Итак, Слуцкий должен был уступить под натиском Гурмана и мы с Израилевич были вызваны на первое заседание Комиссии, в числе прочих переводчиц Дворца Труда. В подавляющем большинстве это все были кадровые беспартийные служащие международных комитетов текстилей, металлистов, химиков и проч. Но было и несколько коммунистов. Они, правда, не очень владели языками, но кое как могли объясниться, что при наличии партийного билета в кармане, давало им гордый и независимый вид. Они ездили с делегациями больше в качестве наблюдательниц, политических руководителей и шпионов.

Израилевич уже раньше была знакома с Гурманом, так как она постоянно обслуживала Инкпина, когда тот приезжал в Москву. Я ее попросила, чтобы меня не посылали в провинцию с делегацией.

Она поговорила с Гурманом и после заседания радостно мне сообщила, что мы обе останемся в Москве, при «штабе по приему делегаций». В функции наши будет входить встреча делегаций на вокзале, сопровождение их в отель, обслуживание их в отеле, хождение с ними в разные учреждения в самой Москве, посещение по вечерам театров и концертов. Я лично, кроме того, должна буду сидеть днем на площадке между первым и вторым этажом и давать справки как делегатам, так и лицам, приходящим к ним в отель по делам.

Этой осенью 1931 года положение в СССР было очень напряженным, — крестьянские массы, раскулаченные и «колхозированные», перерезали весь имевшийся у них скот и, в предчувствии голода, стали покидать деревни и устремляться в города. Возле вокзалов наблюдалась одна и та же картина: горы мешков и на них несчастные, изможденные, оборванные женщины с детьми. Так они дневали и ночевали под открытым небом у вокзалов. А мужья ходили в поисках какой-нибудь работенки и куска хлеба. Нищенство развилось страшное. Принимало оно иногда совсем удивительные формы.

Еду как-то в пригородном поезде. Как всегда, вагон набит битком. Открывается дверь, и между скамьями протискиваются трое людей в рваных полушубках и лаптях. Один из них бросается в проходе на колени и взывает:

— Дорогие братья! Помогите нам. Мы едем из Сибири, нам не хватает три рубля сорок копеек на билет до нашего родного места.

И он делает земной поклон.

Нужно отдать справедливость русским людям: несмотря на безмерно тяжелые годы, русская душа осталась отзывчивой к чужому горю. Там, где европеец пройдет равнодушно, русский отдаст последнюю копейку. Человек прошел вдоль скамей с шапкой и набрал гораздо больше, чем ему было нужно для его билета.

***

Говорили, что в рабочих районах, на Днепрострое и в Магнитогорске, положение со снабжением обстояло очень неважно, и поэтому было решено сократить вообще число приезжающих в СССР на ноябрьские торжества делегатов, а также провезти их только по испытанным местам — в те же Кисловодск, Сочи, Ялту… При этом, поезда шли, главным образом, ночью, а утром делегатов высаживали каком-нибудь городе и возили по показательным учреждениям, чтобы они не видели всей нищеты глухой советской провинции — пустых базаров близ вокзалов и битком набитых вокзальных помещений и платформ. В эти годы русский народ кочевал больше, чем когда-либо, из одного конца России другой, в поисках хлеба, с одной стороны, и просто безопасности — с другой.