Неприятное происшествие со мной при исполнении моих обязанностей. — Нос Моргана страдает — Диалог между ним и судовым стюардом. — Я обнаруживаю после исследования не только одну причину сетовать — Мои волосы обкорнали — Стряпня Моргана. — Как спят на борту корабля — Ночью меня будит страшный шум
Я не понимал, как можно пробраться к тем, кто висел ближе к борту корабля, чтобы оказать им помощь, ибо казалось, что они загромождены телами лежащих снаружи и недосягаемы для всех навещающих. Еще меньше я мог постичь, как ухитрится мой приятель Томсон в этом положении поставить некоторым прописанный клистир; но вот он сунул в карман свой парик, в один момент сбросил кафтан, оставшись в одном камзоле, пробрался на четвереньках под койками больных, просунул голый череп меж двумя больными, раздвинул их плечом и исполнил свои обязанности. Мне не терпелось научиться, и я попросил его дать мне возможность проделать самому такую же операцию; когда он дал согласие, я разделся, по его примеру, и пополз, но в этот момент корабль накренился, и в испуге я с такой силой уцепился за первый попавшийся мне предмет, что перевернул его, и по запаху, незамедлительно хлынувшему на меня, обнаружил, что открыл отнюдь не шкатулку с самыми восхитительными ароматами; мне повезло, ибо мой нос не весьма деликатного свойства, в противном случае не знаю, как бы я вынес этот запах, распространившийся по всему кораблю к вящему недовольству всех пребывающих на той же палубе; последствия моего злоключения не ограничились ущербом, нанесенным моему обонянию, так как я пострадал не только от этого. Чтобы не казалось, будто я пришел в замешательство от первого своего опыта, я поднялся и, протискивая с большим усилием голову между двумя койками там, где было особенно тесно, я, правда, очистил себе свободное местечко, но, не обладая нужной сноровкой, не позаботился просунуть плечо, дабы сохранить выгодное положение, и застрял словно в раме у позорного столба; при этом шея моя должна была с обеих сторон выдерживать тяжесть трех-четырех тел, что грозило мне удушением.
Я пребывал в таком беспомощном положении, как вдруг один из больных, ставший раздражительным из-за болезни, пришел в ярость от зловония, причиной коего я послужил, а также от сильного толчка, полученного им, когда я поднимался, и стал осыпать меня горькими упреками, а засим, схватив меня за нос, так безжалостно сдавил его, что я взвыл от боли. Томсон, узрев это, послал мне на помощь служителя, который с большим трудом вызволил меня из беды и помешал мне воздать должное больному, чья хворь не спасла бы его от последствий моего негодования.
Покончив на сей раз со своими обязанностями, мы начали спускаться в кубрик, и мой друг попытался меня утешить в случившемся такой грубой поговоркой, что я не решаюсь повторить. Когда мы достигли середины трапа, мистер Морган, еще не видя нас, ощутил носом приближение чего-то весьма необычного и заорал:
— Господи, помилуй мои органы чувств! Должно пыть, враг атакует нас в горшке с нечистотами!
Затем, отнесясь к стюарду, от которого, как он полагал, исходит этот запах, он сурово его укорил за вольности, какие тот позволяет себе в присутствии джентльменов по рождению, и угрожал окуривать его серой, как барсука, если он когда-нибудь осмелится оскорбить своих ближних такими ароматами. Стюард, убежденный в своей невиновности, с горячностью ответил.
— Сдается мне, что запах-то от вас!
Это замечание послужило вступлением к резкому диалогу, причем валлиец пытался доказать, что, если даже зловоние, вызвавшее его жалобы, не исходитот стюарда, последний, тем не менее, повинен в нем, потому что отпускает экипажу испорченные припасы, например вот этот гниющий сыр, который один только может вызвать испускание столь отвратительных запахов. Вслед за этим он принялся восхвалять хороший сыр и произвел исследование его свойств, перечислив различные сорта этого продукта, методы его изготовления и хранения, и, в заключение, заявил, что в производстве отменного сыра графство Гламорган может соперничать с самим Чеширом и значительно превосходит его в разведении мелкого и крупного рогатого скота.
Из этого разговора я понял, что не буду желанным гостем, еже ли появлюсь в своем теперешнем виде, и потому попросил мистера Томсона итти впереди объяснить мое затруднительное положение: в ответ на это первый помощник выразил сочувствие и тотчас же отправился на палубу, держа путь через главный люк, чтобы не столкнуться со мной, и приказал мне тотчас же почиститься, ибо он намеревался услаждаться блюдом сальмагунди и трубкой. Итак, я занялся этим неприятным делом и скоро обнаружил, что у меня больше причин сетовать, чем я воображал, так как нашел на себе нескольких гостей, почтивших меня своим обществом, посещение которых я не считал своевременным. К тому же они не намеревались спешно меня покинуть, ибо завладели моей штаб-квартирой, где всласть питались моей кровью. Сообразив, что куда будет легче истребить эту лютую колонию на заре их поселения, чем позднее, когда они размножатся и привыкнут к земле, я последовал совету моего друга, во избежание сей беды брившегося наголо, и приказал нашему юнге обкорнать мне волосы, которые сильно отросли с той одры, как я покинул службу у Лявмана, а второй помощник дал мне взаймы старый парик с косичкой, чтобы возместить отсутствие этого прикрытия.
Когда с этим делом было покончено и, насколько позволяли мне обстоятельства, все приведено в порядок, вернулся потомок Карактакуса и, приказав юнге принести кусок солонины, отрезал от него ломтик, добавил столько же луку, сдобрив его умеренным количеством перца и соли, и приправил маслом и уксусом. Отведав стряпню, он уверил нас, что сие есть лучшее сальмагунди, какое ему приходилось делать, и предложил ее отведать с такой сердечностью, которая обязывала оказать честь его хлопотам. Едва я проглотил кусок, мне показалось, что внутренности мой зажглись, и только потоп слабого пива мог потушить вызванный ими пожар. Когда мистер Морган, поужинав, выкурил две трубки и возместил выплюнутую им слюну двумя кружками флипа, причем мы все приняли участие в выпивке, мои зевки напомнили мне, что самое время расплатиться сном за ущерб, понесенный мной от недостатка покоя в прошлую ночь; это было замечено моими сотрапезниками, которым уже пришла пора отойти ко сну, и они предложили завалиться, иными словами — лечь спать.
Наши койки, висевшие параллельно одна другой у наружных стен каюты, были немедленно отвязаны, и я увидел, как мои сотоварищи очень ловко вспрыгнули каждый в свое гнездо, где остались лежать, по-видимому, не без удобств, скрытые от постороннего взора. Но прошло некоторое время, прежде чем я решился вверить свое тело висевшему на таком расстоянии от земли узкому мешку, из которого, как я опасался, я вылечу при малейшем движении во сне с риском поломать себе кости. Все же я дал себя убедить и, прыгнув на койку, подброшен был вверх с такой силой, что, не уцепись я за койку Томсона, мне пришлось бы хлопнуться головой об пол по другую сторону мешка и, по всем видимостям, разбить череп. После нескольких неудачных попыток, наконец, я преуспел, но сознание опасности, угрожавшей мне, мешало заснуть вплоть до утренней вахты, когда, несмотря на все мои страхи, сон одолел меня, хотя недолго пришлось мне наслаждаться приятным покоем.
Я был пробужден звуками, такими громкими и пронзительными, что, казалось мне, лопнут мои барабанные перепонки, затем последовала грозная команда, отдаваемая каким-то грубым голосом, но слова я не мог разобрать. Пока я раздумывал, будить ли мне моего приятеля и разузнать причину переполоха, один из каптенармусов, проходивший мимо с фонарем в руке, сказалмне, что напугавший меня шум подняли помощники боцмана, вызывающие вахту левого борта, и что он будет повторяться каждое утро в этот самый час. Уверенный теперь в своей безопасности, я заставил себя снова уснуть и проспал до восьми часов; пробудившись, я встал, позавтракал бренди и сухарями вместе с сотоварищами, навестил больных и выполнил, как раньше, все предписания, после чего мой добрый друг Томсон объяснил мне и преподал другие мои обязанности, которые были мне неизвестны.
Утром, в назначенный час, юнга обошел все палубы, потрясая колокольчиком, и стихами, сложенными для сего случая, пригласил всех, у кого есть болячки, собраться у мачты, где помощник доктора позаботится о том, чтобы сделать им перевязки.