого предложения, или, вернее, в некоторых поступках, связанных с этим предложением. Да, именно в поступках…
Никто не понял смысла последней фразы, произнесенной Витовским. Многие полагали, что ее бессвязность вызвана взволнованностью признанного специалиста при посягательстве на его авторитет. Сияющую улыбку точно смыло с лица Витовского. Взгляд его стал рассеянным. Он внимательно прислушивался ко всему, что говорилось, вставлял замечания, но делал это как-то вяло, без свойственной ему жизнерадостности и уверенности.
— Мне кажется, что Владимир Александрович устал, — шепотом заметила директору секретарь партийного комитета Конева. — Может быть, сделаем перерыв? Через несколько минут совещание было закончено.
***
Витовский шел к себе домой, пересекая институтский двор, не обычной, торопливой походкой, а медленно, рассеянно глядя по сторонам.
С Витовским поровнялась Конева.
— Нам, кажется, по пути! Вы домой?
— Да, Лидия Михайловна. Какая отвратительная погода!
— Пора. Октябрь. Недалеко и до снега. А скажите, когда выпадет снег, можно будет продолжать испытания вашей машины?
— Очень трудно… Очень трудно, Лидия Михайловна… И как это мы затянули работу до глубокой осени? Обидно, прямо…
— Да, затянули, конечно. Очень будет жаль, если придется откладывать до весны.
— Да… да… — сокрушенно пробормотал Витовский.
— Владимир Александрович, — продолжала Конева, — а что, если вам, как говорится, тряхнуть стариной? Как говорится, развернуться во всю свою мощь? Мне известны факты почти героических поступков с вашей стороны, когда вы работали над путеукладчиком «Вперед». Ведь правда же было! Мне рассказывали, что вы не спали ночами, работали в открытом поле под проливным дождем… Я не хочу сказать, что это нужно делать сейчас… Ну, а если вам просто встряхнуться, взять другой темп?
Витовский остановился и внимательно посмотрел на свою спутницу. Они уже находились перед входом в парадное.
— Героические поступки, говорите? Да, вы правы. Было времечко… замечательное времечко… Теперь другие готовы на подвиг… скромный подвиг… А я…
— О ком вы говорите?
— Да мало ли у нас людей, готовых на трудовые подвиги! Разве их всех перечислишь! Я же, видно, старею…
— Бросьте, Владимир Александрович! — продолжала Конева. — Далеко вам еще до старости! Что вы! Задору у вас — хоть отбавляй… Вот послушайте, что я вам скажу. Вот видите этот журнал. В нем существует заметка о том, что за границей приступили к строительству машины, подобной вашей. Ну, может быть, не совсем такой, это вы уж сами разберетесь. Но, понимаете, обидно! Неужели им удастся осуществить раньше, чем нам?
Витовский нахмурился, взял в руки тонкую тетрадь с золотистой обложкой и принялся ее перелистывать. Капли дождя падали на лоснящуюся бумагу.
Они распрощались, и Витовский медленно стал подыматься по лестнице.
Вот наконец рабочий кабинет. Широкий письменный стол, заваленный книгами и чертежами. Удобное кожаное кресло. На стенах висят всё те же картины и фотографии. Одна из них изображает момент окончания сборки путеукладчика «Вперед».
Витовский подходит к сильно увеличенной фотографии и начинает ее пристально рассматривать.
Он видит себя в окружении нескольких ближайших помощников. Внизу находится четкая, выведенная каллиграфическим почерком надпись: «Владимиру Александровичу Витовскому — на добрую память о нас и о славном дне окончания работы».
Дальше следуют подписи.
«О славном дне…» — проносится в голове Витовского. — О дне, который принес мне славу… А сегодняшний день? Да только ли сегодняшний?…»
Витовский садится в кресло. Неотвязные, мучительные мысли владеют им.
Да, то был день, принесший ему славу. Но сколько тяжелых дней напряженного труда предшествовало ему! Сколько было неудач, взлетов, падений… Как цеплялся он за малейшую возможность улучшить свою машину, ускорить ее окончание… А что же получилось теперь?
— Какой позор!.. — тихо, почти беззвучно шепчет Витовский.
Он вспоминает, как трудно раньше было ему отстаивать каждый свой шаг. Скольким проверкам в разных комиссиях подвергалось каждое его новое предложение! А в последние годы? Ведь верили каждому его слову.
Блуждающий взгляд Витовского останавливается на другой фотографии, вставленной в массивную дубовую рамку: он и маститый иностранный ученый, стоящий рядом.
Отчетливо проносятся в памяти все подробности посещения гостем научно-исследовательского института. Витовский вспомнил, как он волновался перед приездом, как изысканно вежлив был с ним этот сладко улыбающийся дряхлый старик, сколько лестных слов сказалось инженеру, удивительно остроумных комплиментов пришлось выслушать ему в присутствии многочисленных сотрудников института.
Гость обворожил Витовского.
— Вы необычайно талантливый инженер! О-о!.. Даже более чем талантливый, — говорил старик. — Очень жаль, что я не вправе задавать вам вопросы шире. Я понимаю что это может нарушить секрут вашей фирмы… Будем говорить о мелочах…
«Очень корректный и скромный…» думал Витовский. А жажда похвастаться достижениями, еще более удивить заграничного гостя томила инженера, и он с трудом сдерживал это желание.
Витовский смотрит в окно, туманное от мелких брызг дождя. Ему вспоминается вечер, когда он увидел больного Баянова, идущего в открытом поле.
Только теперь, на совещании, для него стало ясно, что все это значило. Баянов и Петров отправились в сильную грозу, чтобы отыскать место, в которое ударила молния. Они хотели проверить действие молнии на влажную почву.
Теперь у Витовского это не вызывало никакого сомнения. А потом прогулка Баянова в поле ночью…
Витовский отчетливо представляет, как идет, преодолевая боль, хромающий человек… Идет, чтобы найти то место, возле которого он чуть было не погиб… Наверное, он торопился проверить, не размывает ли вода твердый покров, образовавшийся после удара молнии. Витовский все это отчетливо понимает, как никто. Ведь вопросом цементации почвы с помощью электрического пламени он интересовался когда-то сам. Интересовался, но бросил, не довел до самых простых опытов.
«Даже производил какие-то расчеты…» думает Витовский.
Он быстро отодвигает массивное кресло, открывает ящик письменного стола и начинает в нем лихорадочно рыться.
Ну да, так и есть! Вот эти пожелтевшие листы бумаги. Они испещрены цифрами и мелкими заметками на полях.
Усевшись за стол, он внимательно начинает просматривать рукопись.
— Машина получится у них… — тихо, почти беззвучно шепчет Витовский.
Старые, его же собственные расчеты говорили об этом.
«Даже зимой такая машина будет работать, — проносится в голове инженера. — Мощный поток электрических искр, почти всесжигающее пламя вольтовой дуги будет разогревать промерзшую землю и плавить снежный покров. Почему же я не применил сам этот принцип на практике? Надо было бы проверить и его, а не возиться беспрерывно с электролитическим…»
Витовский откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и погрузился в еще более глубокое раздумье.
«Слишком благодушно и слишком спокойно ты стал относиться к своей работе, — отвечал какой-то внутренний голос. — Нельзя работать без горения, нельзя… Вот. человек с высокой температурой отправляется в поле. Больной, он находит еще силы пойти, чтобы посмотреть старую, выброшенную машину. Ему хочется как можно скорее получить материал для будущих своих творческих размышлений. А ты?… Откладывал испытание из-за каких-то пустяков! Откладывал неоднократно лишь потому, что в чем-то чуточку сомневался. Ты боялся, что новое неудачное испытание может наложить лишнюю маленькую тень на твою прежнюю славу… А надо было не бояться, экспериментировать как можно шире и больше… Нельзя, дорогой Владимир Александрович, оберегая свою славу, бояться неудач и срывов… Вон за границей стараются нас обогнать…»
Рука Витовского тянется к тонкому журналу с золотистой обложкой. Медленно перелистываются глянцевые меловые страницы. Наконец инженер углубляется в чтение.
Неожиданно глаза Витовского наливаются кровью. Лицо становится сине-багровым. Тяжело и порывисто дышит Витовский.
— Украли… — глухо произносит он. — Мелочи?… Вот оно что… Негодяи!.. Мерзавцы!..
Тонкий журнал, напечатанный на чудесной меловой бумаге, со свистом рассекая воздух, летит через комнату. Он попадает в фотографию, обрамленную дубовой рамкой, и она, сорвавшись с гвоздя, валится на пол. Слышится приглушенный треск разбитого стекла.
— Мерзавцы!.. — продолжает бормотать инженер, весь трясущийся от злобы. — Так вот зачем тебе нужны были мелочи!.. Негодяй!..
Страшная картина совершенного им преступления, неожиданного и бессознательного, раскрылась перед ним с предельной ясностью.
Его статья, перепечатанная в толстом заграничном журнале, конечно, не выдавала никакой производственной тайны. Но вот информация, только что прочитанная им в тонком журнале, говорила о многом. Пустяковые мелочи, которыми так интересовался заграничный гость, после соответствующих сопоставлений и сравнений с его статьей меняли все дело… И он, инженер Витовский, выбалтывал эти мелочи, конечно сами по себе ничего не значащие, выбалтывал исключительно из-за желания похвастаться, показаться еще более талантливым…
В комнате закружились в диком вихре обрывки глянцевой бумаги: инженер рвал на мелкие клочья оба заграничных журнала, заключавших в себе его «заграничную» славу. Он вкладывал в это занятие огромное физическое усилие.
— Что я наделал!.. — задыхаясь, хрипел инженер, растаптывая каблуком груду бумаги, образовавшуюся на полу. — Вот она, слава… Теперь я понимаю, зачем напечатали… Понимаю!..
«Мерзавцы… мерзавцы… мерзавцы!..» продолжал твердить инженер, когда его, трясущегося в нервном ознобе, укладывали на диван.
Врач объяснил болезнь глубоким нервным потрясением и потребовал, чтобы инженер находился в постели.
***
В маленькой лабораторной комнате, уставленной электрическими измерительными приборами, тихо. Только изредка раздается монотонное жужжанье индукционной спирали, и тогда на плоский металлический ящик с землей начинает сыпаться широкий поток голубых электрических искр.
У ящика с землей стоит инженер Петров. Он внимательно рассматривает в лупу мелкие глинистые крошки.
Но комочки земли, подвергшиеся испытанию, ничем пока не отличаются от обыкновенных. Они продолжают оставаться такими же мягкими и рыхлыми.
Снова тянется рука Петрова к массивному выключателю, и снова слышится жужжанье индукционного прибора.
За маленьким столом сидит инженер Баянов. Перед ним груда исписанной бумаги: он занимается расчетами.
Сегодня инженер Баянов впервые после болезни пришел в эту маленькую лабораторию, наспех оборудованную его другом Петровым. Они оба явились сюда сразу после окончания совещания у главного инженера.
— До каких же пор придется увеличивать мощность? Просто непонятно, что происходит! Может быть, наоборот, уменьшать?
Баянов отрывается от своих бумаг и смотрит на Петрова.
— Не знаю, Ваня. У меня пока что все еще неясно, — говорит он, глубоко вздохнув. — Пробуй увеличивать! Мне остается совсем немного…
В комнате чувствуется свежесть озона, обязательного спутника сильных электрических разрядов. Озонированный воздух приятно вдыхать, но лишь до известных пределов. Дальше появляется чувство, похожее на опьянение.
— Может быть, на сегодня довольно? — предлагает Петров. — Уже половина одиннадцатого.
— Если ты устал, — отвечает Баянов, продолжая писать, — отдохни, а я должен свести в одну эти две формулы.
Петров садится рядом на стул. Но не надолго. Через некоторое время он вскакивает и направляется к электрической машине.
Снова начинается гудение. Снова скачут голубые искры, на этот раз под другим углом по отношению к земле.
Когда гудение прекратилось и в комнате установилась подчеркнуто глубокая тишина, оба друга обратили внимание, что за дверями послышались чьи-то шаги.
— Кто там? — крикнул Петров.
Но ответа не последовало. Шаги сразу замолкли.
— Надо кончать работу, — проговорил Петров. — У меня кружится голова. Завтра надо попросить, чтобы сделали необходимую вентиляцию. Вот тогда и будем сидеть всю ночь, если захотим. — Ты прав, — ответил Баянов, собирая со стола бумаги. — Наша работа только разворачивается, и мы должны экономно расходовать свои силы.
По установленному в институте правилу, дверь в любую лабораторию должен был запирать вахтер-пожарник. Ему полагалось предварительно осмотреть помещение, убедиться, что выключены все рубильники и нигде не оставлена какая-нибудь раскаленная нагревательная спираль или горелка. Ключ от дверей хранился всегда у дежурного.
Инженеры закончили маленькую уборку и направились, разговаривая вполголоса, вниз за дежурным.
В это время опять послышались нерешительные шаги. По коридору, немного пошатываясь, медленно шел инженер Витовский. Он остановился перед дверью в лабораторию, только что оставленную друзьями, и неуверенно постучал. Не получив ответа, Витовский осторожно толкнул дверь. Она открылась бесшумно.
— Есть тут кто-нибудь? — тихо, немного волнуясь, спросил инженер, осматривая комнату. — Странно… Куда же они девались?
Витовский сделал несколько шагов, еще раз внимательно осмотрел помещение и как-то неопределенно махнул рукой. Затем он направился решительным шагом к письменному столу, открыл средний ящик и сунул туда пачку бумаг.
— Найдут… Завтра найдут… — бормотал он, выходя из комнаты. — Так даже будет лучше…
В лаборатории Баянова и Петрова темпы работы нарастали быстро. В помощь были даны люди — опытные конструкторы, физики, химики.
Маленькая индукционная спираль, служившая инженерам для первых опытов, теперь была заменена большим высоковольтным генератором. Он создавал мощный поток искр, сливающихся в бушующее электрическое пламя.
Но обнадеживающих результатов пока еще не получалось. Иногда земля спекалась, но покров был хрупок и легко рассыпался от слабого удара.
Потекли дни томительных сомнений и неудач.
Математические расчеты, производимые Баяновым, плохо подтверждались опытом. Приходилось без конца экспериментировать, чтобы найти основной ключ к решению тайны прочного спекания грунта.
Были моменты, когда Петрову казалось, что все задуманное ими дело вообще зиждется на слишком зыбком основании. Может быть, камень, найденный ими после удара молнии, получился в результате случайного сочетания неизвестных им физических или химических причин! Может быть, не удастся повторить эти сочетания или они окажутся настолько сложными, что не будет никакого расчета применять их в практике!
На помощь было решено пригласить специалиста-математика.
Вскоре в лаборатории появился новый сотрудник, высокий, сухопарый человек, математик Ольшанский. Он быстро ознакомился с производимой работой и немедленно же уселся за расчеты.
К концу рабочего дня Ольшанский аккуратно сложил свои бумаги и спрятал в письменный стол, за которым раньше работал Баянов.
В этот же день вечером, когда друзья остались в лаборатории одни, Баянову пришло в голову, взглянуть, что успел за день сделать новый сотрудник.
Инженер осторожно стал перебирать бумаги, лежавшие в ящике. Это были черновые наброски, сделанные наспех. Одновременно с этим Баянов решил привести в полный порядок свои собственные записи. Он начал рыться в ящике, извлекая оттуда целые листы и различные обрывки.
Вдруг его внимание остановилось на аккуратной пачке листочков, исписанных цифрами и формулами. После самого беглого ознакомления инженером овладело изумление.
— Пойди-ка сюда! — воскликнул он, обращаясь к своему другу. — Ничего не понимаю!.. Или приглашенный нами математик просто гениальный человек, или тут какая-то чертовщина. На, посмотри… — Он протянул Петрову пачку бумаг, найденную им в столе. — Ведь это же замечательные выкладки! — продолжал Баянов. — Как он мог их так быстро сделать!..
Оба друга принялись внимательно изучать рукопись. Это было краткое обоснование вопроса обжига глины с помощью электрических разрядов.
— Поразительно! — воскликнул Петров. — Ведь тут все, что нам нужно! И даже больше того… Ты только посмотри на эту формулу! Ты понимаешь, в чем дело? Если ее сочетать с наблюдениями, произведенными нами вчера, то понимаешь, что получится?
Оба инженера радовались, как дети. Они без конца перелистывали пачку бумаг, сверяли формулы с записями своих опытов и не переставали беспрерывно восхищаться.
— Ну и человечка нам дали! — не унимался Баянов. — Вот силища, а! Ты только подумай! В течение одного дня произвести такой сложный расчет! Просто какая-то сверхъестественная работа.
— Да… действительно… — соглашался Петров. — А на вид такой тихий.
Прежде всего было решена тут же, не откладывая дела на завтра, проверить одну маленькую вещь, вытекающую из новых математических выкладок.
Инженеры стали лихорадочно готовить опыт.
К их счастью, все нужное для этого оказалось под руками, тут же в лаборатории.
Необходимо было установить электрод, с которого искры прыгают в землю, — не плоский, как применялся до этого раньше, а зубчатый. Таким вполне подходящим электродом могла служить небольшая деталь одного лабораторного измерительного прибора.
Петров быстро заработал разводным ключом, пытаясь отделить нужную деталь от прибора, так кстати оказавшегося тут. Наконец это ему удалось, и зубчатая панель стала прикрепляться к испытательному стенду.
Как нарочно, деталь долго не поддавалась. Она не имела нужного выступа, и ее в конце концов пришлось укрепить, привязав к испытательной установке медной проволокой.
Наступил торжественный и в то же время томительный момент.
Понятно ли многим то чувство, которое охватывает, экспериментатора, когда все готово, чтобы включить рубильник или передвинуть пусковой рычаг! Как много мыслей проносится обычно в этот момент! Удачным ли будет опыт?…
Далеко не всегда опыты бывают удачными.
Среди инженеров-исследователей установилось поверье: «То, что сразу получится, позже будет работать ненадежно — испортится…»
Может быть, в этом поверье заложена некоторая истина. Хорошо получиться сразу ведь может случайно! А экспериментатор, не зная этого, успокаивается, начинает строить модель на основании полученных результатов. А затем уже, позже, когда модель построена, выясняются различные недостатки.
Опыты могут быть неудачными. Но бояться неудач не следует. Надо бороться с ними. В этом и есть романтика смелых исследователей, открывателей новых принципов в технике, строителей новых машин…
Раздалось мощное гуденье высоковольтного генератора, и на землю, утрамбованную в ящике, полилось всесжигающее электрическое пламя.
По внешности это пламя ничем не отличалось от того, что не раз уже обжигало землю. Это был такой же ослепительный огонь, мечущийся по влажной поверхности, распространяющий вокруг себя запах гари и пьянящего озона. Но так было лишь снаружи — то, что было видно человеческому глазу. На самом же деле это был уже не тот электрический разряд, он производил другую работу.
Когда стихло гуденье генератора и инженеры приблизили к себе металлический ящик с землей, комната огласилась радостным криком.
Поверхность земли покрывала твердая каменная кора с тысячами вкрапленных мелких блесток, сверкающих от света электрических ламп.
Баянову вспомнилась лунная ночь после грозы, когда он впервые увидел каменную глыбу, образовавшуюся от удара молнии.
— Посмотри на слой… это он, Ваня! Разве ты не видишь по одному блеску песчинок, чего мы достигли! Достигли! Понимаешь? — радостно закричал Баянов.
Но Петров и не пытался возражать. Он сам прекрасно понимал, что поставленный опыт удался на славу.
Каменный покров был извлечен из ящика. Он оказался достаточно толстым.
— Ты только подумай! — воскликнул Петров, измеряя толщину каменного слоя. — Двадцать три миллиметра! И это за какие-нибудь двадцать секунд работы генератора! Разве можно желать чего-нибудь лучшего!..
Инженеры просидели всю ночь, бесконечно повторяя свой опыт.
Одним из первых явился в лабораторию новый сотрудник, только вчера приступивший к работе, математик Ольшанский.
Друзья встретили его восторженными возгласами.
— Спасибо вам, дорогой товарищ! Все в полном порядке! — горячился Петров, крепко пожимая руку вошедшему. — Это поразительно! Вот мы тут обсуждали вопрос… Как это вы могли так быстро произвести нужное нам математическое исследование? Вы просто гениальный человек! Ну право же!
Ничего не понимающий математик долго с удивлением смотрел на ликующих инженеров и только лишь спустя некоторое время решился их спросить:
— Скажите, разве этих приблизительных расчетов, которые я успел произвести, оказалось достаточно? Притом они, кажется, еще не совсем закончены, — смущаясь, закончил он.
— Ничего себе «незаконченные»! — волновался Петров. — Да вы просто скромничаете!.. Ты только подумай, Миша: товарищ считает, что его математические выкладки еще не закончены. А! Каково!
Ольшанский скромно улыбался. Ему было непонятно, каким образом несколько математических набросков смогли так помочь инженерам.
— Вы меня простите… — наконец заявил он. — Вы преувеличиваете мою роль. Я просто еще ничего не успел сделать…
— Оставьте, оставьте! — категорическим тоном говорил Баянов. — Все теперь ясно. Пока, на ближайшее время, нам даже не потребуется ваша помощь. Вы за один день сделали то, над чем другой просидел бы целый месяц. Сегодня же нами будет написан на имя директора соответствующий рапорт… По-прежнему ничего не понимая, но явно довольный, математик поблагодарил друзей за внимание и удалился в свое конструкторское бюро, откуда он был прикомандирован временно.
«Удивительно, как мало им было нужно!» — думал Ольшанский, покидая лабораторию.
***
Когда утих угар, вызванный первым успехом, Баянов и Петров убедились, что на этом не кончились трудности, стоящие на пути конструирования новой дорого-прокладывающей машины. Совсем другие результаты выходили, когда примитивный зубчатый электрод был заменен настоящим, изготовленным специально.
Опять стал получаться недостаточно прочный каменный слой. Опять какая-то мелкая ошибка мешала успешному завершению работ.
Потребовалось произвести множество новых опытов, прежде чем установка заработала устойчиво. Пришлось испытать новые мучения и разочарования, прежде чем инженеры смогли сказать твердо, что перед ними совершенно законченный, проверенный практически принцип, применяя который можно смело строить дорогопрокладывающую машину.
***
В кабинете секретаря партийного комитета Коневой сидят Петров и Баянов.
Они пришли сюда, чтобы посоветоваться с партийным руководителем института по вопросу, касающемуся не столько техники, сколько товарищеской этики.
— Лидия Михайловна! — начинает разговор Петров. — Как вы знаете, наши опытные работы закончены успешно. Кстати, мы должны поблагодарить вас за все заботы, проявленные по отношению к нам…
— Никаких особенных забот я не проявляла. Откуда вы это взяли? — отвечает Конева, сдержанно улыбаясь.
— Знаем! Знаем! — вмешивается Баянов. — Кто уговорил директора снять трансформатор с ответственного участка и передать нам? Благодаря чьим-то хлопотам мгновенно устроили вентиляцию в лаборатории…
— Вы только за этим и пришли? — спрашивает Конева, теперь уже строго глядя на инженеров.
— Нет, не только за этим, — продолжает Петров. — Тут дело у нас получается очень сложное, щекотливое… Видите ли, в чем дело! Спекание земли получается у нас теперь на славу. Но ведь этого еще мало! Теперь нужно строить машину, повозку с электростанцией и разрыхлителем земли, на которой будет установлено искровое оборудование. Только в том случае работу можно будет считать законченной, когда по настоящей земле, в полевых условиях пройдет такая машина. А пока все это только лабораторные опыты.
— Что же вам мешает строить такую повозку?
— Ничто не мешает, — тихо ответил Баянов.
— Ну, так что же вас смущает? Приступайте поскорее!
— Видите ли… — продолжал Петров. — Мы тут думали насчет сроков. Повозка — вещь все-таки не очень простая, ее нельзя изготовить быстро — пройдет месяц или больше… У нас есть другое предложение… Что, если поговорить с инженером Витовским и установить наше приспособление на его уже существующую повозку? Ведь она проходила полевые испытания, вещь проверенная.
— Э-э-э, товарищи… Вот куда вы гнете!.. — оживленно проговорила Конева. — Очень интересно! С Витовским можно поговорить. Ему стало лучше… Но думали ли вы, что в случае, если Витовский согласится на это, в конечном результате получится не целиком ваша конструкция? Вы меня, надеюсь, понимаете? Если вы закажете новую повозку, то в целом будет машина, предложенная и сконструированная вами, машина Баянова и Петрова! А если вы воспользуетесь повозкой Витовского, чьей конструкции будет тогда машина? Вы думали над этим?
— Думали! — в один голос ответили инженеры.
— Ну и что вы решили?
— Видите ли, в чем дело… — смущенно начал Баянов. — Инженер Витовский много работал над дорожной машиной… Надо было бы его привлечь… И время сэкономится… А насчет того, чьей конструкции будет машина, не важно…
— Значит, вы… — Конева сделала паузу, — вы собираетесь именно таким образом ускорить окончание машины?
— Слава не самое главное… — ответил Петров…
— Была бы скорее работающая машина… — добавил Баянов.
— Надо будет вам поговорить с Витовским, — взволнованно проговорила Конева. — Я думаю… Видите ли, как вам известно, он ведь до сих пор лежит больной. Последний раз я навещала его вчера… Ведь он тоже не теряет надежды закончить свою машину. Вот не знаю, согласится ли… — Конева встала и протянула через стол свою руку. — До свидания, товарищи, — теперь уже спокойно проговорила она. — Слава и известность в нашей стране никогда не уйдут от тех, кто ее заслуживает.
***
Состояние Витовского улучшалось с каждым днем. Его бледное и осунувшееся лицо постепенно приобретало прежнюю, присущую ему свежесть. Полное безразличие ко всему окружающему, вызванное глубоким нервным потрясением, стало постепенно проходить. Снова возрождался прежний Витовский, подвижной, добродушный и беспрерывно улыбающийся.
Однако выражение «прежний Витовский» было бы неточно. Резкий духовный перелом произошел в нем за последнее время.
Уже давно, с разрешения врача, его стали посещать не только близкие знакомые, но и совершенно неизвестные ему люди. Сотрудники его лаборатории советовались с ним о работе, приносили ему показывать новые чертежи и даже отдельные мелкие детали машины, изготовленные в его отсутствие.
Витовский живо интересовался ходом работ. Он потребовал в свое распоряжение маленькую чертежную доску и, не вставая с постели, стал пробовать делать различные наброски схем.
Вскоре появилось его новое, очень интересное предложение — оригинальное снегоочищающее устройство, позволяющее будущей машине производить работу зимой.
Это был не просто снегоочиститель, освобождающий от снега путь впереди машины. Его работа была несколько иная. Специальный мощный нагреватель должен был плавить стой снега, одновременно прогревая слой почвы.
Одним словом, Витовский сделал все для того, чтобы окончательное испытание его машины не переносить на весну.
Сотрудники старались ничем не напоминать Витовскому, что теперь параллельно с его машиной строится другая, Баянова и Петрова, не говорили ему также, что разработка новой машины идет успешно.
Однако Витовский сам требовал, чтобы ему рассказывали о последних институтских новостях и, в частности, о работе молодых инженеров.
— Так… так… Молодцы! — говорил он обычно, услышав очередное сообщение о новой разработке, параллельной его собственной.
Сотрудники вежливо при этом отворачивались в сторону: им казалось, что Витовский неискренен.
— Вы думаете, что я не по-настоящему радуюсь их успехам? — как-то с укором спросил он. — Вы ошибаетесь. Да, ошибаетесь… Я знаю, что машину, работающую хорошо, им удастся построить. Это будет неплохая машина… И изобретатели вполне достойны этого, они настоящие энтузиасты. Что же касается нашей машины, то она тоже будет неплохая. В дальнейшем жизнь покажет, на каком грунте будет лучше всего работать их машина, а на каком — наша.
При этом Витовский произнес слово «наша» как-то особо подчеркнуто. Сотрудники вспомнили, что это слово раньше он употреблял крайне редко. Обычно он говорил: «моя» машина.
Однажды сотрудники сообщили, что инженеры Баянов и Петров спрашивают разрешения навестить его.
Витовский попросил передать, что он рад будет их видеть и просит зайти при первом удобном случае.
В этот же вечер оба инженера сидели у постели больного.
— Вот какое к вам дело… — нерешительно начал Петров, когда кончились общие разговоры и воспоминания. — Мы очень ценим вас, Владимир Александрович…
— Так, так! — живо заинтересовался Витовский. — Очень признателен…
— Пришли мы к вам с огромной просьбой, — продолжал Петров. — Мы хотим предложить вам для общего ускорения дела… соединить вашу повозку, которая, как всем известно, работает безупречно, с только что законченной искровой установкой. В этом случае уже через десяток дней можно будет выехать в поле… Как вы на это смотрите?
Лицо Витовского застыло в неопределенной улыбке.
— Ну, конечно, если это только вас полностью устраивает, — добавил Баянов. — При малейшем нежелании с вашей стороны… вы понимаете… Лучше не надо, конечно!
Витовский продолжал молчать. Затем он принялся медленно и внимательно обводить взглядом чертежные наброски, приколотые кнопками на стене рядом с постелью. Это были эскизы его снегоуборочного приспособления.
— Вы видите… — тихо проговорил он, подымая руку к стене — Это даст возможность работать нашей машине в зимних условиях. Но… — Витовский опустил руку, и она беспомощно скользнула вниз, — потребуется еще время… немного времени. Сравнительно немного, конечно…
— Тогда не стоит даже и думать о нашем предложении! — подчеркнуто весело проговорил Петров. — Ясно, что надо заканчивать вашу машину. Считайте, что разговора и не было, Владимир Александрович!
— Нет, товарищи! — произнес Витовский, немного приподымая голову. — Знаете, что я вам скажу?… Я согласен с вашим предложением. Да, согласен! Пусть машина будет общая, наша, если это хоть на один день ускорит ее окончание. Надо торопиться…
— Правильно, Владимир Александрович! — облегченно вздохнув, произнес Петров. — Машина должна быть прежде всего наша, советская, и должна быть на ходу как можно скорее!
Остаток вечера инженеры провели, болтая о предстоящем испытании и разных технических мелочах.
— Вам знаком, Владимир Александрович, математик Ольшанский? — спросил, между прочим, Баянов. — Это такой худощавый, в очках…
— Ольшанский? Знаю, знаю прекрасно! — ответил Витовский. — Очень способный и милый человек. А что?
— Вы понимаете, — продолжал Баянов, — он не только способный, но прямо-таки гениальный математик. Вы только подумайте! Утром приходит к нам на работу. Еще даже не вошел как следует в курс дела, а к вечеру — пожалуйста, находим у него в столе математическое обоснование! Просто поразительно! Ровно семь страниц. Ну, и сразу после этого дело у нас пошло на лад. Замечательное математическое обоснование дал!
— Семь страниц, вы говорите? — произнес Витовский, как-то загадочно улыбаясь. — Позвольте… позвольте… И он… не отрицает, что написал именно он?
Оба друга с удивлением смотрели на неизвестно почему взволновавшегося инженера.
— Конечно, не отрицает! — ответил Баянов. — А кто же мог написать, кроме него! Мы рапорт на имя директора подали. Ольшанский получил благодарность в приказе по институту. Теперь он стал у нас известнейшим математиком. Да не только у нас — слава об этом удивительном случае разнеслась дальше.
— Слава… — тихо произнес Витовский. — Слава… — повторил он, безучастно глядя куда-то в сторону.
Некоторое время Витовский был неподвижен, он о чем-то напряженно думал. А затем неожиданно разразился веселым, заразительным смехом:
— Ой, товарищи… Ой, не могу!.. Слава, говорите? Вот так слава!.. Ха-ха-ха! Ой, не могу!..
***
— Вот видишь, — говорил Петров своему другу, когда они, покинув квартиру Витовского, спускались по лестнице. — Ему нельзя говорить слово «слава». Он еще не совсем пришел в себя. Ты заметил, как он смеялся? Видно, все-таки болезненно переживает…В этот же вечер оба друга увидели математика Ольшанского.
Резко распахнув дверь, математик вошел в лабораторию. Лицо его было сурово.
— Безобразие, товарищи! Это же чорт знает что такое! Вы меня опозорили! — проговорил он грозно.
— Что с вами? — забеспокоился Баянов. — Кто вас опозорил?
— Вы опозорили! Вы! — продолжал Ольшанский. — Понимаете, что произошло? Вы пользовались расчетами, которые не принадлежат мне. Так почему же, чорт возьми, вы заявили, что их сделал я? Что это за шутка?!
Тут только Баянов вспомнил, что несколько часов тому назад послал Ольшанскому расчеты с просьбой изменить некоторые формулы.
— Этими расчетами вы пользовались? Этими? — продолжал волноваться Ольшанский, вынимая из папки хорошо знакомые листы.
— Да, этими, — с удивлением ответил Баянов.
— Так это же не моя работа!.. Понимаете: не моя!
— Так чья же, в таком случае? — забеспокоился Петров.
— Вы хотите знать, чья? Пожалуйста… У меня этот вопрос не вызывает никаких сомнений. Вот, посмотрите… посмотрите на это решение… Разве вы не видите, что тут характерный прием? И вот тут, посмотрите… — Ольшанский принялся лихорадочно перелистывать страницы. — Здесь вот то же самое… Чей этот прием? Ну, вам, конечно трудно определить, а мне известно с абсолютной достоверностью: этот расчет произвел инженер Витовский… и никто больше, кроме него, так не работает… Ясно теперь?
— Не совсем ясно… — ответил Петров. — Во всяком случае, неясно, как и почему эти расчеты очутились у нас на столе.
— Вот это уж меня не касается, — печально улыбаясь, ответил Ольшанский. — Меня больше интересует, как мне реабилитироваться. Вы поймите мое положение!.. Благодарность в приказе… Все на меня тычут пальцами: вот, мол, замечательный математик… Слава какая пошла кругом! А я ко всему этому не имею никакого отношения. У меня нет ни малейшей заслуги в успехе ваших опытов. Хорошо, что премию отказался получить. Позор какой… Вы только подумайте!.. Сейчас же иду к инженеру Витовскому… Я докажу, что выкладки эти принадлежат ему.
***
Перед секретарем партийной организации института Коневой сидит начальник главка, пожилой инженер, только что прибывший из центра. Он радостен и возбужден.
— Опоздал! Понимаете, Лидия Михайловна, опоздал всего на несколько часов! Ну, разве это не досадно? — говорил он, жестикулируя руками.
— Ничего, товарищ, еще увидите. Сегодня испытание было первое, но, конечно, не последнее, — успокаивает Конева своего гостя.
— В том-то и дело, что первое! На первое опоздал! — продолжает волноваться инженер. — Ну-ка расскажите своими словами, Лидия Михайловна! Мне просто интересно сравнить то, что рассказывал мне директор, а теперь расскажете вы.
— Пожалуйста! — соглашается Конева. — Картина, должна вам сказать, была действительно захватывающая. Мы собрались все точно в двенадцать часов дня. Ну, тут начался спор, кому вести машину. Баянов категорически настаивает, чтобы машину вел Витовский, по старшинству. Витовский отказывается, ни в какую! Спорили и уговаривали друг друга очень долго. Удивительно слаженный коллектив у них получился! Наконец Петров махнул рукой и уселся за руль… Включает мотор… Машина трогается с места… А погода какая была изумительная! Прямо как нарочно праздничная. Воздух немного морозный, приятный, солнце светит! Снег в поле искрится… Я люблю такую зимнюю погоду. На душе как-то делается радостно…
— Ну, а машина?
— Так что ж машина… движется приблизительно со скоростью трактора. Дорога сзади нее получается очень хорошая. По виду она немного отличается от асфальтированной. Цвет другой — желтоватый… Но прочная! Удары молотка ей нипочем. Удаляется машина, а за ней среди белоснежного поля тянется лента… Вы понимаете, что чувствовали все мы?… Ведь эти пути-дороги теперь начнут расти в нашей стране со сказочной быстротой. Проедет машина — и дорога готова! Эти замечательные дороги скоро подойдут даже к самому маленькому колхозу. А люди… Если бы вы видели, как радовались изобретатели! Как радовались все сотрудники нашего института! Это же ведь победа!
— Как жаль, что я опоздал!
— Ничего, через два дня испытание повторится, — успокаивала Конева сокрушавшегося начальника главка.
— Теперь у меня к вам, Лидия Михайловна, еще один вопрос, — не унимался он. — Скажите, пожалуйста… Вот, Витовского я знаю. Он вообще человек по внешности довольно заметный, можно сказать — единственный в своем роде… А вот как выглядят эти два инженера — Баянов и Петров?
— По внешности, да и по внутренним качествам они ничем особенно не выделяются. Обыкновенные наши советские инженеры-изобретатели, каких вокруг нас тысячи. Одним словом — Баянов, Витовский, Петров, Иванов… — улыбнувшись, ответила Конева. — А другими словами — люди замечательные, — добавила она и улыбнулась еще раз.
