Многосложно отношеніе иностранцевъ и иностранное вліяніе на ходъ россійской революціи. Не менѣе многосложны и фазы реагированія на эти отношенія и вліянія со стороны различныхъ круговъ населенія Россіи.
Поддержка и развитіе революціоннаго духа въ Россіи въ періодъ войны входили въ планы германскаго генеральнаго штаба, къ той же цѣли направлены были и устремленія англійскаго посольства въ Петроградѣ, руководившагося, однако, діаметрально противоположными цѣлями: Людендорфъ стремился содѣйствовать революціонной вспышкѣ, разсчитывая ослабить мощь Россіи и отвлечь вниманіе ея отъ войны, Бьюкененъ сочувственно относился къ подготовленію русскими людьми революціи, видя въ ней одинъ изъ способовъ устранить явленія, мѣшавшія организаціи побѣды.
Германская политика въ отношеніи къ Россіи — и въ этомъ пунктъ ея схожденія съ политикой лондонскаго министерства иностранныхъ дѣлъ — въ періодъ большевизма отличалась крайней двуличностью и неискренностью, постояннымъ желаніемъ перестраховать свои риски. Апогеемъ этой циничной политики былъ періодъ войны австро-германцевъ съ большевиками въ оккупированномъ ими югѣ Россіи, при одновременномъ заигрываніи германскаго посла гр. Мирбаха съ Совнаркомомъ на сѣверѣ Россіи. Въ кабинетѣ Ллойдъ-Джорджа точно также существовали одновременно тенденціи морально и матеріально поддерживать русскихъ патріотовъ, борющихся съ большевиками и сепаратистами (группа Черчиля), а также не менѣе, если не болѣе, активное стремленіе поддержать большевиковъ и сепаратистовъ (группа Керзона и Горна).
Антанта, конечно, сильно пострадала отъ того, что Россія не только выбыла въ разгаръ войны изъ строя, но, послѣ навязаннаго ей большевиками «похабнаго» мира въ Брестъ-Литовскѣ, стала оказывать германскому блоку кое-какую продовольственную и финансовую (золотой запасъ) помощь. Но союзники, безспорно, сами во многомъ виноваты въ ходѣ событій. Ослѣпленные, повидимому, фразеологіей Керенскаго, представители союзниковъ заранѣе не уловили приближавшагося разложенія арміи, однимъ изъ способовъ предупрежденія или ослабленія котораго была бы поддержка здоровыхъ теченій въ арміи, возглавлявшихся Корниловымъ и Алексѣевымъ. Это отнюдь не было бы вмѣшательствомъ во внутреннія русскія дѣла или, тѣмъ менѣе, актомъ, направленнымъ противъ революціи, а — разумнымъ шагомъ военной между-союзной политики, предупреждающей ослабленіе одной изъ союзныхъ армій. Вмѣсто этого, и то неизмѣнно съ запозданіями, прибѣгали къ полумѣрамъ, вродѣ ораторскихъ турнэ Тома, Кашена и Вандервельде, имѣвшихъ цѣлью проповѣдь оборончества, а на дѣлѣ часто сводившихся къ словеснымъ фейерверкамъ въ стилѣ «революціонной демократіи», — или же къ явно безнадежной и даже легкомысленной попыткѣ возсозданія на Волгѣ русско-германскаго фронта.
Но основной ошибкой союзниковъ въ отношеніи Россіи было ихъ поведеніе послѣ перемирія, когда не было больше нужды въ войскахъ на западномъ фронтѣ и когда мало-мальски дальнозоркая политика диктовала необходимость рѣшительной борьбы съ большевизмомъ. Большевики не только были союзниками Германіи, но Германія явно стремилась донятъ Антанту, если не мытьемъ, то катаньемъ, если не стратегіей Гинденбурга, то «стратегіей» Ленина и Троцкаго. Спекулируя на то, что большевизмъ ослабляетъ Антанту и не даетъ ей возможности всецѣло пользоваться плодами побѣдъ Фоша, Германія всячески поддерживала послѣ заключенія перемирія развитіе и укрѣпленіе совѣтской власти.
Положеніе въ совѣтской Россіи въ ноябрѣ 1918 г. было такъ тяжело, престижъ побѣдоносныхъ армій союзниковъ былъ такъ великъ, что сравнительно незначительныхъ воинскихъ силъ было достаточно для того, чтобы изгнать большевиковъ изо всѣхъ частей Россіи. Непосредственно послѣ окончанія воины сила дисциплины въ союзныхъ арміяхъ еще была очень велика, авторитетъ вождей — не поколебленъ, воинскій духъ не сломленъ. Многіе охотно пошли бы въ Россію и добровольцами. Не упуская психологическаго момента, сейчасъ же послѣ капитуляціи Германіи, когда и технически легче было осуществить операціи противъ большевиковъ, когда были заготовлены и остались нетронутыми горы всяческаго снаряженія и снабженія, когда арміи не были еще демобилизованы, — безъ особаго труда можно было покончигь съ гидрой большевизма и тѣмъ самымъ на 3 года раньше умиротворить Европу и возстановитъ въ ней нарушенные войной производственные процессы.
Что же, фактически, предприняли союзники? Полумѣры, половинчатые шаги, неувѣренныя, часто противорѣчивыя, движенія, зигзагообразную политику. Матеріальная помощь русскимъ вооруженнымъ силамъ, боровшимся съ большевиками, оказывалась недостаточно полно, урывками, скачками, съ запаздываніями. Вся русская политика союзниковъ съ ноября 1918 г. страдаетъ неопредѣленностью, анемичной расплывчатостью. Дѣлался шагъ впередъ, за которымъ часто слѣдовало два шага назадъ. Планомѣрности — никакой, организованность — самая посредственная и захудалая, подборъ исполнителей — ниже всякой критики. Когда въ концѣ ноября 1918 г. въ черноморскіе порты прибыла французская эскадра, представители ея говорили, что скоро начнутъ приходить и сухопутныя войска. Одесса дѣлалась военно-морской базой, изъ которой должно было начаться дальнѣйшее продвиженіе на сѣверъ. Путь отъ Одессы до Кіева былъ, въ сущности, почти свободенъ, большевиковъ тамъ не было, петлюровцы готовились только къ отступленію, ожидая полной агоніи гетманской власти. Безъ единаго выстрѣла, подъ звуки Марсельезы» могли бы пройти не очень даже многочисленные французскіе отряды отъ Одессы до Кіева. Кіевляне ждали этихъ отрядовъ, какъ манны небесной, но вмѣсто нихъ дождались петлюровскихъ бандъ, которыя и начали движеніе отъ сѣвера на югъ, къ Черноморью.
Командовавшій украинскимъ гетманскимъ корпусомъ ген. Бискупскій имѣлъ въ Одессѣ штабъ, считался начальникомъ корпуса, не имѣвшаго кадровъ и не оказавшаго петлюровцамъ никакого сопротивленія. Делегаціи одесской городской думы, ведшей, по приходѣ петлюровцевъ, переговоры съ ихъ представителями — во главѣ съ одесскимъ врачемъ-гомеопатомъ И. М. Луценко — пришлось употребить извѣстныя усилія для предотвращенія военно-полевого суда надъ ген. Бискупскимъ за сопротивленіе «народной» украинской арміи. Просьба думской делегаціи была уважена, но ген. Бискупскому довольно долго пришлось со страхомъ и тревогою ожидать окончанія переговоровъ о своей дальнѣйшей судьбѣ. Ген. Бискупскій скоро оправился отъ прежнихъ волненій и нѣсколько мѣсяцевъ спустя сталъ начальникомъ артиллеріи южно-русской арміи ген. Шварца. Эвакуировавшись за границу, ген. Бискупскій скоро снова заставилъ о себѣ говорить въ качествѣ одного изъ видныхъ представителей русскихъ монархическихъ организацій въ Германіи. Читая про бравурныя выступленія ген. Бискупскаго въ Германіи, я все, почему-то, вижу передъ глазами блѣдное и взволнованное лицо этого браваго генерала-монархиста, ожидающаго рѣшенія своей участи кучкой петлюровскихъ гайдамаковъ съ врачемъ-гомеопатомъ во главѣ.
Въ первой половинѣ декабря 1918 г. была занята уже Одесса; сопротивленія нигдѣ не оказывалось никакого; добровольческіе отряды были въ Новороссіи только въ эмбріональномъ и полу-конспиративномъ состояніи. Въ Одессѣ во главѣ «центра» Добровольческой арміи, тайно организованномъ еще въ періодъ нѣмецкой оккупаціи, стоялъ адмиралъ Ненюковъ (впослѣдствіи командовавшій при ген. Деникинѣ черноморскимъ флотомъ), человѣкъ мало энергичный, вялый и не предпріимчивый. Растерявшись при приближеніи къ Одессѣ петлюровцевъ, адмиралъ Ненюковъ даже не пытался собрать добровольческіе кадры для оказанія сопротивленія наступавшимъ петлюровцамъ, проявляя свою великороссійскую оріентацію тѣмъ, что собирался эвакуировать возглавляемый имъ добровольческій «центръ» на транспортѣ «Саратовъ», стоявшемъ подъ парами въ одесскомъ порту. Находившійся въ Одессѣ командующій французскимъ флотскимъ отрядомъ и его политическій совѣтчикъ — консульскій агентъ Энно — рѣшили создать въ городѣ особую союзную зону, охраняемую французскими матросами и объявленную недоступной для петлюровцевъ, занявшихъ къ тому времени городъ, за исключеніемъ порта и прилегающей къ нему «зоны». Рѣшено было сдѣлать попытку расширитъ предѣлы зоны, выоивая петлюровцевъ изъ занятыхъ ими частей города. За реорганизацію добровольческаго центра взялся молодой и энергичный генералъ Гришинъ-Алмазовъ, политиче скимъ руководителемъ когораго являлся В. В. Шульгинъ, скрываемый дот о«ііѣ отъ петлюровцевъ въ предѣлахъ «зоны». Ген. Гритпикъ-Алмазовъ сумѣлъ въ короткій срокъ сильно поднять духъ пріунывшихъ добровольцевъ. Вечеромъ 17 декабря 1918 г. ген. Гришинъ-Алмазовъ отдалъ распоряженіе занять на слѣдующее утро рядъ правительственныхъ учрежденій, захваченныхъ петлюровцами и занятыхъ ихъ караулами. Распоряженіе это было равносильно выбитію петлюровцевъ изъ всего города. На утро 18 декабря одесское населеніе было даже нѣсколько поражено, услыхавъ усиленную перестрѣлку, трескотню пулеметовъ, гулъ орудій. Бой продолжался до 4-5 часовъ вечера, вели его русскіе добровольцы, — но при участіи и подъ командой французскихъ офицеровъ, при французскихъ пулеметчикахъ и санитарахъ. Къ 5 часамъ перестрѣлка прекратилась, петлюровцы послали къ французскому командованію парламентеровъ, къ 6 час. было подписано соглашеніе, въ силу котораго петлюровцы обязывались покинуть Одессу и часть прилегающей къ ней желѣзно-дорожной линіи (если память не обманываетъ, — до ст. Застава). Утромъ 19 декабря городъ былъ въ рукахъ добровольцевъ, повсюду развѣвались трехцвѣтные русскіе и французскіе флаги. Днемъ состоялось въ зданіи штаба военнаго округа, сильно пострадавшемъ отъ бомбардировки, первое засѣданье особаго совѣщанія, организованнаго при ген. Гришинѣ-Алмазовѣ, вступившемъ въ исполненіе обязанностей главноначальствующаго (въ составъ этого особаго совѣщанія, помимо представителей вѣдомствъ, виигго и нѣсколько общественныхъ дѣятелей). Ген. Гришинъ-Алмазовъ, водружая надъ зданіемъ штаба округа національный флагъ, выразилъ увѣренность, увы, — не оправдавшуюся, что флагъ этотъ больше никогда съ этого зданія опущенъ не будетъ.
Одесскія событія 18 декабря рисовались тогда, какъ символъ. Казалось, что и впредь, и въ дальнѣйшемъ, національныя русскія вооруженныя силы, подъ техническимъ руководствомъ и съ матеріальной помощью союзниковъ, будутъ продвигаться впередъ, очищая сперва Украину отъ слитныхъ петлюровско-большевистскихъ бандъ, дойдя, такимъ образомъ, до Кіева, а оттуда продвигаясь и дальше — къ Москвѣ.
Тѣмъ временемъ, вт Одессу прибылъ французскій генералъ Боріусъ со своимъ штабомъ, стали медленно и постепенно прибывать очень, правда, небольшіе французскіе отряды.
Ждали прихода транспортовъ съ войсками изъ Салоникъ и Константинополя, но они все не приходили, что создавало нервное настроеніе во французскихъ и русскихъ кругахъ. Стали скоро доходить свѣдѣнія о томъ, что идетъ соревнованіе между генералами Бертелло, имѣвшимъ штабъ-квартиру въ Бухарестѣ, и ген. Франше д’Эспере, штабъ-квартира котораго была въ Салоникахъ, о томъ, кто изъ нихъ долженъ руководить операціями и формированіями для новаго анти-большевистскаго фронта. Получилъ огласку проектъ ген. Бертелло сдѣлать вызовъ добровольцевъ изъ числа французскихъ воиновъ, находящихся въ Румыніи и придунайскихъ провинціяхъ, и создать изъ этихъ добровольцевъ кадры анти-большевистской арміи. Пока шли споры между генералами, пока обсуждались не проведенные въ жизнь проекты, петлюровцы были замѣнены настоящими уже большевиками. Въ первой половинѣ января 1919 г. начались боевыя столкновенія союзныхъ и русскихъ отрядовъ съ большевиками. Соображенія продовольственнаго характера требовали расширенія первоначально занятой территоріи, приходилось также ликвидировать грабительско-наступательныя дѣйствія отдѣльныхъ большевистскихъ отрядовъ, проявлявшихъ себя то по линіи юго-западныхъ желѣзныхъ дорогъ, то въ приднѣстровской части Херсонской губ., пограничной съ Бессарабіей, то въ приморскомъ районѣ. Русскія части медленно и постепенно развертывались и формировались, но количественно онѣ были недостаточны не только для наступательныхъ, но и для оборонительныхъ дѣйствій.
Французскія части, совсѣмъ малочисленныя, оставляли желать лучшаго и въ отношеніи боеспособности. Какъ впослѣдствіи оказалось, эти французскіе солдаты должны были уже быть демобилизованы и отправлены изъ Румыніи на родину, во Францію. Ссылаясь на неприбытіе къ сроку демобилизаціонныхъ документовъ и на большее удобство отправки изъ Одессы, чѣмъ изъ Констанцы, ихъ перевели въ Одессу, обѣщая въ кратчайшій срокъ переотправить въ Марсель. По прибытіи въ Одессу, солдатамъ было объявлено, что имъ временно придется содѣйствовать несенію караульно-охранительной службы, причемъ не только солдаты, но и значительная часть французскихъ офицеровъ совершенно не разбиралась ни въ характерѣ, ни въ масштабѣ русскихъ событій. Командный составъ высадившихся въ Одессѣ французскихъ частей не былъ на высотѣ положенія: это были мало политически освѣдомленные офицеры, съ накопленными за время пребыванія на Балканахъ своеобразными навыками. Лучшая часть офицерства armée d'Orient вернулась уже во Францію, оставались, по большей части, службисты-посредственности. Генералы д’Ансельмъ и Боріусъ не обладали ни силой воли, ни размахомъ, ни организаціонными способностями; начальникъ штаба ген. д’Ансельма — полковникъ Фрейденберъ, хотя и былъ человѣкомъ энергичнымъ, но очень ужъ невѣжественнымъ въ русскихъ дѣлахъ, преисполненнымъ не то мадагаскарскихъ, не то индо-китайскихъ колоніальныхъ традицій, не имѣя опредѣленной линіи поведенія и чрезмѣрно легко поддающимся стороннимъ вліяніямъ. Нижніе чины высадившейся французской арміи, сейчасъ же послѣ перваго боевого столкновенія съ большевиками гдѣ-то подъ Тирасполемъ, убѣдились въ томъ, что рѣчь идетъ не объ очисткѣ края отъ шаекъ обычныхъ бандитовъ, а объ операціи противъ врага, имѣющаго кое-какую военную организацію, свою артиллерію, пулеметы и т. д. Въ этихъ условіяхъ, poilus очень скоро стали проявлять неудовольствіе, стали жаловаться на то, что ихъ не отправляютъ, вопреки демобилизаціи, на родину. Частичные полу-успѣхи большевиковъ содѣйствовали развитію деморализаціи ихъ иноземныхъ противниковъ. Началось быстрое разложеніе французскихъ отрядовъ. Внѣшне картина сильно напоминала пережитую во время Керенскаго: на улицахъ стали появляться пьяные французскіе солдаты, открыто пристававшіе къ прохожимъ, ухудшился внѣшній видъ солдатъ, дисциплинарная ихъ выдержка и т. д. Одновременно началась усиленная агитація большевистскихъ агентовъ среди французскихъ войскъ. Въ частности, большевиками была использована нераспорядительность властей, не позаботившихся объ организаціи ресторановъ, кафе и клубовъ для французскихъ солдатъ, справедливо жаловавшихся на недоступныя имъ цѣны въ обычныхъ одесскихъ ресторанахъ, кафе и мѣстахъ вечернихъ развлеченій. Большевики открыли рядъ «столовокъ» и «паштетныхъ», въ которыхъ чины французской арміи могли получатъ пишу и напитки по доступной цѣнѣ и въ которыхъ велась пропаганда, какъ противъ «вмѣшательства» иностранцевъ въ «русскія дѣла», такъ и противъ французскаго офицерства. Женская — обычно — прислуга этихъ агитаціонныхъ «столовокъ» не только удачно спаивала посѣтителей- poilus, но и проповѣдывала необходимость расправъ съ офицерами и перехода на сторону большевиковъ, какъ истинныхъ друзей свободы и трудящихся всѣхъ странъ. Результатомъ этой все развивавшейся деморализаціи являлось укрѣпленіе большевистскаго фронта, оставленіе французами артиллеріи и танковъ при очень ужъ поспѣшныхъ отступленіяхъ ...
Положеніе становилось грознымъ. Это, очевидно, начали понимать и въ Парижѣ, но о новыхъ отправкахъ французскихъ войскъ въ Южную Россію перестали и помышлять, успокоившись на мысли объ использованіи греческихъ войскъ. Въ Греціи еще силенъ былъ воинскій и побѣдный духъ, утомленія отъ войны благословенная Эллада, естественно, испытывать товда еще не могла, энергичный Венизелосъ усиленно поддерживалъ идеалы Великой Греціи. Венизелоcомъ была предложена помощь Антантѣ на югѣ Россіи, прибытіе въ Одессу и Севастополь первыхъ эшелоновъ греческихъ солдатъ, совпало по времени съ первыми приготовленіями по занятію греками Смирны.
Прибывшіе въ Одессу греческіе отряды были хорошо дисциплинированы, вполнѣ боеспособны и даже преисполнены желаніемъ драться. Греческому національному самолюбію льстила возможность оказать услугу своей недавней освободительницѣ — Россіи. Обширныя греческія колоніи въ городахъ Юга Россіи являлись естественнымъ звеномъ между русскимъ населеніемъ и греческими войсками, которыхъ радушно и привѣтливо принимали. Игралъ роль и вѣроисповѣдный вопросъ: офицерство и духовенство придавали военнымъ дѣйствіямъ противъ большевиковъ не только характеръ помощи, оказываемой православной Греціей православной Россіи, но и подчеркивали важность освобожденія православной церкви отъ путь безбожнаго коммунизма. Большевистская пропаганда не доходила до греческихъ солдатъ, такъ туго откликавшихся и у себя на родинѣ на соціалистическую агитацію. Большевистскіе агенты, кромѣ того, наталкивались и на незнаніе греческаго языка — а иного греческіе солдаты не знали: — трудности «распропагандировать» греческихъ солдатъ были вообще равными трудностямъ агитаціи среди африканскихъ чернокожихъ, находившихся среди французскихъ войскъ. Греческое офицерство, очень быстро завязавъ связи въ мѣстномъ обществѣ, въ частности, среди обрусѣвшихъ грековъ, сравнительно быстро начало оріентироваться въ обстановкѣ. Наличіе греческихъ кадровъ и французскихъ инструкторовъ давало возможность подготовки и развитія и чисто русскихъ формированій.
Къ сожалѣнію, установились сразу ненормальныя отношенія между французскимъ и греческимъ штабами. Трудно сейчасъ опредѣлить, кто виноватъ въ этомъ, повидимому, и та, и другая сторона несутъ свою долю отвѣтственности. Надо полагать, что неудачный подборъ французскаго штабнаго офицерства въ Одессѣ — съ одной стороны — и свойственное греческимъ офицерамъ чувство мегаломаніи — съ другой — сыграли свою роль. Послѣ нѣкоторыхъ треній, было рѣшено, что руководительство операціями останется въ рукахъ французскаго штаба, на обязанности котораго будетъ лежать и забота о снабженіи и продовольствованіи сражающихся. Греческія же войска, совмѣстно съ русскими, должны были поставлять живую силу. Греки внѣшне примирились съ такого рода положеніемъ вещей и одной изъ первыхъ ихъ болѣе или менѣе серьезныхъ операцій въ Южной Россіи была попытка очистить отъ большевиковъ Херсонъ и Николаевъ. Попытка закончилась неудачей. Французскій штабъ объяснялъ ее недостаточностью силъ, а также отношеніемъ мѣстнаго населенія, часть (?) котораго не только не помогала освободителямъ, но и стрѣляла по нимъ. Греки же горько сѣтовали на то, что не хватило вооруженія и патроновъ, что французы не позаботились подвезти ихъ, результатомъ чего явилась и неудача операціи, и потери, понесенныя греками.
Эта неудачная херсоно-николаевская операція и явилась началомъ конца. Ускоренію этого конца способствовало и обостреніе отношеній между русскимъ-добровольческимъ и французскимъ командованіемъ. Корни ненормальности этихъ взаимоотношеній надо искать раньше всего въ различіи темпераментовъ и въ разности подхода къ вопросу о борьбѣ съ большевиками. Русскіе круги, еще на особой конференціи въ Яссахъ, сформулировали свой взглядъ на характеръ и размѣръ помощи, ожидаемой отъ союзниковъ. Союзники не сумѣли, однако, осуществлять намѣченную въ Яссахъ программу-минимумъ. Надежда же на возможность усиленія темпа оказываемой помощи все время поддерживалась изъ союзныхъ круговъ. Когда въ Одессу пріѣхалъ изъ Бухареста ген. Бертелло, онъ влилъ не мало оптимизма и бодрости въ сердца представителей анти-большевистскихъ круговъ, обнадеживъ приближеніемъ перелома въ діапазонѣ оказываемой матеріально-технической помощи. Русскихъ военно-начальствующихъ лицъ нервировало это постоянное откладываніе присылки подкрѣпленій, это несоотвѣтствіе обѣщаній реализаціямъ. А тутъ еще стало рѣзко сказываться столкновеніе отдѣльныхъ индивидуальностей: горячій и не всегда достаточно сдержанный командующій вошками ген. Гришинъ-Алмазовъ не умѣлъ ладить съ полковникомъ Фрейденберомъ, такъ легко поддававшимся нашептываніямъ всякихъ интригановъ, особенно самостійническихъ. Чрезмѣрно мягкій и уступчивый ген. А. С. Банниковы главноначальствующій Одессы, вызывалъ рѣзкую критику французскаго штаба. Совмѣстно съ ген Гришинымъ-Алмазовымъ дѣйствовалъ г. Энно, оппозиціонно настроенный къ своему же, французскомъ штабу. Вокругъ полковника Фрейденбера стали, помимо украинскихъ самостійниковъ, группироваться и нѣкоторые русскіе общественные дѣятели и представители политическихъ объединеній. Атмосфера была напряженная и сгущенная. Ее нѣсколько разрядилъ пріѣздъ въ Одессу ген. Франше д'Эсперэ. Этотъ генералъ слылъ за руссофоба, онъ опредѣленно мало сочувствовалъ вмѣшательству въ войну съ большевиками, взгляды его на русскую проблему не отличались широтой или глубиной, что онъ доказалъ хотя бы сухимъ и надменнымъ пріемомъ, оказаннымъ делегированному къ нему ясской конференціей полковнику И. М. Новикову, которому французскій генералъ счелъ возможнымъ заявить, что "les russes sont des traîtres" (эта неосторожная и грубая фраза расшифровывалась, повидимому, какъ ссылка на Брестъ-Литовскій миръ, за который патріотическіе круги, представлявшіеся И. М. Новиковымъ, казалось бы, не отвѣтственны).
Какъ выяснилось впослѣдствіи, ген. Франше д’Эсперэ былъ сторонникомъ движенія союзной восточной арміи вдоль линіи Дуная къ Будапешту — Вѣнѣ — Мюнхену — Берлину, но, по приказу изъ Парижа, планъ этотъ, — подъ вліяніемъ англичанъ, — былъ оставленъ и, взамѣнъ, было рѣшено двинуться къ Константинополю (съ подчиненіемъ англійскому командованію союзныхъ войскъ въ турецкой станицѣ). Занятіе союзниками Константинополя дало мѣсто плану военной интервенціи въ Южной Россіи, высадкѣ въ Одессѣ и т. д. Франше д’Эсперэ былъ явно подавленъ отклоненіемъ его плана движенія въ нѣмецкія земли и не скрывалъ своего отрицательнаго отношенія къ высадкѣ на русскихъ берегахъ. Въ концѣ октября 1918 г. Франше д’Эсперэ телеграммой № 5920/3 на имя Клемансо доносилъ: «Моихъ войскъ недостаточно для вхожденія въ эту холодную страну. Въ лучшемъ случаѣ, я смогу держать въ своихъ рукахъ Одессу и сосѣдніе порты. Наши войска въ теченіе войны мирились съ продленіемъ своего пребыванія на Востокѣ, они съ радостью пошли бы на Венгрію въ предвидѣніи тріумфальнаго вступленія въ Германію, но въ такой же степени оккупація Украины или операціи на ея территоріи получили бы неодобрительную оцѣнку и могли бы вызвать печальные инциденты».
Такова была обстановка: раздоры и разногласія въ верхахъ, утомленіе и начало разложенія армейскихъ низовъ.
Прибывъ въ Одессу, ген. Франше д’Эсперэ сразу проявилъ рѣзко раздраженное отношеніе къ высшему мѣстному добровольческому командованію. Дѣлая рядъ основательныхъ и безосновательныхъ критическихъ замѣчаній по адресу генераловъ Санникова и Гришина-Алмазова, Франше д’Эсперэ очень, между прочимъ, возмущался телеграммой, перехваченной его агентами, отправленной конспиративной добровольческой развѣдкой, извѣстной подъ наименованіемъ «азбука», въ Екатеринодаръ съ опредѣленными и рѣзкими обвиненіями по адресу полковника Фрейденбера, въ отношеніи котораго формулировались подозрѣнія въ причастности къ нѣмецкой агентурѣ и какихъ-то сношеніяхъ съ большевиками. Тотъ фактъ, что отправленная телеграмма исходила отъ «Азбуки», въ которой принимали участіе нѣкоторые вліятельные представители антуража ген. Деникина, а также то, что злополучная телеграмма эта была адресована въ Екатеринодаръ, куда «Азбука» сообщала свои рѣзкія обвиненія по адресу начальника французскаго штаба въ Одессѣ, повидимому, переполнила чашу терпѣнія ген. Франше д’Эсперэ. Планъ, подготовлявшійся въ тиши кабинета полковника Фрейденбера, получилъ нѣсколько неожиданное и рѣзкое осуществленіе. Въ грубой и не мотивированной формѣ ген. Франше д’Эсперэ предложилъ ген. Санникову и Гришину-Алмазову оставить занимаемые ими посты и въ 24-часовой срокъ покинуть предѣлы Одессы. Тонъ этого распоряженія, сопровождающая его обстановка и условія производили особенно тяжелое впечатлѣніе. Непосредственно вслѣдъ за произведеннымъ «переворотомъ» ген. Франше приказалъ приступить къ формированію новой, особой южно-русской арміи, не связанной въ командномъ отношеніи съ Добровольческой. Новой арміи обѣщалась поддержка снабженіемъ и инструкторами. Во главѣ этой арміи былъ поставленъ ген. Шварцъ, извѣстный какъ спеціалистъ по оборонѣ и защитѣ осаждаемыхъ районовъ. Помощникомъ ген. Шварца по гражданской части былъ назначенъ волынскій помѣщикъ Андро, выдвинутый правыми хлѣборобскими кругами и поддержанный закулисно совѣтомъ государственнаго объединенія. Назначеніе г. Андро вызвало рѣзкую оппозицію лѣвыхъ круговъ, но французы почему-то особенно настаивали на сохраненіи за нимъ поста (можетъ быть, тутъ сыграло нѣкоторую роль отдаленно французское происхожденіе г. Андро, ставшаго именовать себя Андро-де-Ланжерономъ). Вообще, французскій штабъ въ періодъ подготовки и осуществленія намѣченнаго имъ балканскаго типа «переворота» проявилъ изрядную непослѣдовательность и игнорированіе мѣстныхъ условій. Излюбленнымъ кандидатомъ французскаго штаба, помимо г. Андро, явился петроградскій адвокатъ г. Маргуліесъ, импонировавшій, какъ своимъ знаніемъ французскаго языка, такъ и своими заявленіями о томъ, что онъ принадлежитъ къ составу могущественной русской радикальной партіи, родственной французскимъ радикаламъ, партіи Клемансо. Кокетливый радикализмъ г. Маргуліеса не помѣшалъ ему орудовать за кулисами опредѣленно праваго совѣта государственнаго объединенія, подготовляя себѣ занятіе «министерскаго» поста. Когда постъ этотъ послѣ французско-хлѣборобческаго переворота былъ г. Маргуліесу предложенъ, онъ его принялъ, но не занялъ, предпочитая, подъ напоромъ общественнаго мнѣнія, выѣхать поспѣшно заграницу. При ген. Шварцѣ стало формироваться подъ именемъ «Совѣта обороны» совѣщаніе военно-начальствующихъ лицъ, управляющихъ вѣдомствами и отраслями управленія, въ составъ какового стали привлекаться разнокалиберные дѣятели. Разнокалибернымъ получился и чисто военный штабъ новаго состава, въ который входили и нѣкоторые представители прогрессивнаго офицерства, и реакціонеры, и вчерашніе гетманскіе генералы, поддерживавшіе и сегодня «хлѣборобческихъ» помѣщкковъ. Въ итогѣ, стремясь создать организацію болѣе національно-демократическаго типа, чѣмъ существовавшая при добровольцахъ, создали нѣчто смѣшанное, въ которомъ, однако, очень давали себя знать черные и желто-блокитные цвѣта. За кулисами управленія ген. Шварца проявлялось сильное тяготѣніе къ реакціи, что и подало поводъ къ остротѣ о „Schwarzw Banden".
Но главное заключалось, все же, не во всѣхъ этихъ аксесуарахъ и деталяхъ, а въ основной ошибкѣ: нельзя было въ разгаръ борьбы, при необходимости начать рытье окоповъ и проведеніе проволочныхъ загражденій вокругъ самой Одессы и въ ея ближайшихъ предмѣстіяхъ — браться за ломку всего, какъ ни какъ, налаженнаго военно-административнаго механизма, не говоря уже о недопустимости формы, въ которой ломка эта была продѣлана. Вслѣдъ за вступленіемъ ген. Шварца въ исполненіе своихъ обязанностей, ген. Франше д’Эсперэ въ особомъ обращеніи къ населенію заявилъ, что Одесса будетъ защищаться при непосредственномъ участіи союзныхъ военно-морскихъ силъ, что продовольствованіе населенія въ количествѣ до 1 милліона ртовъ обезпечено, что въ ближайшіе же дни начнутъ приходить транспорты съ хлѣбомъ и другими продуктами продовольствія. Не успѣли, однако, исчезнуть со стѣнъ домовъ экземпляры воззванія ген. Франше д’Эсперэ, не успѣли еще хоть сколько нибудь развернуться мѣры по планомѣрной защитѣ города и продовольствованію его населенія, какъ разнеслась неожиданная, словно ударъ грома при безоблачномъ небѣ, вѣсть о приказѣ эвакуировать Одессу. Мотивировалась эта эвакуація невозможностью подвоза въ достаточномъ количествѣ продовольствія, хотя ничего еще не было сдѣлано для частичной хотя бы разгрузки города, хотя въ союзныхъ складахъ сосѣднихъ Константинополя, Салоникъ и Румыніи было не мало всевозможныхъ продуктовъ питанія и снабженія, хотя въ сосѣднихъ ближневосточныхъ портахъ было не такъ ужъ мало транспортовъ и судовъ, пригодныхъ для постепенной доставки въ Одессу и Крымъ всего необходимаго для обороны отъ большевиковъ и послѣдующаго наступленія противъ нихъ. Дальнѣйшее показало, что и силъ регулярныхъ большевики на Одессу въ тѣ дни еще не направляли, послѣ поспѣшнаго ухода союзниковъ, въ городъ вступили банды Григорьева, а только нѣсколько дней спустя появились и части регулярной совѣтской арміи. «Григорьевцы», не видя никакого сопротивленія, имѣя возможность лицезрѣть убѣгающаго врага, неожиданно для себя легко и свободно заняли безъ боя богатую Одессу. Самъ «батько» Григорьевъ потомъ хвастливо именовалъ себя «побѣдителемъ французовъ, побѣдителей Германіи».
Такимъ образомъ, никакихъ реальныхъ основаній для столь поспѣшной эвакуаціи не было, врагъ еще былъ далеко, немедленной опасности городу еще не угрожало, подвозъ подкрѣпленій — греческихъ, — а также продовольствіе и вооруженіе можно было еще успѣть наладить. Въ чемъ же причина приказа объ эвакуаціи, столь рѣзко дисгармонировавшаго торжественными заявленіями авторитетнаго представителя высшаго французскаго командованія, ген. Франше д’Эсперэ, о защитѣ Одессы и продовольствовании ея населенія? Многіе склонны искать въ области таинственнаго объясненіе внезапной эвакуаціи Одессы. Не отрицая возможности отдѣльныхъ эпизодовъ, которые, можетъ быть, и послужатъ еще предметомъ историческаго или, даже, судебнаго разслѣдованія, мы полагаемъ, что основной причиной одесской трагедіи явилась необоснованность, непродуманность и несогласованность всего плана союзной помощи русскимъ національнымъ силамъ. Въ парижскомъ верховномъ совѣтѣ не было единомыслія въ области вопроса о борьбѣ съ большевиками. Не только не было согласованности дѣйствій, но замѣчался и разнобой между высшими представителями морского и военнаго союзнаго командованія и, даже, между отдѣльными генералами. Франше д’Эсперэ могъ отдавать одно распоряженіе и намѣчать одинъ планъ, а высшее морское командованіе въ то же время считалось съ соображеніями совершенно другого порядка, не ознакомившись, къ тому же, съ проектами сухопутнаго командованія. Противорѣчивыя директивы получались изъ Парижа, Салоникъ, Константинополя и Бухареста. Это отсутствіе согласованности и единства дѣйствій шло параллельно шатаніямъ мысли и плановъ въ правительственныхъ верхахъ. Клемансо усталъ и отдыхалъ, отдаваясь смакованію военнаго разгрома Германіи; крайне-лѣвое крыло палаты, пользуясь бездѣятельностью застывшаго послѣ перемирія Клемансо, начинало оказывать вліяніе въ сторону признанія вредности и, даже, неконституціонности войны съ «русской революціей», какъ фальшиво именовали большевиковъ. Вся эта неразбериха, весь этотъ клубокъ разнорѣчивыхъ вліяній и несогласованныхъ дѣйствій не могъ не дать печальныхъ результатовъ.
Сами собою напрашиваются сравненія и параллели между австро-германской оккупаціей Юга и пребываніемъ тамъ союзныхъ войскъ. Характерно, что нѣмцы любили подчеркивать, что они — оккупанты, тогда какъ французы постоянно заявляли, что они пріѣхали лишь, чтобы помочь русскимъ патріотамъ, не хотятъ вмѣшиваться во внутреннія русскія дѣла иначе, какъ по просьбѣ русскихъ представителей, да и то дѣлалось это неохотно и, впрочемъ, далеко не всегда умѣло. Напримѣръ, пресловутый одесскій «переворотъ» былъ совершенъ не только не по просьбѣ, но и безъ вѣдома отвѣтственныхъ политическихъ организацій, post factum черезъ посредство особыхъ делегацій выразившихъ свое отрицательное къ нему отношеніе, не выявленное во внѣ изъ понятнаго опасенія еще болѣе повредить фронтовой борьбѣ съ большевиками. Едва ли не первой мѣрой австро-германскаго командованія по прибытіи въ крупные городскіе центры оккупированныхъ губерній было проведеніе для нуждъ нѣмецкихъ учрежденій собственной телефонной сѣти. Ряды телефонной проволоки, тянущіеся по всѣмъ направленіямъ, какъ бы символизировали паутину, раскинутую нѣмцами надо всею жизнію занятой ими области. Прибывъ въ Одессу, нѣмцы сейчасъ наладили полицію безопасности, пустили въ ходъ трамвай и электрическое освѣщеніе, вызвавъ тѣмъ самымъ благодарность обывателей; французы же подобнаго не сдѣлали и соотвѣтственнаго слѣда въ обывательскихъ сердцахъ не оставили. Главное, однако, заключается въ томъ, что нѣмцы имѣютъ всегда въ отношеніи къ Россіи и русскимъ дѣламъ опредѣленный планъ, поручаютъ выполненіе этого плана знакомымъ съ русскими условіями лицамъ, которыя, получая общія директивы, оставались свободными въ отношеніи деталей. Во главѣ нѣмецкихъ оккупаціонныхъ силъ, къ тому же находились такія крупныя фигуры, какъ генералы Тренеръ, Эйхгорнъ, дипломатъ Муммъ и др., которые имѣли въ области русскаго вопроса детально продуманный планъ государственнаго масштаба и размаха. Широта и продуманность германскихъ плановъ «спасенія» Россіи до сихъ поръ, однако, не были чужды самаго грубаго и примитивнаго эгоизма, двуличности и, даже, цинизма. Политика двуликаго Януса въ отношеніи къ большевикамъ въ 1918 г., когда ген. Эйхгорнъ съ ними боролся на Украинѣ, а графъ Мирбахъ ихъ же поддерживалъ въ Москвѣ, завершилась выстрѣлами террористовъ-мстителей, убившихъ Эйхгорна и Мирбаха.
Нѣмецкіе оккупаціонные отряды имѣли всегда въ своемъ составѣ людей, знакомыхъ не только съ условіями жизни даннаго пункта, но часто, — знающихъ лично многихъ мѣстныхъ дѣятелей. Въ нѣмецкихъ штабахъ Одессы, Кіева, Николаева и др. пунктовъ были лица нѣмецкаго происхожденія, жившія въ нихъ до войны, часто — мѣстные уроженцы. Французы же и англичане посылаютъ обычно въ Россію представителей, не знающихъ ни русскаго языка, ни условій жизни, ни быта, ни нравовъ, ни обычаевъ, ни людей. При этомъ представители англійскаго и французскаго правительствъ, не только бывали обыкновенно лишены компетентности и опыта въ русскихъ дѣлахъ, но въ большинствѣ случаевъ были лишены и опредѣленныхъ инструкцій и указаній, все находилось въ зависимости отъ политики момента, шатающейся, колеблющейся неопредѣленной въ результатѣ всего этого, союзные представители мѣняли линію своего поведенія, тратили много усилій на первоначальную оріентировку, дебютировали часто съ ошибочнаго шага. Все это давало поводъ къ кривотолкамъ и враждебной агитаціи. Далѣе, союзники — особенно, французы — не учли того обстоятельства, что участіе ихъ въ россійской гражданской войнъ, гдѣ столько зависитъ отъ психологическихъ факторовъ, требуетъ и особыхъ пріемовъ борьбы, въ частности — импонированія своей силой, внушенія большевикамъ страха. Нѣмцы все это приняли во вниманіе, они, по свойственной имъ часто нетактичности, перегибали даже часто палку, слишкомъ ужъ парадируя своей военной силой. Но помпезные пріѣзды военачальниковъ, курсированіе военныхъ судовъ, полеты аэроплановъ, поиски прожекторовъ, дефилэ по городу отрядовъ — все это оказывало свое дѣйствіе, вселяло страхъ и преклоненіе передъ силой. Французскіе же генералы не пытались даже демонстрировать имѣвшуюся въ ихъ распоряженіи военно-морскую силу, французскаго солдата и матроса уличная толпа не боялась, не уступала имъ дороги, но весело имъ улыбалась, часто, за панибрата, похлопывая по плечу веселаго носителя милой морской шапочки съ помпонами. Германскія войска на Украинѣ почти до конца своего пребыванія сохраняли дисциплину и внѣшнее благообразіе, только передъ уходомъ, уже послѣ германской революціи, и они «осовдепились» во всѣхъ смыслахъ. Французскіе солдаты, очень скоро по прибытіи на русскую почву, стали проявлять признаки разложенія, стали появляться публично въ пьяномъ видѣ, небрежно и грязно одѣтыми и т. д.
Когда въ одесскій портъ прибыли послѣ 4 лѣтъ отсутствія первыя французскія военныя суда, когда по вечерамъ свѣтились въ недавно мертвенно-темномъ порту огоньки союзной эскадры, населеніе радостно и шумно привѣтствовало союзниковъ, какъ освободителей. Иной была встрѣча первыхъ австро-германскихъ отрядовъ. Какъ сейчасъ, помню появленіе въ Одессѣ перваго нѣмецкаго военнаго автомобиля, остановившагося у зданія, занимавшагося Румчеродомъ (революціоннымъ комитетомъ румынскаго фронта, черноморскаго флота и одесскаго округа). Хотя это и былъ предвѣстникъ освобожденія отъ большевиковъ, еще занимавшихъ городъ, встрѣча была сдержанная, холодная. Правда, раздались изъ толпы и крики «ура», но сейчасъ же умолкли, ибо кричавшіе скоро поняли неумѣстность столь шумнаго привѣтствія вчерашнихъ враговъ, пришедшихъ сегодня въ своихъ видахъ освобождать отъ ими же въ другихъ мѣстахъ покровительствуемыхъ большевиковъ. Гласные одесской думы, собравшись тайно отъ большевиковъ, имѣли возможность наблюдать изъ оконъ прибытіе нѣмецкаго автомобиля съ бѣлымъ флагомъ, направлявшагося къ помѣщенію Румчерода. Дошло до нашего слуха и непріятно шокировало «ура», раздавшееся изъ уличной толпы, наблюдали мы и то, какъ большевики-матросы, съ пулеметными лентами черезъ плечо, стали разгонять эту толпу. А на утро, послѣ напряженной ночи ожиданія событій, послѣ грабительскихъ перестрѣлокъ и «исчезновеній» большевистскихъ главарей, стали вступать въ городъ нѣмецкіе обозы съ первыми эшелонами. Къ полудню городъ уже былъ занятъ нѣмецкими патрулями, большевики исчезли, на приморскомъ бульварѣ почему-то разставлялись пушки, въ зданіи, гдѣ вчера еще былъ неистовый Румчеродъ, сегодня уже помѣщался нѣмецкій генералъ. Запуганный обыватель вздохнулъ свободнѣе, но, все же, можно утверждать, что «народъ безмолвствовалъ». Безмолвіе это было краснорѣчиво, оно таило въ себѣ многія невысказанныя чувства и настроенія. Какъ далеко разнилась эта картина отъ той, которую прпшлось наблюдать нѣсколько мѣсяцевъ спустя, при прибытіи союзниковъ, когда экспансивная радость южанъ выливалась наружу, когда чувствовалось въ воздухѣ нѣчто весеннее, бодрящее, вызывающее слезы волненія на глаза...
Но скоро облетѣли цвѣты, догорѣли огни и этой радостной мечты, оказавшейся иллюзіей. Какихъ-нибудь 4 мѣсяца пробыли на югѣ союзники и, вдругъ, эта неожиданная эвакуація. Кромѣ союзныхъ и, отчасти, русскихъ войскъ, эвакуировалось сравнительно немного народа (нѣсколько сотъ человѣкъ). На большомъ французскомъ парохотѣ "Caucase" собрались эвакуировавшіеся военные чины — преимущественно штабные, — представители администраціи, общественные и политическіе дѣятели. «Кавказъ» былъ, по выходѣ въ море, объявленъ на военномъ положеніи, всюду были разставлены часовые, послѣдовали назначенія комендантовъ отдѣльныхъ трюмовъ и другихъ частей парохода. Мѣры эти, вызванныя необходимостью охраны судовыхъ машинъ отъ покушеній большевистскихъ агентовъ, легко имѣвшихъ возможность проникнутъ на «Кавказъ», были проведены съ чрезмѣрнымъ рвеніемъ и формализмомъ. Всю ночь на пароходѣ раздавались окрик часовыхъ, смѣна патрулей, громкія переклички, вызовы и т. д. Къ всеобщему удивленію, ген. Шварцъ счелъ возможнымъ собирать на удалявшемся отъ Одессы пароходѣ засѣданія возглавлявшагося имъ совѣта обороны Одессы. Этотъ совѣтъ обороны часто собирался—порою, даже, въ ночные часы, — что-то обсуждалъ, выносилъ какія-то постановленія, не относящіяся, правда, къ оборонѣ оставленнаго города, а къ вопросамъ, по большей части, матеріальнаго свойства, относящимся къ эвакуированнымъ. Этого же типа дѣятельность «совѣта обороны Одессы» продолжалась нѣкоторое время и по прибытіи «оборонителей» на о. Халки, причемъ до конца продолжалась выдача суточныхъ членамъ «совѣта обороны». Тутъ же, на «Кавказѣ» началъ производиться размѣнъ украинскихъ карбованцевъ на австрійскія кроны, которыя удалось вывезти изъ одесской конторы государственнаго банка. Размѣнъ этотъ производился такъ, что нареканіямъ не было конца, жаловались на неравномѣрность и «протекціонностъ» выдачъ, на «сбываніе» рваныхъ кредитныхъ билетовъ непривиллегированнымъ и т. д. Вообще, на «Кавказѣ» нареканіямъ, обвиненіямъ и недоразумѣніямъ не было конца. Казалось бы, всѣхъ этихъ людей, скученныхъ на пароходѣ въ самыхъ неудобныхъ условіяхъ, переживающихъ большую національную и личную передрягу, должно было бы объединять единое чувство солидарности и содружества, но не тутъ-то было. Всюду виталъ духъ озлобленности, вражды, ненависти. И это — на параходѣ, увозившемъ взрослыхъ людей, объединенныхъ общимъ признакомъ: нежеланіемъ склониться передъ большевиками!..
На пароходѣ раньше всего обозначилась своя «аристократія» и «демократія». Молодые генеральскіе адъютанты и сопровождавшія ихъ пѣвички имѣли отдѣльныя каюты, а заслуженные и немолодые дѣятели, по скромности не предъявлявшіе претензій, — ютились на трюмныхъ нарахъ. Составъ эвакуируемыхъ скоро разбился на группы и партіи, остро между собою враждующія. Задавали «тонъ» чины шварцевской арміи, скромно держали себя добровольцы, шумливо проявляли себя хлѣборобско-украинскія группы съ Андро во главѣ, затравленными глядѣли политическіе дѣятели. Случилось такъ, что въ томъ же трюмѣ, на сосѣднихъ нарахъ оказались чины стараго охраннаго отдѣленія, гетманской и добровольческой контръ-развѣдки — и рядъ соціалистовъ революціонеровъ, убѣгавшихъ отъ большевиковъ, но, не взирая на это, подвергавшихся грубой травлѣ обнаглѣвшихъ охранниковъ. Молодой одесскій мировой судья с.-р. С-къ нервно заявлялъ, что онъ не можетъ больше выносить «шуточекъ» по своему и своихъ сотоварищей адресу и предпочитаетъ броситься въ воду, чѣмъ продолжать подобную пытку. Багажъ и саквояжи нѣсколькихъ банкировъ и купцовъ служили предметомъ открытаго вождѣленія, кое-чего потомъ и не досчитались. Кому-то все время угрожали «спустить въ воду», кто-то хватался за револьверъ, и т. д. Среди пассажировъ было и нѣсколько евреевъ, и этого было достаточно, чтобы нависалъ призракъ погрома. Все это создавало атмосферу нервную, грозовую и нездоровую.
По прибытіи къ Константинополю, стало извѣстно, что французское командованіе настаиваетъ на отправкѣ военнообязанныхъ въ Новороссійскъ, на фронтъ. Началась паника, иные буквально прятались подъ нары, другіе старались не попадаться на глаза. Многіе неожиданно возгорѣлись симпатіей къ адм. Колчаку и стали настаивать на отправкѣ на сибирскій — болѣе далекій — фронтъ, куда ѣхать надо было — до Владивостока — чуть ли не 2 мѣсяца, а до Новороссійска было — рукой подать. Другіе — преимущественно «хлѣборобы» съ Андро во главѣ — воспылали славянофильскими чувствами и стали устремляться въ славянофильскія страны, якобы для организаціи тамъ анти-большевистскихъ отрядовъ. Одни только добровольческіе офицеры сразу стали «грузиться» на пароходъ, отправляющійся въ Новороссійскъ. Но количество этихъ вѣрныхъ своему воинскому долгу людей оказалось недостаточнымъ, французы настаивали на доведеніи хотя бы до нормы въ 500-600 человѣкъ. Рѣшившіе ѣхать во Владивостокъ или въ туманныя «славянскія земли» не поддавались ни уговариваніямъ, ни приказамъ выдѣлить изъ своего состава группу соглашающихся отправиться въ Новороссійскъ. Дошло до того, что въ поздній ночной часъ въ одинъ изъ трюмовъ явился нѣкій генералъ и громогласно заявилъ, что французы, въ виду недостиженія назначенной ими минимальной нормы отправки въ Новороссійскъ, съ согласія ген. Шварца, рѣшили пополнитъ ряды отправляющихся гражданскими лицами. Началась суета и крики, прекратившіеся заявленіемъ П. М. Рутенберга, что никто подобнаго распоряженія не отдавалъ и, конечно, отдавать не могъ. Двѣнадцать дней длился этотъ кошмаръ, пока, наконецъ, «Кавказъ» съ его 107 генералами, нѣсколькими десятками полковниковъ, со своимъ «совѣтомъ обороны», комендантами трюмовъ, суточными, размѣнами, раздачами пособій, протекціями, интригами, нелѣпѣйшей борьбой партій и т. д., не высадилъ бѣженцевъ-эмигрантовъ на о. Халки.
Нѣсколько мѣсяцевъ послѣ эпопеи «Кавказа» П. М. Рутенбергъ печатно (на столбцахъ «Общаго Дѣла») предъявилъ рядъ конкретныхъ обвиненій по адресу г. Андро, которому инкриминировалась безконтрольная трата казенныхъ денегъ, не сдача отчетности и т. д. Г. Андро въ отвѣть на эти обвиненія печатно же заявилъ, что докажетъ ихъ клеветническій характеръ... въ русскомъ судѣ, по возвращеніи въ Россію, такъ какъ, де, неудобно россійскимъ подданнымъ ликвидировать на чужбинѣ, передъ иностранцами, возникшую между ними тяжбу. Самую же отчетность по израсходованію находившихся у него казенныхъ суммъ г. Андро обѣщалъ сдать на храненіе одному изъ россійскихъ дипломатическихъ представителей для дальнѣйшей передачи контрольному органу будущей законной общероссійской власти.
Судьбѣ, однако, было угодно, чтобы меньше года спустя часть — правда, очень незначительная — злополучныхъ пассажировъ «Кавказа» вторично продѣлала эвакуаціонный крестный путь отъ той же Одессы до того же Константинополя. Добровольческая армія въ концѣ 1919 г. повсюду отступала, уступая мѣсто большевикамъ. Въ январѣ 1920 г. дошла очередь и до Одессы. Въ Одессѣ на этотъ разъ французовъ не было, но стояли въ порту англійскія суда, а въ городѣ находилась англійская военная миссія. Англійскіе офицеры, не удерживавшіеся отъ публичнаго, на банкетѣ, иронизированія по адресу французовъ, такъ поспѣшно эвакуировавшихъ годъ назадъ Одессу, заявляли, что, въ случаѣ нужды, они возьмутъ руководство эвакуаціей на себя и докажутъ, что вывезутъ всѣхъ желающихъ. Въ Одессѣ было около 50 тысячъ офицеровъ, были уже сформированныя части, но командующій войсками ген. Шиллингъ оказался никуда негоднымъ организаторомъ и абсолютно не умѣлъ организовать защиты города. Замерзаніе рѣки Бугъ въ разгаръ зимы «не было предвидѣно», большевики, перейдя Бугъ и занявъ Вознесенскъ, имѣли свободнымъ и незащищеннымъ путь на Одессу. Одесса была погружена въ маразмъ, безтолковщину и всеобщую растерянность. Воскресли щедринскіе нравы и помпадурскіе пріемы: въ день взятія большевиками Вознесенска чины штаба округа во главѣ съ ген. Шиллингомъ изволили посѣтить концертъ цыганской пѣвицы Степовой, ради какого концерта неожиданно, послѣ большого антракта, дали электрическую энергію въ тотъ кварталъ, въ которомъ помѣщался концертный залъ, удостоенный генеральскаго посѣщенія; буквально за 2-3 дня до оставленія ген. Шиллингомъ Одессы, появившаяся въ «Одесскомъ Листкѣ» хроникерская замѣтка о закрытіи градоначальникомъ какого-то клуба вызвала появленіе въ редакціи офицеровъ-текинцевъ, арестовавшихъ и увезшихъ съ собою 2 сотрудниковъ, «обвинявшихся» въ «допущеніи» замѣтки... непріятной дамѣ сердца нѣкоего вліятельнаго генерала. Немудрено, что въ подобной обстановкѣ оборона Одессы впередъ не подвигалась, но зато, все ближе надвигался призракъ эвакуаціи. Видя все это и предчувствуя неизбѣжное, англійская военная миссія объявила о томъ, что ею берется на себя эвакуація желающихъ выѣхать лицъ гражданскаго населенія непризывного возраста. Военнообязанныхъ и лицъ призывного возраста англичане отказались категорически вывозитъ, все еще надѣясь добиться организаціи обороны города, использовывая наличный громадный резервуаръ живой силы. Англійскіе офицеры поддерживали связь со штабомъ обороны, англійскіе инструкторы были прикомандированы къ формировавшимся различнымъ организаціямъ и отрядамъ, англійскіе пулеметчики обучали слушателей пулеметныхъ курсовъ, отрядъ англійской морской пѣхоты, во главѣ съ оркестромъ музыки, прошелъ по центральнымъ улицамъ города. Одновременно англійская миссія слала заниматься организаціей эвакуаціи, устанавливались очереди сообразно возрасту, полу, служебному положенію, степени политической скомпрометированности передъ большевиками. Очереди выѣзда и мѣста на пароходѣ обозначались отдѣльными литерами, проставлявшимися при выдачѣ визы. Первые пароходы подъ англійскимъ флагомъ вывезли уже обладателей съ литерами А и В.
Но событія на фронтѣ шли своимъ чередомъ. Отдѣльные небольшіе большевистскіе отряды приближались къ Одессѣ и тѣснили части, защищавшія подступы къ городу. Судовая артиллерія съ англійскихъ броненосцевъ приняла участіе въ обстрѣлѣ деревень, въ которыхъ большевики начали уже свои неистовства. Перекиднымъ огнемъ береговыхъ батарей и англійской морской артиллеріи большевиковъ держали на нѣкоторомъ, все уменьшавшемся разстояніи отъ предмѣстій Одессы. Въ городѣ началось форменное столпотвореніе вавилонское. Начальствующія лица потеряли голову и безъ толку метались по городу, общественныя организаціи увидѣли невозможность въ такихъ условіяхъ продолжать работу по организаціи обороны. Участились грабежи, налеты, убійства, разстрѣлы, казни. Ген Шиллингъ, сдавъ власть штабу обороны, предпочелъ съѣхать на пароходъ, стоявшій подъ парами въ порту. Неожиданно на дверяхъ англійской миссіи появилось объявленіе о томъ, что англичане отказываются отъ дальнѣшихъ заботъ объ эвакуаціи, въ виду того, что предназначенные ими для эвакуаціи гражданскаго населенія пароходы оказались захваченными русскими военными. И, дѣйствительно, рядъ пароходовъ оказался занятымъ воинскими чинами, потерявшими надежду иначе спасти свою жизнь отъ большевистскихъ разстрѣловъ.
Легко можно себѣ представитъ, что творилось среди обладателей англійской визы и «литеры». Помѣщеніе англійской миссіи заколочено, пароходы, на которыхъ англичане обѣщали эвакуировать — захвачены. Тысячи людей стали «на, всякій случай» спускаться въ портъ, свозя или снося туда же свой багажъ, заключавшій въ себѣ наиболѣе цѣнное и легко заграницей реализуемое имущество. Когда городъ и порть оказались охваченными большевистскимъ возстаніемъ, груды багажа стали достояніемъ грабителей, поживившихся на много десятковъ милліоновъ рублей и, притомъ, въ такихъ предметахъ, какъ цѣнные металлы, мѣха, ковры и т. д. Французскій консулъ, г. Ботье, желая придти на помощь мѣстной интеллигенціи, снесся съ Константинополемъ, прося выслать въ его распоряженіе большой пароходъ, на которомъ можно было бы вывезти 700-800 человѣкъ, включая сюда французскую и швейцарскую колоніи, а также видныхъ русскихъ анти-большевиковъ. Къ сожалѣнію, вмѣстительный «Царь Фердинандъ», шедшій въ распоряженіе г. Ботье, запоздалъ и подходилъ къ Одессѣ, когда эвакуація была уже фактически закончена, пришлось удовольствоваться небольшимъ далматинскимъ пароходомъ «Спарта», реквизированнымъ французами. «Спарта» и вывезла лицъ по спискамъ французскаго консульства, но въ количествѣ значительно меньшемъ, чѣмъ первоначально предполагалось, когда имѣлся въ виду пароходъ большей вмѣстимости.
Между тѣмъ, въ городѣ и на его окраинахъ вспыхнуло большевистское возстаніе. Возстаніе это не было предвидѣно ни русской, ни англійской контръ-развѣдкой. Безъ сопротивленія, легко нѣсколько сотъ мѣстныхъ большевистскихъ хулигановъ до полудня 4 февраля 1921 г. сумѣли захватить въ свои руки весь городъ. Пулеметы оказались разставленными на крышахъ многихъ домовъ центра города, въ томъ числѣ и на крышѣ дома, въ которомъ помѣщалась англійская миссія. Чины миссіи выбрались въ портъ, усиленно отстрѣливаясь отъ наступавшихъ на нихъ большевиковъ. Охрана порта была въ рукахъ юнкеровъ Сергіевскаго артиллерійскаго училища и воспитанниковъ старшихъ классовъ кадетскаго корпуса. Въ приморскихъ улицахъ города шла перестрѣлка, стрѣляли большевики, стрѣляли по большевикамъ, стрѣляли изъ винтовокъ, грохотали пулеметы, откуда-то доносился гулъ артиллерійской стрѣльбы. Скоро и на территоріи порта началась безпорядочная стрѣльба, естественно, затруднявшая посадку на пароходы послѣднихъ эвакуируемыхъ. Большевики начали обстрѣлъ портовой территоріи, снаряды стали ложиться у самыхъ судовъ, переполненныхъ людьми, имѣли мѣсто случаи перелетовъ шрапнелей, шлепавшихся въ воду у самаго борта. Команда пароходовъ, по большей части иностранная или составленная изъ русскихъ офицеровъ, начала нервничать, стали разводить пары и перегруженные людьми пароходы выходить за брекваторъ, на большой рейдъ, за предѣлы большевистской досягаемости. Но этимъ еще не заканчивались мытарства эвакуировавшихся. На однихъ изъ пароходовъ оказались не въ порядкѣ машины, на другихъ — была нехватка угля или воды. При подходѣ къ Босфору началась сильнѣйшая снѣжная пурга, застилавшая входъ въ проливъ. Многіе пароходы изъ опасенія наткнуться на минныя поля, брали снова курсъ въ открытое море, но которому и блуждали, сбившись съ пути, 24 и больше часовъ, безъ особой надежды на спасеніе. Одинъ изъ небольшихъ пароходовъ налетѣлъ на скалу и затонулъ, пассажиры, кромѣ 4-5, были спасены, но многіе поотмораживали себѣ ноги, были и случаи сумасшествія, острыхъ сердечныхъ и нервныхъ припадковъ. Всюду были больные, обезсиленные, простуженные, голодные взрослые, мужчины и женщины, было также не мало стариковъ и дѣтей. Когда вышли изъ порта пароходы съ гражданскими бѣженцами, стали заканчивать и погрузку на суда военныхъ и военнаго имущества. Военный элементъ — преимущественно штабные — занялъ нѣсколько пароходовъ, транспортовъ, моторныхъ судовъ, яхтъ и т. д., другая часть пѣшимъ порядкомъ двинулась къ бессарабской границѣ, куда пропущена не была, разсѣявшись здѣсь по деревнямъ и нѣмецкимъ колоніямъ и группами попадая въ руки большевиковъ. И въ Овидіополѣ, и въ Тирасполѣ скопилось не мало бѣженцевъ, но румынскія власти, несмотря на всѣ просьбы и хлопоты, бездушно отказались ихъ пропустить на бессарабскую территорію, вызвавъ тѣмъ самымъ много ненужныхъ жертвъ и лишняго горя. Когда одесскій портъ былъ уже болѣе или менѣе освобожденъ отъ эвакуирующихся, среди одного изъ запоздавшихъ отрядовъ вылилось наружу чувство возмущенія и стыда по случаю сдачи города, обладавшаго столь большими кадрами защитниковъ, кучкѣ хулигановъ. Частью этого отряда и было рѣшено вернуться въ городъ. Путь изъ порта до вокзала удалось пройти безпрепятственно, попадавшіеся по дорогѣ отдѣльные большевики, видя организованный воинскій отрядъ, разбѣгались. Но отрядъ былъ слишкомъ малочисленъ, пришлось вернуться въ портъ и нагонять ушедшихъ впередъ.
Прибывъ, наконецъ, въ Константинополь, одесскіе бѣженцы застали въ русскихъ кругахъ подавленное настроеніе. Положеніе на фронтѣ все ухудшалось, усилились и стали выливаться наружу нелады между отдѣльными представителями высшаго военнаго командованія. Въ Константинополь начали прибывать первые бѣженцы изъ Новороссійска. Изъ Крыма, гдѣ воцарился одесскій Шиллингъ, доходили свѣдѣнія о начинающемся и тамъ развалѣ. Въ Константинополь прибылъ опальный ген. Врангель и его начальникъ штаба ген. Шатиловъ. Въ это время еще не получило огласки и не ходило въ копіи по рукамъ письмо ген. Врангеля ген. Деникину съ рѣзкой критикой и обличеніями послѣдняго. Генералы Врангель и Шатиловъ, зная, что я ѣду въ Парижъ и связанъ съ тамошними литературными и политическими кругами, детально изложили мнѣ исторію взаимоотношеній Врангеля и Деникина. Запись бесѣды съ ген. Шатиловымъ у меня сохранилась, но воспроизводить ее нѣтъ смысла, такъ какъ сообщенное ген. Шатиловымъ совпадаетъ съ сущностью опубликованнаго впослѣдствіи письма Врангеля Деникину. Приближенные Врангеля въ Константинополѣ усиленно «будировали» противъ Деникина, обвиняя его въ семи смертныхъ грѣхахъ, причемъ въ обвиненіяхъ этихъ было очень много и чисто личнаго. Какъ все это похоже и почти буквально совпадаетъ съ раздавшимся полгода спустя въ томъ же Константинополѣ «Требую суда общества и гласности», филиппикой по адресу ген. Врангеля, героя обороны Крыма въ 1919 г., перебѣжавшаго въ концѣ 1921 г. къ большевикамъ — ген. Слащева.
Событія стали развиваться съ кинематографической быстротой. Новороссійскъ палъ, оттуда прибыла масса бѣженцевъ. Ген. Деникинъ отрекся отъ главнаго командованія, его преемникомъ сталъ ген. Врангель. Немедленно, уволенные по приказу ген. Деникина, «врангеліанцы» — ген. Шатиловъ, ген. Лукомскій и другіе, назначаются ген. Врангелемъ на отвѣтственные посты. Ген. Врангель берется за реорганизацію крымской арміи, командируя своего помощника ген. Шатилова въ Константинополь для переговоровъ съ англійскимъ командованіемъ. Сущность этихъ переговоровъ держится въ тайнѣ, но ген. Шатиловъ посвящаетъ меня въ ихъ сущность, обязуя держать въ секретѣ сообщенное, увѣдомивъ о немъ лишь парижскіе русскіе круги. Оказывается, англійское правительство считало нужнымъ сдѣлать предупрежденіе, что оно крымской арміи оказывать поддержку больше не будетъ, не гарантируетъ ей эвакуаціи въ случаѣ продолженія борьбы съ большевиками. Явно дѣлался намекъ на то, что лучше-де прекратить борьбу, причемъ въ этомъ случаѣ англичане не прочь были бы явиться посредниками въ переговорахъ «бѣлаго» командованія съ большевистскимъ. Ген. Шатиловъ изложилъ представителямъ англійскаго командованія въ Константинополѣ совокупность мотивовъ, по которымъ невозможно стать на путь, рекомендуемый Лондономъ, причемъ находившіеся въ Константинополѣ англійскіе генералы и адмиралы не безъ сочувствія отнеслись къ аргументаціи ген. Шатилова, еще разъ подтверждая то обстоятельство, что англійскіе представители, непосредственно и близко соприкасающіеся съ русскими дѣлами и дѣятелями, обычно гораздо болѣе сочувственно относятся къ русской точкѣ зрѣнія, чѣмъ сидящіе въ Лондонѣ сэры и милорды. Имѣлъ же мѣсто случай, когда одинъ изъ ближневосточныхъ англійскихъ военно-начальниковъ, получивъ приказъ изъ Лондона отъ Ллойдъ-Джорджа прекратить доставку снарядовъ изъ англійскихъ запасовъ русскимъ анти-большевикамъ, прекратилъ помощь изъ англійскихъ запасовъ, начавъ оказывать ее изъ запасовъ турецкихъ, находящихся въ его же распоряженіи ...
Въ Константинополь пріѣзжаетъ ген. Деникинъ и въ день его пріѣзда происходитъ убійство въ зданіи русскаго посольства ген. Романовскаго. Этотъ самосудъ съ находящимся уже не у дѣлъ, направлявшимся къ семьѣ, генераломъ, произвелъ тяжелое, гнетущее впечатлѣніе. Выстрѣлъ въ зданіи русскаго посольства взбудоражилъ союзные круги Константинополя, приняты были мѣры къ розыску убійцъ, ничего, однако, не давшія. Послѣ убійства, въ зданіе посольства были введены англійскіе солдаты, и за это допущеніе нарушенія принципа экстерриторіальности былъ устраненъ отъ должности ген. Врангелемъ россійскій дипломатическій представитель г. Щербацкій. Уволенъ былъ также и военный представитель ген. Агапѣевъ, не принявшій должныхъ мѣръ охраны. Вообще, ген. Врангель подчеркивалъ своими распоряженіями все свое несочувствіе убійству своего противника — ген. Романовскаго. Англійская полиція стала производить регистрацію всѣхъ находившихся въ Константинополѣ русскихъ офицеровъ, причемъ одной изъ цѣлей этой регистраціи было желаніе набрести на слѣдъ убійцъ ген. Романовскаго. Увѣренность же въ томъ, что убійца былъ изъ круговъ офицерства, была въ Константинополѣ очень велика, базируясь на остро-непріязненномъ отношеніи, которое проявляли къ ген. Романовскому нѣкоторые офицерскіе группы и кружки. Послѣ убійства ген. Романовскаго, охрану обитавшихъ въ зданіи посольства временно взяли на себя англійскіе сиппаи, ген. же Деникинъ переѣхалъ на Англійское судно, увезшее его скоро въ Лондонъ, гдѣ ген. Деникинъ, впрочемъ, пробылъ не долго, предпочтя Лондону, столицѣ Ллойдъ-Джорджа и возрождающихся биконсфильдовскихъ традицій, сперва — Бельгію, а потомъ — Венгрію...