Конец прошедшего лета княжна провела у своей московской тетки, Кашиной.
Эта Кашина была очень богатая вдова, оставшаяся с тремя дочерьми, из которых старшая только что вышла замуж, а две младшие были большими приятельницами княжны.
Кашина, после смерти мужа, вела довольно скромный образ жизни, и в доме у нее, по общему мнению, было скучно. Летом она неизменно жила в Сокольниках, зимой — в своем московском доме.
Ее дочери были необыкновенно рады приезду петербургской кузины. Она вносила всегда с собою оживление. При ней, ради того чтобы ей не было скучно, их мать допускала в доме многое экстраординарное.
Девушки Кашины были некрасивы, застенчивы. Молодежь к ним не льнула и, скорее, даже от них бегала. Приезд хорошенькой, ничем не смущавшейся княжны тотчас же привлекал эту молодежь. Так случилось и на этот раз. У Кашиных в Сокольниках было очень весело благодаря приезжей, а когда, в половине августа, переехали в Москву, то это веселье еще больше увеличилось.
В числе молодых людей, зачастивших теперь к Кашиным, был и Кокушка. Положение его здесь, как и везде, было совсем особенное. Строгая Кашина, неустанно следившая за дочерьми и за тем, чтобы молодые люди у нее в доме не забывались, смотрела на Кокушку как на существо безобидное, безвредное.
Он являлся, когда ему вздумается, и пользовался всеми привилегиями. Он мог беспрепятственно проходить даже в комнаты барышень. И в скучные часы они забавлялись бедным шутом без зазрения совести.
Кашина, как и многие, заблуждалась на его счет. Он вовсе уж не был так безвреден, как можно было сразу подумать. От него барышни часто узнавали такие вещи, каких им вовсе бы знать не следовало. Он был для них ежедневной подробной газетой всех московских сплетен. И в этой газете подобающее место занимал отдел скабрезностей.
Кокушка повторял эти скабрезности, по-видимому, с полнейшей наивностью. Барышни делали вид, что пропускают мимо ушей его иногда очень яркие, даже циничные фразы.
«Разве на Кокушку можно обижаться, разве можно ему запретить, ведь он ничего не понимает!..»
Но если бы они захотели наблюдать, то убедились бы, что этот наивный, ничего не понимающий Кокушка тем не менее ни разу не проговорился перед их мамашей, что вообще со старшими он никогда себе не позволяет того, что позволяет с ними.
Особенно на этот раз княжна затормошила Кокушку, сделала его своей игрушкой, дурачилась напропалую. Он, по своему обыкновению, недолго думая, признался ей в любви и сделал ей предложение. Она согласилась и стала называть его своим женихом.
Затем она объявила ему, что она ревнива, а он очень легкомыслен.
— Ка-как легкомышлен? — стал заикаться Кокушка, тараща свои бесцветные глаза. — Я ваш обожаю, княжна!
— Да, на словах только! — смеялась она, но вдруг прекратила смех, сделала страшное лицо. — А вы думаете, что я не замечаю, как вы ухаживаете за кузиной Надей…
— Как?.. — завопил Кокушка. — Я… я ухаживаю?.. Надежда Павловна, — обратился он к одной из Кашиных, — ра-ра-жве я жа вами ухаживаю?
— Конечно, ухаживаете, а то как же?
Кокушка ошалел, стал сопеть и грызть ногти.
Вдруг у него, очевидно, мелькнула счастливая мысль: он сделал самую лукавую мину и крикнул:
— А жнаете… Ва-ва-ня Проншкий про-прошадил шорок тышач на танцовщицу Штрумилину… это ве-ве-рно… верно! И отец его откаживается платить… в гажетах объявить, да… да, в гажетах…
Это значило, что Кокушка переменил разговор, желая замять предыдущий.
Ему понравилось, что княжна его ревнует, и с этого дня он стал ее поддразнивать. На другой день он привез барышням бонбоньерки с конфетками и сам всячески обратил внимание на то, чтобы бонбоньерка Нади Кашиной была лучшая. Но все же он продолжал называть княжну своей невестой, только теперь объявил, что женится не иначе, как если отец ее даст за нею в приданое не менее как триста тысяч.
— А если он не даст ничего?! — воскликнула княжна, заливаясь смехом.
— Я… я его жаштавлю! — кричал Кокушка. — Дураком не буду, дудки!..
— Так вы такой алчный, Кокушка, такой корыстолюбивый?! Мы не знали!.. Как вам не стыдно… фи!.. Мы думали, что вы хотите жениться на княжне по любви, а не по расчету…
— А то как же?!. То-то-только дураки женятша без расчету… дудки!!
— Ну, если бы теперь вы встретили такую невесту, у которой было бы десять миллионов, вы бы от меня отказались? — спросила княжна.
Кокушка молчал, таращил глаза и уже поднял руку ко рту, чтобы грызть ногти.
— Опять?! — строго крикнула княжна.
Кокушка быстро опустил руку. Он продолжал упорно молчать.
— Что же вы молчите… отвечайте!.. Ведь отказались бы от меня?.. Смотрите мне прямо в глаза… Конечно, отказались бы?..
Кокушка повел глазами в сторону, стал глядеть в угол.
— Даже если бы она была старый урод?!
Кокушка сопел, сопел и вдруг крикнул:
— А жнаете Барбашова — адвоката… Протерша к нам и уже на-на-чал ухаживать жа шештрой, жа Машей… А! Ка-как вам это нравитша, губа не дура… дудки!.. жажналша!
Он вдруг сообразил, что этим самым, внезапно и только сейчас сделанным им открытием, надо скорее поделиться со многими, сорвался с места и, как всегда почти, ни с кем не простясь, уехал.
Между тем барышни от скуки вздумали подшутить над своим шутом и устроить маленький спектакль. Княжна взялась разыграть роль новой невесты с миллионами.
Она наследовала от отца некоторые художественные способности. На другой день вечером, когда появился Кокушка, барышни Кашины объявили ему, что княжна уехала в гости, а что они ждут с минуты на минуту мисс Токс.
Кокушка изумленно стал бегать глазами.
— Миш Токш?.. Ка-ка-кая миш Токш? Кто это?
— А вы не знаете? Про нее во всех газетах было, а вы и не знаете!! — едва удерживая смех и очень серьезно заговорила Надя Кашина.
— В гажетах, что такое?!
— Мисс Токс — американка, она недавно получила наследство в сто миллионов долларов, ей принадлежит в Америке целый город, то есть целый город построен на ее земле. Она завела по этому случаю процесс, в прошлом году она выиграла и теперь богаче ее может быть нет никого на свете. Это было во всех газетах!
Кокушка даже разинул рот.
— Што миллионов долларов… це-целый город! — повторял он. — А она молодая, х-хорошенькая?
— А вот увидите!
— Как же она ш вами пожнакомилась?
— Она очень любит русских и теперь приехала в Москву для того, чтобы выйти замуж непременно за русского. Она делает знакомства, вот познакомилась и с нами… Вчера приезжала сейчас после вас. И знаете, ведь она про вас спрашивала…
— Ка-как, про меня?! — подпрыгнул Кокушка.
— Так, про вас! Она сказала, что слышала о вас, что вы молодой человек очень знатный и милый. А когда узнала, что мы с вами знакомы, то просила непременно вас ей представить.
Кокушка покраснел как рак, заботливо оглядел себя. Но вдруг отчаянно произнес:
— Я по-английшки ничего не понимаю — иешь… иешь… киш ми квик… ай лев ю… хам… хам!.. лают как шобаки!..
И он стал передразнивать англичан. Барышни смеялись.
— Да ничего больше и не надо, вы знаете самые лучшие слова.
— Как же я буду говорить ш нею? — между тем с волнением визжал Кокушка. — Ведь нельзя же мне будет ей только и го-говорить: киш ми квик, ай лев ю! хам… хам… хам?
— Можно! К тому же она уже стала брать уроки русского языка и немножко понимает.
В это время в передней раздался звонок.
— Вот и она! — крикнули барышни. — Оставайтесь здесь.
Комната освещалась лампой, прикрытой темным абажуром, так что царствовал полумрак.
Кокушка обернулся и ждал.
Вот барышни появились в сопровождении какой-то странной фигуры. В этой фигуре, особенно при таком слабом освещении, не было никакой возможности узнать княжну. Это был шаржированный, несколько балаганный, комичный тип старой англичанки в каком-то удивительном чепце, с тирбушонами, с трясущейся старой головой.
Барышни делали неимоверные усилия, чтобы не расхохотаться.
— Мистер Горбатов! — представили они Кокушку.
Он раскланялся, смущенно и не без некоторого ужаса вглядываясь в эту комичную фигуру с трясущейся головой.
— How do you do, mister Gorbatorf?[38] — визгливым голосом, в котором ровно ничего не осталось от голоса княжны, проговорила мисс Токс и сделала книксен.
— Боюсь, что не выдержу!.. Посмотрите на его лицо! — продолжала по-английски мисс Токс.
— Она находит вас прелестным, — шепнула Надя Кашина.
— К… К…какой урод! — крикнул он.
— Шш! А вдруг она поймет!
Он быстро закрыл себе рот рукою.
— И потом не забывайте — сто миллионов долларов и целый город! — прибавила Надя. — Будьте же любезны, предложите ей руку и доведите до дивана.
Кокушка тотчас же это исполнил. Мисс Токс указала ему место рядом с собою.
— Pray, be seated!.. Sit down on the sofa![39] — сказала она, закатывая глаза.
— Иешь… иешь! — проворчал он и вдруг с необыкновенной решимостью взвизгнул: — Ай лев ю!..
Мисс Токс испустила пронзительный крик, закрыла лицо руками, откинулась на спинку кресла и осталась неподвижной.
Барышни кинулись к ней.
— Воды… воды! — кричали они. — Что вы сделали, Кокушка, она в обмороке, вы ее так поразили, разве это возможно! Мы вам всего не сказали, ведь она заочно была уже в вас влюблена… Но она знает, что вы жених кузины и теперь, верно, подумала, что вы насмехаетесь над нею.
Кокушка оторопел.
— Дайте ей воды… воды! — шептал он. — Шкажи-жи-те ей, что я готов на ней женитьша…
— Как? А кузина?!
— Да, ведь не мо-мо-гу же я уморить миш Токш! — развел руками Кокушка.
Между тем мисс Токс очнулась.
— Ах! — стонала она. — Он говорил I love you, он меня обманут!..
— Шкажите ей, что я про-про-шу ее руки! — шепнул Кокушка.
— Велите ему поцеловать у меня руку, — произнесла мисс Токс по-английски, — скажите, что я согласна.
Барышни опять перевели ему.
Он с осторожностью поцеловал перчатку мисс Токс.
Она поднялась с кресла и направилась из комнаты.
— Она так расстроена, что не может оставаться, она немного приляжет у нас, успокоится.
Кокушка опять остался один. Снова раздался звонок. И затем через несколько минут к нему вбежала княжна. Он был как на иголках. Не глядя на нее протянул ей руку. Но она руки его не взяла и отчаянным голосом заговорила:
— Нет, я не верю! Этого не может быть!.. Кузины сказали, что вы сделали предложение мисс Токс… Говорите, изверг, говорите, злодей, правда ли это?!
Кокушка даже дрожал от волнения. Но у него был твердый характер.
— Правда! — сказал он.
— Как?! Вы, мой жених — и вы женитесь на таком уроде!.. У вас нет ни стыда, ни совести!
— Она у-у-мрет от любви ко мне, ешли я не женюшь, а вы не умрете…
— Кто же вам сказал, что я не умру! Может быть, я умру еще раньше ее… слышите ли, сейчас откажитесь от нее, сейчас откажитесь… да?!
Но он уже решился.
— Нет! — проговорил он. — Вон ваш па-па-па может мне и трехшот тысяч не дашт, а у нее што миллионов! И целый город!.. Какой же ду-ду-рак откажется от этого — дудки!
Княжна закрыла лицо руками и с громким рыданием убежала.
Появились барышни.
— Что миш Токш? — спросил Кокушка.
— Она отдохнула и сейчас придет.
Через несколько минут появилась мисс Токс. Она вздохнула на всю комнату, прошептала: «Oh! I love you!», взяла руку Кокушки и ее не выпускала. Он был сконфужен, глядел в сторону и молчал.
Тогда мисс Токс сама заговорила. Испытанное ею сердечное волнение подействовало на нее особенным образом — оно ей придало знание русского языка. Хотя она и безобразно коверкала слова, но все же могла говорить обо всем.
— Мистер Горбатов! — заговорила она. — Мой сердце согласна на ваш предложений, но мой голов стал мне приказывать отказать…
— Мне?! Отчего?! Отчего?! Миш Токш! — встрепенулся Кокушка.
— Оттого, мистер Горбатов, что вы уже имеете невест, которую любите… я знай, вы должны жениться на княжна!
— Не-нет, я не женюшь на ней, я ее шовшем не люблю!..
— Как не любите? Давайте мне честное слово.
— Чештное слово! Миш Токш, ей-богу!
И Кокушка стал даже креститься.
Барышни не удержались и захохотали; но он в своем волнении не заметил этого.
— Может сказать, что она противная?
— М… могу!..
— Так говорите!
— Княжна противная, препротивная! — объявил Кокушка.
— И дура!?
— Да, да, и ду-ду-ра!
— И лицо у нее гадкое?!
Кокушка совсем расходился.
— Гадкое! Гадкое! У нее уши, рот, как у жайца, во-во-лоши вшегда торчат, глажа, как плошки, не видят ни кро-кро-шки!.. Она урод!!!
Барышни закатывались от смеха.
Мисс Токс вдруг выпустила руку Кокушки, быстро сдернула с себя чепчик и тирбушоны, вытерла лицо платком и голосом княжны крикнула:
— Как! Так я урод? У меня усы, рот, как у зайца? Глаза плошки?!
Кокушка отскочил, задрожал всем телом, уставился в преобразившуюся мисс Токс и несколько минут стоял, совсем как будто окаменев, выпуча глаза и ничего не понимая.
Барышни обступили его, стали всячески стыдить. Но он их не слышал: на него нашел настоящий столбняк. Наконец, мало-помалу придя в себя, он вместо того, чтобы, как ему советовали барышни, гореть от стыда, рассердился самым отчаянным образом.
— Бештыдницы, — кричал он, — бештыдницы! Ра-ра-жве так обма-ма-нывают?!
— Каково это! Еще мы же и виноваты?! — заливаясь смехом, воскликнула княжна.
— А то кто же… кто же?! — вне себя визжал Кокушка. — Я… я не виноват, вы так были похожи на наштоящую мисс Токш! Этак вшакого обмануть можно, бештыдница! То-то-лько другой раж не надуете — дудки!..
И он, вне себя от негодования, убежал…
Три дня он дулся и не показывался у Кашиных; но затем явился как ни в чем не бывало.
Когда с ним заговаривали о мисс Токс, он делал вид, что не слышит, и быстро начинал о чем-нибудь совсем постороннем.
Но так как княжна настаивала и его стыдила, он на коленях попросил у нее прощения, и они помирились. Он опять стал ее считать своей невестой и на этот раз с таким упорством, какого в нем прежде не замечалось в подобных случаях. Княжна решительно была в его вкусе. Глядя на нее или о ней думая, он, хотя и совсем бессознательно, испытывал нечто особенное, о чем до сих пор не имел понятия…
Вернувшись в Петербург, княжна рассказала отцу, между прочим, и об их забавах с Кокушкой.
Князь вдруг задумался и привел ее в необычайное изумление, спокойно и серьезно выговорив:
— А ведь это идея! Отчего бы тебе и в самом деле не женить на себе этого претендента?!
— Как, выйти замуж за Кокушку Горбатова, за идиота?! Папа, вы, конечно, шутите?!
— Нисколько не шучу! Какой же он идиот?
— Идиот самый настоящий!
— Совсем нет — никто его не признал идиотом. Он совершеннолетний, имеет все права, у него вон даже и чин есть.
Это была правда. Кокушка считался на службе в канцелярии начальника одной из тех губерний, где у Горбатовых были большие поместья. Его обязанности по письмоводству исполнял и получал его жалованье какой-то услужливый писарек. А Кокушка, зачисленный на службу после дружеского разговора между губернатором и Клавдией Николаевной, уже несколько лет тому назад, теперь, к своим двадцати трем годам, получил за отличие три чина. Он надеялся вскорости быть произведенным в титулярные советники и уже заранее заказал себе визитные карточки, на которых значилось:
«Николай Сергеевич Горбатов, т-ный советник».
Кокушка рассчитывал, что при таком сокращении он может сойти и за «тайного» советника.
Эта служба Кокушки была семейным делом и как есть никому не казалась странной, а тем менее противозаконной и предосудительной…
— Я не знаю, как он там считается, — сказала княжна, — может быть, он и может жениться, только неужели найдется ему какая-нибудь невеста!
— Отчего же нет?!
Князь совсем оживился, и рачьи глаза его так и метали искры.
— Отчего же нет, самый завидный жених! Прекрасное имя, большое богатство и при этом с таким мужем полная свобода, он стеснять не станет. Удивляюсь, как еще до сих пор в Москве не нашлось умницы, которая бы им завладела.
Княжна засмеялась.
— Да ты не смейся, матушка, не смейся, ничего тут нет смешного, я вовсе не шучу, пойми, совсем не шучу, и советую тебе, когда он приедет в Петербург, и если до тех пор его не окрутят, серьезно об этом подумать — лучшей партии ты не найдешь… И в нашем положении твой Кокушка был бы спасением и тебе, и мне, и всем нам.
— Папа!
Голос княжны вдруг дрогнул, она с испугом взглянула на отца.
Она поняла, что он не шутит.
Князь действительно не шутил. Кокушка был для него новым вдохновением, таким, какого уже давно не являлось. Не откладывая в долгий ящик, он навел все нужные справки и окончательно убедился, что Николай Сергеевич Горбатов, «т-ный» советник, вполне правоспособный человек, по закону пользующийся самостоятельностью, владеющий всем своим состоянием и имеющий право им распоряжаться. Пока официальным путем, при помощи медицинской экспертизы и так далее его не признали невменяемым, страдающим умственным расстройством, он может сделать предложение, жениться и получить в свои руки все свое наследство после деда.
Князь даже съездил в Москву, где и узнал наверное, что во всех документах, относящихся к наследству после Бориса Сергеевича Горбатова, Кокушка расписывался вместе с другими сонаследниками. Узнал он также, что по случаю смерти Клавдии Николаевны все молодые Горбатовы переезжают в Петербург.
«Это все само так в руки и идет! — решил князь. — Дурак я буду, если упущу такое дело. А Елену уломаю, да и не дура же она — поймет!»
Он вернулся в Петербург с твердой решимостью получить Кокушку и его состояние, и только об этом теперь и думал.