Дни шли за днями столь однообразные въ этомъ пустомъ домѣ, что Анюта, исполняя свои ежедневныя обязанности, какъ-то притихла и заключилась въ себѣ самой. Ни одного дитяти своихъ лѣтъ она не видала, развѣ на улицахъ и на бульварѣ. Однажды въ Александровскомъ саду она увидѣла, какъ толпа дѣтей собравшись играла въ мячъ, но методическая миссъ Джемсъ, строго исполняя приказанія Варвары Петровны, не позволила ей даже остановиться и посмотрѣть на игру незнакомыхъ дѣтей. Громкій смѣхъ играющихъ болѣзненно звучалъ въ сердцѣ Анюты, воскрешалъ воспоминаніе о прошедшихъ счастливыхъ дняхъ жизни у папочки и вливалъ въ душу ея жгучую печаль объ этомъ потерянномъ счастіи. Одиночество томило ее. Въ запущенномъ саду тетокъ ей позволено было играть въ мячъ и въ кегли, но играть одной было несносно. Однажды она взяла въ садъ книгу, но миссъ Джемсъ замѣтила, что ей надо для здоровья бѣгать и отняла у ней книгу.
— Для чтенія вамъ назначенъ часъ, сказала она.
— Часъ! часъ! твердила Анюта про себя, — терпѣть не могу часовъ.
И однако она должна была волей-неволей соблюдать ихъ.
Однажды въ сумерки на нее нашло неодолимое желаніе написать письмо къ своимъ; она уже черезъ Варвару Петровну получила два письма отъ папочки и отвѣчала ему, но по приказанію Варвары Петровны должна была приносить ей свои письма для прочтенія.
"Милый папочка", начиналось первое письмо ея къ нему.
Варвара Петровна прочитавъ эти слова отдала письмо назадъ.
— Я не пошлю его, сказала она. — Напиши другое. Я ужь сказала тебѣ, что ты дядю должна звать дядей.
— Но какъ же назову я его дядей, сказала Анюта, сдерживая свой гнѣвъ, — онъ подумаетъ, что я его разлюбила.
— Напиши, что я приказала тебѣ.
Но Анютѣ показалось, что въ этомъ заключалось что-то обидное для папочки, и она послѣ многихъ размышленій написала письмо, которое начиналось: всѣ вы мои милые и дорогіе. Варвара Петровна была недовольна, но не сказала ни слова и послала письмо. Анюта, зная, что ея письма проходятъ чрезъ чужія руки, писала осторожно, не раскрывая своего сердца, и ей вдругъ захотѣлось написать все по душѣ, и она улучивъ время, когда Англичанка сидѣла у другаго стола, написала длинное письмо, въ которомъ звала папочку — папочкой, а маменьку — маменькой, увѣдомляла, что при ней находится не отлучно противная Англичанка, что она ее ненавидитъ, что ея тетка Варвара Петровна такая же противная, что и ее она очень не любитъ, а другія двѣ тетки, добрыя, и одна милая. Она заканчивала письмо признаніемъ, что жить ей и тяжко и тошно и подписывалась ваша несчастная Анюта.
Но какъ послать письмо, думала Анюта. Опустить въ ящикъ когда я гуляю? Совсѣмъ нельзя: Англичанка увидитъ, непремѣнно увидитъ! У нея рысьи глаза! У! противная! Развѣ попросить Ѳеню, она можетъ бросить въ ящикъ. Да, попрошу. Вотъ Ѳеня, какая счастливая, идетъ куда хочетъ, и къ обѣднѣ, и въ праздникъ въ гости. У нея есть подруги — даже недавно она и въ театрѣ была. А я? Я невольница. Сижу въ заперти, на цѣпи! Право такъ. Я помню Митя мнѣ читалъ стихи, а мы съ Ваней ихъ выучили наизустъ. Прекрасные стихи, не думала я тогда, что они ко мнѣ подойдутъ.
Отворите мнѣ темницу,
Дайте мнѣ сіянье дня,
Черноокую дѣвицу,
Черногриваго коня!
Черноокая дѣвица! Это моя милая Агаша, а черногривый конь… Ахъ! это тотъ Мышенокъ, котораго я хотѣла купить для крохотельной колясочки… Вотъ и Мышенокъ! Вотъ и всѣ мои затѣи. И зачѣмъ это я княжна Дубровина и какъ была я глупа, когда завидовала богатымъ. Вотъ и богата! Живу въ большомъ домѣ, все золотая мебель, огромныя лошади въ огромной каретѣ, но что мнѣ изъ этого? Въ каретѣ возятъ меня въ воскресенье къ обѣднѣ, въ домѣ тоска! Господи какъ я скучаю, особенно по праздникамъ. Когда это кончится! И еслибъ я знала хоть одну дѣвочку. Все одна! Все одна!…
Анюта ухитрилась встрѣтить Ѳеню съ глазу на глазъ, что было довольно трудно, потому что Анюту ни на одну минуту не оставляли одну. Она сидѣла или съ миссъ Джемсъ или съ Катериной Андреевной, которая одѣвала и раздѣвала ее и укладывала спать. Однажды ей удалось пробѣгая корридоръ встрѣтить Ѳеню. Она сунула ей письмо въ руку и прошептала. Пожалуста! Пожалуста! Опусти въ ящикъ, это къ моему папочкѣ.
Черезъ два часа Анюту позвали къ Варварѣ Петровнѣ. Когда ее невзначай звали къ ней, она всегда тревожилась и силилась успокоить себя, разсуждая сама съ собою и говоря себѣ фразы въ родѣ слѣдующихъ: «что она можетъ мнѣ сдѣлать? Побранитъ. Бѣда не велика! накажетъ? ну пускай! Зачѣмъ же я боюсь, зачѣмъ бьется мое сердце? Я не хочу ее бояться, я не хочу, чтобы билось мое сердце!» и несмотря на эти разсужденія сердце ея все-таки билось. Такъ и теперь она вошла въ кабинетъ тетки неспокойная, силясь однако не выдавать своей тревоги. Тетка сидѣла въ своемъ кабинетѣ за письменнымъ столомъ. въ своемъ широкомъ креслѣ. Въ рукахъ она держала письмо написанное Анютой.
— Подойди! Это что такое? сказала ей тетка ледянымъ голосомъ.
Анюта вспыхнула и молчала.
— Отвѣчай же мнѣ, что это такое?
Анюта разсердилась.
— Мое письмо, сказала она смѣло и всякая боязнь мгновенно исчезла въ ней.
— Какъ ты осмѣлилась писать письмо безъ моего вѣдома.
— Письмо къ папочкѣ. Я по немъ, по нихъ всѣхъ тоскую.
— Я не запрещаю тебѣ писать имъ, но ты обязана показывать мнѣ свои письма.
Анюта молчала.
Варвара Петровна сломила печать и принялась за чтеніе письма. Гнѣвъ Анюты залилъ все лицо ея пламенемъ.
— Маша мнѣ всегда говорила, произнесла она запальчиво, — что читать чужое письмо нечестно.
Варвара Петровна зорко взглянула на нее.
— Чужое письмо читать даже безчестно, сказала она, но письмо человѣка взрослаго. Письмо ребенка его воспитатели обязаны читать и я эту обязанность исполняю.
Она медленно прочла письмо, а Анюта стояла передъ ней блѣднѣя и краснѣя поперемѣнно. Какая это была ей пытка.
Варвара Петровна дочитавъ письмо спокойно положила его на столъ и сказала:
— Я не пошлю его. Это не справедливое и не хорошее письмо. Ты здѣсь имѣешь все, что только можно доставить ребенку. Англичанка заботливо воспитываетъ тебя, а это дѣло не легкое, при твоемъ необузданномъ нравѣ. Мнѣ тоже не легко управлять тобою и всячески стараться, чтобъ изъ тебя вышла благовоспитанная дѣвица. Если я противна тебѣ теперь, то надо еще знать буду ли противна когда ты выростешь. Меня не трогаетъ твое обо мнѣ мнѣніе теперь, но я не хочу, чтобы ты безъ моего вѣдома писала письма. Развѣ ты сама не понимаешь, что писать письмо тайкомъ низко. Это обманъ.
— Писать къ папочкѣ! Низко! Обманъ! воскликнула Анюта въ негодованіи.
Варвара Петровна опять на нее взглянула и сказала:
— Ты очень хорошо понимаешь, что я называю низостію не письмо къ дядѣ, а твое ослушаніе! Я не намѣрена вдаваться съ тобою въ споры и резонерство. Иди къ себѣ и чтобы въ другой разъ этого не было. Слышишь?
Взволнованная и пристыженная Анюта вышла. Она ожидала, что за выраженіе: противная тетка ее накажутъ и удивилась, что Варвара Петровна отнеслась къ ея о ней мнѣнію такъ холодно и небрежно.
Прошло нѣсколько времени, а изъ К* давно не приходило никакихъ извѣстій. Съ каждымъ днемъ все нетерпѣливѣе, все тревожнѣе ждала Анюта письма. Однажды молоденькая Ѳеня, насмѣшница и хохотушка, которую почти не допускали до княжны, встрѣтила ее въ спальнѣ и показала ей письмо.
— Что это? закричала Анюта, — письмо изъ К*.
— Кажется изъ К* и на ваше имя. Извольте смотрѣть: ея сіятельству, княжнѣ Аннѣ Сергѣевнѣ Дубровиной, кажется ваше имя! сказала Ѳеня смѣясь.
— Давай скорѣе, воскликнула Анюта.
— Нѣтъ ужь позвольте! сказала Ѳеня высоко держа письмо, чтобъ Анюта его не выхватила и убѣжала махая имъ въ воздухѣ и приговаривая: Отдавать вамъ не приказано! Не приказано!
Анюта мгновенно вышла изъ себя.
— Отдай письмо! Отдай! Оно мое! Мое!
И нянька и гувернантка вышли поспѣшно изъ классной и застали Анюту въ припадкѣ яраго гнѣва. Миссъ Джемсъ, узнавъ въ чемъ дѣло, оставила Катерину Андреевну уговаривать Анюту и сошла внизъ къ Варварѣ Петровнѣ. Онѣ имѣли серьезное объясненіе. Миссъ Джемсъ расходилась во многомъ съ Варварой Петровной. Она находила, что Анюта имѣла право писать къ дядѣ, что хотѣла, что дядя замѣнилъ ей отца. Варвара Петровна желала вырвать изъ сердца племянницы любовь, тѣсно связывавшую ее съ провинціальными родными, незнатнаго рода, не имѣющими положенія въ томъ кругу, гдѣ Анюта должна была провести жизнь свою. И теперь миссъ Джемсъ горячо протестовала противъ распоряженія, по которому Анютѣ не отдаютъ писемъ ея изъ дому, отъ семьи. Но Варвара Петровна была упорна и задавшись чѣмъ-нибудь преслѣдовала цѣль неуклонно. Она положила конецъ представленіямъ гувернантки и сказала рѣшительно:
— Я такъ хочу.
— Дѣвочка, возразила миссъ Джемсъ, — вотъ уже болѣе недѣли безпокойна. Она очевидно ждала письма съ нетерпѣніемъ, а теперь ей не отдаютъ его. Это жестоко.
— Вотъ письмо, отдайте, сказала Варвара Петровна. — я не имѣла намѣренія скрыть его, я только хочу, чтобы всѣ письма къ ней проходили черезъ мои руки.
Но я сдѣлаю сгрогій выговоръ горничной; я не допущу, чтобы смѣялись и оскорбляли чувство моей питомицы такими глупыми выходками, сказала горячо миссъ Джемсъ.
— Въ другой разъ швейцаръ будетъ приносить прямо ко мнѣ всѣ письма, сказала Варвара Петровна.
Анюта получила письмо свое изъ рукъ миссъ Джемсъ. То было короткое, самое обыкновенное письмо, но Анюта читала и перечитывала его, цѣлую недѣлю носила въ своемъ карманѣ днемъ и клала его подъ свою подушку ночью. Наконецъ она завернула его въ бумажку съ золотыми краями и рѣзными какъ кружево бордюрами, которую ей подарила Лидія, и положила его въ свою шкатулку. Эту шкатулку подарила ей маменька при прощаніи: въ ней лежали всѣ ея драгоцѣнности: камешекъ съ рѣки Оки, вѣтка изъ сада папочки, перо любимой курицы, два гривенника въ хорошенькомъ кошелькѣ, работы Маши, и, наконецъ, послѣдній подарокъ папочки къ Пасхѣ, золотое яичко изъ фарфора. Все это хранила Анюта бережно, и ключъ отъ шкатулки берегла въ столѣ своемъ, не позволяя никому отпирать ее и даже заглядывать въ нее. Она отпирала ее въ тѣ минуты когда особенно грустила и думала о своихъ. Такъ она всегда и называла ихъ, болтая съ Александрой Петровной. Однажды она замѣтила Анютѣ:
— Развѣ мы не твои?
— Не такія какъ они. Вы пришли позднѣе. Конечно я васъ люблю, тетя Саша, но не такъ, не такъ какъ моихъ, воскликнула Анюта въ такомъ порывѣ чувства, что опечалила добрую тетку.
Прошла долгая осень. Настала зима, и Москва наполнилась возвратившимися изъ деревень семьями; но это не измѣнило жизни Анюты. Попрежнему жили и Богуславовы тихо и уединенно. Единственное развлеченіе Анюты состояло въ томъ, чтобы по воскресеньямъ ѣздить безъ няньки и гувернантки въ приходскую церковь къ обѣднѣ, за которой пѣлъ стройный хоръ пѣвчихъ. Анюта была очень богомольна и всегда горячо молилась Богу, что приводило въ восторгъ Лидію. Послѣ обѣдни Лидія спрашивала у Анюты:
— Не заѣхать ли намъ на Кузнецкій Мостъ, мы возьмемъ кренделей и сухарей для сестрицы и конфетъ у Трамблэ. Какъ ты думаешь? прибавила она лукаво.
— Ахъ! тетя, пожалуста. Мы выйдемъ и выберемъ сами.
— Конечно сами, говорила Лидія съ удовольствіемъ, и онѣ останавливались у кондитерской и закупали что имъ больше нравилось. Лидія зачастую покупала бомбоньерки и бездѣлушки, которыя нравились Анютѣ, и дарила ей ихъ. Обѣ довольныя, обѣ веселыя возвращались онѣ домой и прямо шли къ сестрицѣ, предъ которою Лидія вынимала свои закупки. Этимъ заканчивались всѣ развлеченія Анюты, она давно перестала мечтать о театрѣ и о другихъ удовольствіяхъ, которыя когда-то мерещились ей.
Однажды послѣ обѣда зашелъ разговоръ между сестрами о танцахъ и о томъ, что Анютѣ пора учиться танцовать.
— Я возьму учительницу танцованія, сказала Варвара Петровна, — а когда она выучится и ее не стыдно будетъ показать въ люди, то устроюсь съ кѣмъ-нибудь изъ знакомыхъ и буду посылать Анюту на танцовальные классы съ миссъ Джемсъ.
— Со мною, сказала Лидія умоляющимъ голосомъ.
— Пожалуй съ тобою, но и съ миссъ Джемсъ, а то наша бѣдовая дѣвочка того натворитъ, что не оберешься сраму.
— Я желаю, сказала Александра Петровна, — чтобы танцовальные вечера были у насъ въ домѣ.
— Это утомитъ тебя, воскликнула съ испугомъ Варвара Петровна.
— Нисколько, а только развлечетъ. Дѣти должны ложиться рано, какъ и я. Пусть собираются въ семь часовъ, а разъѣзжаются въ девять.
— Но волненія пріема, а потомъ, чего сохрани Боже, безсонныя ночи, возразила Варвара Петровна.
— Я не могу сидѣть весь мой вѣкъ подъ стекляннымъ колпакомъ, сказала Александра Петровна. — Я хочу имѣть у себя танцовальные классы. Не противься мнѣ, не раздражай меня.
Лидія, покраснѣвшая отъ волненія и надежды, не смѣла сказать своего слова, но ждала рѣшенія съ нетерпѣніемъ. Анюта не понимала, что такое танцовальные классы и отнеслась равнодушно къ этому разговору.
Иногда, хотя и рѣдко, Анюта видала изъ окна своей классной, что на ихъ большой дворъ въѣзжаютъ кареты и ей смертельно хотѣлось сойти внизъ и поглядѣть на гостей, но сдѣлать этого было нельзя. Анюта вздыхала и вспоминала о К*, о сестрахъ и братьяхъ, о Машѣ и о томъ какъ она негодовала на нее за то, что она не позволяла ей кататься съ братьями въ лодкѣ и ходить съ ними въ сосѣднюю лавочку за шепталой и черносливомъ.
А теперь? Теперь и съ лѣстницы сойти нельзя безъ миссъ Джемсъ и безъ приказанія. Противный домъ! думала Анюта.
Однажды ее позвали внизъ. Тамъ сидѣла старая, престарая дама вдова министра пріѣхавшая одна въ четверомѣстной каретѣ. Анюта хотѣла уже летѣть въ гостиную на крыльяхъ зефира, какъ выражалась о ней тетка Лидія, а попросту говоря, сломя голову, когда Англичанка остановила ее.
— Куда? спросила она.
— Развѣ вы не слыхали, за мной присылала тетушка.
— Не за вами, а за мной, съ приказаніемъ привести васъ. Мы пойдемъ, но сперва васъ надо оправить. Катерина Андреевна, прошу васъ, займитесь Анютой.
Катерина Андреевна тотчасъ заставила Анюту умыть руки, тщательно пригладила ея волосы и хотѣла надѣть другое платье, но миссъ Джемсъ сказала:
— Не нужно. Она одѣта прилично и этого достаточно, и приказала Анютѣ идти внизъ, не спѣшить, и сама пошла за нею.
Войдя въ гостиную Анюта увидѣла восьмидесяти-лѣтнюю старуху, съ рѣзкими чертами лица, съ двумя сѣдыми большими буклями подъ черною шляпой, высокую, вида величаваго, съ умными большими сѣрыми глазами. Она сидѣла въ покойномъ креслѣ рядомъ съ больною, а противъ нея на стульяхъ помѣстились и Лидія и Варвара Петровна. Старуха говорила сильнымъ громкимъ голосомъ, по-французски.
— А! вотъ она, ваша питомица, сказала она увидя входящую Анюту. — Подойдите, дитя мое.
Она зорко оглядѣла ее и прибавила обращаясь къ Богуславовымъ:
— Не дурна собою. Лицо не дюжинное. А по-французски говорите? спросила она у Анюты.
— Говорю, отвѣчала Анюта по-французски.
— Скоро выучилась, какъ это умудрились вы выучить ее въ такое короткое время, спросила старуха у Богуславовыхъ.
— Я знала по-французски гораздо прежде чѣмъ сюда пріѣхала, сказала Анюта прерывая одну изъ тетокъ, которая только-что хотѣла отвѣчать. Анюта желала дать гостьѣ хорошее понятіе о папочкѣ и Машѣ. Варвара Петровна взглянула на Анюту неодобрительно; Анюта поняла, но желала сдѣлать видъ, что не понимаетъ.
— А гдѣ вы учились? спросила гостья, которая называлась Вѣрой Андреевной Вышеградской.
— Ко мнѣ ходила два раза въ недѣлю учительница — Француженка.
— Вотъ какъ! Стало-быть родные ея совсѣмъ не такъ бѣдны и она не брошеное дитя, какъ о ней разсказываютъ, сказала Вѣра Андреевна обращаясь къ Богуславовымъ.
— Папочка мой совсѣмъ не бѣденъ, воскликнула съ жаромъ обиженная Анюта, — а только не такъ богатъ, какъ здѣсь… И меня никто, никогда не бросалъ.
— А! протянула гостья. Я вижу, что у васъ есть характеръ.
— Анюта, иди на верхъ. сказала Варвара Петровна.
— Нѣтъ! Нѣтъ! воскликнула старушка, — она меня заинтересовала, Ну, скажите мнѣ, обратилась она къ Анютѣ, - вы были очень рады ѣхать въ Москву.
— Совсѣмъ не рада, сказала Анюта рѣшительно и рѣзко. Она была и обижена и сердита, и еще не забыла о письмѣ, которое Ѳеня не хотѣла отдать ей.
— Развѣ вамъ здѣсь не нравится.
Анюта взглянула на тетокъ. Онѣ сидѣли какъ на угольяхъ, особенно Лидія. Александра Петровна глядѣла на Анюту внушительно, но ласково, Варвара Петровна сурово, Лидія испуганно.
— Мнѣ здѣсь все непривычно, и я очень тоскую по моимъ братцамъ и сестрицамъ и особенно по Машѣ и папочкѣ, сказала она сдержанно.
— Кого это она называетъ такъ смѣшно папочкой? И кто это Маша? спросила гостья.
— Она зоветъ такъ своего дядю и жену его. Мы до сихъ поръ не можемъ отучить ее отъ этихъ смѣшныхъ названій, сказала, не скрывая своей досады, Варвара Петровна. — Знаете, привычка вторая натура.
— Да и зачѣмъ отучать, я въ томъ бѣды не вижу, сказала умная старуха. — выростетъ, сама пойметъ и свое положение и новыя отношенія. Все само собою перемѣнится, такъ-то милая дѣвочка.
— Совсѣмъ не такъ, сказала Анюта рѣшительно.
— А какъ же? спросила улыбаясь заинтересованная гостья.
— Выросту, уѣду къ папочкѣ и Машѣ.
— Вотъ какъ! воскликнула гостья смѣясь. Анюта забавляла ее, но за то дѣвицы Богуславовы были смущены, а Варвара Петровна сидѣла прямая какъ струна и лицо ея приняло холодное и гнѣвное выраженіе.
— Маленькая ( la petite ) мнѣ нравится, сказала старуха, — она умна и рѣшительна — изъ нея со временемъ можетъ выйти женщина съ характеромъ… Ну такъ какъ же, уѣдишь, сказала она обращаясь къ Анютѣ и перемѣняя вы на ласковое: ты, — уѣдешь изъ этого большаго дома въ маленькій домикъ, вѣдь онъ маленькій у твоего папочки, не правда ли?
— Очень маленькій, но такой миленькій и съ большимъ, большимъ садомъ, воскликнула Анюта съ удовольствіемъ, потому что старая важная, почтенная гостья не пренебрегала папочкой и сама назвала его такъ. — И еслибы вы только знали, какіе они всѣ милые!
— Право, она прелестна, сказала старушка. — И тебѣ не жаль будетъ этого дома.
Анюта молчала.
— Говори правду. Надо всегда говорить правду, когда спрашиваютъ, сказала внушительно старуха.
— Совсѣмъ не жаль, сказала Анюта, и встрѣтивъ взглядъ Александры Петровны прибавила указывая на нее рукой: а ее жаль!
— Кого ее!
— Больную тетушку.
— Милая дѣвочка! Привезите мнѣ ее. Пріѣзжай ко мнѣ, я тебѣ конфетъ приготовлю. Ты любишь конфеты?
— Нѣтъ не люблю.
— Какъ, и конфетъ не любишь. Что же ты любишь?
— Виноградъ, апельсины.
— Всего будетъ. Привезите мнѣ ее; я люблю такихъ. У ней все по своему и она прямая. Прощай chère petite (милая маленькая), до свиданія.
— Гостья встала; всѣ пошли провожать ее.
— Ахъ Анюта! Ахъ миссъ Джемсъ, воскликнула Александра Петровна съ тревогой, — сестрица разсердилась. Вамъ надо бы учить ее, какъ держать себя.
— Въ такое короткое время, отвѣчала Англичанка, — я не могла еще перевоспитать ее и изъ совсѣмъ дикой дѣвочки создать дѣвочку высшаго круга. Впрочемъ я не могу ей выговаривать за то, что она сказала что думаетъ, когда у ней спрашиваютъ правду.
— Но зачѣмъ она путается въ разговоръ со старшими, когда они къ ней не обращаются, въ особенности со старою почтенною дамой.
— Не дѣвочка, а наказанье, воскликнула Варвара Петровна входя въ комнату. — Слушай, что я скажу тебѣ: не смѣй вмѣшиваться въ разговоръ старшихъ. Осрамила меня.
— Но она понравилась Вѣрѣ Андреевнѣ, сказала Лидія желая отвратить грозу висѣвщую надъ головой Анюты.
— Показала себя, продолжала Варвара Петровна не обращая никакого вниманія на слова Лидіи. — Говоритъ: выросту, уѣду! Какъ это мило и для насъ пріятно. Указываетъ пальцемъ, какъ горничная, и говоритъ ее, вмѣсто того, чтобы сказать: тетушка.
— Она въ другой разъ будетъ осторожнѣе, сказала Александра Петровна мягко.
— Идите на верхъ, выучите ее держать себя прилично, это ваша обязанность, сказала Варвара Петровна, круто обращаясь къ Англичанкѣ.
Долго въ этотъ день преподавала миссъ Джемсъ Анютѣ правила вѣжливости и свѣтскихъ условій, и такъ какъ она говорила съ ней мягко, ибо строгой но честной Англичанкѣ понравилась прямота Анюты, Анюта слушала ее со вниманіемъ и сама желала въ другой разъ не дѣлать промаховъ. Она даже въ первый разъ рѣшилась поговорить съ миссъ Джемсъ откровенно и краснѣя до ушей, спросила:
— Скажите мнѣ за что они обижаютъ моего папочку, за что не могутъ терпѣть его? Что онъ имъ сдѣлалъ?
— Вотъ и опять: они. Это невѣжливо, скажите: тетушки. Тетушки ваши не обижаютъ вашего дядю и я не слыхала, чтобъ они дурно о немъ отзывались, напротивъ того, но онѣ мало съ нимъ знакомы.
— Нѣтъ, онѣ обижаютъ его, говорятъ онъ бѣдный!
— Да развѣ бѣдность порокъ?
— Ужь конечно нѣтъ, но тетушки такъ говорятъ, какъ будто это стыдъ и порокъ.
— Вамъ такъ показалось.
— Нѣтъ, я знаю. Зачѣмъ тетушки запрещаютъ мнѣ называть его папочкой.
— Я хорошо не понимаю этого названія. сказала Англичанка уклоняясь отъ отвѣта.
— Отцомъ, papa, сказала Анюта, поясняя.
— А!… протянула Англичанка.
— А онъ былъ, есть и будетъ мнѣ отцомъ. моимъ милымъ, дорогимъ папочкой, воскликнула Анюта и яркій румянецъ залилъ лицо ея.
— Пусть такъ, и любите его, какъ отца, но вы должны слушаться тетки — она вамъ вмѣсто матери.
— Никогда! сказала Анюта, ужь если кто мнѣ мать, то моя Маша!
— Развѣ вамъ мѣшаютъ любить ихъ? спросила Англичанка.
— Хотѣли бы помѣшать да не могутъ, возразила Анюта. — Не все ли равно для нея, какъ я зову моего папочку.
— Развѣ вы не можете звать его дядей, какъ вамъ приказываютъ, и любить его какъ отца.
— Любовь моя не въ ихъ власти, сказала Анюта запальчиво.
— Садитесь учиться, сказала миссъ Джемсъ, видя, что разговоръ этотъ только больше и больше раздражаетъ Анюту. — Мы потеряли цѣлый часъ. Это непорядокъ.
Анюта развернула книги и думала: противный порядокъ!
— Безъ порядка, продолжала миссъ Джемсъ, будто угадывая ея мысли, — жить нельзя. Безпорядочная женщина не въ состояніи вести своего хозяйства, распорядиться временемъ и состояніемъ. Безъ порядка въ семьѣ не можетъ быть благосостоянія, благоденствія. Не забывайте этого.
Гдѣ мнѣ забыть эту муку, думала Анюта, выросту, уѣду, съ ними жить не буду… и вдругъ ей пришло на мысль, что у Маши порядокъ и что она говорила ей то же самое. Да, но Маша на часы не смотритъ и по минутамъ ничего не дѣлаетъ… однако, день ея распредѣленъ, только на часы не смотритъ. Этой привычки не имѣетъ… А выходитъ все то же. Стало-быть правда, что безъ порядка жить нельзя.
Но урокъ начался и отвлекъ мысли Анюты въ другую сторону.
Дни шли за днями. Анюта много и прилежно училась и не имѣла времени скучать. Скука томитъ праздныхъ. Только не могла она примириться съ уроками рукодѣлія; вязать чулки и шить рубашки, казалось ей до того невыносимымъ, что она нарочно спускала петли или шила какъ попало, но чѣмъ небрежнѣе относилась она къ своей работѣ, тѣмъ дольше заставляли ее шить и вязать. Немалая доля была у Анюты упрямства, а у Англичанки и Нѣмки нашлось еще болѣе настойчивости. Когда она дурно вязала, Нѣмка неумолимо распускала цѣлые ряды и заставляла вязать снова. Въ этомъ случаѣ ни гнѣвъ, ни слезы не помогали, и Анюта поняла, что надо покориться. переломила себя и на повѣрку вышло, что такъ выгоднѣе. Она выучилась вязать очень скоро, и то, что дѣлала въ часъ, стала оканчивать въ полчаса, а окончивъ могла заняться чѣмъ хотѣла. Она любила чтеніе, но книги выбранные Варварой Петровной и которыя она назвала въ день своего пріѣзда глупыми ее не занимали. Однажды миссъ Джемсъ, питавшая великое презрѣніе къ дѣтской французской литературѣ, сказала Анютѣ.
— Учитесь скорѣй по-англійски и по-нѣмецки и я вамъ доставлю множество самыхъ занимательныхъ книгъ. Вы не успѣете перечитать ихъ.
— Ахъ! успѣю, воскликнула Анюта. — Всю комнату завалите книгами и я все перечту.
Въ виду такого удовольствія Анюта стала ревностно учиться по-англійски и по-нѣмецки.
Вскорѣ послѣ посѣщенія Вышеградской. Анюту опять позвали внизъ. Вошедши въ гостиную она увидѣла женщину зрѣлыхъ лѣтъ и съ ней двухъ красивыхъ дѣвочекъ, почти однихъ лѣтъ съ нею.
— Не узнаете меня, сказала ей сидѣвшая на диванѣ дама и дочерей моихъ не узнаете?
— Не мудрено, сказала Варвара Петровна, — столько лѣтъ тому назадъ и Анна была тогда совсѣмъ дитя. Княгиня Бѣлорѣцкая и ея дочери, прибавила она обращаясь къ Анютѣ, — помнишь ли, ты пріѣхала съ ними съ Кавказа.
— Ахъ помню! помню, воскликнула Анюта, подошла къ дѣвочкамъ и онѣ расцѣловались.
— Подите, познакомьтесь опять, сказала княгиня, и дѣвочки отошли въ сторону и между ними завязался разговоръ.
— Помню, помню, вашъ большой домъ, говорила Анюта, — большія картины и бѣлыя статуи. Я ихъ боялась.
— Я и теперь боюсь ихъ въ потемкахъ, когда прохожу по пустой гостиной, сказала меньшая княжна Алина.
— Ну нѣтъ, я теперь бояться не стану, сказала Анюта.
— Увидимъ, возразила Алина, когда вы къ намъ пріѣдете, мы васъ заставимъ въ потемкахъ пройти по всѣмъ комнатамъ, да одну, одну. Когда вы къ намъ пріѣдете?
— Не знаю, когда позволятъ, сказала Анюта, научившаяся уже не располагать собою безъ позволенія.
— Надо поскорѣе. Вы часто ѣздите въ гости?
— Никогда, сказала Анюта. — Мы никого почти не видимъ, никуда кромѣ какъ въ церковь не ѣздимъ и живемъ такъ…
— Скучно, сказала старшая Нина.
— Ужасно скучно, воскликнула Анюта.
— Ну теперь мы попросимъ маму, у насъ множество знакомыхъ, пріятельницъ, она пригласитъ ихъ, а мы и васъ съ ними познакомимъ.
— И Мостовы, и Прилуцкіе, и Щегловы — съ ними такъ весело! Мы съ ними учимся танцовать и бываемъ въ театрѣ.
— Въ театрѣ! воскликнула Анюта одушевляясь. — Вотъ такъ счастіе! И видѣли Парашу Сибирячку.
— Нѣтъ, мы этой пьесы не видали.
— Не видали? Это прелесть! Прелесть! закричала Анюта громче чѣмъ слѣдовало.
— Анна! послышался голосъ Варвары Петровны изъ другаго угла гостиной.
Анюта тотчасъ понизила голосъ и продолжала тише:
— Не знаете такой прелестной пьесы, мнѣ ее читалъ Митя. Я плакала, какъ плакала!
— Да какое же удовольствіе плакать? сказала Алина, — я не люблю плакать, по мнѣ лучше посмѣяться.
— Ну, если смѣяться, то Ревизора, сказала Анюта. Вы видѣли Ревизора?
— Нѣтъ не видали, мы этой пьесы не знаемъ.
— Что жь вы видѣли?
— Мы видѣли Волшебнаго Стрѣлка и Аскольдову могилу. Это оперы.
— Что такое опера, спросила Анюта.
— Ахъ! Боже мой! какъ же вы не знаете! Это пьеса съ музыкой и пѣніемъ. Въ ней не разговариваютъ, а все поютъ, сказала Нина.
— Поютъ! опять вскрикнула изумленная Анюта, — все поютъ! Когда въ пьесѣ веселыя слова, ихъ поютъ?
— Да, и даже когда трогательно и плачутъ то поютъ.
— Какъ глупо! рѣшила Анюта. — Нѣтъ, я не хочу видѣть такой пьесы. Какая нелѣпость плакать и пѣть! Этого въ самомъ дѣлѣ не бываетъ.
— Конечно не бываетъ; это только такъ, на театрѣ. Представленіе!
— Я хочу представленіе того, что бываетъ, сказала Анюта.
— Такихъ пьесъ я что-то не припомню, сказала Алина. — Вотъ и Конекъ-Горбунокъ прелестная пьеса, но тамъ тоже то, чего не бываетъ. Иванушка-дурачекъ летитъ на луну и крадетъ Царь-дѣвицу. Очень интересно.
— Не знаю, сказала Анюта, — а мнѣ бы хотѣлось, какъ хотѣлось — Парашу Сибирячку.
— Мама! сказала Нина, — Анютѣ хочется видѣть Парашу Сибирячку, пригласи ее съ нами въ театръ.
Княгиня обратилась къ Варварѣ Петровнѣ и просила отпустить съ ней Анюту, когда у нея будетъ ложа, и получила согласіе ея, если только Анюта будетъ послушна. Анюта пришла въ восторгъ.
— Скоро ли, скоро ли? спросила она у княгини, — когда именно? и стояла вся розовая отъ волненія.
— Не знаю, когда будутъ давать Парашу Сибирячку. А то можно и другую пьесу.
— Такъ Ревизора, сказала Анюта, которая была въ такомъ восторгѣ, что говорила громче обыкновеннаго.
— Ревизора я не видала, я ужь не бываю въ театрѣ, сказала Варвара Петровна, — но въ ней выведены все воры и негодяи. Эта пьеса не для дѣтей: откуда ты знаешь такую пьесу.
— Мнѣ Митя читалъ и мы всѣ такъ смѣялись, и самъ папочка…
— Дядя, сказала внушительно Варвара Петровна…
— Да, сказала Анюта уклончиво, такъ, такъ смѣялся вмѣстѣ съ нами и сказалъ: хорошо бы посмотрѣть на столичной сценѣ.
— Видите, обратилась Варвара Петровна къ княгинѣ, — дѣвочка досталась мнѣ на возрастѣ и мнѣ очень трудно воспитать ее. Она до двѣнадцати лѣтъ жила у добрыхъ и честныхъ, но простыхъ и бѣдныхъ людей, дѣлала что хотѣла, читала что вздумается… и съ гимназистомъ двоюроднымъ братомъ Enfin, совсѣмъ почти на вольной волѣ.
Анюта вспыхнула, хотѣла что-то сказать; но вспомнила наставленія и выговоры послѣ своего разговора съ Вѣрой Андреевной Вышеградской, и крѣпко сжала губы, но сердце ея билось. Она негодовала на тетку за ея отзывы о миломъ папочкѣ.
— Она очень умная дѣвочка, сказала княгиня тихо, — и я замѣтила это еще и тогда, когда дитятей везла ее съ Кавказа, она дѣвочка съ сердцемъ.
— Конечно, но умъ и сердце тогда только дары неоцѣненные, какъ умъ обработанъ. а сердце покоряется разсудку. Это я называю воспитаніемъ, конечно при знаніи приличій и свѣтскихъ условій.
Варвара Петровна говорила важно и даже указательный ея палецъ поднялся и отдѣлившись отъ своихъ меньшихъ братьевъ торчалъ въ воздухѣ вертикально и поучительно. Это былъ ея любимый жестъ, когда она выговаривала Анютѣ, и Анюта особенно не жаловала вертикально поднятаго пальца.
— Конечно, сказала княгиня улыбаясь не безъ лукавства педантическому тону старой и почтенной дѣвицы.
Было положено, что дочери княгини будутъ участвовать по воскресеньямъ на танцовальныхъ урокахъ у Богуславовыхъ. Анюта совсѣмъ не думала объ этихъ урокахъ, такъ какъ она до сихъ поръ училась одна и очень тяготилась танцами.
Ее учительница заставляла входить нѣсколько разъ сряду въ комнату, держаться прямо, низко присѣдать, и заучивать разные па, что Анюта мысленно называла: выдѣлывать ногами какіе-то кренделя и мудреныя штуки. Въ этомъ не видала она ничего кромѣ ломки всего своего существа и конечно танцы не взлюбила; но у ней не спрашивали, что она любила, а приказывали учиться и она начинала привыкать къ послушанію. Утромъ и вечеромъ, просыпаясь и засыпая, думала она о томъ какъ поѣдетъ въ театръ и мучилась мыслію когда же? Скоро ли? Предъ ней проносились различныя картины и сцены, ибо выростая въ одиночествѣ она находила особенную отраду предаваться мечтамъ и воображать себя во всякихъ положеніяхъ. Вотъ сидитъ она одна въ классной и вдругъ отворяется дверь и лакей Иванъ говоритъ ей: пожалуйте, княгиня заѣхала за вами, ѣдутъ въ театръ, Парашу Сибирячку даютъ. Или не такъ. Тетя Лидія вбѣгаетъ и говоритъ скоро, скоро, она всегда говоритъ скоро, когда взволнована: Анюта! Скорѣе, пора! Поѣдемъ въ театръ, княгиня ждетъ насъ!
— Что вы думаете? О чемъ задумались! слышитъ она голосъ Катерины Андреевны, какъ вы разсѣяны, посмотрите, вы спустили двѣ петли.
Нѣмка беретъ у ней чулокъ, распускаетъ два ряда, и говоритъ:
— Вдѣньте спицы, вяжите, да будьте внимательнѣе.
Вязать снова два ряда, думаетъ Анюта съ неудовольствіемъ. Могла бы поднять эти двѣ петли, такъ нѣтъ, два ряда распустила! Безчувственная Нѣмка!
Тетки рѣшили, что Анюта выучилась отлично входить въ комнату, дѣлать реверансы, твердо знаетъ pas французской кадрили и мазурки и потому нѣтъ причины откладывать танцовальные уроки. Вечеръ былъ назначенъ на воскресенье и начались хлопоты и приготовленія. Уже десять лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ Александра Петровна занемогла и никого не принимала и вдругъ званый вечеръ — хотя и дѣтскій, но званый. Лидія находилась въ возбужденномъ состоянии, и ужь не Анюта, а она сама порхала на крыльяхъ зефира. Александра Петровна волновалась и несмотря на возраженія и мольбы сестры приказала прокатить себя на креслѣ чрезъ гостиныя въ танцовальную залу. Это было шествіе, нѣчто въ родѣ процессіи. Лакей впереди отворялъ двери, другой катилъ кресло, сестры шли за нимъ, а за сестрами дворецкій и два мальчика для посылокъ: en cas que, говорила Варвара Петровна.
— Здѣсь бы надо еще лампу, боюсь будетъ темно, сказала Александра Петровна осматривая большую гостиную.
— Люстру бы зажечь, замѣтила Лидія.
— Полно ma chère, ты ничего не смыслишь. Вѣдь это не балъ. Вотъ когда Анюта будетъ выѣзжать, я дамъ балъ на всю Москву.
— До этого далеко, сказала Варвара Петровна, — а пока я предвижу одно: послѣ всѣхъ этихъ заботъ, хлопотъ и волненій ты завтра будешь нездорова.
— Ахъ! ma soeur, оставь меня въ покоѣ. Одинъ день выдался мнѣ пріятный, не порти мнѣ его.
— Сестрица, отвѣчала ей нѣжно Варвара Петровна, — Саша, я бы рада за всякое твое удовольствіе платить своимъ собственнымъ здоровьемъ, да въ томъ-то и бѣда. что заплачу не я, а ты. Ты завтра захвораешь!
— Нѣтъ! нѣтъ! воскликнула нетерпѣливо больная и обратилась къ дворецкому.
— Такъ какъ же, Максимъ? зажечь лампу, какъ ты думаешь?
— Канделябры, ваше превосходительство. Канделябры благороднѣе. При генералѣ, вашемъ покойномъ родителѣ, завсегда зажигали канделябры, а лампы горѣли въ залѣ и въ корридорѣ. Лампы недавно господа стали употреблять въ гостиныхъ, при гостяхъ.
— Ну зажги канделябры; а вотъ тутъ поставь чайный столъ и побольше всякихъ пирожковъ изъ кондитерской. Дѣти любятъ пирожки.
— Ma soeur, подвернулась Лидія, — дѣти будутъ угощены на славу. Я сама сейчасъ поѣду и выберу пирожки и конфеты. Можно?
— Пожалуй, если тебѣ хочется.
— И съ Анютой.
— Ну ужь нѣтъ! Анюту завиваютъ и ей черезъ часъ надо одѣваться. Я хочу чтобъ она всѣхъ прельстила, а то распустили слухъ, что будто къ намъ пріѣхала изъ глуши какая-то дикарка невоспитанная мѣщаночка. Точно всѣ они забыли, что она Богуславова и говорятъ о ней какъ о выскочкѣ, потому что ей досталось волею судьбы большое состояніе. Вотъ мы ее теперь и покажемъ — ее показать можно.
— Конечно можно, сказала Варвара Петровна, — и я бы ничего не опасалась, еслибъ ее можно было заставить молчать о папочкѣ и Машѣ, но она разсказываетъ о нихъ при всякомъ случаѣ, и я всегда досадую. Того и гляжу, что она будетъ ко всеобщей потѣхѣ расписывать какъ лазила и прыгала по обрывамъ, бродила въ лѣсахъ и варила варенье съ маменькой и Дарьей-няней.
Варвара Петровна не смѣялась — она сердилась, но Александра Петровна засмѣялась.
— Бѣды нѣтъ, сказала она, — и теперь на нее любо посмотрѣть — хорошенькая дѣвочка и выправлена.
— Не совсѣмъ еще, но я добьюсь своего, сказала Варвара Петровна.
Черезъ часъ Лидія возвратилась. Лакей несъ за ней нѣсколько плетушекъ.
— Пирожки, конфеты, виноградъ, фрукты, пересчитывала Лидія съ восторгомъ, словно сидѣлецъ изъ рядовъ, зазывающій въ свою лавку. Мороженаго я не взяла, дѣти могли бы простудиться.
— Погляди, ma soeur. Питье взяла, оршадъ, лимонадъ.
И Лидія стала разбирать плетушки.
— Не здѣсь! не здѣсь, сказала махая рукой Александра Петровна, — отдай все экономкѣ, она съ дворецкимъ все положитъ въ вазы. Когда будетъ готово и разставлено, скажи мнѣ, я опять посмотрю.
— Не утомись, пожалѣй себя и меня, я такъ боюсь, воскликнула Варвара Петровна.
— Ничего, ничего, не наскучай мнѣ. А вотъ и Анюта. Подойди, повернись, вотъ такъ. Ну что жь, все хорошо, но надо голубымъ бантомъ придержать локоны. Принесите ленты, я сама заколю.
Анюта была очень мила въ своемъ нарядѣ. Ея длинные, шелковистые волосы походили цвѣтомъ на спѣлую рожь съ золотистымъ отливомъ и разсыпались по плечамъ роскошными локонами. Несмотря на старанія и щетку Катерины Андреевны, золотистыя нити коротенькихъ волосъ на лбу вились и стояли какъ какое сіяніе, и самое лицо Анюты сіяло удовольствіемъ, глаза искрились. Она еще въ первый разъ, съ тѣхъ поръ какъ переступила порогъ этого дома, чувствовала себя довольною и счастливою. Нарядное бѣлое платье, голубой, широкой поясъ. голубые башмачки съ разеткой изъ голубыхъ лентъ и шелковые чулки прельстили ее.
Когда Александра Петровна стала прикалывать бантъ, она спросила свою шкатулку. Ей подали большой старинный ларецъ окованный стальными обручами, она открыла его и разобравъ нѣсколько футляровъ, достала бирюзовую съ брилліантами булавку.
— Зачѣмъ? она дитя, сказала Варвара Петровна.
— Булавка не драгоцѣнность. Я приколю ею бантъ. Анюта, гляди, нравится тебѣ эта булавка.
— Очень, тетушка.
Она приколола бантъ и сказала:
— Возьми и береги булавку на память обо мнѣ и о твоемъ первомъ вечерѣ.
Анюта была въ восторгѣ. Вечеромъ она уложила свою новую драгоцѣнность рядомъ съ камешкомъ изъ рѣки Оки и съ перомъ любимой курицы изъ птичной Маши.
— Ахъ! какъ прелестно! Ахъ какъ свѣтло! воскликнула Анюта хлопая въ ладоши и припрыгивая пустилась по всѣмъ гостинымъ въ залу.
— Не разорви платья, не зацѣпись, кричали ей во слѣдъ Лидія и Александра Петровна, которая къ ужасу Варвары Петровны прибавила:
— Я готова три ночи не спать, чтобы видѣть на Анютѣ это сіяющее счастіемъ лицо. Иногда она бываетъ такая грустная, что мнѣ больно смотрѣть на нее.
— Не дѣвочка — огонь, сказала Варвара Петровна, качая головой. — Надо потушить огонь этотъ…
— Зачѣмъ? Надо дать ему добрую пищу, сказала Александра Петровна.
Лидія нарядилась, но увы въ сорокъ лѣтъ она казалась смѣшною въ платьѣ пригодномъ молодой дѣвушкѣ. И на ней было бѣлое платье, съ голубыми лентами, немного потемнѣе цвѣтомъ чѣмъ на Анютѣ. Сестры считавшія Лидію едва ли не ребенкомъ не замѣчали ея страсти молодиться. Лицо Лидіи тоже сіяло, и кто могъ рѣшить, которая изъ двухъ, она или Анюта, были счастливѣе?
Гости стали съѣзжаться. Прежде всѣхъ пріѣхала Щеглова, очень нарядная дама, съ претензіями на молодость, и съ двумя сыновьями расчесанными, завитыми, до приторности манерными, ходившими неслышно будто на лыжахъ и шаркавшими съ шикомъ при всякомъ поклонѣ. Старшій Щегловъ напоминалъ собою танцмейстера во младенчествѣ; онъ говорилъ наклоняя на бокъ свою расчесанную и раздушенную голову и въ тринадцать лѣтъ силился изобразить изъ себя свѣтскаго человѣка. Меньшой братъ его во всемъ старался подражать ему, но остался слабою копіей великаго образца. За Щегловыми пріѣхали Томскіе, отецъ въ звѣздѣ и черномъ фракѣ и толстая претолстая, но добродушная мать съ двумя сыновьями и дочерью. Оба Томскіе тринадцати и четырнадцатилѣтніе мальчики составляли совершенный контрастъ со Щегловыми; они были застѣнчивы, неуклюжи, молчаливы, съ огромною шапкой курчавыхъ волосъ на большой головѣ, отъ чего казались непричесанными. О нихъ говорили, что они хорошо учатся. Сестра ихъ походила на мать: она была добродушная, толстая дѣвочка, очень не ловкая. Наконецъ, появились съ матерью двѣ сестры Луцкія одѣтыя по послѣдней модѣ, съ тонкими чертами лица и тонкими таліями. Онѣ держались прямо, улыбались безжизненно и походили на модныя картинки, хотя многіе считали ихъ красивыми. Пріѣхали и старыя знакомыя Анюты, княжны Бѣлорѣцкія, съ матерью и, наконецъ, вошелъ общій любимецъ всего своего круга Ларя Новинскій со своимъ гувернеромъ Французомъ. Онъ былъ единственный сынъ богатаго отца, баловень семьи, умный, красивый собою, статный мальчикъ четырнадцати лѣтъ. Лицо его было выразительно, цвѣтъ лица смуглый и черные глаза и черные какъ смоль волосы напоминали о югѣ, объ Италіи или Испаніи, хотя онъ былъ дитя сѣвера. Онъ обращалъ на себя всеобщее вниманіе изяществомъ пріемовъ, стройностію стана и ловкостью, а также рѣзкою и самонадѣянною манерой говорить. Совершенный контрастъ съ нимъ представляли мать и дочь Окуневы. Обѣ были застѣнчивы; Окунева была вдова, не богата, дворянскаго рода, но безъ связей, и Варвара Петровна пригласила ее потому что она была подруга ея юности и что она сохранила съ ней дружескія огношенія. Онѣ говорили другъ другу ты и называли одна другую уменьшительными именами Варя и Таша. Лиза Окунева, дочь, была такъ дика, что постоянно дѣлала неловкости, не знала что дѣлать со своими руками, забивалась въ углы, и заставить ее танцовать можно было только по строгому приказанію. Танцы были для нея пыткой. На всѣ вопросы отвѣчала она односложно: да и нѣтъ, и нагоняла на всѣхъ такую скуку, что всѣ дѣти оставляли ее одну въ томъ углѣ, гдѣ она пристраивалась. Наконецъ, три брата Козельскіе съ отцомъ, матерью и сестрой завершали приглашенное въ этотъ вечеръ общество, и дѣти составляли ровно восемь паръ для французской кадрили.
Анюту представляли матерямъ, знакомили съ дѣтьми, и Анюта низко присѣдала родителямъ, кланялась мальчикамъ и цѣловалась съ дѣвочками. Зорко слѣдила за Анютой Варвара Петровна.
Ея самолюбіе было затронуто. Ей хотѣлось чтобъ Анюта всѣмъ понравилась, и еще танцы не начались какъ Варвара Петровна успокоилась. Анюта держала себя отлично; она была немного смущена, но отвѣчала на всѣ вопросы какъ ей было приказано, кротко и вѣжливо, и ея застѣнчивость придавала ей особую грацію. Она была и проста, и простодушна, и привѣтливо мила, и вскорѣ очень весела. Когда Анюта не знала какъ поступить, она взглядывала на миссъ Джемсъ, которая оказалась на высотѣ своего положенія. Она не спускала глазъ съ Анюты и при ея взглядѣ тотчасъ подходила къ ней и тихо говорила что дѣлать. Анюта, почувствовала, что она за своей Англичанкой какъ за каменною стѣной безопасна.
Когда появился старый танцмейстеръ съ тремя музыкантами, всѣ вошли въ залу. Танцмейстеръ принялъ бразды правленія и направилъ мальчиковъ приглашать дѣвицъ для танцевъ, какъ онъ выразился. Щегловъ старшій разлетѣлся расшаркиваясь и склонивъ голову на бокъ пригласилъ Анюту. Она невольно улыбнулась и сіявшіе ея глазки встрѣтили взглядъ Новинскаго, который тоже желалъ пригласить ее, но не успѣлъ и глядѣлъ на Щеглова съ нескрываемою насмѣшкой. Когда же Анюта увидѣла Томскихъ, увальней, какъ она называла ихъ мысленно, и улыбнулась еще замѣтнѣе, миссъ Джемсъ сдѣлала ей знакъ головой, и Анюта сочинила тотчасъ такое серьезное личико, что Новинскій смѣясь подошелъ къ ней и пригласилъ ее на вторую кадриль, говоря:
— Не услѣлъ, но за то на вторую и пожалуста первый вальсъ.
— Охотно, сказала веселая Анюта.
Анюта танцовала и легко и граціозно, но такъ смутилась, что едва не спутала фигуру кадрили. Ларя, ея визави, добродушно ее поправилъ; она ободрилась и это сразу установило между нимъ и ею хорошiя отношенія. Танцмейстеру было столько дѣла съ Томскими, которые какъ неуклюжіе медвѣжата больше топтались на мѣстѣ чѣмъ танцовали, что онъ мало обращалъ вниманія на другихъ. Пока длилась кадриль, Анюта такъ боялась ошибиться, что почти не слыхала что говорилъ ей Щегловъ и односложно, часто не впопадъ отвѣчала ему. Она не веселилась; но вотъ заиграли вальсъ, и Анюта пустилась съ Ларей по большой залѣ и летѣла съ нимъ какъ вольная птичка. Она забыла и вечеръ, и гостей, и кружилась не слыша ногъ подъ собой.
— Мнѣ съ вами ловко, сказалъ ей Новинскій, когда они кончили, — пожалуста слѣдующій кругъ опять со мною.
— И мнѣ ловко, я точно лечу, такъ весело, сказала Анюта.
Она отдохнула и опять помчалась съ Ларей, но миссъ Джемсъ подошла и сказала ей что-то.
— Что ей надо? спросилъ Ларя рѣзко.
— Она говоритъ, что я должна танцовать со всѣми, а не съ однимъ и тѣмъ же кавалеромъ.
Онъ пожалъ плечами, но послушная Анюта уже не неслась, а билась въ рукахъ Томскаго, который никакъ не могъ поймать тактъ и безпрестанно наступалъ ей на ноги. Анюта воротилась на свое мѣсто вся розовая отъ волненія.
Она посмотрѣла на свои прелестные голубые башмачки.
Что если онъ запачкалъ ихъ своими сапожищами, думала она. У него не ноги, а лапы.
— Вы что смотрите? спросилъ Новинскій, — благодаря покровительствующей вамъ судьбѣ, башмаки еще цѣлехоньки.
Анюта удивилась, что онъ угадалъ ея мысль и застыдилась.
— А теперь пойдемте со мною.
Она не успѣла еще отвѣтить какъ предъ ней стоялъ Козельскій. Она не смѣла отказать ему и пошла съ нимъ.
— Ну ужь теперь со мною, сказалъ ей Ларя настойчиво.
— Хорошо, непремѣнно, отвѣчала она.
А предъ ней стоялъ уже расшаркиваясь и наклоняя голову на бокъ завитой Щегловъ.
— На туръ вальса, сказалъ онъ съ чистѣйшимъ парижскимъ выговоромъ.
— Я ужь обѣщала.
— Такъ на слѣдующій разъ.
Анюта присѣла. Щегловъ сразу попалъ въ мысляхъ Анюты въ разрядъ противныхъ. Ларя въ разрядъ милыхъ, а Томскіе — въ смѣшныхъ.
Когда Анюта опять пустилась вальсировать съ Новинскимъ, всѣ родители пришли въ восторгъ.
— Браво, браво! сказала Александра Петровна любуясь своею любимицей. — Прелестная парочка!
— И какая она хорошенькая, воскликнула Томская.
— И какая умная и добрая, сказала княгиня Бѣлорѣцкая.
— Ахъ да! Вѣдь вы ее давно знаете, сказала Щеглова вполголоса, — говорятъ, что вы изъ милости привезли ее съ Кавказа, а потомъ ужь Богуславовы, которые прежде не хотѣли ее знать, взяли ее у бѣдныхъ чиновниковъ, ея родныхъ съ материнской стороны. Говорятъ, она пріѣхала такою замарашкой.
— Исторія Сандрильоны, подхватила Луцкая.
Эти двѣ дамы принадлежали къ разряду тѣхъ жалкихъ особъ, которыя завидуютъ всѣмъ и всему. Княгиня Бѣлорѣцкая заступилась.
— Ея родные очень почтенные люди. Я видѣла ея дядю: онъ прекрасной души человѣкъ. Она жила у нихъ счастливо.
— Но они не могли воспитать ее какъ слѣдовало. сказала Щеглова, — и надо удивляться какъ Богуславовы скоро стилировали ее.
— А я бы поклялась, сказала добродушно Томская. — что она родилась въ этихъ хоромахъ. Впрочемъ она Богуславова. Порода!
— Воспитаніе, сказала Окунева. вступаясь въ разговоръ. — Я вѣрю воспитанiю, а Варя, мастерица этого дѣла, умная, настойчивая.
— И строгая, говорятъ, сказала Луцкая. — Достаточно взглянуть на Варвару Петровну чтобы понять, что въ ней нѣтъ излишка нѣжности.
Окунева жарко заступилась за подругу своей молодости.
Между тѣмъ дѣти перезнакомились, смѣялись и болтали. Новинскій почти не отходилъ отъ Анюты и смѣшилъ ее. Когда музыка опять заиграла, онъ отходя сказалъ ей:
— Никому не отдавайте мазурку. Она за мною.
— Очень рада, отвѣчала Анюта.
Послѣ многихъ танцевъ заиграли мазурку. Щегловъ поспѣшилъ пригласить Анюту.
— Я ужь обѣщала, сказала она.
— Какъ! И вѣрно опять Новинскому?
— Да, ему.
Обиженный Щегловъ отошелъ. Онъ считалъ себя первымъ танцоромъ и не ошибался въ этомъ; онъ танцовалъ отлично, но слишкомъ отчетливо выдѣлывалъ pas и невѣроятно ломался.
Въ продолженіе мазурки Анюта часто забывала. что ей надо дѣлать фигуру. Она болтала безъ умолку съ Ларей. Ей такъ давно не доводилось говорить съ ровесниками, что слова за словами такъ и лились. Она сама не знала какъ это случилось, но Ларя уже слушалъ какъ она жила у папочки и что она оставила сестрицъ и братцевъ и какъ ей безъ нихъ скучно. Мазурка окончилась по мнѣнію Анюты въ одну минуту. Она встала и присѣла, но совершивъ эту церемонію сказала съ жаромъ:
— Когда же мы увидимся?
— Непремѣнно въ слѣдующее воскресенье. На недѣлѣ я много учусь, и вы тоже вѣроятно.
— О да, я тоже много учусь. Будемъ ждать воскресенья, сказала она весело.
— Для васъ и для меня это праздникъ, а вотъ для Томскихъ это мука: бѣдные, сказалъ смѣясь Ларя; — а вы все-таки поближе познакомьтесь съ ними. Они умные и добрые, еслибы вы видѣли какіе они силачи на гимнастикѣ, ихъ всѣ знаютъ тамъ. Мнѣ жаль, что моя мама нынче нездорова. Она бы васъ позвала къ намъ. У насъ по праздникамъ собираются и мы такъ веселимся.
— Я не знаю позволятъ ли мнѣ пріѣхать.
— Почему?
— Мои тетки не любятъ выѣзжать.
— А мнѣ моя мама ни въ чемъ не отказываетъ, лишь бы я хорошо учился; праздники я провожу какъ хочу.
— Хочу, сказала Анюта, — этого слова у насъ здѣсь не терпятъ.
— А все отъ того, что у васъ нѣтъ матери. Добрая мать если даже и строга, все-таки балуетъ. Правда это, мнѣ говорили, что вы рано потеряли мать?
— Я ея не помню, сказала Анюта, — но у меня была Маша.
— Mademoiselle, сказалъ Щегловъ Анютѣ, — вы были въ циркѣ?
— Я не знаю даже что такое циркъ, сказала Анюта. — Слыхала, что тамъ ѣздятъ на лошадяхъ.
— Какъ? Не знаете цирка? Это не одна ѣзда на лошадяхъ, а представленія и очень забавныя. Тамъ всѣ бываютъ. Отчего вы не бываете? Васъ не пускаютъ? Возможно ли? Тамъ вся Москва бываетъ.
— Я всей Москвы не знаю, сказала съ досадой Анюта, которую Щегловъ отвлекъ отъ интереснаго разговора.
— Какъ можно не знать! воскликнулъ онъ, — Вы скоро всѣхъ узнаете. Вы такъ недавно пріѣхали изъ такой глуши, что…
— Изъ глуши? переспросила задорно Анюта.
— Изъ провинціи, поправилъ себя Щегловъ.
— Да, изъ провинціи, сказала коротко Анюта и обернулась къ Ларѣ. Щегловъ разсердился, надулся и занялся своею сосѣдкой, очень неразговорчивою Луцкой, которая держалась прямо, охорашиваясь и безпрестанно поправляя свои пунцовые банты. Ларя засмѣялся.
— Они пара, сказалъ онъ Анютѣ, — глядите оба сорвались съ модной картинки.
Анюта засмѣялась и сказала:
— А я почти не видала модныхъ картинокъ, такъ раза два у тетки Лидіи, но хорошо понимаю, что вы хотите сказать — оба они страшно расчесаны и какъ-то странно нарядны.
Смѣхъ Анюты и Лари разозлилъ Щеглова; онъ посмотрѣлъ на нихъ и вспыхнулъ.
Было десять часовъ. Варвара Петровна давно уже съ ужасомъ поглядывала на часы и даже съ аффектаціей вытаскивала ихъ поминутно изъ-за пояса. Одна изъ дамъ замѣтила эти маневры и встала:
— Пора домой, сказала она, — вашей больной надо дать покой.
— О да, конечно, сказала Варвара Петровна откровенно, — она устала.
Это было сигналомъ поспѣшнаго бѣгства всѣхъ гостей. Въ одинъ мигъ домъ Богуславовыхъ опустѣлъ.
— Ну Анюта, поди сюда, сказала Александра Петровна. — и разскажи мнѣ…
— Нѣтъ, нѣтъ! воскликнула въ ужасѣ Варвара Петровна. — ни слова, ни единаго слова. Иди сію минуту спать. Анна. Прощайся скорѣе. Сестрицѣ давно пора лечь въ постель.
— Но, ma soeur …
— Нѣтъ, нѣтъ! ни за что, сказала рѣшительно Варвара Петровна и сестра покорилась ей.
— Ну прощай, Анюта, сказала она вздыхая: — завтра ты мнѣ все разскажешь. Ты была очень мила и меня порадовала. Поцѣлуй меня.
— И меня, сказала Лидія. которая веселилась больше дѣтей и была въ восторгѣ отъ удавшагося вечера.
— И я тобой довольна, сказала Варвара Петровна. — На дняхъ княгиня Бѣлорѣцкая ѣдетъ въ театръ и я отпущу тебя съ нею.
Анюта не помнила себя отъ радости и долго не могла заснуть: въ головѣ ея раздавались и вальсъ и мазурка, въ умѣ носились обрывки разговоровъ… Наконецъ поздно заснула она крѣпкимъ и сладкимъ сномъ.
На другой день, не въ урочный часъ Анюту оторвали отъ занятій и позвали къ теткамъ. Она шла не совсѣмъ покойно. Она всегда боялась выговора, но на этотъ разъ ея опасенія оказались напрасными. Александра Петровна сгарала нетерпѣніемъ поболтать съ Анютой: она усадила ее подлѣ себя и сказала:
— Ну разскажи мнѣ все: какъ ты провела вечеръ, кто тебѣ понравился, о чемъ вы говорили. Скажи, тебѣ было весело?
— Ахъ, очень, сказала Анюта. — Я и не воображала. что такъ весело танцовать, особенно вальсъ.
— Щегловъ и Новинскій отлично вальсируютъ, сказала Александра Петровна.
— Особенно Новинскій. Мнѣ казалось, когда я кружилась съ нимъ, что меня несетъ вихорь, какъ носитъ онъ осенью листочки сорванные имъ съ дерева, право!
— Какая ты смѣшная! Но ты не похожа на увядшій листокъ, а напротивъ на свѣжій цвѣтокъ.
— Не знаю, на что я похожа, но вальсъ похожъ на вихрь который крутитъ и несетъ… И Анюта принялась болтать безъ умолку. Не одинъ разъ Варвара Петровна желала прервать Анюту, но Александра Петровна не позволила. Она смѣялась замѣчаніямъ Анюты и живости ея разсказовъ. Анюта между прочимъ сказала, говоря о Щегловѣ:
— И волосы его, и поклоны его, и разговоры — все противное!
— И совсѣмъ тебѣ не годится осуждать гостей, сказала Варвара Петровна. — Ну скажите на милость. какъ это волосы могутъ быть противны.
— Противны, тетушка, стояла Анюта на своемъ, — приглажены и лоснятся и завиты, противно смотрѣть!
— Это правда, сказала смѣясь Александра Петровна. — Въ немъ нѣтъ ничего простаго и корчитъ онъ взрослаго, онъ точно щеголь съ бульвара.
Всѣ засмѣялись, Лидія такъ и встрепенулась.
— Сестрица, воскликнула она, — всегда такъ мѣтко скажетъ! Именно щеголь съ бульвара!…
Разговоръ этотъ совсѣмъ не нравился Варварѣ Петровнѣ. Она отослала Анюту на верхъ при первой возможности, замѣчая, что нельзя пропускать уроковъ. Александра Петровна согласилась хотя и противъ воли.
— Съ тѣхъ поръ какъ эта милая дѣвочка у насъ, сказала она, — домъ сталъ веселѣе и мое здоровье лучше. Мы жили какъ въ тюрьмѣ.
— Для твоего здоровья, сказала Варвара Петровна.
— Да, вы меня живую въ гробъ положили, отвѣчала къ ужасу сестеръ Александра Петровна, — а я не хочу. Я хочу утѣшаться моею Анютой. Она вчера была лучше всѣхъ и лицомъ и манерами.
— Манерамъ выучить можно и довольно скоро, но нравъ укротить мудрено, замѣтила Варвара Петровна.
— Она стала очень послушна, сказала Александра Петровна.
— Да, она повидимому послушнѣе, но исправилась ли она — покажетъ время. Ты не сердись на меня, Саша, но я попрошу тебя не поощрять Анну, когда она судитъ и рядитъ о другихъ. Я не люблю пересудовъ.
— Анюта, сказала Александра Петровна, — дѣвочка умная, и пресмѣшно разсказываетъ и все замѣчаетъ. Въ ней нѣтъ и тѣни злой насмѣшки. Развѣ не правда, что Щегловы смѣшны; одного изъ нихъ зовутъ Атанасъ, какъ это смѣшно.
— Анюта такъ смѣшно говоритъ: этотъ Аѳанасiй и правда что Атанасъ, — глупая затѣя, сказала Лидія.
— Можетъ-быть, но привычка осуждать и смѣяться съ дѣтскихъ лѣтъ, есть порокъ, сказала недовольнымъ тономъ Варвара Петровна, — и я не хочу допускать чтобъ Анна сдѣлалась насмѣшницей.
Вскорѣ послѣ этого Варвара Петровна получила записку отъ княгини Бѣлорѣцкой о томъ, что въ слѣдующую субботу даютъ наконецъ Парашу Сибирячку и что у ней есть ложа и она проситъ отпустить съ ней Анюту. Варвара Петровна согласилась и сказала о томъ Анютѣ, которая пришла въ такой неописанный восторгъ, что тетка нашла нужнымъ ей прочитать наставленіе о томъ, что должно владѣть собою. Но Анюта прыгала, хлопала въ ладоши, цѣловала тетокъ и восклицала:
— Парашу Сибирячку! Парашу Сибирячку!
— Да отъ чего ты такъ любишь эту Парашу, спросила Лидія, что въ ней такого особеннаго?
— Ахъ! все особенное! и такъ трогательно! ужели вы не читали?
— Не случилось, сказала Лидія, которая на счетъ чтенія не ушла далеко.
— Разскажи намъ, сказала Александра Петровна, которую забавляло восхищеніе Анюты.
— Видите, начала Анюта спѣша и волнуясь, — у стараго отца, несчастнаго отца, котораго за чтото, чего онъ не сдѣлалъ, сослали въ Сибирь, была дочь; и она пошла съ отцомъ въ Сибирь, у нея не было матери. Бѣдная Параша! Какъ и у меня матери не было! и вотъ она жила съ отцомъ и такъ его нѣжно любила. Видя его несчастіе, она рѣшилась и пѣшкомъ изъ Сибири ушла одна, и все шла, шла и наконецъ пришла въ Москву. А когда она пришла въ Москву, то услышала звонъ во всѣ колокола и не знала отъ чего это такъ звонятъ, больше чѣмъ въ большой праздникъ. Она спросила и ей сказали, что молодой царь идетъ въ Соборъ короноваться. Параша бросилась въ Кремль. Ну, тутъ ужь много… всего нельзя разсказать вдругъ… Ее не пускали, ее затерли въ толпѣ, но она просила, умоляла и прошла впередъ. И вотъ вышелъ царь изъ Собора, а она бросилась къ ногамъ его и плакала и всю правду истинную ему сказала. А царь выслушалъ милостиво, простилъ отца, приказалъ воротить его изъ Сибири и наградилъ его. И жила съ отцомъ Параша счастливо. Такъ трогательно. Я плакала, когда Митя читалъ, и Агаша и Маша плакали.
— Однако какая эта Параша смѣлая! Изъ Сибири, одна и прямо къ Государю. Я бы не рѣшилась, сказала Лидія.
— Отъ чего? А я бы непремѣнно изъ Сибири пришла, еслибы папочка… сохрани Боже!… Голосъ Анюты оборвался.
— И съ Государемъ рѣшилась бы говорить, при всѣхъ…
— Конечно. Это ужь не мудрено, пришедши для этого изъ Сибири. Вотъ изъ Сибири прійти одной трудно, а правду царю сказать не мудрено. Вѣдь онъ царь и правду всегда обязанъ выслушать!
— Такъ, такъ, сказала Варвара Петровна одобрительно, — и Параша добрая дочь.
— Но вѣдь это сказка, замѣтила Лидія. — Въ сказкѣ не то что изъ Сибири, а и съ луны прійти можно. А на самомъ дѣлѣ изъ Сибири одной, пѣшкомъ придти нельзя.
— Не сказка, не сказка, закричала Анюта, — а сущая правда. Я знаю это навѣрное и папочка говорилъ.
— Дядя, поправила Варвара Петровна.
— Ну дядя, сказала Анюта нетерпѣливо и продолжала восхищаться Парашей.
— Да, это не сказка, сказала Александра Петровна, — я даже читала разсказъ этотъ по-французски, цѣлая книжка. Помнишь, ma soeur, мы читали это вмѣстѣ очень давно.
— Помню, отвѣчала Варвара Петровна, — но не піесу а разсказъ, кажется де-Местра, по-французски. Анна, поди теперь учиться, а въ четвергъ поѣдешь въ театръ смотрѣть твою Парашу и запомни, что съ нашей стороны это жертва. Ты возвратишься изъ театра позднѣе одиннадцати часовъ и можешь потревожить мою больную сестрицу.
— Я тихонько пройду заднею лѣстницей на верхъ, прокрадусь какъ тѣнь, прошмыгну какъ мышка, сказала Анюта улыбаясь.
— А карета? Вѣдь надо же въѣхать во дворъ, швейцару придется отворять большую дверь? люди будутъ ходить… это шумъ, безпокойство… но ужь такъ и быть, дѣлать нечего. Une fois n'est pas coutume! сказала Варвара Петровна.
Плохо училась Анюта несмотря на все свое стараніе. Она все думала, какъ поѣдетъ въ театръ, считала дни, плохо спала и просыпаясь по утру прежде всего вспоминала о Парашѣ и вскакивала съ постели. Такъ прошло два дня и насталъ четвергъ. Анюта ждала не дождалась, когда Катерина Андреевна войдетъ въ ея спальню. Она одѣлась, но ничѣмъ не могла заняться прилежно и считала часы и минуты. Миссъ Джемсъ напрасно выговаривала ей.
— Завтра буду учиться прилежно, обѣщаю вамъ, говорила Анюта, — а теперь не могу. Не дождусь, когда поѣду. Не сердитесь на меня.
Миссъ Джемсъ не упустила случая сказать, что должно владѣть собою, должно держать себя въ уздѣ и не хорошо пренебрегать долгомъ ради удовольствія.
— Развѣ это удовольствіе, воскликнула Анюта. — Увидѣть Парашу! это счастіе!
Миссъ Джемсъ не могла не улыбнуться и сказала:
— Какое однако вы дитя еще! А вамъ ужь двѣнадцать лѣтъ. Но полно, садитесь, я буду диктовать.
И диктантъ длился долѣе обыкновеннаго.
Насталъ часъ обѣда.
— Дайте мнѣ бѣлое платье и голубой поясъ, сказала Анюта, — я ѣду въ театръ.
— Совсѣмъ не нужно, отвѣчала Катерина Андреевна, — вы сойдете внизъ какъ всегда, а послѣ обѣда успѣете одѣться и надо спросить у тетушки какое платье она прикажетъ надѣть на васъ.
Анюта надула губы.
— Не все ли ей равно, какое платье я хочу надѣть, сказала она.
— А вотъ именно это хочу вамъ говорить запрещено, замѣтила Катерина Андреевна.
— Мало ли что запрещено, сказала Анюта разсердившись.
— Анна, Анна! протянула строго Англичанка.
«Выдумали противное имя — другое какое-то, не мое, точно не знаютъ, что меня зовутъ Анютой», подумала она про себя, но не сказала ни слова. Скоро однако ея неудовольствіе прошло; она предалась мечтамъ и съ радостію думала:
«Теперь пять. Шестой, седьмой, восьмой, считала она по пальцамъ: — черезъ три часа я буду въ театрѣ.»
Она сошла внизъ и увидѣла, что Варвара Петровна читала записку.
— Анна, сказала она, — вотъ записка отъ Вѣры Николаевны Вышеградской, помнишь ту старую даму, вдову министра. Она пишетъ, что къ ней нынче вечеромъ съѣзжаются всѣ ея внучки и проситъ меня привезти тебя.
Анюта окаменѣла.
— Она пишетъ, что у нея будетъ фокусникъ и петрушка и что она слышать не хочетъ чтобы тебя не было. Мнѣ жаль лишить тебя удовольствія ѣхать въ театръ, но театръ всегда при насъ, а у Вѣры Николаевны рѣдко бываютъ дѣтскіе вечера. Отказать ей нельзя, тѣмъ болѣе, что она звала тебя два раза, но ты кашляла, и я не могла привезти тебя.
Анюта стояла блѣдная и не вѣрила ушамъ своимъ.
— Анна, будь благоразумна, сказала мягко Варвара Петровна, — я отказать не могу старой почтенной дамѣ восьмидесяти слишкомъ лѣтъ. Тебѣ и тамъ будетъ весело, у нея угощеніе и подарки… Она задаритъ тебя, ты ей понравилась.
Анюта вышла изъ оцѣпенѣнія и бросилась къ Варварѣ Петровнѣ.
— Тетушка, закричала она блѣднѣя и краснѣя, — милая тетушка, прошу васъ, умоляю васъ, отпустите въ театръ, вы обѣщали.
— Я свое обѣщаніе сдержу. Въ первый разъ какъ будутъ давать Парашу я возьму ложу и ты поѣдешь съ Лидіей.
Анюта зарыдала.
— Слушай, Анюта, сказала Александра Петровна, — поѣзжай къ Вѣрѣ Николаевнѣ Вышеградской и будь мила, а я за это возьму еще другую ложу, и ты будешь въ барышахъ. Увидишь и Парашу и что-либо другое хорошее.
Анюта схватила Варвару Петровну за руки.
— Нѣтъ, нѣтъ, прошу, пустите меня въ театръ.
Видя, что Варвара Петровна смотритъ ужь холодно, Анюта стремительно бросилась къ больной теткѣ, упала на ея колѣна, схватила ея руки и со слезами прерывающимся голосомъ заговорила:
— Отпустите въ театръ, умоляю, тетя, милая тетя Саша, заступитесь за меня. Отпустите въ театръ.
— Анна, сказала Варвара Петровна строго, — терпѣть не могу сценъ. Что за трагедія! Сцены — признакъ самаго дурнаго воспитанія. Порядочныя дѣвочки ихъ себѣ не дозволяютъ. Встань, поди на верхъ, успокойся, а въ восемь часовъ приходи сюда одѣтая. Миссъ Джемсъ, надѣньте на нее розовое платье съ бѣлыми лентами. Она поѣдетъ со мной.
Анюта какъ ужаленная вскочила, затопотала на одномъ мѣстѣ, испустила какой-то вопль и наконецъ во гнѣвѣ своемъ не знавшемъ границъ закричала:
— Это тиранство, это жестокость! Не хочу, не хочу! Не поѣду къ старухѣ; что хотите дѣлайте, не поѣду!
— Анна, замолчи и иди на верхъ.
— Не поѣду! Не поѣду! Не хочу, не хочу! и Анюта въ порывѣ гнѣва отчаянно схватила себя за голову.
Александра Петровна въ ужасѣ откинулась въ свое длинное кресло и поблѣднѣла.
— Мнѣ дурно, произнесла она слабо.
Лидія и Варвара Петровна бросились къ ней.
— Вы никого не жалѣете, ни даже больной тетки, сказала миссъ Джемсъ съ укоромъ, глядя очень презрительно на плакавшую Анюту. — Идите на верхъ.
Анюта повиновалась и уходя бросила испуганный взглядъ на больную тетку, около которой суетились сестры. Когда Александра Петровна успокоилась, она выговаривала сестрѣ и огорчалась, что Анюта опять обнаружила свой дурной характеръ.
— Развѣ я могу отказать восьмидесятилѣтней старушкѣ, говорила Варвара Петровна, оправдываясь предъ сестрой. — Сознайся сама, что я ни въ чемъ не виновата; скажи: когда Анна выростетъ, жизнь всегда дастъ ей то, чего она захочетъ? Развѣ не придется ей отказаться отъ задуманнаго плана, отъ задушевнаго желанія? Если она не выучится управлять собою, изъ нея выйдетъ взбалмочная, своевольная, ни на что непригодная женщина, которая составитъ несчастіе всей семьи. При большомъ богатствѣ, что хуже необузданности и самодурства! Нѣтъ, и не говорите мнѣ за нее ни слова, я сдѣлаю все возможное, чтобъ ее исправить. Не правду ли я намедни говорила: рано радоваться; вотъ она и показала себя какова она есть — дикая, необузданная, своевольная дѣвочка.
— Однако, сказала Александра Петровна, понимая, что въ словахъ сестры заключается неоспоримая правда, — что теперь дѣлать? Я Анюту знаю, она ни за что не поѣдетъ къ Вышеградской, а силой нельзя везти ее туда, всю заплаканную. Боже мой, какъ она страшно схватила себя за голову.
— Не волнуйся, Анна еще дитя, ее исправить можно.
— Теперь восемь часовъ и пора бы ужь ѣхать.
— Очевидно ѣхать нельзя, сказала Варвара Петровна съ досадой; — Лидія, напиши записку къ Вѣрѣ Николаевнѣ и къ княгинѣ Бѣловодской и увѣдомь ихъ, что Анюта разнемоглась и не можетъ выѣхать.
— Вотъ ты и принуждена уступить ей. сказала очень недовольная всею этою исторіей Лидія. — Ужь лучше отпустила бы ее въ театръ.
— Ты ничего не понимаешь, и это не твое дѣло, сказала сухо Варвара Петровна своей меньшой сестрѣ; — завтра воскресенье, танцовальнаго вечера не будетъ; напишу ко всѣмъ приглашённым, что Анна больна. Это не пройдетъ ей даромъ. Я запру ее на цѣлую недѣлю на верху, пусть размыслитъ о своемъ прекрасномъ поведеніи. Это отучитъ ее отъ сценъ.
Варвара Петровна позвонила и приказала позвать миссъ Джемсъ; она отдала ей свои приказанія и знала, что она исполнитъ ихъ въ точности, безо всякой потачки.
Всякое утро Катерина Андреевна одѣвала Анюту, приговаривая: «Фуй, Фуй! какую сочинили исторію, а еще княжна. Дочери нашей прислуги ведутъ себя лучше, а о нихъ никто такъ не заботится какъ о васъ. Васъ ли не учатъ? Фуй! какъ дурно!»
Анюта молчала. Миссъ Джемсъ обращалась съ нею холодно и ни слова не говорила съ ней, когда классы оканчивались. Въ часъ обѣда она уходила внизъ, а Анюта оставалась въ классной одна, и ей приносили тарелку супу и кусокъ жаркаго. Всѣ въ домѣ знали, что она наказана; Анюта сгарала отъ стыда и горевала, что огорчила больную тетку. На третій день своего заключенія она чрезъ миссъ Джемсъ просила прощенія и обѣщала исправиться, но Варвара Петровна была неумолима. Цѣлую недѣлю, какъ было сказано, Анюта просидѣла въ классной, безъ книгъ, за уроками, а послѣ нихъ за вязаньемъ чулка и шитьемъ рубашки. Катерина Андреевна учила ее шить въ строчку. Эта злосчастная недѣля показалась ей годомъ. Арина Васильевна два раза навѣстила ее, но говорила строгія слова и, не внимая просьбамъ Анюты, не захотѣла остаться съ нею. Когда наконецъ она получила позволеніе сойти внизъ и увидѣла блѣдное, усталое лицо Александры Петровны, которая при ея появленіи расплакалась, Анюта совсѣмъ смутилась, цѣловала милую тетю Сашу и просила забыть эту бѣду: такъ назвала Анюта свою непростительную вспышку.