До революціи политическое мышленіе было въ Россіи, поневолѣ, теоретично и книжно, а политическаго творчества въ сколько-нибудь широкомъ масштабѣ почти не существовало. Всесильная петербургская бюрократія, идя по разъ проторенной дорожкѣ, дѣлала въ тиши канцелярій свое дѣло, не посвящая въ него и не допуская къ нему представителей болѣе широкихъ круто въ населенія. Дѣятельность Госуд. Думы сводилась больше къ оппозиціи и критикѣ, чѣмъ къ положительному творчеству — хотъ сколько-нибудь большого размаха. Послѣдствіями итого порядка вещей и явилась зачаточность политическаго мышленія у широкихъ массъ и теоретичность интеллигентской политической мысли.
Только революція открыла возможность для широкаго развитія политическаго творчества въ Россіи. Было бы неправильно и даже тенденціозно произносить рѣшительныя и окончательныя сужденія объ уровнѣ политическаго творчества русскаго народа по тѣмъ результатамъ, къ которымъ привела пока революція. Безъ всякой предварительной подготовки, въ невиданныхъ еще міромъ обстоятельствахъ, жадно принялся русскій народъ за созиданіе новыхъ формъ политической жизни. Результаты этой дѣятельности получились сугубо-печальными, но на нихъ нельзя не смотрѣть иначе, какъ на ученичество, какъ на ремесленный стажъ. Злорадство по поводу «плодовъ» народнаго творчества — не умѣстно и, просто, не умно, ибо народъ самъ палъ жертвой собственныхъ ошибокъ, преднамѣренности въ его поступкахъ не было никакой. Урокъ предметнаго обученія получился жестокій, но безъ послѣдствій онъ врядъ ли пройдетъ, многое неясное въ 1917 г. теперь стало азбучно-яснымъ.
Революція сняла вѣковыя цѣпи и раскрѣпостила свободное слово. Полился безконечный потокъ рѣчей, ораторское краснорѣчіе переливалось всѣми цвѣтами радуги, порою сбиваясь на простую болтливость. Началось массовое увлеченіе словомъ, сказалась чрезмѣрная вѣра въ его силу. Слово, яркое, манящее и дерзновенное слово, гипнотизировало народное сознаніе. Большевики учли это, они власть и гипнозъ словъ превратили въ великій дурманъ словъ. Демагогическіе лозунги манили призраками мира, земли и хлѣба. Щедро, цѣлыми пригоршнями бросались въ массу обольстительныя обѣщанія. Разрушительные призывы были разсчитаны на грубую и примитивную психологію. Обходя практическія трудности, минуя всю сложность жизненныхъ явленій, не считаясь съ промежуточными положеніями, прелюбодѣи слова цинично и часто сознательно сбивали съ толку довѣрчиво внимавшій имъ народъ. Душа народная скоро оказалась отравленной дурманомъ словесныхъ формулъ. Русскій человѣкъ по природѣ — довѣрчивъ и сугубо эмоціоналенъ, не приходится, поэтому, и удивляться тому, что онъ съ полнымъ довѣріемъ отнесся къ обращеннымъ къ нему призывамъ. Призывы эти были разсчитаны на народную психологію, они были приноровлены къ исконымъ народнымъ вожделѣніямъ. Ядъ примѣшивался къ нимъ постепенно, осторожно и незамѣтно. Воспринимая ядовитыя испаренія малыми дозами, народное сознаніе не скоро стало оказывать противодѣйствіе. Можно ли винить темнаго мужика за то, что онъ подпалъ подъ гипнотическое и дурманящее воздѣйствіе блестящихъ словесныхъ формулъ, когда и русскій интеллигентъ, умственно и культурно неизмѣримо болѣе развитой, точно также подверженъ магическимъ чарамъ слова, формулы, системы? Видимо, власть словъ — нѣчто органически-національное и присущее русскому человѣку, почти безъ различія степени культурнаго развитія.
Въ Россіи политика, вообще, является приложеніемъ опредѣленной доктрины, причемъ обычно воплощается она въ нѣкоей политической системѣ и руководится сѣтью отвлеченныхъ положеній. Діаметрально противоположнымъ является политическое мышленіе въ Англіи, гдѣ политика является искусствомъ, воплощаясь въ политической личности и находясь подъ постояннымъ устремленіемъ къ конкретно-достижимымъ цѣлямъ, соотвѣтствующимъ конкретному положенію Англіи въ данный переживаемый моментъ. Вмѣсто гибкаго приспособленія къ реальнымъ потребностямъ страны и столь же гибкаго подхода къ назрѣвшимъ задачамъ, русскій народъ въ своемъ политическомъ творчествѣ отдается преимущественно прямолинейному и радикальному осуществленію опредѣленной догмы. Подобная схема политическаго мышленія, нѣсколько грузная и неподвижная, можетъ быть, и соотвѣтствуетъ складу русскаго ума, но она же требуетъ нѣмецкой методичности и систематичности, такъ намъ всегда нехватающихъ. При русской хаотичности, эмоціональности и безпорядочности трудно и ожидать особенно благотворныхъ послѣдствій отъ политическаго мышленія, построеннаго на доктринѣ, догмѣ и системѣ. Надо полагать, что сама жизнь внесетъ въ укладъ рускаго политическаго творчества необходимые коррективы, сочетавъ элементы науки съ элементами искусства, амальгамируя вѣрность опредѣленнымъ принципіальнымъ положеніямъ съ умѣніемъ гибко и чутко учитывать движеніе реальныхъ силъ и конкретныхъ обстоятельствъ. Окопавшись въ завоеваніяхъ революціи, русскій народъ, быть можетъ, теперь научится сложному искусству планомѣрной и разумной эволюціи.
Русское политическое мышленіе выявило себя за время революціи не только не гибкимъ, недостачно подвижнымъ, но даже — склоннымъ къ трафаретамъ. Русскій человѣкъ вбивъ себѣ въ голову какую-либо политическую мысль, не легко и не скоро съ нею разстается. Точно также, тяжелы и сдвиги въ области политической психологіи; привычка къ опредѣленымъ настроенімъ, долго оставаясь неизмѣной, даетъ о себѣ знать на продолжительный срокъ. Консерватизмъ русской политической мысли — явленіе quasi бытовое, причемъ консерватизмъ формы не только не соотвѣтствуетъ консерватизму содержанія, но, наоборотъ, особенно силенъ консерватизмъ радикальной и революціонной мысли. Помимо негибкости сказывается и русская принципіальность, или если угодно, принципіозностъ, вѣрность разъ воспринятому принципу или идеѣ. Въ интеллигентской, въ частности, средѣ сказывается и приверженность къ опредѣленнымъ традиціямъ. Однако, традиціи эти — обычно группового или кружкового типа, въ лучшемъ случаѣ — обще-интеллигентскія; обще-національныхъ же традицій у насъ пока почти еще не сложилось и не существуетъ. Для Россіи — еще впереди созданіе своихъ національныхъ устоевъ, опираясь на которые легче дать волю свободному творчеству, приспособленному къ духу времени и потребностямъ момента. Освобожденіе изъ коммунистической темницы дастъ русской политической мысли возможность свободнаго взлета и разбѣга. Тогда только сможетъ начаться подлинное политическое творчество, основанное на сочетаніи точныхъ знаній съ четкимъ улавливаніемъ конкретныхъ условій времени и обстоятельствъ. Для этого, впрочемъ, понадобится еще излеченіе отъ склонности къ дилетантизму въ политикѣ, а также установленіе въ средѣ политическихъ дѣятелей строгой спеціализаціи.
Параллельно съ выявленіемъ едва ли не всеобщей склонности легко подпадать подъ власть словъ и словесныхъ формулъ, революція подчеркнула и другую черту интеллигентской психики: безудержную вѣру въ силу идеи. Въ этой послѣдней чертѣ есть даже что-то красивое, но для массоваго практическаго примѣненія въ государственной жизни абсолютно непригодное. Массы населенія Москвы или Петрограда, холодныя и равнодушныя, если и удается зажечь, то не чистой идеей, а, въ лучшемъ случаѣ, совпаденіемъ идеи съ интересомъ, а не то — голымъ интересомъ. Въ лозунгѣ «земля и воля», нечего грѣха таить, деревенскую массу больше увлекала первая часть формулы, а интеллигенція не безъ наивности долго вѣрила въ наличіе гармонически-сочетаемой склонности массъ къ обоимъ членамъ народническаго символа вѣра. Когда на городскихъ выборахъ гордо выбрасывали тотъ же лозунгъ «земля и воля», то предріимчивые и болѣе практичные, чѣмъ лидеры, партійные агитаторы подъ шумокъ обѣщали и увеличеніе хлѣбнаго пайка, и снабженіе дровами, и подвозъ обуви, калошъ и т. д. Не взирая на это, вѣра въ силу идеи, для широкихъ массъ всегда отвлеченной и не реальной, побудила и въ періодъ острой борьбы съ большевиками выдвигать лозунги, великіе, красивые и важные, но неспособные увлечь массы. Большевики щедрой рукой надѣляли землей, фабриками, домами, а ихъ противники, героически борясь съ ними, говорили о необходимости возсозданія Великой единой и недѣлимой Россіи. Въ этомъ было нѣчто рыцарски-красивое, но и наивно-непрактичное. Борьба со старымъ самодержавіемъ, наряду со своей идейной стороной, наряду со своимъ свободолюбіемъ, заключала въ себѣ и нѣчто практически-привлекательное, суля крестьянину — землю, рабочимъ и заводчикамъ — разкрѣпощеніе промышленности, либеральнымъ профессіямъ — снятіе путъ, сковывавшихъ ихъ дѣятельность (только помѣстному дворянству революція ничего не сулила и поэтому, оно съ нею такъ упорно боролось и борется). Въ борьбѣ съ комиссародержавіемъ точно также легко, наряду съ освободительной идеей, выдвинуть и нѣчто практически интересующее массу населенія — вопросъ о землѣ. Вмѣсто этого, долгое время, выдвигали охотнѣе лозунги обще-государственнаго ренессанса, чѣмъ закрѣпленія завоеваній земельной революціи. Кличъ «единая и недѣлимая Россія» увлекалъ верхи, слабо отражаясь въ низахъ. Не кроется ли въ этомъ одно изъ разъясненій неудачи «бѣлаго» анти-большевистскаго движенія?
Но и этотъ урокъ, повидимому, не подѣйствовалъ въ достаточной степени отрезвляюще. Развѣ и послѣ событій 1918—1921 гг. въ кругахъ интеллигентной эмиграціи не продолжались споры изъ-за словъ, теорій, идей? Чѣмъ-то византійскимъ вѣетъ ото всей этой словесности, оторванной отъ подлинной жизни и часто чуждой ей. Современные «программные» споры кажутся чѣмъ-то архаическимъ и книжнымъ, ибо не до теоретическихъ программъ странѣ, гдѣ смерть коситъ неисчислимыя жертвы, гдѣ царитъ гладъ и моръ, гдѣ удовлетвореніе нуждъ остро-трагическаго «сегодня» нужнѣе выясненія идейныхъ позицій туманнаго «завтра». Надлежало бы думать о живыхъ людяхъ, о страдающихъ братьяхъ, о гибнущихъ поколѣніяхъ, о подготовительныхъ мѣрахъ къ облегченію ихъ участи и т. д., а у насъ умудряются, вмѣсто этого, ничтоже сумняшеся, парить въ высотахъ отвлеченныхъ споровъ.
Въ этомъ уклонѣ русскаго человѣка «уноситься въ высь», нельзя не усмотрѣть отмѣченный какъ-то И. А. Бунинымъ нелюбви къ жизненной правдѣ, а также отраженнаго вліянія склонности къ утопіямъ, которая точно также характерно обрисовываетъ развитіе русской мысли. Оторванная отъ текущихъ государственныхъ проблемъ, интеллигенція отдавалась безформеннымъ мечтамъ о государствѣ будущаго. Этотъ Zukunftsstaat создавался воображеніемъ, воспитаннымъ на книгахъ Томаса Моора, Беллами, Уэльса. Наслоеніе этихъ утопическихъ фантазій часто окрашивались въ цвѣтъ мессіанизма, вѣры въ то, что именно Россія создастъ образецъ идеальнаго во всѣхъ отношеніяхъ государственнаго и соціальнаго строя. Большевизмъ, въ сущности, и явился такой попыткой насажденія штыкомъ и пулеметомъ безумной утопіи. Ленинъ явился «теоретикомъ» утопической рабоче-крестьянской государственности и утопической «диктатуры пролетаріата», по его рецептамъ ихъ стали проводить въ жизнь. Въ этомъ сказалось изрядное отсутствіе критическаго чутья и чувства реальности, ибо сразу не могло не быть яснымъ все экономическое и соціологическое банкротство большевистской утопіи. Изъ нея правда, постепенно стали исчезать элементы вѣрности утопической программѣ и все свелось къ цѣплянію за власть, но первоначально дурманъ большевизма опирался въ немалой степени именно на утопичность русскаго политическаго мышленія и недостаточную реалистичность русскаго политическаго творчества. Какъ будто бы произведенный большевиками скачекъ въ кровавую пропасть — отрезвилъ даже вчерашнихъ утопистовъ, которые начинаютъ предпочитать эволюціонное измѣненіе формъ жизни утопическому насажденію немедленно царства Божьяго на землѣ. Дорого пришлось Россіи заплатить за опытъ безумной утопической революціонности, немудрено, что на смѣну ей идетъ болѣе размѣренная и реалистическая вѣра въ эволюцію и постепенный прогрессъ.
Эволюція взглядовъ въ области политики и тактики — явленіе естественное, политика — не математика, въ ней все — текуче, измѣнчиво, колеблемо. Гибкость тактики и должна заключаться въ чуткомъ учетѣ измѣненій въ области политическихъ явленій, фактовъ и отношеній, тактика не можетъ быть незыблемой и неподвижной, она должна измѣняться сообразно политическимъ заданіямъ момента. Въ области программной точно также не можетъ быть мѣста закаменѣлости, измѣненіе политическихъ обстоятельствъ легко можетъ потребовать измѣненія или развитія и иныхъ программныхъ пунктовъ. К.-д. партію часто и съ разныхъ сторонъ обвиняютъ за измѣненіе ею редакціи § 13 программы, трактующаго вопросъ о формѣ правленія, но вдумчивые русскіе конституціоналисты обычно не дѣлаютъ фетиша изъ формы государственнаго устройства, придерживаясь точки зрѣнія относительности въ вопросѣ о формѣ правленія, они считаютъ что вопросъ о конституціонной монархіи или республикѣ — отнюдь не пунктъ разногласія религіозно-догматическаго свойства, а лишь — вопросъ цѣлесообразности. Нельзя упускать изъ виду того, что для многихъ русскихъ политическихъ дѣятелей отрицательное отношеніе къ возстановленію монархіи обуславливается не столько критическимъ взглядомъ на монархическій образъ правленія, сколько трезвой оцѣнкой личнаго состава русскихъ монархическихъ группъ и партій.
Острѣе ставится вопросъ о дѣйствительно коренной и рѣзкой ломкѣ взглядовъ: можетъ ли и долженъ ли политическій дѣятель, пережившій рѣзкую ломку своего политическаго міросозерцанія, продолжать активно выступать и выявлять свои взгляды. Одно, — когда мѣняетъ взгляды политиканствующая учащаяся молодежь, у которой еще взгляды не устоялись и не могли еще сложиться; другое — когда зрѣлый политическій дѣятель начинаетъ проповѣдывать нѣчто діаметрально противоположное проповѣдывавшемуся вчера. Громадность событій можетъ, повторяемъ, вызвать и коренную ломку убѣжденій, но, не слѣдуетъ ли, хотя бы временно, переживавшимъ такую ломку нѣсколько отойти въ сторону, не вмѣшиваться активно и открыто въ политическую борьбу? Иначе вѣдь, получается полный соблазновъ политическій маскарадъ, могущій показаться толпѣ комедіей престижитаторства. Въ числѣ членовъ І-ой Госуд. Думы былъ нынѣ покойный профессоръ исторіи Е. Н. Щепкинъ (родной братъ Н. Н. Щепкина), состоявшій членомъ к.-д. фракціи. До 1904 г. Е. Н. Щепкинъ былъ умѣренно-правымъ, затѣмъ сталъ к.-д. Вернувшись въ пославшую его въ Думу Одессу, Е. Н. Щепкинъ изъ соображеній мелочно-провинціальнаго свойства сталъ въ оппозицію къ к.-д., сталъ печатно полемизировать въ самой рѣзкой формѣ со своими вчерашними единомышленниками, всячески тормозя и мѣшая успѣху кандидатовъ на выборахъ въ Госуд. Думу, выдвигавшихся мѣстной группой к.-д. Въ началѣ революціи Е. Н. Щепкинъ сталъ правымъ с-р., сталъ отстаивать соціализацію земли, отрицавшуюся имъ въ періодъ кадетства, затѣмъ онъ сталъ лѣвымъ эсэромъ, из числа которых перешелъ къ коммунистамъ, будучи даже одно время въ Одессѣ комиссаромъ народнаго просвѣщенія. Немолодой уже профессоръ Е. Н. Щепкинъ въ періодъ своего большевиствованія наряжался въ солдатскую форму, носилъ винтовку, щеголялъ съ красными галстуками, якшался на военныхъ корабляхъ съ матросской вольницей, изрыгалъ проклятія по адресу буржуазіи. Вся эта демагогія и хамелеонство объяснялось, можетъ быть, въ большой степени явленіями патологическаго свойства, но внѣ даннаго конкретнаго случая, — обрисованнаго именно благодаря его яркой колоритности, — бывали вѣдь казусы эволюціонированія хамелеонскаго типа внѣ вліянія какихъ бы то ни было явленій патологическаго характера. Это и заставляетъ желать сдержанности въ публичныхъ выявленіяхъ перемѣны своихъ воззрѣній. Ничто не можетъ помѣшать довѣрить рѣзкій переломъ своихъ политическихъ симпатій избирательной урнѣ при наличіи тайнаго голосованія, но уваженіе къ вѣскости и убѣжденности высказываемыхъ сужденій должно было бы, казалось, удерживать профанированіе той же трибуны ораторомъ или писателемъ, поющимъ совершенно новыя пѣсни. Чѣмъ болѣе данный кризисъ міровоззрѣнія глубокъ и искрененъ, тѣмъ болѣе онъ обязываетъ къ сдержанности и нѣкоторому стушеванію, хотя бы и на короткій срокъ. Замѣчаніе это относится и къ перемѣнамъ во взглядахъ на отдѣльныхъ политическихъ дѣятелей, оцѣнкамъ ихъ удѣльнаго вѣса и значенія. (Этого рода перемѣны неизбѣжны при поворотахъ тактики.) Когда П. Н. Милюковъ, послѣ крушенія крымскаго фронта, сталъ формулировать основы своей «новой тактики», это дѣлалось съ искренностью, прямотой и политической честностью. Талантливѣйшій изъ современныхъ русскихъ историковъ сталъ открыто анализировать ошибки поддерживавшейся имъ же до того тактики, не стѣсняясь признаваться въ ея ошибочности. Противъ подобнаго рода эволюціи тактическихъ настроеній, не взирая на размѣръ угла отклоненія ихъ отъ недавно только проповѣдуемаго, ничего возразить нельзя, но они также требуютъ сдержанности формулировки и отношеній ко вчерашнимъ единомышленникамъ. Новая тактика привела П. Н. Милюкова къ единомыслію въ тактическихъ вопросахъ съ И. И. Фундаминскимъ и В. В. Рудневымъ и къ разномыслію съ А. В. Кривошеинымъ, В. В. Шульгинымъ, Н. В. Савичемъ и В. I. Гурко. Между тѣмъ, еще сравнительно недавно, въ эпоху ясскаго совѣщанія 1918 г., тотъ же П. Н. Милюковъ рѣзко расходился съ тѣми же гг. Фундаминскимъ и Рудневымъ, идя болѣе или менѣе въ ногу съ тѣми же гг. Кривошеинымъ, Шульгинымъ, Гурко и Савичемъ. Такъ къ чему же выносить теперь наружу случившуюся перемѣну въ отношеніяхъ, допуская рѣзкую персональную полемику?
Первоначальный размахъ русской революціи былъ громадный, цѣли ставились широчайшія, часто выходя даже изъ національныхъ границъ, принимая міровой, вселенскій, универсальный характеръ. Въ пору весенняго опьяненія свободой и революціоннымъ духомъ многимъ казалось, что русской революціи подъ стать разрѣшеніе политическихъ, соціальныхъ и моральныхъ проблемъ, выходящихъ за рамки россійской дѣйствительности и могущихъ, во всякомъ случаѣ, оказать вліяніе и на другія страны. Большевики, съ ихъ склонностью все утрировать и доводить до предѣла, впослѣдствіи дѣлали прямыя попытки «зажечь пожаръ міровой революціи». Послѣ всего пережитаго, послѣ всѣхъ разочарованій, произошло крушеніе иллюзій и въ этой области цѣли ставятся теперь гораздо болѣе скромныя. Теперь считается не зазорнымъ пить, — пусть изъ малаго, но изъ своего бокала, заботиться, — пусть и о не большихъ, но реальныхъ и осуществимыхъ интересахъ національнаго масштаба и захвата.
Русскій человѣкъ въ области политики долго искалъ, — словно это сфера религіозная, — абсолюта, полноты воплощенія своего идеала, возвышенной правды и справедливости. Половинчатость, неполнота — никого не удовлетворяла, всѣ требовали абсолютной справедливости, полновѣснаго осуществленія идеальныхъ устремленій, мало кто освоилъ медлительность процесса эволюціи, немногіе заранѣе учитывали неизбѣжныя отклоненія отъ идеала, вызываемыя практическими трудностями. Преобладало долгое время стремленіе къ немедленному, въ революціонномъ порядкѣ насаждаемому «небу въ алмазахъ». Установился трафаретно-фаталистическій тезисъ, что достаточно низвергнутъ старый строй — и все пойдетъ гладко, словно по маслу. На активную оппозицію съ обоихъ крайнихъ фланговъ мало обращали вниманіе, о неизбѣжности постепеннаго перевоспитанія массы недостаточно думали. Государство, соціально-экономическія отношенія, международное общеніе — мыслились въ исключительно розовыхъ и идеалистическихъ тонахъ. Какъ и въ ложноклассической трагедіи, въ русскомъ политическомъ мышленіи не хватало многообразія красокъ, оттѣнковъ, переходовъ и полу-тоновъ: преобладали двѣ краски — черная и бѣлая, темная и свѣтлая. Только въ самое послѣднее время началось нѣкоторое отрезвленіе въ этомъ отношеніи. Въ аппаратѣ государственной власти перестаютъ уже искать абсолютнаго воплощенія идеальнаго устройства, понимая всю трагическую неизбѣжность полиціи, сыскного аппарата, тюремъ, карательной системы и т. д. Въ соціально-экономическихъ отношеніяхъ начинаютъ примиряться и съ отрицательными сторонами капитализма, научившись на большевистскомъ «опытѣ» цѣнитъ и положительныя стороны капиталистческаго строя. Въ международной политикѣ стали усваивать текучесть отношеній, невозможность вѣчно базироваться на дружбѣ съ однимъ опредѣленнымъ государствомъ или группой державъ, недостижимость сразу достичь вѣчнаго мира, полнаго разоруженія и мірового братства.
У русскихъ политиковъ — и въ этомъ заключается замѣтный шагъ впередъ — нѣтъ уже прежней вѣры въ легкость и быстроту достиженія столь высокой цѣли. Абсолютъ продолжаетъ освѣщать путь, но практическая программа-минимумъ уже сообразуется съ житейскими препятствіями, тормозами и препонами. Политическая мысль окрашивается въ реалистическіе цвѣта, она не отлетаетъ отъ грѣшной земли, витая только въ облакахъ и въ поднебесій. Жизнь научила мириться съ уклоненіями и отступленіями отъ поставленной идеальной цѣли, считаясь съ реальными обстоятельствами и существующими возможностями. Подходъ къ явленіямъ общественно-политической жизни становится инымъ, «не до жиру — быть бы живу» — дѣлается правиломъ поведенія. Не приходится опасаться, что это приведетъ къ крайностямъ оппортунизма, практицизма и компромисса. Еще достаточно остается въ русскомъ сознаніи идеализма, чтобы не допустить внесенія духа опошленія во всѣ сферы государственной жизни; компромиссъ, если нынѣ и пріемлется, то въ формѣ разумной и не чрезмѣрной, не преходящей извѣстныхъ границъ.
«Бѣлое» движеніе не всегда и не во всемъ было проникнуто только цѣлокупнымъ духомъ идеализма. Существовала и «бѣлая» чрезвычайка, а произволъ и насиліе, жестокость и кровожадность, стяжательность и спекуляція не были, увы, характерными чертами однихъ только «красныхъ», но, все же, въ своей іезуитской безпринципности, въ своей безудержной циничности, въ своемъ нагломъ провозглашеніи оправданія цѣли средствами — большевики остались не превзойденными. Когда Троцкому нужно пустить воинскій поѣздъ, перевозящій эшелонъ или снаряженіе, онъ — не стѣсняется добыть нужное количество топлива путемъ захвата дверей, оконъ и мебели въ прилегающихъ къ желѣзно-дорожному полотну жилыхъ домахъ, убивая сопротивляющихся обитателей ихъ. Такъ далеко «бѣлые» никогда не шли, они знали хоть нѣкоторыя правовыя и экономическія сдержки. Большевикамъ — все ни по чемъ, они для достиженія своей цѣли принципіально ни передъ чѣмъ не останавливаются. Убить, сжечь, разграбить, обмануть, — все считается ими допустимымъ ради сохраненія власти. Какъ бы «бѣлые» порою не поддавались на отпарированіе аналогичными «средствами», они никогда въ этомъ не превзошли своихъ «учителей». И, какъ бы то ни было, нельзя этого не поставить въ активъ «бѣлымъ», упрекать ихъ за это не приходится, ибо нельзя строить нормальной государственности даже на временномъ отрицаніи всѣхъ ея основъ и моральныхъ началъ, на одномъ только разрушеніи, злобѣ и мстительности. Компромиссъ — неизбѣженъ, въ особенности — въ многосложную годину разбушевавшейся стихіи, но не можетъ и не быть границы для отступленій отъ признаваемаго принципіально желательнымъ. Если и не приходилось «миндальничать», когда кругомъ свирѣпствуютъ палачи чрезвычаекъ, но глупо и преступно было третировать все населеніе, какъ «бандитовъ», съ которыми, де, нечего «миндальничать». Конечно, въ эпоху полнаго упадка чувства законности и сознанія необходимости подчиняться власти — нельзя не сохранять самымъ строгимъ образомъ порядка и общественной свободы, но нелѣпы и абсурдны проявленія скороспѣлой юстиціи, система безсудныхъ казней, установленіе круговой поруки въ отвѣтственности цѣлой деревни за преступленіе односельчанина, цѣлой профессіональной организаціи — за проступокъ одного изъ ея сочленовъ. Война естественно, не является школой гуманизма, а война гражданская сугубо выявляетъ жестокость. Но, все же, и въ проявленіяхъ жестокости не можетъ не бытъ предѣла, границы, нормы. Раньше всего недопустима жестокость ненужная, такая, безъ которой легко можно обойтись, которая прямо не диктуется обстоятельствами дѣла. Жестокая мстительность, огульныя обвиненія, массовыя возмездія, наказанія «пачками», профессіональное или національное обобщеніе неминуемо усиливаютъ анархію, создавая кадры жаждущихъ отомщенія родныхъ безсудно казненныхъ, становящихся непримиримыми и фанатичными врагами власти, прибѣгающей къ подобнаго рода пріемамъ. Достаточно зла пріемы эти уже причинили Россіи за время переживаемаго лихолѣтія, нужно приложить всѣ усилія къ тому, чтобы никоимъ образомъ не допустить повтореній ихъ и послѣ окончательнаго сверженія большевизма, борясь самыми крайними и строгими способами противъ всѣхъ не въ мѣру темпераментныхъ, мстительныхъ и склонныхъ къ самосудамъ и жестокимъ насиліямъ.
Однимъ изъ проявленій и послѣдствій склонности россійской къ максимализму духа и идеи, а также къ монолитности своей политической системы, является невозможность для русскихъ политическихъ дѣятелей заключить между собою хотя бы временное соглашеніе. Единство дѣйствій, координація усилій, установленіе сообща опредѣленнаго плана ближайшей практической работы, все это тормозится склонностью къ преждевременному заглядыванію въ болѣе отдаленное будущее, нежеланіемъ позабыть программу-максимумъ, неумѣніемъ уступить въ мелочахъ ради соглашенія въ существенномъ. Въ русскихъ политическихъ кругахъ предпочитаютъ начать взаимную борьбу, порою превращающуюся въ взаимную грызню, чѣмъ пойти на взаимныя уступки и компромиссы. Къ компромиссу, даже тактическаго и, слѣдовательно, временнаго характера, у насъ принято относиться не безъ брезгливости. За всѣ годы борьбы съ большевиками не удалось создать единаго и общаго антибольшевистскаго фронта хоть сколько нибудь широкаго размаха. Все время въ антибольшевистскомъ лагерѣ отдѣльныя партіи и группы ведутъ борьбу между собою, не соглашаясь ничѣмъ поступиться. Въ послѣднее время сталъ даже замѣчаться процессъ нѣкотораго разложенія даже внутри опредѣленныхъ политическихъ группировокъ, дотолѣ славившихся своей спаянностью и дисциплиной. Съ исчезновеніемъ со сцены единой Россіи стали исчезать и единыя по духу организаціи обще-россійскаго характера, на каковой фактъ, впрочемъ, не малое вліяніе окзываетъ раздробленіе интеллигентныхъ силъ между Россіей и эмиграціей, съ ихъ разными психологіями и освѣдомленностью. Люди, вчера понимавшіе другъ-друга съ полу-слова, сегодня чувствуютъ себя чужими, не понимая настроенія «съ того берега».
Если у насъ и создавались междупартійныя объединенія, то не было момента, когда существовало бы только одпо между-партійное объединеніе, всегда ихъ было 2-3, причемъ и они умудрялись вести между собою борьбу и конкуренцію. Вспомнимъ длительные, въ теченіе ряда мѣсяцевъ, переговоры. имѣвшіе мѣсто въ Одессѣ въ 1918 г. между такъ называемыми 4 бюро — представителями союза возрожденія Россіи, національнаго центра, совѣта государственнаго объединенія и совѣта южно-русскихъ земско-городскихъ съѣздовъ.
Такъ представители этихъ «объединеній» и не договорились до объединенія между собою, ибо ни у кого не было желанія уступить другому, все, въ лучшемъ случаѣ сводилось къ внѣшне-механическимъ компромиссамъ при отсутствіи внутренняго желанія понять мотивы сосѣда и найти способъ органическаго сліянія мнѣній. Уходъ многихъ партійныхъ дѣятелей въ междупартійныя «объединенія» имѣлъ даже послѣдствіемъ нѣкоторое ослабленіе дисциплины и активности въ иныхъ партійныхъ организаціяхъ. Въ итогѣ получилось не достиженіе сплоченія и единства, а демонстрированіе разброда и безсилія. Въ Россіи зачатки священнаго единенія показались только въ началѣ войны, затѣмъ же — почти все время имѣло мѣсто священное разъединеніе. Даже оставляя въ сторонѣ оба крайнихъ крыла и отмѣтая, какъ крайнихъ лѣвыхъ, такъ и крайнихъ правыхъ, русскимъ политическимъ дѣятелямъ не удается достигнуть между собою соглашенія. Въ русскихъ условіяхъ является утопіей созданіе дѣйствительно единаго національнаго фронта, ибо слишкомъ на разныхъ языкахъ говорятъ и обладаютъ слишкомъ разной психикой иные правые и иные лѣвые. Взывать къ единенію въ столь широкихъ предѣлахъ — означаетъ быть внѣ реальности, ибо, какъ это ни печально, но подобное объединеніе при создавшихся условіяхъ неосуществимо. Но приходится съ грустью констатировать и фактъ неумѣнія создать истинную и дѣйственную коалицію и въ болѣе узкихъ предѣлахъ. Случилось, до сихъ поръ, по крайней мѣрѣ, такъ, что коалиція между буржуазно-демократическими и умѣренно-соціалистическими группами принимали только характеръ внѣшняго единенія, безъ подлиннаго внутренняго желанія договаривающихся сторонъ идти другъ другу на уступки, — или же соглашеніе заключалось фактически между партійными вождями, за которыми, съ обѣихъ сторонъ, ихъ единомышленники въ данномъ случаѣ не слѣдовали или же оказывали имъ только внѣшне формальную поддержку. Таковымъ, въ значительной степени является, напримѣръ, отношеніе къ парижскому частному совѣщанію членовъ Учр. Собранія и его исполнительной комиссіи — со стороны политическихъ группъ, главари которыхъ возглавляютъ это учрежденіе. Вообще же, совѣщаніе членовъ Учр. Собранія врядъ ли призвано сыграть особую ролъ въ ходѣ событій, хотя въ основѣ его лежитъ правильная мысль о необходимости объединенія въ чисто демократическомъ и абсолютно чуждомъ реставраціонности стилѣ. Другія, парижскія же, попытки объединенія вызываютъ опасенія благодаря подбору и группировкѣ очень ужъ часто тоскующихъ по старинкѣ элементовъ. Повидимому, за-границей не удается создать дѣйственнаго объединенія, реализацію котораго на чисто дѣловой почвѣ придется отложить до освобожденія Россіи, гдѣ радость соприкосновенія съ родной землей, можетъ быть, заглушитъ стремленія къ мелочному разъединенію.
Въ анти-большевистскомъ лагерѣ, скоро послѣ начала активной борьбы съ большевиками, стало вырисовываться теченіе, не выдвигавшее своей положительной программы, но характеризовавшее само себя отрицательными признаками: враждебнымъ отношеніямъ одновременно къ большевикамъ и къ ихъ противникамъ, ведущимъ вооруженную съ ними борьбу. Постепенно выбрасываются формулы: «Ни Ленинъ, ни Колчакъ», «ни Ленинъ, ни Деникинъ», «ни Ленинъ, ни Врангель». Къ сожалѣнію, очень немногіе сторонники «нинизма» удерживались на почвѣ фактическаго нейтралитета къ Колчаку, Деникину и Врангелю, многіе «нинисты» опредѣленно проявляли свое враждебное къ нимъ отношеніе и, тѣмъ самымъ, лили воду на мельницу Ленина. Въ Сибири, на Кубани и въ друг. мѣстахъ иные с.-р. анти-большевистскаго толка сознательно или безсознательно, вольно или невольно, но работали ad majorem gloriam Ленина, содѣйствуя разрушенію военной мощи колчаковской или деникинской арміи. Послѣ крушенія фронта ген. Врангеля къ формулѣ «ни Ленинъ, ни Врангель» стали примыкать и нѣкоторые ярые противники въ недавнемъ прошломъ основъ «нинизма». Правда, при наличіи крымскаго фронта, эта группа дѣятелей не выявляла своего оппозиціоннаго отношенія къ политикѣ и личности ген. Врангеля, перейдя въ открытую оппозицію лишь послѣ крушенія крымскаго фронта, когда не можетъ даже подниматься вопросъ о косвенной помощи большевикамъ. Съ исчезновеніемъ послѣдняго клочка государственной территоріи, не подвластной большевистской власти, исчезла свыше трехъ лѣтъ существовавшая опасность косвеннаго содѣйствія своему же врагу. Соціалистическія группы до конца остались вѣрны себѣ и до конца подкапывались подъ «генераловъ». Группа парижскихъ к.-д., хотя бы сумѣла не выдвигать во внѣ своего отношенія къ ген. Врангелю, считая даже возможнымъ оказывать посильное содѣйствіе крымскому правительству, противъ главы котораго начата была кампанія лишь тогда, когда армія ген. Врангеля оказалась на Лемносѣ и въ Галиполи.
Во всемъ этомъ ясно сказалось, между прочимъ, и отсутствіе чувства мѣры, столь присущее русскому человѣку. Все у насъ сводится къ крайностямъ, отъ радости къ отчаянію у на съ почти всегда одинъ только шагъ, отъ энтузіазма до маразма — дистанція отнюдь не громаднаго размѣра. Безмѣрная полярность настроеній сказывалась при частыхъ на Югѣ смѣнахъ власти: при большевикахъ кляли большевиковъ и ждали добровольцевъ, скоро послѣ прихода добровольцевъ начинали ругать послѣднихъ и наивно вѣрить въ «эволюцію» большевиковъ. Въ этихъ шатаніяхъ выдержка и устойчивость, что называется, и не ночевали. Обобщеніе отдѣльныхъ фактовъ, постоянное прислушиваніе къ слухамъ и сплетнямъ, вѣра въ возможность чудесно-быстрыхъ перемѣнъ — давали о себѣ постоянно знать.
Естественная и понятная отмѣна всѣхъ основныхъ большевистскихъ декретовъ при очередныхъ изгнаніяхъ изъ южныхъ губерній большевиковъ сопровождалась аннулированіемъ и того безконечно-малаго, что сдѣлали положительнаго большевики. Новый стиль, введенный еще Вр. Правительствомъ, былъ сохраненъ и совѣтской властью, этого оказывалось достаточнымъ чтобы добровольцы сейчасъ же по своемъ приходѣ вводили стиль старый. Населеніе успѣвало уже привыкнуть къ новому стилю, возвращеніе къ старому влекло за собой рядъ неудобствъ практическаго характера, но все это не останавливало рвенія «реставраторовъ», формально ссылавшихся на отсутствіе рѣшенія церкви по вопросу о перемѣнѣ стиля. Не соблюдалось на Югѣ чувство мѣры и при разслѣдованіяхъ «аттестаціонной кампаніей» обстоятельствъ службы опредѣленныхъ лицъ въ красной арміи или же гражданскихъ совѣтскихъ учрежденіяхъ въ моменты занятія данной губерніи большевиками. Отъ новой, антибольшевистской власти зря отталкивались элементы, которые могли бы быть ей полезными, въ среду ихъ вносилось ненужное озлобленіе, ибо не принималось упорно во вниманіе то обстоятельство, что весьма многіе служатъ въ большевистскихъ учрежденіяхъ по неволѣ, за страхъ, а не за совѣсть.
Русскій человѣкъ привыкъ болѣе къ прямолинейнымъ выявленіямъ своихъ взглядовъ, не научившись еще болѣе эластичной и ловкой борьбѣ за интересы своей страны. Иностранцевъ поражаетъ «не дипломатическій», никогда не вуалируемый тонъ русской публицистики и иныхъ политическихъ дѣятелей. Въ области международной борьбы за Россію эта «дубоватость» и недостаточное умѣніе тактически обставлять свои выступленія приносила и еще будетъ приносить не мало вреда. Стойкій въ догмѣ своихъ пожеланій, россійскій политикъ не только бываетъ недостаточно гибокъ въ тактическихъ ходахъ, требуемыхъ для защиты или осуществленія его программы по данному вопросу, но зачастую не проявляетъ и должнаго такта, чутья, зоркости. Яркимъ примѣромъ подобной «дубоватой» и чрезмѣрно прямолинейной политики является трагическій эпизодъ съ разселеніемъ эвакуированной изъ Крыма арміи. Желаніе сохранить эту армію, по-крайней мѣрѣ — ея основные кадры — вполнѣ понятно и законно. Организованные кадры національно-настроенной арміи еще могутъ сослужитъ не малую службу въ борьбѣ съ большевиками, да и чувство безпредѣльной благодарности защитникамъ русской чести диктовало необходимость всяческой имъ помощи и содѣйствія. Однако, международная политическая обстановка требовала извѣстной вуалировки этихъ цѣлей. Не говоря уже о флиртѣ Англіи съ большевиками, финансовое положеніе Франціи не допускало сосредоточенія всей эвакуированной арміи въ одномъ пунктѣ съ содержаніемъ ея только на французскій счетъ, помощь гуманитарныхъ учрежденій Соед. Штатовъ была легче достижима при оффиціальномъ роспускѣ арміи и превращенія ея участниковъ въ обычныхъ бѣженцевъ. Трезвый учетъ всѣхъ этихъ факторовъ ясно диктовалъ одно: примиреніе со внѣшнимъ расформированіемъ арміи, но забота о такомъ ея разселеніи, при которомъ не произошло бы распыленіе и разсѣяніе отдѣльныхъ частей. Вмѣсто же этого — шумливо пошли — ген. Врангель и его совѣтчики изъ русскаго совѣта — на проломъ, оттолкнувъ тѣмъ самымъ отъ себя многихъ друзей, обостривъ отношеніе съ французскимъ правительствомъ и, наконецъ, ухудшивъ матеріальное и моральное положеніе самихъ чиновъ арміи. Съ другой стороны, нѣкоторые политическіе дѣятели, преслѣдуя цѣль безболѣзненнаго разселенія арміи, увлекались своей борьбой съ ген. Врангелемъ и въ пылу этой борьбы стали, если не наносить удары и по арміи, то не всегда оказывать ей то моральное сочувствіе, которое она заслуживала.
Все это — послѣдствія недостаточно эластичной и не гибкой политики. Да и гдѣ было выработаться дающейся только практикой тонкости политическаго дѣйства? Ни канцелярія, ни кабинетъ ученаго теоретика, ни подполье не являлись подходящей для того школой. Русская жизнь выработала скорѣе типъ ловкихъ конспираторовъ, чѣмъ опытныхъ политиковъ. Но пріемы конспираціи оказались явно не пригодными для широкой политической работы.
Выйдя на большую дорогу, ставъ на путь подлинной демократіи, русская политическая мысль только постепенно начинаетъ пріобрѣтать новые навыки. Большевизмъ оборвалъ, заглушилъ и исказилъ широкую политическую работу при свѣтѣ дня, снова загнавъ все живое и творческое въ оппозицію, въ подполье и, даже, въ конспирацію. Но психологически старые политическіе методы уже — позади, ихъ полное возвращеніе немыслимо, рецидива политическаго бюрократизма, политическаго доктринализма и политическаго конспиратизма особенно опасаться уже не приходится. Жизненность смѣняетъ схоластичность, какъ кружковая тайна замѣняется гласностью и публичностью. Вступивъ на путь, общій съ западными демократіями, русская демократія неминуемо прійдетъ и къ болѣе утонченнымъ пріемамъ политическаго мышленія.
На пути этомъ русскимъ политикамъ предстоитъ еще научиться одному свойству политической борьбы, до сихъ поръ имъ обычно не хватавшему: хладнокровію. Русскихъ политическихъ дѣятелей не безъ основанія обвиняютъ въ недостаточной темпераментности, особенно, по сравненію съ большевиками. Но словесная форма очень многихъ русскихъ политическихъ выступленій отличается даже излишней страстностью тона и темпераментностью. Англійскій премьеръ Ллойдъ Джорджъ подписалъ торговое соглашеніе съ Красинымъ, а подпись польскаго премьеръ-министра Витоса красуется подъ клочкомъ бумаги, именуемымъ рижскимъ миромъ, — и гремятъ перуны газетные, раздается грозное «Англія — нашъ врагъ», никогда Россія не проститъ Англіи политики Ллойдъ Джорджа, никогда не забудется политика Польши въ отношеніи Россіи въ 1920-1921 гг. «Польша — врагъ Россіи» и т. п. Единственнымъ оправданіемъ этого отсутствія хладнокровія и сдержанности является едва ли не всеобщая повышенная нервность, дающая, въ результатѣ, неврастеническую темпераментность формы при неврастеническомъ же безсиліи многихъ выступленій политическаго характера. Эфектъ отъ этого рода шумливой «темпераментности» зачастую получается діаметрально противоположный ожидавшемуся, особенно въ случаяхъ, когда политическое обращеніе дѣлается не только къ русскому, но и западно-европейскому общественному мнѣнію.
За время революціи многократно проявлялась чрезмѣрная уступчивость власти и общественнаго мнѣнія къ группамъ, взявшимъ на себя монополію представительства отъ имени «революціонной демократіи». Предполагалось уступками предотвратить захватъ власти болѣе крайними элементами, но, на дѣлѣ, постепенно сдали большевикамъ всѣ позиціи, ничего не предотвративъ. Вмѣсто мудраго сочетанія твердости власти съ широкимъ и дѣйственнымъ соціальнымъ реформизмомъ, большинство же нашихъ политиковъ пошло по пути безпрерывныхъ уступокъ, заигрываній, безцѣльныхъ и неврастеническихъ забѣганій впередъ. Этого рода уступчивость какъ-то сочетается у русскихъ политическихъ дѣятелей съ упрямымъ фанатизмомъ въ вопросахъ скорѣе теоретическаго свойства. Труднѣе убѣдить русскаго интеллигента въ необходимости проявить твердость въ важномъ вопросѣ практическаго свойства, чѣмъ заставить его сойдти съ занятой позиціи въ спорѣ теоретическаго свойства. Такъ, не сумѣли проявить твердую власть и предотвратить разложеніе арміи, ибо считалось теоретически неоспоримымъ право солдата пользоваться всей полнотой гражданскихъ правъ, выявляя свободное, ничѣмъ не стѣсняемое волеизъявленіе...
Среди русскихъ политиковъ можно различить двѣ неравныя категоріи: одни предаются политическому импрессіонизму, другіе танцуютъ отъ печки теоретическихъ положеній. Промежуточная ступень — явленіе рѣдкое и очень мало встрѣчающееся. Часть русскихъ политиковъ полагается исключительно на свое «нутро» и чутье, отдаваясь импровизаціи политическихъ цѣнностей, другая часть — рабски слѣдуетъ велѣніямъ доктрины, исторической и иной науки. Крайности эти, естественно, благихъ результатовъ дать и не могли, ибо только гибкое сочетаніе элементовъ политическаго искусства съ данными политической науки и можетъ привести къ положительнымъ результатамъ. Перегибаніями палки являются всегда параллели съ историческими событіями у другихъ народовъ, а также желаніе воспроизвести вновь что-либо изъ прошлаго, хотя бы и своей же страны. Громадной ошибкой — ею особенно у насъ отличались соціалъ-демократы — было игнорированіе національной исторіи и желаніе рабски копировать чужеземные образцы. Политика всегда національна, но, при нынѣшнемъ темпѣ международнаго общенія, защита національныхъ интересовъ немыслима безъ точнаго знанія всѣхъ деталей международной обстановки. Политикъ долженъ быть въ курсѣ не только событій міровой жизни, но и развитія научно-политической мысли. Исторія, государственное право, экономика, соціологія должны быть родной стихіей для практическаго политика. Въ Россіи до сихъ поръ къ политической дѣятельности не готовились, высшая школа нужныхъ для того познаній не давала, спеціальныхъ учебныхъ заведеній не было и въ зачаткѣ. Оно и понятно, почему: политикой занимались сперва профессіональные чиновники, а затѣмъ — профессіональные революціонеры. Нельзя сказать, чтобы тѣ и другіе всегда достигали хорошихъ результатовъ. Не пора ли подумать о формированіи кадровъ хорошо теоретически подготовленныхъ и жизненно гибкихъ русскихъ политиковъ? Русская жизнь до сихъ поръ, къ сожалѣнію, не имѣла вольной школы политическхъ наукъ, по примѣру хотя бы парижской Ecole LіЬrе des sciences politiques.
Русская политическая мысль и практическое политическое творчество медленно, постепенно, пластами начинаетъ освобождаться отъ многаго, характеризовавшаго ихъ въ недавнемъ еще прошломъ. Изжиты многіе предразсудки, переоцѣнены многія цѣнности, пересмотрѣны многіе взгляды, принципы и традиціи. Результатомъ этого является медленное и постепенное созиданіе новаго уклада политическаго мышленія и міровоззрѣнія. Это новое, основанное на жизненномъ опытѣ и глубокихъ переживаніяхъ, шагъ за шагомъ завоевываетъ себѣ признаніе и распространеніе. Жизнь властно требуетъ всеобщаго внѣдренія основъ подлиннаго народовластія — не учительства, а учета воли народной, искусно направляемой по пути истиннаго демократизма. Недавно интеллигенція навязывала народу и приписывала ему опредѣленныя, свои воззрѣнія; теперь — прислушиваясь къ голосу жизни, канализируетъ ихъ проявленія, направляютъ ихъ любовно въ опредѣленное русло. При этомъ, исчезаетъ піететъ передъ революціей и революціонной стихіей, какъ таковой. Русскій интеллигентъ со школьной скамьи привыкъ говорить о революціи не иначе, какъ вознося очи горѣ. Ходячія исторіи революцій идеализировали прежнія революціонныя движенія, рисовали ихъ только свѣтлыя стороны. И пришествіе революціи было принято ожидать съ радостнымъ нетерпѣніемъ, какъ то не задумываясь даже о томъ темномъ, что несетъ съ собою революціонный смерчъ. Очень немногіе отвѣтственные политики глядѣли на революцію какъ на ultima ratio rerum, стараясь избѣжать ея, добиться мирнымъ путемъ эволюціи формъ соціальной и политической жизни. И въ 1917 г. и до 1917 г. обычнымъ явленіемъ было вызываніе духа революціи, игра съ революціоннымъ огнемъ. Теперь всѣ въ Россіи воочію убѣдились что въ революціи, наряду со свѣтлыми, имѣются и мрачно-темныя стороны. Революціонная романтика начинаетъ казаться насмѣшкой, опоэтизированіе революціи — злобнымъ вымысломъ. Сейчасъ даже начинаетъ проявляться противоположная крайность, огульное охаиваніе, революціи, ненависть ко всѣмъ ея шагамъ и къ самому революціонному духу. Обывательская масса выказываетъ даже склонность вычеркнуть цѣликомъ революціонныя страницы русской исторіи, но въ этомъ проглядываетъ больше запальчивости и раздраженія, личной озлобленности — вполнѣ, впрочемъ, понятной, — чѣмъ глубокаго политическаго смысла. Реакція на обоготвореніе революціи не должна вылиться въ форму политическаго и соціальнаго ретроградства, иначе — будетъ готовиться почва для новой революціи. Избѣжать повторенія революціонныхъ вспышекъ можно только путемъ укрѣпленія основныхъ идеаловъ революціи.
Не лишенъ характерности для россійскихъ политическихъ настроеніи, между прочимъ, и тотъ фактъ, что крайніе правые съ большимъ трудомъ «прощаютъ» умѣренную часть революціонныхъ дѣятелей, чѣмъ крайне лѣвыхъ, ихъ ненависть къ кадетамъ глубже и острѣе чѣмъ къ соціалистамъ, они скорѣе склонны считать «зачинщиками» и «поджигателями» Милюкова, Родичева, Винавгра, и даже, Родзянко или Гучкова, чѣмъ Авксентьева, Церетелли или Спиридонову.
Наиболѣе, быть можетъ, характерно отношеніе правыхъ круговъ къ М. В. Родзянко, который, не взирая на всегдашнюю умѣренность своихъ политическихъ взглядовъ и приверженность къ монархическимъ идеямъ, все же является едва ли не наиболѣе излюбленнымъ объектомъ травли со стороны правыхъ круговъ. По сообщенію «Нов. Вр.», въ виду настойчивыхъ требованій членовъ русской колоніи, въ Турскомъ Бечеѣ, бывшій предсѣдатель Госуд. Думы М. В. Родзянко сдѣлалъ оффиціальное заявленіе правленію колоніи, что онъ обязуется болѣе не принимать никакого участія въ общественной жизни колоніи и не посѣщать общихъ собраній членовъ колоніи. Что касается А. И. Гучкова, то онъ былъ два раза уже объектомъ грубаго физическаго насилія (въ Севастополѣ и Берлинѣ) послѣ чего г. Гучковъ, стремясь заслужить благоволеніе нѣко горыхъ круговъ, сталъ... рѣзко выявлять и — не безъ демагогіи — внѣшне подчеркивать свое разномысліе съ кн. Львовымъ, Милюковымъ и др. Не взирая, однако, на все это, въ «рейхенгальскихъ» кругахъ А. И. Гучковъ не только не прощенъ, но все еще считается опаснымъ человѣкомъ. Во всемъ этомъ, конечно, больше злобной пристрастности, кастовой нетерпимости, неумѣнія понятъ мотивы чужихъ поступковъ и сознанія реальности угрозы, чѣмъ правильнаго историческаго пониманія.
Совершенно понятно, что революція, особенно на первыхъ порахъ и при первыхъ своихъ шагахъ стремится всегда всячески отмежеваться отъ всего до-революціоннаго, старорежимнаго. И русская революція первоначально усиленно старалась ни въ чемъ не подражать до-февральскимъ порядкамъ. Стали разрушаться навыки, пріемы и явленія, нуждающіеся въ перестройкахъ, достройкахъ или перемѣнахъ, но не въ сломѣ. Бюрократизмъ, канцелярщина, формализмъ, единоличное усмотрѣніе — вещи нестерпимыя, когда они чрезмѣрны, но полное отрицаніе бюрократическаго дѣло-производства, канцелярскаго порядка и соблюденія установленной формы, а также возведеніе въ систему длительнаго коллегіальнаго разсмотрѣнія даже мелкихъ текущихъ административныхъ вопросовъ — тоже, вѣдь, къ добру не приводить. Сперва у насъ стали отрицать весь внѣшній укладъ стараго чиновничьяго строя, но скоро спохватились и завели революціонную канцелярщину, не меньшую, чѣмъ при царскомъ режимѣ, но, надо сознаться, порядка и стройности въ ней было меньше.
Съ теченіемъ времени стали проникаться мыслью о томъ, что во внѣшнемъ порядкѣ стараго режима имѣлись свои положительныя стороны, которыя отнюдь не зазорно воспроизводить. Но это отнюдь не означало того, что духъ учрежденій долженъ оставаться старый. У насъ же легко стали мѣнять названіе учрежденій или должностей, сохраняя въ нихъ въ качествѣ руководителей людей, безнадежно зараженныхъ старорежимной психологіей и навыками («дома новы, но предразсудки стары»). Какъ бы ни было трудно у насъ находить людей для замѣщенія ряда отвѣтственныхъ постовъ, нельзя поручать ихъ людямъ, которымъ органически чуждъ духъ революціоннаго времени. Между тѣмъ — примѣръ одинъ изъ тысячи — генералъ А. С. Лукомскій, человѣкъ правый и типичный «старорежимникъ», умудрился перебывать начальникомъ штаба верховнаго главнокомандующаго при ген. Корниловѣ, предсѣдателемъ особаго совѣщанія при ген. Деникинѣ, представителемъ ген. Врангеля въ Константинополѣ съ подчиненіемъ ему начальниковъ вѣдомствъ на Балканахъ. Результатъ отъ подобнаго выдвиганія на отвѣтственные политическіе посты людей явно для того, по духу времени, не пригодныхъ, оказался чреватымъ многими немаловажными послѣдствіями. У насъ сперва однимъ росчеркомъ пера отмахнулись отъ чуть ли не всего стараго чиновничества, потомъ только додумались до необходимости строго индивидуальныхъ оцѣнокъ, но и тутъ не было проявлено достаточно критическаго чутья и на сцену стали выводиться вновь фигуры, если не одіозныя, то раздражающія, если не карьерно приспособившіяся, то внѣшне только маскирующія свой старый обликъ. И въ этой области обѣ крайности непримѣнимы: нельзя огуломъ отрицать все, служившее старой власти, какъ царской, такъ и большевистской, какъ нельзя опираться только на неопытныхъ новичковъ или же признавать только старыхъ служакъ.
Безспорно, лица стоявшія во главѣ вооруженныхъ силъ, боровшихся съ большевиками, не проявляли достаточно твердости и чутья при назначеніяхъ на высшіе административные посты, но нельзя винить за это всецѣло только этихъ военныхъ диктаторовъ. Правый станъ обычно выдвигалъ изъ своихъ рядовъ кадры лицъ, обладающихъ извѣстнымъ служебнымъ опытомъ и готовыхъ служить, чаще — возобновить административную карьеру. Лѣвый лагерь, въ которомъ и безъ того мало лицъ съ административнымъ стажемъ, былъ необычайно бѣдно представленъ въ южныхъ центрахъ борьбы съ большевиками. Да и то — одни при этомъ предпочитали воздержаться отъ принятія административнаго поста — изъ опасенія ли подвести близкихъ, оставшихся въ Совдепіи, изъ желанія ли продолжать службу въ частномъ предпріятіи, изъ-за намѣренія ли ограничиться только благожелательнымъ и пассивнымъ нейтралитетомъ въ отношеніи къ не вполнѣ удовлетворяющей власти. Изъ лѣвыхъ круговъ часто попадали въ начальники вѣдомствъ лица ни по прошлому своему, ни по силѣ характера для того не вполнѣ подходящія. Не надо забывать, что выборъ дѣлался не при обиліи кандидатовъ, а изъ наличныхъ въ данной области лицъ. Выдвигались тѣ или иныя лица не потому, что именно они вполнѣ подходящи для занятія отвѣтственныхъ постовъ, а потому, что они случайно — или не случайно — оказались на Дону или на Кубани. Разруха путей сообщенія препятствовала спеціальнымъ вызовамъ и пріѣздамъ для замѣщенія вакантныхъ постовъ. Извѣстное значеніе при назначеніяхъ имѣли нѣкоторыя политическія объединенія, выдвигавшія и рекомендовавшія своихъ кандидатовъ. Къ сожалѣнію, умѣренно-лѣвые круги, группировавшіеся вокругъ «Національнаго центра», проявляли при этомъ недостаточно выдержки и твердости, но, зато, зачастую оказывались подвергнутыми вліянію провинціальной кружковщины, этой язвы небольшихъ городовъ, случайно становившихся военно-политическими центрами. «Совѣтъ государственнаго объединенія» предпочиталъ оказывать доступное ему вліяніе и давленіе при назначеніи на посты не столько руководителей, сколько фактическихъ исполнителей: не одинъ десятокъ вице-губернаторовъ, начальниковъ уѣздовъ, комендантовъ и т. д. былъ назначенъ по спискамъ «совѣта госуд. объединенія». Случалось такъ, что у лѣваго начальника вѣдомства оказывался такой подборъ сотрудниковъ и подчиненныхъ, при которомъ всплывалъ вопросъ о саботажѣ. Все это, внѣ всякаго сомнѣнія, является обстоятельствами, въ значительной степени смягчающими вину иныхъ вождей, преисполненныхъ добрыми намѣреніями, но окруженныхъ черными подчиненными. Будь, однако, диктаторы по имени — диктаторами по существу, они сумѣли бы побудитъ вести тотъ курсъ политики, который считали цѣлесообразнымъ или которому сочувствовали: можно было видвигать и людей болѣе скромнаго облика, но имѣющихъ демократическіе взгляды и умѣющихъ проводить преподанную имъ общую программу. Надо было только, чтобы «диктаторъ» самъ твердо установилъ курсъ политики и властно приказалъ не отступать отъ нея ни на шагъ.
Несоблюденіе правилъ осторожности при назначеніяхъ на различные административные посты всегда использывается большевиками въ интересахъ ихъ специфической пропаганды. Сколько шуму надѣлали въ большевистской печати нѣкоторыя назначенія, произведенныя, напр., ген. Врангелемъ! Покойный А. В. Кривошеинъ — умный, безспорно, человѣкъ и, казалось, не лишенный тонкости политикъ, но онъ счелъ возможнымъ принять постъ главы правительства, привлекая къ работѣ въ немъ цѣлую плеяду видныхъ бюрократовъ царскаго періода — гг. Климовича, Глинку, Лукомскаго и др., а также вызывая изъ-за границы для участія въ севастопольскомъ экономическомъ совѣщаніи, среди прочихъ, и рядъ представителей правой петроградской бюрократіи. Большевистская печать захлебывалась отъ восторга, перечисляя весь этотъ «букетъ» именъ. Анти-большевисткими кругами было принято, какъ вызовъ, назначеніе въ качествѣ завѣдующаго департаментомъ полиціи г. Климовича, преисполненнаго духомъ старой «охранки». Не легко, конечно, найти «святого человѣка» для завѣдыванія политическимъ розыскомъ, нельзя, конечно, разслѣдованіе и наблюденіе большевистской «работы» въ тылу поручать неопытнымъ идеалистамъ, но все это еще не свидѣтельствуетъ о необходимости выдвигать на первый планъ одіозную для общественности фигуру съ очень ужъ «громкимъ» именемъ. Развѣ нельзя было использовать спеціальные техническіе навыки г. Климовича при занятіи имъ и второстепеннаго поста, поручивъ постъ директора департамента полиціи какому-либо товарищу прокурора, который, имѣя имя общественно-пріемлемое, наблюдалъ бы за законностью дѣйствій своихъ подчиненныхъ? Нашелъ же П. Л. Баркъ нужнымъ открыто заявить, что онъ не считаетъ цѣлесообразнымъ вхожденіе въ составъ правительства ген. Врангеля людей, имя и прошлое которыхъ можетъ подать поводъ къ злостной агитаціи, почему и онъ лично не считаетъ возможнымъ принять предложеніе о занятіи министерскаго поста въ южно-русскомъ правительствѣ. Пусть подобный учетъ общественно-политическихъ настроеній и считается нѣкоторыми за ненужное потаканіе предразсудкамъ, но дозволительно ли при безмѣрно трудныхъ условіяхъ борьбы рисковать — изъ-за пустяковъ, въ сущности — уменьшеніемъ шансовъ на успѣхъ??