Лица: Анатоль, Эмилия Комната Эмилии, убранная в меру элегантно. Вечерние сумерки. Окно открыто, вид на парк; верхушка дерева, еще с сохранившейся кое-где листвою, видна за окном.
Эмилия. А… так вот гдe ты! И за моим письменным столом?… Да, но что ты делаешь там? Ты роешься в моих ящиках?.. Анатоль!
Анатоль. Это мое право — и я был прав, как сейчас оказывается.
Эмилия. Ну — что ты нашел? Свои собственные письма!..
Анатоль. Как? — А это здесь?
Эмилия. Это?
Анатоль. Это два маленьких камня?.. Один рубин, и этот другой, темный? — Я их обоих не знаю, они не от меня!..
Эмилия. Нет… я… забыла…
Анатоль. Забыла? Так хорошо они были спрятаны; там, в углу этого самого нижнего ящика. Сознайся лучше сразу, вместо того, чтобы лгать, как все… Так… ты молчишь?… О, дешевое негодованье… Легко молчать, когда ты виновата и уничтожена! Теперь, однако, я поищу дальше. Где ты спрятала другие украшения?
Эмилия. У меня нет других.
Анатоль. Ну — (с силою вытягивает ящики).
Эмилия. Не ищи — клянусь тебе, у меня ничего нет.
Анатоль. А эти — почему эти здесь?
Эмилия. Я была неправа… быть может!..
Анатоль. Быть может!.. Эмилия! Мы накануне того дня, когда я хотел жениться на тебе. Я искренно верил, что все прошлое забыто… Все… Письма, веера, тысячи безделушек, которые напоминали мне то время, когда мы не знали друг друга… все это мы вместе с тобой бросили в огонь… Браслеты, кольца, сережки… все это мы раздарили, разбросали — они полетели с моста в воду, через окно на улицу… Здесь на коленях предо мной ты клялась мне… «Все, все прошло — только в твоих объятьях я постигла, что такое любовь…» Я естественно поверил тебе… потому что мы верим всему, что нам говорят женщины, от первой лжи, которая нас делает блаженными…
Эмилия. Что же мне вновь клясться?
Анатоль. К чему это?.. Все кончено… кончено между нами… О, как искусно ты играла! Как в лихорадке, будто с намерением отмыть всякое пятнышко от твоего прошлого, ты стояла здесь пред камином, когда листки, связки и разные безделушки пылали в огне… А как ты рыдала в моих объятьях, когда мы прогуливались по берегу реки и бросили тот драгоценный браслет в мутную воду, где он тотчас и потонул… как ты там плакала, — эти слезы просветления, слезы раскаяния… глупая комедия! Видишь теперь, что все это было напрасно? Что я все же не доверял тебе? Что я имел основание порыться там у тебя?.. Почему ты не говоришь?… Почему не защищаешься?..
Эмилия. Потому что ты хочешь покинуть меня.
Анатоль. Но я хочу знать, что значат эти два камня… Почему именно их ты сохранила?
Эмилия. Ты меня больше не любишь?..
Анатоль. Правду, Эмшия… я хочу знать правду!
Эмилия. К чему, раз ты меня больше не любишь?
Анатоль. Может быть, в правде заключается нечто —
Эмилия. Ну, что?
Анатоль. Нечто такое, что мне все это дело… объяснит… Слышишь — Эмилия, мне вовсе не доставляет удовольствия считать тебя негодной!
Эмилия. Ты мне прощаешь?
Анатоль. Ты должна мне сказать, что обозначают эти камни!
Эмилия. И тогда ты мне простишь?
Анатоль. Этот рубин, что он обозначает, зачем ты его сохраняешь?
Эмилия. И ты спокойно будешь слушать?
Анатоль. Да… но говори же наконец!..
Эмилия. Этот рубин… из одного медальона… он… выпал…
Анатоль. От кого был этот медальон?
Эмилия. Не в этом дело… Он был на мне… в один памятный день… на простой цепочке… на шее.
Анатоль. От кого ты его получила!
Эмилия. Это безразлично… кажется, от моей матери… Видишь ли, если бы я была такая негодная, как ты думаешь, я могла бы сказать тебе: я сохранила его потому, что он был от моей матери — и ты поверил бы мне… Я же сохранила этот рубин потому… что он выпал из моего медальона в тот день, воспоминание о котором… мне дорого…
Анатоль. Дальше!
Эмилия. Мне становится так легко, что я могу рассказать тебе это. — Скажи, ты не высмеял бы меня, если бы я вздумала ревновать тебя к твоей первой любви?
Анатоль. Это к чему?
Эмилия. И все же воспоминание о ней — нечто обаятельное, одно из тех страданий, которые нам кажутся — лаской… и затем… для меня имеет большое значение тот день, в который я узнала ощущение, которое связывает меня — с тобой. О, нужно научиться любить, чтобы любить так, как я тебя_ люблю!.. Если бы мы встретили друг друга в то время, когда для нас любовь была чем-то новым, кто знает, не прошли ли бы мы без внимания один мимо другого?… О! не качай головой, Анатоль, это так, и ты сам говорил однажды.
Анатоль. Я сам?
Эмилия. Быть может, это хорошо, так говорил ты, мы оба должны были созреть сначала для этой высоты страсти.
Анатоль. Да… у нас всегда наготове какое-нибудь утешение этого рода, когда мы любим падшую.
Эмилия. Этот рубин, я совсем откровенна с тобой, означает воспоминание об этом дне…
Анатоль. Так скажи… скажи же…
Эмилия. Ты знаешь уже… Да… Анатоль… воспоминание о том дне… Ах!.. я была дурочка… шестнадцати лет!
Анатоль. А он двадцати — и большой, и брюнет!..
Эмилия (невинно). Не помню уже больше, мой дорогой… Помню только лес, который вокруг шумел, помню весенний день, который улыбался над деревьями… ах, помню солнечный луч, который проникал сквозь кусты и блестел на ковре из желтых цветов —
Анатоль. И ты не проклинаешь дня, который похитил тебя у меня, прежде чем я узнал тебя?
Эмилия. Быть может, он дал мне тебя!.. Нет, Анатоль, как бы там ни было, я не проклинаю того дня и не хочу лгать тебе, что я когда-нибудь проклинала его… Анатоль, что я тебя люблю как никого никогда — и как тебя никогда не любили — ты знаешь это… Но если каждый час, который я когда-нибудь переживала, потерял бы всякое значение от первого твоего поцелуя, — всякий, кого бы я ни встретила, исчезал всегда из моей памяти — могу ли я ради этого забыть минуту, которая сделала меня женщиной?
Анатоль. И ты утверждаешь, что ты меня любишь?
Эмилия. Я едва могу припомнить черты лица того человека; я не помню уже его взгляда —
Анатоль. А того, что ты в его объятиях пережила первые стоны любви… Что из его сердца впервые влилось в твое сердце то теплое чувство, которое из исполненной предчувствия девушки сделало тебя знающей женщиной, этого ты не можешь забыть в нем, благодарная душа! А того ты не видишь, что признание твое доводит меня до бешенства, что ты сразу вновь растревожила все дремавшее прошлое!.. Да, теперь я опять знаю, что ты можешь грезить еще о других поцелуях, кроме моих, и когда ты закрываешь глаза в моих объятиях, перед тобой стоит другой образ, а не мой!
Эмилия. Как неверно ты меня понимаешь!.. Ты, конечно, прав, когда говоришь, что нам следовало бы разойтись…
Анатоль. Ну — как же я должен понимать тебя?..
Эмилия. Как хорошо женщинам, которые умеют лгать. Нет… Вы не выносите ее, не выносите правды!.. Скажи мне только еще одно: зачем ты меня постоянно умолял? «Я все бы простил тебе, только не ложь!..» Я еще слышу, как ты говорил мне это… А я… Я, которая призналась тебе во всем, которая такой униженной, такой жалкой стояла пред тобой, я прямо в глаза тебе крикнула: «Анатоль, я падшая, но я люблю тебя!» Ни одна из уверток, которые у других всегда готовы на устах, не пришла мне в голову. — Нет, я высказала прямо: Анатоль, я любила веселую жизнь; Анатоль, я жаждала ощущений, — у меня пылкая кровь — я продавалась, отдавалась — я недостойна твоей любви… Помнишь ли ты также, что это все я сказала тебе перед тем, как ты в первый раз поцеловал мою руку?… Да, я хотела бежать от тебя, потому что я тебя любила, но ты преследовал меня… ты, как милостыни, просил моей любви… и я не хотела тебя, потому что я боялась загрязнить человека, которого я больше, которого я иначе, — ах, первого мужчину, которого я любила!.. И ты взял меня, и я стала твоею!.. Как я трепетала… дрожала… рыдала… И ты поднял меня так высоко, ты возвратил мне вновь все, одно за одним, что они у меня взяли… в твоих страстных объятиях я стала тем, чем не была никогда: чистой и счастливой… ты был так велик… ты мог простить… а теперь…
Анатоль. А теперь?..
Эмилия. А теперь ты гонишь меня прочь именно потому, что я все же похожа на других.
Анатоль. Нет… нет, на других ты не похожа.
Эмилия (нежно). Что же ты хочешь… Чтобы я его выбросила… этот рубин?…
Анатоль. Я не велик, нет… наоборот, я очень мелочен… брось его прочь, этот рубин… (рассматривает его). Он выпал из медальона… Он лежал в траве — под желтыми цветами… солнечный луч упал на него… и он заблестел… (длинное молчание) — Пойдем, Эмилия, на дворе темнеет, мы прогуляемся в парк…
Эмилия. Не слишком ли холодно будет?…
Анатоль. О нет, уже пахнет просыпающейся весною…
Эмилия. Как хочешь, мой дорогой!
Анатоль. Да — а этот камень…
Эмилия. Ах этот…
Анатоль. Да, этот темный — как с ним обстоит дело — что он?!..
Эмилия. Знаешь ты, что это за камень?…
Анатоль. Ну —
Эмилия (с гордым, алчным взглядом). Это черный бриллиант!
Анатоль (поднимается). А!
Эмилия (взгляд ее сосредоточен на камине). Редкость!
Анатоль (С скрытым бешенством). Почему… гм… зачем ты его… сохранила?..
Эмилия (все смотрит на камень). Потому что… он стоит двести тысяч…
Анатоль (вскрикивает). А!.. (Бросает бриллиант в камин).
Эмилия (кричит). Что ты делаешь!.. (нагибается, берет кочергу, разгребает пылающие угли, чтобы найти камень).
Анатоль (смотрит на нее секунды две; она с пылающими щеками стоит на коленях перед камином затем произносит спокойно). Продажная тварь! (Уходит).