Обратный путь. — Угнетенное настроение. — Постоянная дурная погода. — Голодание. — Болезнь Эванса и его смерть. — Ужасное путешествие. — Отчаянное положение. — Гибель Отса. — Приближение конца. — Японская экспедиция к Южному полюсу. — Германская экспедиция. — В ледяном плену. — Австралийская антарктическая экспедиция. — Один среди полярной пустыни!
Можно представить себе, с каким тяжелым чувством Скотт и его товарищи возвращались обратно. Победив такие неимоверные затруднения и все же достигнув полюса, они даже не могли радоваться своей победе, потому что она явилась запоздалой почти на целый месяц! Все их усилия не доставили им успеха, и это действовало удручающим образом на их нравственное состояние, вызывало угнетенное состояние, и ослабляло энергию и бодрость, что в связи с упорной дурной погодой и чрезвычайными трудностями пути, явилось, пожалуй, одной из главных причин рокового конца экспедиции, казалось, начавшейся так хорошо.
Один из товарищей Скотта, Эванс, скоро начал обнаруживать признаки сильного изнурения. Он отморозил себе нос, и пальцы у него покрылись пузырями. Вид у него стал понурый, он сильно хандрил и боялся за себя, что уже было нехорошим признаком. Отс жаловался на то, что у него зябнут ноги.
Скотт и его товарищи выступили в обратный путь 19 января, а 24 января Скотт писал: «Опять здоровая вьюга. Пришлось залезть в спальные мешки. Разглядеть следы невозможно, так что пришлось волей-неволей остановиться. Чорт знает, как трудно онемевшими от холода пальцами ставить палатку! До склада всего семь миль, и я был уверен, что мы дойдем до него к вечеру. Не тут-то было! Это вторая буря с того дня, как мы покинули полюс. Не нравится мне это! Неужели это уже означает поворот к осени? Если так, то это очень плохо. Впереди у нас ужасный переход по вершинам при скудной пище. Только Уильсон и Боуэрс составляют мою единственную опору. Не нравится мне, что Отс и Эванс так легко подвергаются действию мороза!..»
На другой день путешественники к своей великой радости все же нашли склад. Буря продолжала свирепствовать, но вдруг показалось солнце, и это дало им возможность разглядеть старые следы. Они долго возились, откапывая на морозе и ветру сани и снимая палатку, но все же пустились в путь в 11 часов и в третьем часу, к счастью, увидели, наконец, красный флаг склада. Закусив и захватив провизии на девять с половиной дней, они двинулись дальше. До следующего склада оставалось 89 миль. Но не все было благополучно. У Отса жестоко зябла одна нога, а Уильсон жаловался на боль в глазах. Только Скотт да Боуэрс еще держались бодро. Погода не устанавливалась, и Скотт очень опасался, что заладят метели, обычные в это время года. Эти бури и метели были настоящим страшилищем для путешественников.
«Мы постепенно становимся голоднее, — говорит Скотт. — Не худо бы побольше пищи, особенно ко второму завтраку. Если доберемся в несколько переходов до второго склада, — до него осталось 60 миль, — то можно будет позволить себе поесть немного больше. Но все-таки нельзя будет сытно поесть до тех пор, пока мы не дойдем до того склада, где у нас положен запас конины. А туда еще далеко, и впереди неимоверно трудный путь!.. Мы порядком исхудали, особенно Эванс, но пока еще не чувствуем изнурения. Мы гораздо больше прежнего говорим об еде и рады будем вдоволь наесться».
В довершение беды Уильсон повредил себе ногу, и она у него распухла, а Эванс отшиб себе два ногтя, что было плохо, потому что руки у него вообще сильно болели. По словам Скотта, Эванс стал не похож на себя с тех пор, как повредил себе руку, и начал малодушничать. Вообще, дело с руками у него было плохо, и это очень беспокоило Скотта. Когда, наконец, дошли до глетчера, то двигаться стало еще труднее. Эванс два раза проваливался в трещину, что очень дурно отразилось на его общем состоянии. Вследствие полученного сотрясения, он как-то отупел и сделался ни на что неспособен. В довершение беды у него сильно разболелся отмороженный нос.
«Мы становимся все голоднее, несмотря на то, что едим три раза в день, — замечает Скотт. — У Эванса нос в таком же состоянии, как и пальцы. Его порезы и раны гноятся, и вообще он проявляет признаки сильного изнурения. Мы 27 дней шли к полюсу и уже 21 день идем оттуда, и, следовательно, почти три недели мы провели при низкой температуре и непрерывном ветре… Мы все очень озябли и в унылом настроении…»
«Такого трудного дня еще не бывало!» — записывает Скотт 11 февраля. — Освещение было плохое с утра, так что все принимало призрачный вид, но чем дальше, тем становилось все хуже, и бедные путешественники, заблудившись, попали в ужасающий ледяной хаос. Целых три часа совались они на лыжах то туда, то сюда, то вправо, то влево, а местность становилась все непроходимее и не проходимее!
«Такого трудного дня еще не бывало!»
Скотт сильно приуныл, и минутами ему казалось, что почти невозможно найти выход из этого хаоса. Наконец, к девяти часам вечера они выбрались из него, измученные до последней степени, так как шли двенадцать часов. Пришлось сократить порции пищи, хотя все устали и были голодны. Но до склада оставалось еще много миль!
На другой день повторилась та же история. Как будто злой рок преследовал путешественников, и они снова угодили в лабиринт трещин и расселин. Вследствие разногласия во мнениях они долго блуждали и, наконец, в девять часов вечера очутились в самом худшем месте из всех. Тогда они решили уже не идти дальше, а тут заночевать, потому что найти при таких условиях склад было немыслимо. Утром, на следующий день они выпили чаю и съели каждый по одному сухарю, оставляя пеммикан на случай крайней нужды. Но в этот день им все-таки улыбнулось счастье: сначала они долго блуждали среди ледяных глыб, но, наконец, выбрались на дорогу, и вдруг Уильсон увидел флаг склада.
«Словно гора свалилась с плеч! — восклицает Скотт. — Теперь у нас была пища на 3 1/2 дня. У всех на душе отлегло. Нужно ли говорить, что мы немедленно сделали привал и поели как следует…».
Однако, изнурение и недостаточное питание уже давали себя чувствовать, и Скотт сознается, что все работают теперь плохо. Всех больше беспокоил его Эванс, которому становилось все хуже. На ноге у него показался огромный пузырь, и пришлось задержаться, чтобы приспособить для него обувь. Он был голоден так же, как и остальные, но увеличить порции было нельзя, скорее надо было сократить их. 16 февраля Скотт высказал подозрение, что ум Эванса несколько помрачился. В самом деле, он стал совсем не похож на себя! Куда девалась его обычная самоуверенность? «Все еще может кончиться хорошо, если мы завтра пораньше достигнем склада, — прибавляет Скотт. — Но иметь при себе больного поневоле страшно. Не надо, впрочем, забегать вперед. Мы спим очень мало, и у меня нет охоты писать. До склада осталось не больше 10–12 миль, но погода против нас»…
Следующий день, 17 февраля, был действительно ужасным днем. Сначала Эвансу было как будто лучше, и он заявил, по обыкновению, что ему совсем хорошо. Он даже запрягся в сани на своем обычном месте, но спустя полчаса потерял как-то лыжи и должен был бросить сани. Поверхность дороги была ужасная, небо пасмурное, и выпавший снег прилипал к полозьям саней, затрудняя их движение. Эванс отстал, и пришлось остановиться, чтобы он мог догнать сани. Он попросил у Боуэрса кусок веревки, и когда Скотт стал уговаривать его поторопиться, то он даже довольно весело ответил ему. Но спустя некоторое время снова отстал. Заметив, что он остался далеко позади, Скотт сделал привал, чтобы дождаться его. Сначала никто не беспокоился. Заварили чай и позавтракали. Но Эванс не являлся, и тогда все встревожились не на шутку. Они увидели его в большом отдалении и тотчас же побежали к нему все вчетвером на лыжах. Скотт дошел первый и немало испугался, увидев его. Эванс стоял на коленях, одежда была у него в беспорядке, руки обнаженные и обмороженные, а глаза совсем дикие. Когда стали спрашивать, что с ним случилось, то он отвечал, запинаясь, что не знает сам, но думает, что с ним был обморок. Его подняли на ноги, но через каждые два-три шага он снова падал. У него были все признаки полного изнеможения сил. Уильсон, Боуэрс и Скотт побежали назад за санями, а Отс остался возле него. Когда они вернулись, то Эванс уже был почти без сознания. В таком виде его привезли в палатку, и днем он тихо скончался.
Скотт высказывает предположение, что он начал слабеть еще тогда, когда они подходили к полюсу. Его состояние быстро ухудшалось от страданий, причиняемых ему обмороженными пальцами, от частых падений на глетчере, пока он совершенно не утратил всякую бодрость и веру в свои силы. Уильсон же думал, что во время одного из падений он получил сотрясение мозга. Ужасно было так потерять товарища, но в каком отчаянном положении находились бы они, имея на руках больного!
Весь этот ужасно тяжелый путь они постоянно переходили от уныния к надежде. Когда они достигали какого-нибудь склада и могли подкрепить себя пищей, то к ним возвращалась бодрость. Дорога была по-прежнему ужасна, и погода не благоприятствовала путешественникам. Скотт не без тревоги подумывал о том, что предстоит им дальше в виде позднего времени года. Осень быстро надвигалась, а сил для борьбы со всеми невзгодами становилось все меньше и меньше.
Задержки на пути происходили часто вследствие трудности находить следы. В одном из складов оказалось мало керосина, и это было очень печально, так как в топливе ощущался недостаток. Да и пищи хотя и хватало, но нужно было бы больше. «У нас почти все разговоры о еде, и только поевши, мы о ней на время забываем, — говорит Скотт. — Положение наше критическое. Может случиться, что даже в следующем складе мы найдем все, что нужно, и опасность будет устранена, но нас все время мучают тяжелые сомнения…»
1 марта ночь была чрезвычайно холодная. Мороз 41 с половиной градусов. Холодно было подниматься и пускаться в путь, но зато как день, так и ночь были безоблачны. 2 марта достигли одного склада, но там претерпели разочарование: запас масла оказался очень скудным. При самой строжайшей бережливости его едва могло бы хватить до следующего склада, до которого оставалось еще 71 миля. У Отса сильно разболелись пальцы на ногах, вследствие ужасных холодов. А главное, скоро были потеряны следы, и пришлось идти наугад.
«Положение наше очень опасное, — писал Скотт. — Не подлежит сомнению, что мы не в состоянии совершать экстренные переходы, и что мы нестерпимо страдаем от холода… Что, если нам не выдержать этой каторги! Когда мы вместе, то мы бодримся и стараемся выказать веселость, но что чувствует каждый из нас про себя, об этом можно только догадываться!.. До следующего склада около 42 миль. Провизии у нас есть на неделю, но топлива не более, как на три-четыре дня. Положение ужасное, но никто из нас еще не падает духом, по крайней мере, мы все притворяемся спокойными, но сердце замирает каждый раз, когда сани застревают на какой-нибудь заструге, за которой густой кучей нанесен снег, и они не двигаются с места!.. Боюсь наступления больших холодов. Трудно будет Отсу перенести это. Ниоткуда мы больше не можем ожидать никакой помощи, разве только в виде прибавления к нашей пище из запасов, оставленных в следующем складе. Но будет плохо, если мы и там найдем также мало топлива. Да и дойдем ли мы до него? Не знаю, что было бы со мной, если бы Боуэрс и Уильсон не старались смотреть на все с лучшей стороны!..»
Из этих строк уже видно, что Скоттом начало овладевать уныние. Отсу становилось хуже. Одна нога у него страшно распухла, и он сильно хромал. Ложились спать, поужинав чашкой какао и замороженным, чуть подогретым пеммиканом, а утром выпивали чай с таким же пеммиканом, стараясь уверить себя, что пеммикан «в таком виде еще вкуснее»!
«До склада еще остаются два больших перехода, — пишет Скотт на одной остановке, — а топливо у нас уже на исходе! Бедный Отс вконец измучен, а мы ничем не можем ему помочь. Может быть, его силы поддержала бы горячая пища, если бы ее было вдоволь. Но боюсь, что и этого было бы недостаточно. Никто из нас не ожидал таких страшных холодов, и больше всех страдает от них Уильсон, пожалуй, главным образом, вследствие самоотверженной преданности, с которой он ухаживает за ногами своего товарища. Мы не в состоянии помогать друг другу. Каждому довольно заботы о самом себе. Мы теперь мерзнем на ходу, когда дорога трудная и ветер насквозь пронизывает нашу изношенную одежду. Но товарищи мои бодрятся, когда мы залезаем в свою палатку. Мы поставили себе задачей довести эту игру до конца, не падая духом, но все-таки тяжело так надрывать свои силы в течение долгих часов и все-таки сознавать, что еле-еле подвигаешься вперед! Мы все твердим: только бы добраться до склада, и плетемся через силу, страдая от холода и чувствуя себя вообще отвратительно, хотя и сохраняя наружно спокойствие. В палатке мы болтаем о всякой всячине, но стараемся не говорить о еде с тех пор, как решили восстановить полные порции. Такое решение рискованно, но мы положительно не в состоянии голодать в такое время…
Бедный Отс уже не в состоянии тащить сани. Он сидит на санях в то время, как мы разыскиваем следы. Но его терпение изумительно. Он никогда не жалуется, хотя ноги причиняют адскую боль. Но он уже редко оживляется, даже в палатке, и вообще стал более молчалив… Если бы все были в нормальном состоянии, то я бы мог еще надеяться выпутаться как-нибудь. Но бедный Отс страшно связывает нас, хотя и делает все возможное и старается храбриться. Но он, видимо, очень страдает, и одна нога у него в совершенно безнадежном состоянии. Однако, в палатке мы все еще продолжаем разговаривать о том, что будем вместе делать дома!»
Последующие записки в дневнике Скотта становятся безнадежнее с каждым днем. «Все хуже и хуже! — говорит он. — Левая нога Отса ни в каком случае не дотянет. Сколько уходит времени на обувание, и какое мучение, просто ужас! У Уильсона тоже с ногами дело неладно, но это, главным образом, от того, что он так много помогает другим. Главный вопрос для нас: что найдем мы в складе? Если и там окажется мало топлива, боюсь, что наше положение окажется очень скверное…»
Через день после этого 10 марта Скотт пишет, что Отсу стало хуже. «Он обладает редкой силой духа, — говорит Скотт. — Бедняга ведь должен знать, что ему не выжить! Сегодня утром он спросил Уильсона об этом. Уильсон, разумеется, отвечал уклончиво. На самом же деле нет никакой надежды. Но и без него вряд ли мы сможем пробиться. Погода против нас. Наши вещи все больше леденеют, все труднее их делать годными к употреблению! И, конечно, самой большой обузой для нас является бедный Отс. Утром его приходится ждать до тех пор, пока почти совершенно истощится согревающее действие хорошего завтрака. А между тем, следовало бы тотчас же пускаться в путь. Жалость берет смотреть на него, и мы всячески стараемся подбодрить его… Мы достигли склада вчера. Хорошего мало! Недостаток во всем. Кто тут виноват — не знаю! Утро было тихое, но потом началась метель, и мы вынуждены были остановиться и поставить палатку. Мы провели день в холоде, а кругом бушевала вьюга…»
На другой день небо было заложено, но несчастные путешественники все-таки пустились в путь. Однако, скоро потеряли следы, потому что ничего не было видно, и долго бродили наугад.
«Отс, видимо, близится к концу, — пишет в этот день Скотт. — Что нам делать? Мы совместно обсуждали этот вопрос после завтрака. Отс благородный мужественный человек. Он понимает положение, но все-таки просил у нас совета. Что же мы могли сказать ему? Мы могли только уговаривать его идти, пока хватит сил. Под конец нашего совещания я просто-напросто приказал Уильсону дать нам средство покончить с нашими страданиями. Уильсон должен был повиноваться, иначе мы взломали бы его аптечку… Провизии у нас остается на семь дней, а до однотонного лагеря надо пройти 55 миль. Между тем осень быстро надвигается. Мороз жестокий, и мы, несомненно, с каждым днем слабеем… Должно быть близится конец. Температура понизилась до 43°. Никогда я не предполагал, что в это время года могут быть такие морозы! Снаружи палатки один ужас!»
«Я потерял счет числам, — пишет дальше Скотт. — Кажется, сегодня 17 марта. Жизнь наша — настоящая трагедия. Третьего дня, за завтраком, бедный Отс объявил нам, что идти дальше не может, и предложил нам оставить его, уложив в спальный мешок. Конечно, мы не могли этого сделать и уговорили его все-таки пойти. И он пошел, несмотря на невыносимую боль. Мы прошли несколько миль. К ночи ему стало хуже, и мы все поняли, что это конец! Последние мысли его были о его матери.
Он выражал также надежду, что его полк, в котором он служил, будет доволен мужеством, с каким он встретил смерть. Действительно, он в течение многих недель, без жалоб переносил жестокие страдания и до самого конца был в состоянии разговаривать о посторонних предметах, охотно делая это, не дозволяя себе подчиняться безнадежному отчаянию. И конец он встретил необычайно мужественно. Он заснул в надежде уже не проснуться утром. Но все-таки проснулся! Снаружи палатки бушевала вьюга. Он сказал: „Пойду пройдусь, может быть, вернусь не скоро!..“ Он вышел в метель, и мы больше его не видали… Мы знали, что бедный Отс идет на смерть и отговаривали его, сознавая, однако, в душе, что он поступает, как благородный человек, идя навстречу смерти… Мы все надеемся в таком же духе встретить наш конец, а до конца, несомненно, недалеко…
Я в состоянии писать только за завтраком, да и то не всегда. Холод убийственный, мороз — сорок градусов. Мои оставшиеся товарищи бесконечно добры. Нам всем грозит опасность отморозить руки, ноги и лицо, и хотя мы все еще продолжаем говорить о благополучном исходе, но не думаю, чтобы кто-нибудь из нас верил в душе в возможность такого исхода!.. Мы мерзнем уже на ходу и все время отогреваемся только за едой».
В довершение несчастья метель не прекращалась. Идти было необычайно трудно. Скотт отморозил себе пальцы на правой ноге.
«Достаточно самой малейшей оплошности, чтобы погубить ногу, — говорит он. — Я ее отморозил и даже не заметил. Боуэрс и Уильсон все еще рассчитывают выбраться или только делают вид, — уж право не знаю! Ноги у нас плохи у всех, но нет возможности надеяться на улучшение, пока нет у нас горячей пищи. Пищи у нас остается на два дня, а топлива еле-еле хватит на один день. Погода же не дает нам пощады…».
Это было написано в понедельник 19 марта, за завтраком. Вечером в этот день Скотт и его товарищи кое-как доплелись и остановились в одиннадцати милях от склада. Но во вторник уже нельзя было двинуться из-за свирепой метели. Они весь день пролежали в палатке. Уильсон и Боуэрс решили на другой день пойти в склад за топливом, оставив больного Скотта в палатке. Это была последняя надежда, но ей не суждено было сбыться. Метель не унималась, и выйти было невозможно. Топливо у них уже все вышло, а пищи оставалось лишь на день или два.
В четверг 29 марта Скотт сделал в своем дневнике последнюю запись:
«Непрерывная буря свирепствовала с 21 числа. Каждый день мы готовы были идти. До склада всего только одиннадцать миль, но нет возможности выйти из палатки, так бушует метель! Снег несет и крутит во все стороны. Не думаю, чтобы мы могли еще на что-нибудь надеяться… Мы выдержим до конца, но конец недалеко…
Жаль, но я не думаю, чтобы я был в состоянии писать еще.
Р. Скотт ».
Последняя приписка была следующая:
«Умоляю, не оставьте наших близких!»
В то время, как Скотт и его товарищи умирали в палатке, их ждала у однотонного лагеря вспомогательная экспедиция, посланная им навстречу, согласно уговору. Но метель, свирепствовавшая четыре дня, задержала ее в пути. Экспедиция состояла из двух человек с собаками. Прождав два лишних дня в лагере, экспедиция вернулась обратно, рассчитывая, что Скотт должен непременно придти в лагерь. Идти ему навстречу было рискованно, так как можно было с ним разминуться. Съестных припасов же у экспедиции оставалось лишь столько, сколько могло хватить на возвращение домой, поэтому дальше ждать она не решилась, и как только буря утихла, люди двинулись домой. Вследствие такого рокового стечения обстоятельств Скотт и его товарищи погибли, между тем как помощь была так близка!..
Осень с ее бурными непогодами и морозами не допустила снаряжения другой экспедиции на поиски пропавших путешественников. Волей-неволей пришлось дожидаться весны. И тогда только раскрылась эта ужасная трагедия южного полюса!..
Южный полюс, как и северный, также потребовал жертв, прежде чем сдаться человеку, победоносно ступившему на него ногой. Героическая смерть Скотта доказывает лишний раз, с каким трудом достигается человеком такая победа.
По окончании зимы, т. е. спустя восемь месяцев после этого, на поиски Скотта и его товарищей отправился третий отряд, который нашел палатку и в ней трех замерзших людей: капитана Скотта, Уильсона и Боуэрса. Тел Отса и Эванса не нашли. Отс, вероятно, отошел от палатки, может быть, на несколько километров и тогда упал обессиленный, и замерз. Тела же Скотта и его двух товарищей были оставлены на том месте, где их нашли. Палатку засыпали снегом и превратили ее таким образом в большой могильный холм. Наверху же поставили крест с краткой надписью.
Скот был серьезный ученый и полярный исследователь, и в научных кругах Англии пользовался большим уважением. Его последняя экспедиция, несмотря на все неблагоприятные обстоятельства, все-таки сделала очень много важных научных наблюдений. Но самые богатые научные результаты были доставлены его прежней экспедицией в южно-полярную область в 1901–1904 году, и эта экспедиция, материалы и документы, которые собраны в нескольких томах, несомненно составляет одно из важнейших событий в истории исследования шестой части света.
За год до выезда экспедиций Скотта и Амундсена к Южному полюсу, т. е. в 1910 г., отправилась в Антарктику японская экспедиция под начальством лейтенанта Ширафе. Япония, не желавшая в этом отношении отставать от Америки и Европы, снарядила специальный корабль для плавания по южно-полярному морю. Этот корабль назывался «Кайнан-Мару».
Главной целью экспедиции было достижение Южного полюса и лейтенант Ширафе имел намерение опередить других исследователей.
Однако, эту экспедицию постигла неудача. Японский корабль застрял во льдах у берегов земли Виктории, под 70° южной широты. Идти дальше корабль не мог и, прождав несколько времени, вернулся обратно в Австралию для исправления полученных повреждений. Между тем, наступила южно-полярная зима, и надо было ждать лета, чтобы снова отправиться в путь, в область Антарктики. Но в это время пришло известие об открытии Южного полюса Амундсеном, и для разочарованных японцев потеряло смысл путешествие к Южному полюсу; поэтому экспедиция и вернулась обратно.
Одновременно со Скоттом и Амундсеном в южнополярную область отправилась германская экспедиция на китобойном судне «Дейчланд» (Германия). Предыдущие южно-полярные экспедиции выяснили, что море Ведделя, так же как и море Росса, глубоко врезывается в Антарктический материк, но только с противоположной стороны. В виду этого явилось предположение, что маленькая западная Антарктика может быть отделяется от восточной Антарктики каким-нибудь узким проливом. Но этот вопрос можно было решить только путем пересечения всего Антарктического материка, при чем можно было бы пройти и через полюс. Конечно, такая цель была достаточно заманчивой для отважных полярных исследователей, и она-то вызвала организацию немецкой экспедиции в 1911/1912 году, во главе которой встал известный путешественник, исследователь Тибета, Вильгельм Фильхнер.
Однако, участники экспедиции не были достаточно опытны в технике полярных путешествий; поэтому летом 1910 года была предпринята ими подготовительная экскурсия на Шпицберген. 16 же декабря 1911 года Фильхнер уже прибыл на своем корабле в море Ведделя, которое он собирался исследовать. Но тут кораблю надо было пробиваться через полосу пловучего льда в 1.200 морских миль шириной, чтобы достигнуть той части моря Ведделя, где его глубина внезапно уменьшается, что указывает на соседство суши. В конце января 1912 года появился первый материковый лед и показалось новое побережье, являющееся продолжением земли Котса к юго-западу и названной «Землей принца-регента Луитпольда». Земля эта, за исключением отдельных темных пятен, была совершенно покрыта льдом, слегка повышаясь к югу и расстилаясь бесконечной белой равниной. Продолжая свое плавание вдоль материкового льда, представлявшего отвесную ледяную стену, путешественники увидели примыкавшее к ней на западной стороне гигантское ледяное поле, напоминавшее ледяной барьер Росса. Попытка высадиться на берег под 77° южной широты не удалась и чуть не кончилась катастрофой. Ледяное поле внезапно отделилось от ледяной стены, и уплыло в море вместе с ней и вчерне построенное здание для наблюдательной станции. Все же остальное удалась спасти. Спаслись также и люди.
Морозы начались рано, и появился пловучий лед, поэтому Фильхнер отказался от высадки на берег и исследования материка, хотя некоторые из участников экспедиции и предлагали провести зиму на суше. Но Фильхнер на это не решился в виду недостатка угля, съестных припасов и невозможности построить поздней осенью прочное жилище, потому что приходилось слишком торопиться вследствие опасности, грозящей кораблю.
Волей-неволей пришлось обратиться вспять, к Южной Георгии, но тут экспедицию опять постигла неудача: корабль был окружен пловучим льдом и с ним носился по морю, преимущественно к востоку и северу. В этом ледяном плену экспедиция пробыла около девяти месяцев. К несчастью, в это время умер командир парохода, опытный в полярных путешествиях капитан Вазель, участвовавший уже в южно-полярных экспедициях, а затем между отдельными членами произошли раздоры, что мешало успешной работе. Наконец, уже летом 1912 года, корабль, освободившийся из плена, прибыл в Южную Георгию, и оттуда направился в Буэнос-Айрес. Фильхнер объявил путешествие оконченным, но он имел в виду организовать вторую экспедицию в море Ведделя, уже с новыми спутниками, однако ему не удалось собрать необходимые средства для этого нового путешествия. Корабль был продан австрийской антарктической экспедиции, а Фильхнер собирался примкнуть к новой экспедиции, проектируемой Амундсеном, в северную полярную область. Война помешала Фильхнеру выполнить это намерение.
Экспедицию Фильхнера следует считать неудавшейся, хотя все-таки ею сделаны некоторые географические открытия и установлено, что южную границу моря Ведделя образует суша и ледяной барьер. По мнению Фильхнера, лучшим местом для доступа на Антарктический материк является все же море Росса, так как в море Ведделя условия высадки чрезвычайно неблагоприятны.
Кроме этих экспедиций, в южно-полярную область отправилась в 1911 году, в декабре, австралийская антарктическая экспедиция под начальством Дугласа Маусона, одного из участников экспедиции Шекльтона в 1908 году. В этой же экспедиции участвовал и другой спутник Шекльтона, Франк Уайльд. Экспедиция, состоявшая из 17 человек, отправилась на китобойном судне «Аврора» и, достигнув острова Маххари, устроила там станцию беспроволочного телеграфа и оттуда отправилась далее на юг. Вскоре судно попало в пловучий лед, но все же ему удалось из него выбраться и пробраться вперед. Вдали, на юге, путешественники увидали берег, но когда корабль подошел к этой обледеневшей земле, то началась сильная буря, и судно подвергалось страшной опасности. После долгих поисков, наконец, была найдена бухта среди ледяных берегов, и Маусон ввел туда свой корабль. Не теряя ни минуты времени, начали готовиться к высадке и выгружать припасы, так как южно-полярное лето приходило к концу, и надо было торопиться. Через несколько дней корабль ушел к земле Вильгельма II, где высадилась вторая партия экспедиции, под начальством Уайльда, и устроила там свой зимний лагерь. Обе части экспедиции были разделены расстоянием в 2.200 километров и самостоятельно занимались научными работами.
Маусон, вместе с лейтенантом Ниннисом и швейцарцем доктором Мерцом, отправился вдоль берега по неисследованной еще земле короля Георга V и удалился более чем на 500 километров от места зимовки. Перед ними расстилалось белоснежное ровное пространство, освещенное солнцем, сияющим на совершенно безоблачном небе.
Перед нами расстилалось белоснежное пространство.
Погода была великолепная, и путешественники бодро шли один за другим. Впереди шел доктор Мерц на лыжах и без груза; он должен был исследовать дорогу. За ним шел Маусон, на расстоянии 400 метров, и с ним были сани, запряженные собаками. Позади, с санями, тоже запряженными собаками, шел лейтенант Ниннис. У него на санях находились самые важные для путешественников предметы.
Обыкновенно наибольшей опасности провалиться в какую-нибудь трещину подвергаются идущие впереди, и если первый прошел благополучно, то больше вероятия, что пройдет также благополучно и тот, кто следует за ним. Но случилось как раз обратное. Мерц прошел по снежному покрову, прикрывавшему трещину, не заметив ее. Маусон с санями тоже миновал благополучно опасное место, но все же крикнул Ниннису: «Осторожно! Трещина!» Он заметил, что Ниннис повернул собак несколько в сторону, но что произошло после этого, он не видел. Когда же он обернулся через минуту, то на равнине никого уже не было: Ниннис и сани и все собаки исчезли бесследно! Снова расстилалась кругом одна лишь гладкая белоснежная равнина…
Маусон остановил своих собак и побежал назад. Тогда он увидал зияющую снежную пропасть. Он осторожно подполз к ее краю и стал звать товарища, но в ответ не раздавалось ни звука. Вскоре прибежал Мерц, и они вдвоем стали звать Нинниса и звали его в течение целых девяти часов. Но везде царило безмолвие, и ни единого стона не слышалось из снежной бездны. Очевидно, Ниннис был сразу погребен под снегом.
Но и положение уцелевших Маусона и Мерца было тоже очень критическое. Вместе с провалившимися санями погибла почти вся провизия, спальные мешки и много других вещей, а до зимнего лагеря надо было идти около 500 километров. Провизии у них могло хватить лишь на десять дней, и кроме того, с ними были истощенные собаки. Конечно, путешественники тотчас же повернули обратно и шли напрягая последние силы, питаясь сначала умиравшими собаками, а когда они были съедены, то маленькими кусочками пеммикана и небольшим сухарем.
Мерц окончательно ослабел к наступлению 1913 гора, и Маусон, несмотря на его протесты, положил его на сани и тащил день и ночь. Но 6 января Мерц впал в беспамятство и ночью скончался. Маусон остался один среди ледяной пустыни. Он с трудом передвигал ноги и несколько раз проваливался в трещины, из которых ему удавалось выкарабкаться с нечеловеческими усилиями. Только через двадцать один день ему удалось, наконец, добраться до склада с провизией. Это было его спасением. Тут он мог подкрепить свои силы и немного отдохнуть, и тогда был в состоянии продолжать дальнейший путь. Через неделю он, наконец, увидал океан и вдали черную дымящуюся точку. Это был корабль «Аврора», постепенно исчезавший за горизонтом. Капитан «Авроры» не стал дожидаться возвращения Маусона, опасаясь, что корабль может замерзнуть во льдах, так как лето приближалось к концу. Долго смотрел Маусон вслед удаляющемуся кораблю. Не увозил ли он его товарищей?..
К счастью, достигнув места зимовки, он встретил там семерых участников экспедиции, оставшихся на вторую зиму, чтобы ждать его возвращения вместе со спутниками.
Зима прошла благополучно, и в начале 1914 г. корабль «Аврора» снова остановился у этих берегов, и путешественники вернулись в Австралию.
Полюсы открыты. Заветная цель многих полярных путешественников, которой они добивались ценой стольких неимоверных усилий и бесчисленных жертв в течение многих десятков лет, наконец, достигнута, но интерес к полюсам не ослабел. В нескольких университетах учреждены даже кафедры по изучению полярных областей, так как там могут быть разрешены многие важные вопросы, касающиеся земного магнетизма и др. Исследование полярных стран, так долго и упорно скрывавших свои тайны от человека, продолжается. Победа над полюсами есть одна из важнейших побед человеческого гения над враждебными силами природы и должна будет иметь немаловажное значение для всего мира. Знание явлений земного магнетизма, климата и ветров в полярных областях чрезвычайно важно для тачного предсказания погоды на всем земном шаре.