— Мы знаем, какое огромное количество солнечной энергии непрерывно захватывает наша планета. Знаем, что энергия, получаемая в течение года, могла бы растопить слой льда, покрывающий весь земной шар толщиной в 36 метров, а тепло, получаемое экваториальным поясом, растопило бы слой в 44,2 метра. Если бы всю эту энергию можно было превратить в механическую работу двигателя, имеющего коэффициент полезного действия всего лишь 10 %, то мы получили бы мощность в 24.1012 или 24 миллиарда лошадиных сил.
Виктор Николаевич бросил быстрый взгляд на Петриченко, Лурье и Сабирова, внимательно слушавших его, и продолжал:
— Как видите, количество солнечной энергии, получаемое нашей планетой, очень велико. Но велики и потери этой энергии. Сорок процентов ее теряется вследствие излучения. Сорок процентов, которые могли бы растопить не только все льды на Северном и Южном полюсе, но слой льда толщиной в пятнадцать метров, если бы он покрывал весь земной шар.
Но вся эта огромная энергия уносится в межпланетное пространство.
Особенно велики потери от лучеиспускания энергии в пустынях, где господствует резко континентальный климат, где днем температура воздуха достигает 40°, а ночью замерзает вода.
Задержав хотя бы десять процентов тепла, теряемого нашими пустынями, и перенеся это тепло на север, мы растопили бы полярные льды на площади четырех миллионов квадратных километров. Энергии, удержанной нами, хватило бы превратить все Заполярье в богатейший край с теплым климатом.
Я выдвигаю проблему — удержать часть инсоляции, излучаемой пустынями в мировое пространство, и использовать ее для нужд народного хозяйства.
Имеем ли мы возможность выполнить это?
Да, имеем. Для удержания инсоляции мы должны создать в районе пустынь большие аккумуляторы солнечной энергии. Это будет целая система озер, соединенных между собой широкими каналами. Общее водное зеркало всех озер и каналов по проекту должно быть приблизительно 800 тысяч квадратных километров. Солнечной инсоляции, поглощаемой этими аккумуляторами, хватит, чтобы переделать климат севера.
Для осуществления проекта мы должны решить задачу переброски тепла с юга на север.
Возможно ли это?
Да, возможно. Ни одна страна в мире не имеет в этом отношении таких благоприятных условий, какие имеются у нас.
Вы знаете: самые многоводные реки нашей страны в Европейской части Союза текут с севера на юг, в Сибири в обратном направлении — с юга на север.
Мы спустим к пустыням воды, которые в виде испарений получим с водного зеркала северных морей, освобожденных от ледяной крыши.
По сибирским рекам пойдут на север мощные струи Нового Гольфстрима, унося с собой захваченную аккумуляторами солнечную энергию.
Гольфстриму, вытекающему из Мексиканского залива, огибающему побережье Западной Европы, которую он отепляет, приходится, проделать более десяти тысяч километров, а его Нордкапской ветви до северной Скандинавии и Кольского побережья — двадцать тысяч.
Наш Новый Гольфстрим пройдет только шесть тысяч километров.
— Ты предлагаешь, — сказал Петриченко, нахмурившись, — затопить почти треть пустыни, создать здесь аккумулятор солнечной энергии и затем пустить эту теплую воду на север. Так я тебя понял?
— Совершенно верно, — подтвердил Горнов.
— Какой абсурд! — воскликнул Петриченко, — каждый квадратный километр пустыни, это резерв земельных фондов, нужный тем, кто придет после нас, и мы должны сохранить, а не уничтожать эти фонды! Легко сказать — затопить восемьсот тысяч квадратных километров плодороднейшей земли. Ты предлагаешь взять воду из Арктического моря, предварительно растопив его ледяную крышу. Собрать эту воду в облака, пролить дождями, направить в глубь континента, и, пропустив по Транскаспийскому каналу, передвинуть к Мира-Кумам.
Ты извини меня, Виктор, но ты, мой дорогой, сошел с рельс научного трезвого мышления. Твой проект заключает ряд труднейших и, я сказал бы, неосуществимых проблем. Этот новый Гольфстрим, как ты называешь, ты придумал его для того, главным образом, чтобы отеплить Арктику. Хорошая идея, она давно носится в воздухе. Отепляй! Ты сам говоришь, что первоначальное растопление льдов должно быть осуществлено ядерным горючим, полученным из койперита… Хорошо. Пусть же твой койперит и в дальнейшем отепляет север. Я никак не могу понять, для чего тебе обязательно надо пустыню превращать в море. Ты видел, как успешно мы превращаем ее в цветущий сад. Пройдет несколько лет, ее не будет совсем. Она будет сплошным садом.
Виктор Николаевич предвидел это возражение. То же самое сказал и отец.
— Ты говоришь, — сказал Горнов. — «Пусть твой койперит и отепляет север». Если бы вопрос шел даже только о том, каким путем, какой энергией мы должны отеплять север, то мне думается и в этом случае мы должны были бы подойти к решению этого вопроса с точки зрения экономики. Север потребует больших расходов ядерного горючего, что нам экономически невыгодно. Между тем, лучистая энергия солнца — бесплатный дар. И количество ее огромно. Если мы не удержим ее и не используем, она вновь унесется в мировое пространство.
Имеющиеся у нас материалы для получения ядерной энергии, как бы велики они ни были, понадобятся для других нужд в промышленности и сельском хозяйстве.
Но вопрос ведь ставится не только об отеплении севера. Я выдвигаю проблему власти над климатом. И отепление севера — только одна часть этой проблемы. Мы должны изменить климат всей Средней Азии, превратить его из резко континентального в субтропический, должны раз и навсегда обезвредить раскаленные сухие воздушные массы, скопляющиеся над нашими пустынями, оградить Кубань, Украину, Нижнее Поволжье от засух и суховеев, смягчить климат Сибири, разрешить проблему Каспийского моря, остановить его дальнейшее высыхание, дать странам Средней Азии большие пресноводные озера, в которых они могли бы широко развернуть рыбоводческое хозяйство, не менее продуктивное, чем скотоводство и хлебопашество. Мы должны, наконец, стать действительными хозяевами воздушного океана, научиться управлять его течениями, смирить капризы погоды и климата. Вот в чем главная суть моего проекта. Новый Гольфстрим — только подступ к этой будущей победе человека над природой.
Виктор Николаевич замолчал.
Присев к письменному столу, он закурил трубку. Облака табачного дыма медленно тянулись к раскрытой пасти стоявшего на столе какого-то мифического чудовища и исчезали в ней.
Все молчали. Петриченко, нахмурив брови, по привычке лохматил свою черную шевелюру. Лурье тяжелыми шагами ходил по кабинету. Исатай Сабиров отошел в угол комнаты, где стоял большой глобус, и, отвернувшись от всех, медленно вращал его вокруг оси. Поодаль от них на диване сидели Вера Александровна и маленькая полная старушка — жена Лурье.
— Я жду, — с некоторым раздражением проговорил Горнов. — Что же вы все замолчали?
— А что говорить? — пожав плечами, сказал Петриченко. — Жаль, что ты столько труда положил на фантастический проект. Мы ждали от тебя не этого, а…
— Договаривай, — тихо сказал Горнов.
— Что же договаривать? Я, кажется, высказался достаточно ясно.
Вера Александровна подняла голову и, откинув рукою упавший на лоб локон, укоризненно посмотрела на Петриченко.
— Ты, вероятно, хочешь, чтобы мы оставили свои работы и занялись осуществлением твоего проекта? — с усмешкой добавил он.
Горнов молча продолжал курить.
Исатай порывисто отошел от глобуса. В черных глазах его сверкнули огоньки.
— Нельзя так! — накинулся он на Петриченко. — Нельзя! Вы его друг, и вы его друг, — он повернулся к Лурье. — Я тоже друг. У каждой мысли есть свое время, и если дело назрело, к его началу всегда подоспеют хорошие и сильные люди. — Широкая улыбка, обнажившая два ряда белых зубов, осветила его лицо.
Он подбежал к Горнову и схватил обеими руками его руку.
— Я ваш друг! Веришь? И что угодно моему другу, угодно и мне. Пусть мысли и дела друга будут моими мыслями и моими делами. Понял? Куда ты, туда и я! — прокричал он и бросил вызывающий взгляд на Петриченко.
Лицо Веры Александровны просветлело. Она первый раз видела этого смуглолицего, с черными горячими глазами, стремительного юношу.
— Если падать, так падать с хорошего верблюда, говорили наши деды. Знаете, есть колючая трава шангель. Когда идешь, она цепляется за одежду, рвет ее, царапает тело. Пойдем вместе!
Исатай опять подбежал к Горнову и горячо потряс его руки.
Лурье громко кашлянул. Засунув руки в глубокие карманы просторного пиджака, он подошел к Петриченко с грозно-нахмуренным видом.
— Вы знаете, что планирование водного хозяйства в речных бассейнах, принадлежащих к Каспийскому морю, сталкивается с весьма серьезными затруднениями? Советую вам внимательно отнестись к мыслям моего молодого друга. В них вы найдете разрешение целого ряда проблем. Тут и изобилие воды для машинного орошения засушливого Заволжья и пустынь, и, вообще, уничтожение пустынь, и решение проблемы Каспийского моря, и улучшение климата. Климата всей нашей страны!
Лурье высоко вскинул вверх обе руки.
Жена Лурье, наклонясь к Вере Александровне, сказала полушепотом:
— Так каждый раз: орошение и климат, климат и орошение. Никак не может примирить эти две задачи. И все волнуется, а в его ли годы волноваться…
— Осадков недостаточно не только в пустынях, — с прежним жаром продолжал Лурье. — Сельское хозяйство на Украине, в Заволжье предъявляет все большие и большие требования на воду, а где она? Волга взяла из всех бассейнов северных рек, а также из бассейна Дона все, что было возможно. А вы знаете, что такое проблема Каспия. За год в Каспийское море притекает всего 330 кубических километров воды. Непосредственно над ним выпадает осадков 90, а всего — 420. Столько же испаряется за год с его водного зеркала. При дальнейшем изъятии воды из впадающих в него рек площадь Каспия будет сокращаться. Это изменит климат окружающих местностей, увеличит сухость климата, усилит деятельность суховеев, расширит площади пустынь. А все это потребует еще большего расхода воды на орошение.
Широким охватывающим жестом Лурье обеими руками очертил в воздухе замкнутый круг.
Жена с беспокойством смотрела на него.
— Ты бы сел, дай что-нибудь и им сказать, — мягко проговорила она.
Лурье покорно сел на стул, хмуря седые брови над добрыми блестящими глазами.
Наступившее молчание прервал Петриченко.
— У каждой мысли есть свое время, и если оно назрело, сказали вы, — медленно заговорил он, повернувшись к Исатаю. — Совершенно верно. Назрело ли дело? Вот вопрос. Осуществим ли этот проект при современной технике? Не спорю, — фантазия очень заманчивая, но все же пока это только фантазия.
— Ты говорил мне это же самое, когда я впервые делился с тобой мыслью о получении искусственного койперита, — сказал Горнов, посмотрев на своего друга прищуренными глазами.
Петриченко смутился.
— Да, я не раз упрекал себя за то, но это совсем иное…
— Прости, я не хотел напоминать тебе, — примиряюще произнес Горнов.
Помолчав, Петриченко сказал:
— Атомная энергия по всей стране вступила в технику, в промышленность, в агрономию. Страна предъявляет на нее огромные требования. Удовлетворить эти требования — вот то, над чем мы, атомэнергетики, должны сейчас работать. Вот куда надо бросать свои знания и энергию койперита, а не пускаться в рискованные, сомнительные по результатам предприятия.
— Э-э! — с презрением воскликнул Исатай Сабиров. — Сомнения и колебания — море, утонешь, пропадешь. Риск — лодка, сядешь — поплывешь. Так говорили наши деды. А народ захочет и бездну перескочит.
Горнов поднялся с места,
— Ты не разубедил меня, Яков, — сказал он с внешним спокойствием. Время покажет, кто из нас был прав. Но я прошу тебя, прежде чем окончательно изрекать свое мнение, детально познакомиться с моим проектом, со всеми расчетами и доказательствами. Может быть, цифры больше убедят тебя, чем мои слова. Ты ближайший заместитель моего отца, ты руководитель Миракумского водного хозяйства — мне очень важно твое отношение и твоя помощь. Посмотри вот это на досуге — без предубеждения, объективно и спокойно, как подобает ученому. Очень тебя прошу.
Горнов подал Петриченко кипу бумаг и чертежей. Петриченко молча взял их и простился. Было заметно по его виду, что просмотр проекта не изменит его отношения.