Измаил Ахун чувствовал сильную слабость. Эта слабость сердила его. Ночами он не спал.
— Мира-Кумы — сковорода для нагрева воды! — в сотый раз повторял он, вставая с кровати и подходя к большой, во всю стену, карте.
Нет, во всех Мира-Кумах не найдется ни одного даже небольшого участка, которым можно было бы пожертвовать для аккумуляторов.
Восемьсот тысяч квадратных километров. Почти треть всей площади пустынь!
Грудь Измаила Ахуна снова начинала вздыматься.
Ему не хотелось больше думать о проекте, но он не в силах был отогнать от себя эту мысль. В проекте сына заключалось что-то огромное, но, как казалось ему, враждебное тому, что поставил он целью своей жизни.
И страшно было то, что это огромное надвигается с правом своей силы. А его идея — водоносные шахты, реки, вытекающие из глубин земной коры, превращение пустынь в тучные пастбища, в поля и плантации, все, что до вчерашнего дня было самым большим, самым великим из всех проблем народного сельского хозяйства страны, все это начинало казаться Ахуну обыкновенным и небольшим в сравнении с гигантской проблемой, которую выдвинул сын.
Днем Измаил Ахун выезжал на строительство. С автострады доносились знакомые звуки движения машин.
По арыкам, белея пеной и искрясь на солнце, бежали ручейки. Шли люди, бодрые, оживленные, как всегда. Как будто ничто не угрожало строительству, которым руководил он.
Город Бекмулатовск жил своей обычной большой жизнью.
Измаил Ахун знал, что сейчас делалось во всех уголках его водного хозяйства. В одном месте заканчивалось рытье большого канала, в другом бурились водоносные скважины большого диаметра, через два-три дня ожидали выход воды. Шла проходка нескольких наклонных шахт. Из каждой шахты пойдет небольшая речка.
Самое крупное строительство было в тридцати километрах от Бекмулатовска. Это была Шестая Комсомольская шахта.
Туда и направился Измаил Ахун. Там заканчивалась проходка последних штреков, монтировалось сложное атомооборудование. Сотни машин рыли, дробили, сверлили и укрепляли подземные пласты.
Из стволов шахты вылетали поезда, груженные породами; они неслись по рельсам и по воздушным путям в пустыню и скрывались далеко за высокими барханами. Оттуда, из-за барханов, мчались поезда с людьми, с машинами, с железом, с цементом, с пластмассой. Все это скрывалось в широкой пасти наклонных и вертикальных стволов.
Строители Шестой Комсомольской уже дошли до глубины пяти тысяч метров и вскрыли мощные глубинные водотоки, существование которых предсказывал Измаил Ахун.
Более ста пропеллерных насосов с сердитым рокотом выбрасывали тысячи кубометров воды, поднимая воду из яруса в ярус в подземные, озера.
По штольням неслись ручьи и речки. Бурливые, шумные воды звенели и искрились голубыми струйками, играя лучами, исходящими от стен и потолков галерей и штолен, покрытых светящейся пластмассой.
«Моя идея — сплошное озеленение пустынь — остается ясной, убедительной, думал Ахун. — Скоро картографы нанесут на карты новую широкую голубую линию первую многоводную реку, вышедшую из глубины пяти тысяч метров. Народ живет этой идеей. А я испугался какой-то беспочвенной юношеской фантазии. Малодушие, старческая слабость, — сердясь на себя, продолжал думать Измаил Ахун. — Пусть-ка он выступит перед моими орлами со своим проектом. Пусть-ка скажет им: прекратите рыть шахты, здесь будут озера — аккумуляторы солнечной энергии…»
Приехав в управление водхоза, Измаил Ахун прошел в свой кабинет. Петриченко кратко доложил ему донесения начальников строительных участков.
— Из скважины №… пошла вода. Дебет 100 кубометров в час. Строительство канала… закончено. Можно включить в мелиоративную сеть… Дождевые станции селекционного хозяйства сохранили все посевы. Скважины, питающие эти станции, работают без перебоев.
Измаил Ахун выпрямился. Слабости, утомления как не бывало. Его тучная фигура снова стала легкой, подвижной, и Петриченко с удивлением услышал в ответ на свой доклад слова непонятно к кому обращенной угрозы:
— Мы еще померяемся с тобой силами. Посмотрим, кто будет победителем.