До утра Виктор Николаевич сидел за письменным столом, разбираясь в записках и в неопубликованных работах.
Многое из этого уже было использовано, но более того осталось в черновиках, в заметках, в коротких фразах, понятных только ему.
Он хотел привести материалы в такой вид, чтобы тот, кто возьмет руководство строительством после него или будет работать над проблемой задержания и использования солнечного тепла, мог бы воспользоваться его «наследством».
Он работал спокойно и каждый раз, как мысли начинали уходить к тому времени, когда он, мучимый сомнениями, пытался найти решение какой-либо научной или технической проблемы, он заставлял себя не думать о прошлом.
Уже кончилась ночь.
Виктор Николаевич уложил бумаги в ящики стола и последний раз окинул взглядом кабинет, как бы навсегда прощаясь со своим другом.
Ночью прилетел из Москвы профессор Лурье. Он привез с собой два ящика, в которых, по его словам, были какие-то, изумительные «умные» астрономические приборы.
При выгрузке он не доверял никому и, мешая всем, шагал на своих согнутых ногах, придерживая концами пальцев угол ящика.
Когда «умные» приборы внесли в дом, он, не снимая своей рыжей мохнатой куртки, долго ходил вокруг и любовно гладил массивные ящики.
— Я их отвезу потом сам в Бекмулатовск, — говорил он.
В сером здании всю ночь шла работа.
Микропушки первой конструкции, миролюбивые и безвредные на вид, переходили из рук в руки.
Рейкин и Симонг, не выражая ни удивления, ни восторга, спокойно изучали аппарат, с которым раньше не приходилось работать. Зарядив их пустыми кассетами, они следили по секундомеру, с какой быстротой удавалось им оправиться с той или другой операцией. Повторяли по десять раз каждое движение, добиваясь четкости и быстроты в обращении.
Они знали, что те микропушки, с которыми они работали до сих пор, расходуют кассеты койперита за восемьдесят часов, а эти выбрасывают весь койперит в течение всего лишь десяти минут. За эти десять минут выделится тепловая энергия, которая могла бы передвинуть большое океанское судно на тридцать тысяч километров.
Они знали также, что продолжительность жизни койперита — всего двенадцать секунд. Едва упадут на него фотоны или какие-либо другие лучи электромагнитного спектра, так через двенадцать секунд вещество превратится в энергию. И ассистентов занимал теперь вопрос, как успеть в эти двенадцать секунд впрыгнуть в самолеты и унестись в зону полной безопасности. И вообще, возможно ли это?
Исатай говорил больше всех. Он был сильно возбужден.
— Завтра растопим льды, завтра сотни амфибий понесутся спасать наших товарищей! — радостно говорил он, осматривая незнакомые ему микропушки.
Он быстро освоил их механизм. Ловко, скорее всех, вкладывал кассеты, раскрывал их, повертывал рычаги и, опустив аппарат на пол, отбегал в сторону, как будто микропушка и действительно начала выбрасывать койперит.
Освоив аппарат, он вдруг впал в мрачную задумчивость. Молча стоял он, как бы соображая, что же он должен делать.
В лабораторию пришел Виктор Николаевич, как всегда спокойный и неторопливый.
— Отлично, — с удовлетворением проговорил он, проверив каждого, как он справляется с микропушкой. — До вылета имеем один час. Отбирайте заряженные кассеты, укладывайте их в ящики по одной. Для уравновешивания самолета распределим их по всей машине.
И он дал каждому указание, куда поместить свой ящик с койперитом и микропушку.
Начали приготовляться к погрузке.
— Ты опять возбужден, — с упреком сказал он Исатаю, увидев, что тот растерянно заметался по комнате. — Ну, как ты будешь работать? Возьми себя в руки.
Исатай побледнел. Откинув кассету, которую держал в руках, он порывисто подошел к Горнову.
— Я бы просил оставить меня здесь, — сказал он, не глядя на друга.
В комнате наступила тишина.
— Я… я… — начал говорить Исатай и замолчал.
— Об этом надо было говорить раньше, — сухо сказал Виктор Николаевич. — У нас нет времени подготовить кого-нибудь для замены… — Стыдись! — гневно, уже как строгий командир, добавил он.
— Я не смерти боюсь, — тихо проговорил Исатай я отвернулся.