Счастливый день*
Сцены из жизни уездного захолустья в трех действиях
Действие первое
ЛИЦА:
Иван Захарыч Сандырев, почтмейстер уездного города, 50 лет, занимается более чтением газет, чем службой.
Ольга Николаевна Сандырева, его жена, свежая и расторопная женщина, лет 45.
Липочка, Настя } их дочери.
Василий Сергеевич Нивин, уездный врач, лет 35, задумчивый, исхудалый, речь и движения вялые.
Михаленко, почтальон.
Солдатка, Мещанин } соседи Сандыревых.
Действие происходит в уездном городе.
Небольшая гостиная в доме Сандыревых. Прямо — растворенная дверь в залу; на правой стороне (от актеров), в углу — дверь во внутренние комнаты; ближе к зрителям, у стены — диван, перед ним — круглый стол и несколько кресел; с левой стороны, в углу — дверь в канцелярию, на первом плане — окно, перед ним — ломберный стол. Мебель старая, разнокалиберная.
Явление первое
Сандырев, один, в старом халате, с длинным чубуком, сидит на диване, облокотясь на стол; на столе перед ним газета и географическая карта.
Сандырев (шарит пальцем по карте). Малый Зворник, Малый Зворник… Как это затруднительно однако: и депеши читай, и на карту смотри: Малый Зворник… вот сейчас его под пальцем держал, провалился куда-то. Нет, вперед надо булавочками замечать: попрошу у жены булавочек. Вот оно что значит недостаток географических сведений? Вчера вдруг читаю телеграмму из Питсбурга, а где этот Питсбург, в каком государстве, в какой стране света? Вот тут и занимайся политикой! Малый Зворник, Малый Зворник.
Сандырева быстро входит в шляпке.
Сандырева. Ух, как устала.
Сандырев (не глядя на жену). Новости, Олинька! Важные новости.
Сандырева (с досадой). Какие такие новости? Где это?
Сандырев. В Европе, матушка, в Европе.
Сандырева (опускаясь в кресло и снимая шляпу). Господи! Что это за человек! Да что нам до Европы! Вы взгляните около себя-то, обратите внимание на свое семейство! А то, извольте подумать, какой европеец! Европа его занимает, видите ли!
Сандырев. Да турки, матушка, турки.
Сандырева. Злодеи ведь они, варвары, да? Не правда ли? Ну, так знайте же, что вы хуже всякого турка! Тем все-таки простительно: они — нехристи; а вы… вы — изверг, тиран, мучитель жены и семейства… Ведь мы погибаем, завтра мы — нищие…
Сандырев. Да что, что такое?
Сандырева. И он еще спрашивает! Человек вы или истукан?
Сандырев. Да что за несчастье? Каша из горшка ушла, что ли?
Сандырева. Ваша голова — горшок! Жена мучается, бегает, а он политикой занимается. Я весь город облетала, везде была, всем визиты сделала; и все это для вас, для семьи… где слезами, где шуткой и любезностями выманивала подписи к одобрительному адресу о вас от жителей города. Сорок подписей готово, и, по приезде его превосходительства, адрес будет подан самим городским головою… Цените ли вы это?
Сандырев (рассматривая карту). Ценю, ценю, душенька.
Сандырева (качая головой). «Ценю»! Бесчувственный вы человек!.. А Михаленко, вы знаете, вернулся из губернии. Я слышала, что он донес обо всем: и поборы с мужиков, и обложение содержателей почт с хвоста лошади, и ваш чубук — все, все… И завтра сам генерал у нас на ревизии, и завтра мы — в отставке и нищие.
Сандырев (не слушая). Ну, слава богу! Ну, очень рад, очень рад.
Сандырева. Вот это хорошо, он очень рад; да чему же?
Сандырев. Нашел! Нашел!
Сандырева. Что? Сто тысяч?
Сандырев. Нет, Малый Зворник.
Сандырева. Чудовище!
Входит Михаленко.
Явление второе
Сандырев, Сандырева и Михаленко.
Михаленко (вытягиваясь). Честь имею лепортоваться; я прибыл-с из губернии…
Сандырева. Вот он… и уж глазки залиты.
Михаленко. Никак нет-с, маковой росинки…
Сандырев откладывает газету, затягивается трубкой и смотрит на Михаленко.
Сандырева. Что же ты, злой человек, наговорил там на Ивана Захарыча перед его превосходительством?..
Михаленко. Ничего-с… а только что нет силы моей, возможности, говорю! Вся ваша воля… ежели меня в Сибирь, ваше превосходительство, говорю, готов, с удовольствием; но только что…
Сандырева. И давно бы тебя в Сибирь следовало, это правда! На что же ты жаловался, чем ты недоволен?
Михаленко. Чубук, говорю, ваше превосходительство; никакого спокойствия, говорю, я себе не вижу… Жестокое побиение чубуком, говорю, получаю от их высокоблагородия господина почтмейстера! Каждодневно эта битва…
Сандырев. А вот и сейчас будет то же самое. (Снимает трубку с чубука.)
Михаленко. Извольте-с, извольте, ваше высокородие… так чтоб уж вполне…
Сандырев (вставая с дивана). Вполне, вполне получишь, что тебе по моему усмотрению следует.
Михаленко убегает в залу.
Сандырева. Оставьте, бросьте, Иван Захарыч!
Михаленко (из зала). И про лошадиные хвосты-с, и про мужицкие грошики — все доложил их превосходительству. (Убегает.)
Сандырев (хладнокровно). Ну, подожди! За мной не пропадет. (Снова садится и углубляется в газету.)
Сандырева. Что ж это? Опять за газеты? Ну, так слушайте! Я брошу вас и убегу куда глаза глядят; живите как знаете! Да скажите ж вы мне на милость, думаете вы хоть сколько-нибудь о доме-то, о семье-то?
Сандырев. Нет, матушка, ничего не думаю. Мы — черви, и жизнь наша — ничтожество, так и думать не стоит. (Указывая на газету.) Вот тут судьбы человечества, исторические задачи.
Сандырева. Да ведь не нам они задаются, эти задачи, так не нам их и решать. Наша задача — как бы не умереть с голоду. Вы только посудите, что у нас на руках: Настя и Липочка — невесты без женихов. Нивин таскался прежде, посматривал будто на Липочку, да теперь с ума сошел: какую-то диссертацию вздумал писать; два месяца и глаз не кажет. Я уж на штуку пошла: сегодня посылала за ним, велела сказать, что-де Липа больна. Какого-нибудь толку нужно добиться. Ну, Настя, положим, не пропадет: эта — в меня; а Липа, она только и умеет пироги делать да спать… Теперь дальше-с: Волю и Вику в гимназию нужно определять; Соню, Сашу и Любу в пансион везти; для остальной оравы — ну хотя бурсу какую-нибудь взять, а то ведь срам: только и дела у них, что соседние огороды пустошат да сады добрых людей обивают! От жалоб на них стон стоит по городу.
Входят солдатка и мещанин.
Да вот извольте послушать.
Явление третье
Сандырев, Сандырева, солдатка и мещанин.
Солдатка. Будьте отцы-благодетели! Защитите хоть малость от деток-то от своих!.. Разорили; всю картошку на огороде выпололи дочиста, а огурчика и отведать не дали!..
Мещанин. И я тоже насчет этих самых делов… только по яблочной части… У меня в саду тоже такую отделку произвели… в лучшем виде.
Сандырева. Слышите, Иван Захарыч, слышите-с? Как вам нравится?
Сандырев. Хм… да… ну, ловите… и к мировому их!
Сандырева. Вот это мило!
Мещанин (хохочет). Оченно даже антересно… к мировому-то? Так и мешков тех нехватит: ведь, их, никак, деток-то ваших, до дюжины по огородам фуражируют, помилосердуйте!
Солдатка. Да и как еще ты их поймаешь, скажи! Гляди-ка, как они по огороду-то, точно ужи, вьются. И ведь какие озорники! Ты его догонять — ну, уж и бежал бы без оглядки; а он еще между гряд-то колесом катится да языком тебя дразнит.
Сандырев (ударив кулаком по столу). Так вон же вы, невежество!
Мещанин. А ежели так, в таком случае я направлю стопы свои к господину исправнику. (Раскланивается и уходит.)
Солдатка. А я вдарюсь к инвалидному. (Уходит.)
Сандырев. Ну, и убирайтесь вы, куда знаете, только провалитесь с глаз моих! (Углубляется в газеты.)
Сандырева. Слышите вы, видите?
Сандырев. Минуточку, душенька, одну минуточку спокойствия прошу я у вас.
Сандырева. Да пень вы или человек?..
Сандырев. С вами, Ольга Николаевна, жить нет никакой возможности…
Сандырева. Скажите, пожалуйста! Он же еще в претензии.
Сандырев. Целое утро я искал Малый Зворник… нашел…
Сандырева. Ну!
Сандырев. Малый Зворник нашел, так Великий Извор потерял тут с вами… Эх! (Берет газету и карту, быстро уходит в канцелярию.)
Сандырева. Старый башмак! Что б этот человек был без меня? И все-то, все должна нести на своих плечах слабая женщина.
Из залы входит Липочка, зевает и потягивается.
Явление четвертое
Сандырева и Липочка.
Сандырева. Вот еще сокровище-то! Что ты зеваешь?
Липочка. Спать хочется.
Сандырева. Да давно ль ты встала? Хоть бы постыдилась. Будят, будят, насилу добудятся.
Липочка. Да зачем будить-то? Что делать-то? Ходить целый день взад да вперед по комнатам.
Сандырева. Так все и спать?
Липочка. Да, конечно, лучше: ничего не слышишь, не видишь — и отлично. (Садится в кресло.) И зачем это люди родятся на свет, коли такая жизнь!
Сандырева. Ну, философию ты оставь — не к лицу она нам с тобой. Прими болезненный вид: скоро Нивин придет.
Липочка. Да как же я его приму, когда я здорова?
Сандырева. Вот еще! Что ты, маленькая, что ли? Скажи, что боль под ложечкой, ну и голова, бок — мало ль что можно наговорить! Изнеможение этакое представь. А между тем поглядывай на него, бросай такие взгляды.;, ну, там… грусть… упрек…
Липочка. Ах, да ведь это — комедия…
Сандырева. Ну, да, комедия; а ты думала, что же? Приданого-то нет у вас, так поневоле примешься за комедию. Хочешь ты камнем, что ли, повиснуть на шее у матери-то? Так, милая, я уж и так утопаю с вами.
Липочка. Обо мне не беспокойтесь… я в портнихи пойду!
Сандырева. Да и пойдешь, пойдешь… Ничего тут нет мудреного. Ну, а покуда, что бог даст, побудь барышней да слушайся матери. Ох! Пойти взглянуть, что у нас деется в канцелярии.
Уходит в канцелярию; из залы входит Нивин.
Явление пятое
Липочка и Нивин.
Нивин (подает руку). Здравствуйте! Вы больны?
Липочка (с улыбкой). Очень!
Нивин (садясь). Чем же?
Липочка. Здоровьем, должно быть.
Нивин. В таком случае, я хотел бы заразиться от вас; зачем же меня звали-то?
Липочка. Я не знаю; мамаша говорит, что я больна… вот у нее и спросите чем?
Нивин. Интересная практика, нечего сказать… Где же ваша мамаша?
Липочка. Сейчас придет… Василий Сергеич… отравите меня!
Нивин. Ого! То есть как же это?
Липочка. Так, просто; пропишите яду — я приму и умру. Никто и не узнает, а если и узнают — жалеть меня некому… А мне уж как не хочется жить: скука замучила меня.
Нивин. Незаметно-с!
Липочка. Вот то-то мне и досадно: умереть ужасно хочется, а я все расту да толстею… Отравите меня: как бы я была вам благодарна за это!
Нивин. Какие страсти вы говорите! Надо полагать, в меланхолии находитесь.
Липочка. Все мне опостылело, а больше всего сама я себе надоела.
Нивин. «Не мил белый свет?» — Дадим снадобья, и пройдет, как рукой снимет, это — я с удовольствием, а насчет яду… нет, зачем же! Это предусмотрено в уложении о наказаниях; там такая статья, что за это в Сибирь-с! Хоть Сибирь — и малонаселенная страна, а все-таки я своей особой увеличивать ее населения не желаю.
Липочка. Нет, яду, яду, Василий Сергеевич! Сделайте такую милость!
Нивин. Ведь уж сказал, что не дам! Расчету нет никакого, себе дороже… Погодите: «не все на небе будет ночь!»
Липочка. Нет, для меня уж рассвету не будет. Ну, что за жизнь: ни цели, ни радости, ни надежды! Так идет изо дня в день, тянется, тащится что-то. Другие хоть мечтать могут, фантазии разные себе придумывают, а я и этого не умею, не могу себя даже и обмануть ничем. Хоть бы работать что-нибудь! Я в портнихи хочу итти.
Нивин. А дома-то кто ж вам мешает работать?
Липочка. Да какая же у барышень работа? Шить что-нибудь нужное, полезное для дома — барышням неприлично, а вышивать подушки да коврики по канве — ведь это уж очень глупо. Когда вперед знаешь, что работаешь только Для виду, что твоя работа никому не нужна, что ее сейчас же бросят, так уж надо быть очень малодушной, чтобы прилежно заниматься этой работой… Нет, лучше в портнихи…
Нивин. Почему же в портнихи непременно?
Липочка. Да я ничего не умею больше. Нет, виновата, умею хорошо пироги печь. Как это случилось, уж я и не знаю: никогда и не училась, и не желала отличаться этим мастерством, а вдруг как-то, по вдохновению.
Нивин. Так в портнихи задумали?
Липочка. Там по крайней мере жизнь есть.
Нивин. Ну, не особенно привлекательная.
Липочка. Все же лучше моей, разнообразие есть. Неделю работают доупаду, что-нибудь выработают, а праздник отдыхают, — а я постоянно отдыхаю. Как-то неловко смотреть на себя: такая я большая, сильная, а только и делаю, что хожу по комнатам. Люди желают, просят здоровья и сил, а мне они в тягость, для меня они лишние; ну, что я за человек? Окаменеть бы как-нибудь! Нет ли такого лекарства?
Нивин. Хоть в аптеке такой микстуры нет, да вы не беспокойтесь, ее и не нужно, — сама жизнь все это сделает. Вот эта скука-то, «изо дня в день-то одно и то же без цели и радости», помаленьку так оболванит человека, что уж никакие громы не разбудят, никакие гласы не воззовут.
Липочка. «Помаленьку!» А каково ждать-то?
Нивин. Потерпите, и в скуке могут быть вариации.
Липочка. Какие?
Нивин. Можно скучать на разные манеры, в разной обстановке: можно скучать в одиночку, а найдется еще скучающий человек — придется скучать сам-друг.
Липочка. Вы говорите загадками.
Нивин (взглянув на часы). В другой раз, как-нибудь на досуге, поясней скажу.
Входит Сандырева.
Явление шестое
Липочка, Нивин и Сандырева.
Сандырева. Василий Сергеевич! Сколько лет, сколько зим!
Нивин раскланивается.
Забыли, совсем забыли нас, Василий Сергеевич.
Нивин. Дома хочется сидеть, Ольга Николаевна.
Сандырева. Мы беспокоим вас своими немочами, а вы, кажется, сами не так здоровы? Как вы похудели!
Нивин. Да-с, я не совсем-таки…
Сандырева. Вы много занимаетесь; я слышала, вы пишете диссертацию.
Нивин. Хм… Через какое это агентство вы такие сведения получаете?
Сандырева. Слышали, Василий Сергеевич, слухом земля полнится; мы от души порадовались.
Нивин. Да-с, пишу, да и казнюсь. Я люблю медицину, верю в великую будущность этой науки; но, вместе с тем, сознаю, что я-то — уже отставной, мертвый ее член! Не мне, уездному врачу, двигать науку; мне остается неуклонно посещать по утрам купчиху Соловую по случаю ее «вдаров в голову и рези во чреве», а по вечерам — постоянно одержимого белой горячкой ротмистра Кадыкова. (Встает.) Я из числа тех людей, которые, после более или менее продолжительной борьбы, отдаются течению, и в эту минуту я, вместе со всеми обывателями, плыву туда, куда влечет нас наш жалкий жребий.
Сандырева. Как вы критикуете нашу провинцию!
Нивин. Помилуйте, я себя не отделяю от провинции; я сам — провинция!.. Чем же больна ваша дочь?
Сандырева (Липочке). Липочка, говори!
Липочка. Я не знаю, мама.
Сандырева (вспыхнув). Ах, мой друг! Целую ночь не спала, Василий Сергеевич, головная боль и под ложечкой…
Нивин. Может быть, дурно пищеварение? Это пройдет.
Сандырева. И бред, Василий Сергеевич, мучительный бред прошлую ночь был… уж так бредила… Вообще она у меня последнее время — бог ее знает что! (Вздох.) И скрывает от меня: дни ходит, как тень: ни дела, ни места ей… ночи не спит, бредит просто наяву… Мое сердце болит, глядя, Василий Сергеевич! И как часто в бреду она называет вас; уж что ей представляется!
Липочка (смеется). Мама, ну что ты выдумаешь.
Сандырева. Ты очень еще глупа, мой ангел! Ты не знаешь, что часто так начинаются очень серьезные и даже неизлечимые болезни!
Нивин. Так вы хотите лечить ее?
Сандырева. Ах, как же! Непременно, непременно.
Нивин. Ну, если непременно, так мы постараемся обойтись без аптеки — зачем даром деньги платить! Нет ли у вас какого-нибудь снадобья: бузины, смородинного листа, магнезии?
Сандырева. Как не быть, Василий Сергеевич! Все это есть.
Нивин. Так дайте что-нибудь.
Сандырева. Чего же?
Нивин. Это решительно все равно, только немного: как рукой снимет. (Откланивается.) До свиданья!
Сандырева. Куда же вы, Василий Сергеевич? Не хотите и посидеть с нами? Кофейку не прикажете ли? Уделите нам еще четверть часика!
Нивин. Нет-с, мне в больницу нужно. Честь имею кланяться!
Сандырева (провожая его, дочери). Злодейка ты для своей матери. (Уходит.)
Липочка. Вот еще положение-то! Представлять собой негодный товар, который с рук нейдет и который насильно навязывают покупщику. Эка жизнь! Ах, да пусть что хотят, то и делают со мной! (Закрывает лицо рукой.)
За сценой слышен свежий голос: «Когда я был аркадским принцем, когда я был аркадским принцем! Тра-ла, тра-ла…»
Входит Настя.
Явление седьмое
Липочка и Настя.
Настя. Тра-ла-ла-ла-ла-ла… Покойной ночи, сестрица, что во сне видишь? Нивина, что ли? (Смотрит в окно.) Господи! Да когда же меня, несчастную, кто-нибудь подцепит? Вот бы ухватилась! Хоть бы уж плохонького какого!.. Ну, вот идет мимо Сопелкин, Каптелкин, как его? бухгалтер управы… Ну, отчего бы ему не влюбиться и не жениться на мне?.. Голубчик, влюбись и женись!.. (Подходит к сестре.) Сестрица, послушай, уступи мне Нивина! Я бы живо его скрутила; а ведь ты упустишь — где тебе!
Липочка. Оставь меня в покое… Вешайся на шею кому хочешь.
Входит Сандырева.
Явление восьмое
Липочка, Настя и Сандырева.
Сандырева. Нет, Настя, Нивин, видно, сорвался у нас.
Настя. А может быть, не совсем еще… погоди, не печалься! Не она, так я, мама, ловить буду его.
Сандырева. Ох, я и вздумать не могу без ужаса, что ты покинешь меня. Ты ведь у меня одна: и помощница, и друг! Нет, Настя, погоди, ты еще молода. А теперь у нас с тобой дело есть.
Липочка встает и идет к двери.
Настя. Сестрица! Не почивать ли?
Липочка (лениво и зевая). Может быть… Лучше спать, чем пустяки болтать. (Уходит.)
Сандырева. Ну, с богом. Что в ней проку-то! А ты вот мне с генералом-то что-нибудь придумай, как бы замазать да затуманить наши дела-то. Остановится ли у нас, не остановится ль, а уж обедать-то во всяком случае будет — вот тут-то ему десерт и нужен. Он ведь великий лакомка… понимаешь?
Настя. Еще бы!
Сандырева. Глазки, улыбочки… Ваше превосходительство! Ну, то да се…
Настя. Три года назад он приезжал; я, мама, тогда такой маленький прыщик была, а и то он поглаживал. А теперь мы смастерим кой-что… И как интересно его превосходительству глазки строить! Да он и остановится у нас, где ему остановиться… на постоялом дворе, что ли?
Сандырева. А вот увидим… Пронеси, господи, грозу!
Настя. А я, мама, умею глазки делать, уж выучилась. Вот так если? (Принимает кокетливое положение, с вызывающей улыбкой.)
Сандырева. Ах, прелесть! И умница, и хорошенькая ты у меня. (Целует ее.) Нет, дешево я тебя не отдам… А в канцелярии-то у нас чорт ногу сломит! Почтальоны все пьяны, сортировщик совсем не явился. Помоги уж ты мне, а то я, кажется, умру, не дождавшись и генерала.
Настя. Не бойся, пойдем — все рассортируем!
Слышен за сценой быстро приближающийся колокольчик.
Сандырева (всплеснув руками). Батюшки светы!
Настя. Это он, мама!
Убегает направо; входит Михаленко.
Явление девятое
Сандырева, Михаленко и Сандырев.
Михаленко. Их превосходительство! Сам генерал-с! (Исчезает.)
Сандырева бежит налево и в дверях сталкивается с мужем.
Сандырева (с ужасом). В халате! Вылезьте из халата-то, вылезьте! Да бросьте ваш проклятый чубук! О, несчастный! Несчастный! (Уходит.)
Сандырев остается окаменев.