От Беррикуля удалось устроиться с инженером, направлявшимся в Томск. Здесь начинается колесная дорога, и мы ехали в просторном тарантасе, запряженном тройкой крепких лошадей. Ездят здесь быстро, и ямщик то и дело пускает лошадей вскачь, особенно с некрутых склонов, после которых с разгону лошади несутся еще почти до половины следующего подъема. Затем ямщик соскакивает с тарантаса и дает лошадям спокойным шагом подняться до верху, сам идя за тарантасом. На верху ямщик опять садится на облучок, вскрикивает, и тройка начинает нестись, оглушая колокольчиком и подзванивающими ему бубенцами.
В Тисуле остановились переночевать. В селе гуляла удачно поработавшая летучка. По широкой улице взад-вперед скакали тройки с хмельными золотоискателями, наполняя вечернюю тишину громом колокольчиков и бубенцов, нестройными песнями и разухабистой гармошкой.
Утром, в едва начавшей сереть темноте, отправились дальше. Кругом все смутно и широко. Широка и длинна улица сибирского села, широки и пустынны поля, далеко раздалось во все стороны раздолье нолей и лесов. Мелькают верстовые столбы, летят во все стороны копья грязи.
Проезжаем новую деревню. Кое-где в окнах светится огонь. В одной избе в окно видно яркое полымя русской печи, и в нос ударяет вкусный чадок — то хозяйка, вероятно, готовит сибирские шаньги или блины. Слышится мычание коров. Откуда-то доносится бодрый утренний говор. На звон колокольчика открывается окно, и из него высовывается любопытствующее лицо женщины. Но улице проходят девушки, смотрят на едущих, смеются.
Деревня остается позади. Опять пустынные поля, перелески, кустарники.
Часам к десяти прибыли на ст. Тяжин. Подошел скорый «российский» поезд, и я вошел в вагон.
Еще быстрее понеслись назад леса и поля. Деревень мало видно из окна вагона. Они растянулись главным образом по сибирскому тракту, по знаменитой «Владимирке», проходящей на некотором.расстоянии от полотна железной дороги. О близости сел и деревень говорят жареные гуси, утки, куры, поросята, сливочное масло, яйца, бисквиты, хлеб, выносимые крестьянками к поездам, так что у станций развертываются целые базары. Сначала тянутся леса, у железной дороги сильно разреженные, а затем идет степь. Одна за другой пересекаются могучие сибирские реки — Томь, Обь, Иртыш, Ишим, Тобол. Минуются по-американски быстро возникшие и растущие города — Ново-Николаевск, Омск, Петропавловск, Курган, развитие которых обусловлено мощным ростом западно-сибирского маслоделия.
В вагоне много студентов и студенток, едущих учиться в университетские города Европейской России. Здесь же актерская труппа, возвращающаяся из артистической поездки по Сибири. Составился отличный хор, и песня за песней стройно звучит в сумерках ночи. Сильный и прекрасный женский голос поет про Ермака, что "сидел объятый думой на берегу высоком Иртыша", и за ним вольно и широко льется хор, как будто споря с женским голосом в красоте и выразительности музыкальной картины.
Поезд тоже ведет песню, часто и ритмично выстукивая свою постоянную дробь. В этой песне своя музыкальность, свое содержание.
Поезд мчится к Челябинску. За окном мелькает ночная степь, широкая, безграничная, вся потонувшая в серебристой дымке легких испарений, пронизанных светом луны. Пустынно и тихо в степи. Иногда в открытое окно плеснет свежая и ароматная волна влажного воздуха, донесется неясный крик не то птицы, не то человека, мелькнет далекий огонек киргизского кочевья, сверкнет полоска степного озерка.
Степь и степь кругом.
За Челябинском начался средний Урал, за свои минеральные богатства называемый иногда Рудным Уралом. Его склоны так пологи, что совсем не получается впечатления горной области. Зато здесь уже вполне царствует лес. Куда ни посмотришь — сосны и ели, ели и сосны.
Не чувствуется зажиточности сибирского населения. У станций торгуют вяло и мало.
День за днем поезд прорезал леса севера. Прошли мимо надписи — Екатеринбург, Пермь, Вятка, Вологда. Наконец, на шестые сутки, мелькнули мшистые, топкие болота с реденькими лесками и, вдали, вырисовалось на однотонной пелене серых облаков грязно-бурое косматое пятно фабричных дымов,прорезанное параллельными черточками заводских труб.
Железнодорожный путь расширился, с той и другой стороны к нему прибавляются один за другим новые пути и, наконец, поезд стал под навесом огромного вокзала, пройдя поперек европейско-азиатский материк и подойдя к окну в Европу.
* * *
Спустя два года мною было получено с приисков такое письмо:
Глубокоуважаемый Сергей Иванович!
Наконец-то все-таки вы известили о себе. Я думал, что вы уж где-то за тридевять земель. Пишу наскоро, извиняюсь, может, что и важное пропущу, а о ерундистике извещу.
Живем по старому, богатство пока не одолевает, а нужды сколько угодно. Не знаю, что нынешний год даст.
Гидравлика наша в ходу, дошла уже до старых отвалов, а как вперед подадимся, это трудно написать, но нужно бы как-нибудь побольше смыть, а то уж будет сильно туго. И ныне было не важно, но все-таки Петр Иванович как-то устроился. Дальше надо во что бы то ни стало мыть золото.
Живем мы с Петром Ивановичем по-хорошему и вперед не думаю, чтобы вышло что худое. Бьемся пока за свое существование, я что-то все-таки надеюсь, что мы вылезем из этой нужды. Может-быть, терпел не и труд все перетрут.
Семья моя пока состоит из четырех детей —одного сына и трех дочерей. Еще П. М. Сизов с Васильевского прииска перешел к нам служить, а свой прииск бросил, одно мучение с ним было.
Рабочих ныне мало и взять негде: угнали молодых на войну. Я еще остался пока не угнанный, с приисков ополченцы освобождены.
Петр Иванович ныне на илоту уплыл по Кие в Томск. Здоровье его такое же, Как и раньше, почти ничего не ест, но чувствует себя не так уж плохо.
Рабочие живут те же, частенько вас поминают. А Фаина Прохоровна завсегда поминает — эx, где Сергей Иванович! Фаина Прохоровна шлет вам особый от себя сердечный уважаемый привет.
Центральный рудник все еще работает, но хорошего у них ничего пока не выходит, своих расходов не могут оправдать. Филимон на Николае в прошлом году работал плохо. Беррикуль по слухам работает хорошо.
Еще извиняюсь — пишу тороплюсь. Пропишите, как вы живете, какая ваша должность и ответственность, вместе ли живете с женой и как устроились в материальном и финансовом отношении.
Уважающий вас Т. Адрианов.
28 мая 1915 г.