Марья Николавна сидела в зале за роялью и одной рукою брала аккорды; Рязанов ходил по комнате; прямо в окно ударяло заходящее солнце.
- Что, Александр Васильич ничего вам не говорил? - спросила Марья Николавна, наклоняясь грудью на рояль.
- Ничего. А что?
- Нет. Я так только спросила.
Она взяла еще несколько аккордов и остановилась.
- А знаете, - сказала она, - Вы это отлично сделали, что уехали от него 1.
- Что ж тут особенно хорошего?
- Понимаете, теперь весь уезд про это узнает. Скандал. Вот что хорошо.
- Я вовсе об этом и не думал.
Рязанов опять начал ходить. Марья Николавна, размышляя и улыбаясь в то же время, говорила про себя: "Это мне очень, очень понравилось, - потом приложила палец к губам, еще подумала немного и сказала так же тихо: Очень... вообще все хорошо", - потом вдруг ударила по клавишам и громко, с лихорадочною силою заиграла марсельезу. Эти звуки в одно мгновение преобразили ее: глаза засверкали, она вся вытянулась, подняла голову и, грозно нахмурив брови, смело бросила свои красивые загорелые руки. Сделав последний внезапный переход, она прижала педаль и с новою силою ударила по клавишам. Все лицо ее сияло небывалою отвагою... Она кинула на Рязанова самоуверенный, вызывающий взгляд и остановилась.
Рязанов тоже остановился.
- Привычка-то что значит, - сказал он, подходя к рояли. - Вот вы заиграли марш, мне сейчас же и представилось, что вот тут, рядом со мной, ходит фельдфебель и твердит: левой, правой, левой, правой...
- Что вам за охота вспоминать об этих фельдфебелях, - с неудовольствием ответила Марья Николавна.
- Нет, изредка ничего. Это освежает мысли.
Марья Николавна посмотрела на него и спросила:
- Да вы знаете ли, какой это марш?
- Знаю.
- Так что же вы говорите!
- Я ничего не говорю.
- Однако вы должны же согласиться, - вставая, сказала она, - что и марши бывают разные.
- Еще бы.
- И этот совсем не то, что дармштадтский 2, например.
- Разумеется. Но какой бы он там ни был, а все-таки марш; следовательно, рано или поздно будет "стой - равняйсь" и "смирррно" будет; и этого никогда не нужно забывать.
- Я и не забываю.
- То-то же. Стало быть, не из чего и горячиться.
Марья Николавна замолчала; постояв немного перед Рязановым и соображая что-то, она отошла к окну и взглянула на солнце, которое в эту минуту кровавым пятном опустилось над лесом и нижним краем своим уже касалось его зубчатых верхушек; несколько минут она прямо, не сморгнув ни разу, смотрела на солнце, озарявшее все лицо ее грозным красноватым светом.
- Вы понимаете, что я делаю? - спросила она не шевелясь.
- Что?
- Я хочу его переглядеть. - Она указала на солнце. - Знаете, такая игра есть - кто кого переглядит.
Рязанов ничего не отвечал; прислонившись плечом к косяку, он глядел на нее сбоку: она по-прежнему стояла неподвижно, положив обе руки на спинку стула и слегка закинув голову, вся облитая горячим сиянием, и продолжала упрямо, почти с дерзостью смотреть на солнце. Наконец выражение лица ее стало напряженнее, брови сдвинулись, она вдруг быстро заморгала, закрыла глаза руками и отвернулась от окна.
- Ну, что? - спросил Рязанов.
- Не переглядела, - ответила она и засмеялась.
Рязанов тоже отошел от окна.
- Какая глупость мне пришла в голову, - продолжала она, не открывая глаз, - Когда я смотрела на солнце. Я вспомнила, как меня в детстве пугали господом богом: мне тогда говорили, что и на него тоже нельзя смотреть.
- И вы верили?
- Нет; я и тогда не верила. Мне все это как-то смешно было. У моей няньки иконка была: бог-отец, сидящий на воздухе; только воздух был так гадко нарисован, точно будто Саваоф 3 сидит на яйцах. Нянька меня, бывало, пугает им, а я ничего не боюсь. Как посмотрю на него, так и засмеюсь.
- А теперь-то вы не боитесь его?
- Конечно, не боюсь.
- Да так ли это? Подумайте-ка хорошенько! Может быть, это вы только так храбритесь.
- Какой вздор! Не только [его], я и вас даже не боюсь. Я вас только... Уважаю...
Последнее слово она произнесла почти шепотом, как будто нечаянно обронила его, и в то же время бросила быстрый, пугливый взгляд на Рязанова.
Он стоял потупившись и щипал свою бороду.
- Пойдемте куда-нибудь, - вдруг сказала она, сделав движение к двери.
- Куда же?
- Да куда-нибудь, все равно, только уйдемте отсюда!
Рязанов пристально посмотрел на нее.
- Что же вам здесь-то не сидится? Кто вам мешает?
- Все мешает: стены, потолок, все. Я хочу теперь идти, идти куда-то дальше, дальше...
Она остановилась.
- А вы знаете, что я вас теперь совсем не вижу, - говорила она прищурясь. - Вместо лица у вас теперь зеленое пятно. Ах, как это странно! Ну, пойдемте же!
Она сбежала с террасы в сад и оглянулась: Рязанов задумчиво и медленно спускался с лестницы, продолжая одной рукой щипать свою бороду. Она подождала его и, когда он поравнялся с нею, спросила:
- А как вы думаете, Александр Васильич боится [бога] или нет?
- Я думаю, что боится.
В это время тихими шагами, с нахмуренным лицом, в залу вошел Щетинин и, засунув руки в карманы, остановился в дверях; потом вышел на террасу и начал было спускаться с лестницы, но на последней ступеньке остановился, поглядел вслед Марье Николавне с Рязановым, приложил к носу палец, подумал и вернулся.