-- Ты здѣсь, мой другъ?-- послышался у двери печальный голосъ.

Князь поспѣшилъ отпахнулъ портьеру и съ привычной почтительностью пропустилъ жену въ кабинетъ.

Она никогда не входила сюда въ это время, и вообще они обыкновенно не встрѣчались до завтрака, то есть до двухъ часовъ. Но за эти ужасные дни всѣ ихъ привычки были нарушены, они то и дѣло искали другъ друга, чтобы въ сотый разъ повторять однѣ и тѣ же фразы, восклицанія, а то и просто, чтобы только почувствовать себя вмѣстѣ. Они тщетно искали одинъ въ другомъ поддержки, какой-нибудь новой мысли, откровенія.

Давно уже разъединенные, они снова теперь тѣсно сошлись, благодаря общей бѣдѣ, на нихъ обрушившейся...

Войдя въ кабинетъ мужа, княгиня медленно прошла къ дивану, присѣла на край его и опустила голову съ видомъ глубокой безнадежности.

При вечернемъ освѣщеніи она была очень красива и казалась моложавой. Но днемъ, особенно на этомъ уже яркомъ весеннемъ солнцѣ, прямо ударявшемъ въ высокія окна кабинета, отъ кажущейся моложавости не оставалось и слѣда. Это была почти совсѣмъ увядшая блондинка съ желтоватымъ цвѣтомъ лица и блѣдными губами. Вокругъ ея все еще прекрасныхъ синихъ глазъ собрались мелкія морщинки. Такія же морщины образовывались на лбу и возлѣ угловъ рта.

Къ тому же за эти дни княгиня сразу постарѣла и осунулась, какъ послѣ долгой, жестокой болѣзни. Если ея мужъ былъ пораженъ и доходилъ то до бѣшенства, то до отчаянья,-- она была, дѣйствительно, уничтожена, убита.

Онъ все же могъ отвлекаться отъ своей бѣды, забывать ее на нѣсколько минутъ, могъ то и дѣло возвращаться къ своимъ обычнымъ мыслямъ, чувствамъ, привычкамъ, заниматься своимъ туалетомъ, гимнастикой, ѣсть, пить и спать.

Княгиня почти не спала, не пила и не ѣла. Она не знала, умыта ли она, одѣта, причесана. Она не понимала, что такое ей говорятъ, но отвѣчала на обращаемые къ ней вопросы.

Можетъ быть, она, по временамъ, и испытывала къ своей хорошенькой дочери что-нибудь подобное материнскому чувству, но, во всякомъ случаѣ, теперь это чувство замѣнилось жестокой злобой, почти ненавистью.

-- У меня нѣтъ больше дочери!-- говорила она мужу и навѣщавшимъ ее близкимъ роднымъ, и въ ея устахъ это была не фраза.

Дочь безсовѣстно и безжалостно разбила все, что она признавала единственнымъ богатствомъ какъ своего, такъ и всякаго существованія, насмѣялась надъ ея святыней, уничтожила все зданіе, созданное ею трудами цѣлой жизни.

Теперь она посрамлена, уничтожена, обезчещена на вѣкъ, она -- непрощавшая другимъ ни малѣйшаго отклоненія отъ кодекса свѣтскихъ приличій, неумолимо строгая ко всѣмъ безъ исключенія. Съ нею случился такой позоръ, какого никогда не могло случиться ни съ кѣмъ изъ осуждаемыхъ и презираемыхъ ею. Да, она убита, она чувствуетъ, что убита совсѣмъ, навсегда, и ее убила дочь! Какая же это дочь?! Это смертельный ея врагъ, преступница, матереубійца... У нея нѣтъ дочери!

Если бы можно было, она собственноручно подписала бы ея приговоръ, засадила бы ее на вѣкъ въ монастырь, въ тюрьму, куда угодно, чтобы только о ней больше не было и помина.

А между тѣмъ необходимо думать о ней постоянно, только о ней и думать, необходимо найти ее, вернуть...

Что же будетъ потомъ? Княгиня не знала этого, да и не задавала себѣ такого вопроса.

-- У тебя что-нибудь новое?-- мрачно спросилъ князь, наклоняясь и цѣлуя блѣдную, холодную руку жены.

-- Ахъ, къ несчастію, ничего новаго, ничего хорошаго!-- съ глубокимъ вздохомъ отвѣтила она.-- Вотъ, слушай... сейчасъ принесли... это письмо отъ брата Николая Петровича.

Она развернула листокъ почтовой бумаги и читала:

«Самые тщательные розыски, порученные надежному, лучшему въ Петербургѣ сыщику, не привели ни къ чему. Тогда, передъ вечеромъ, N.. дѣйствительно, была въ квартирѣ А. По крайней мѣрѣ, описаніе ея примѣтъ, сдѣланное дворникомъ, впустившимъ ее за отсутствіемъ швейцара, вполнѣ подходитъ. Она провела въ квартирѣ А. около часу, затѣмъ вышла одна, и дворникъ видѣлъ, какъ она почти бѣжала по улицѣ. Послѣ того она въ квартиру А. не возвращалась. Самъ же онъ здѣсь, уходитъ и приходитъ, ночуетъ дома. По всѣмъ участкамъ дано знать; но до сихъ поръ ее нигдѣ не нашли. Я начинаю сильно склоняться къ тому мнѣнію, что ея совсѣмъ нѣтъ въ Петербургѣ, что она куда-нибудь уѣхала»...

-- Вотъ!-- настоящимъ трагическимъ тономъ воскликнула княгиня, складывая письмо.

Князь густо покраснѣлъ, схватился за голову и тотчасъ же сдѣлалъ нѣсколько отвлекающихъ кровь гимнастическихъ движеній.

-- Къ чему жъ эти распоряженія по участкамъ, эти сыщики, если до сихъ поръ могли узнать только то, что намъ и безъ нихъ извѣстно!-- воскликнулъ онъ.-- Да въ Лондонѣ или въ Парижѣ ее давно бы къ намъ привели, а этого... негодяя арестовали!

-- Я думаю, его можно арестовать и здѣсь, тебѣ стоитъ только заѣхать къ кому слѣдуетъ,-- сказала княгиня.-- Конечно, онъ одинъ только и знаетъ, гдѣ она теперь. Но, вѣдь, мы и такъ опозорены на весь совѣтъ. И такъ весь городъ говоритъ о насъ, смѣется надъ нами...

Князь отвѣтилъ только новыми гимнастическими движеніями; онъ вертѣлъ руками во всѣ стороны, изгибая спину, и, наконецъ, сталъ крутить головою.

Княгиня не обращала на все это никакого вниманія и продолжала:

-- Это ужасно, что ты проговорился брату, Что ты все разсказалъ ему... Какъ будто ты его не знаешь! Онъ добрый человѣкъ, но, вѣдь, совсѣмъ не умѣетъ держать языкъ за зубами... Я увѣрена, что онъ ѣздитъ по всему городу и всѣмъ разсказываетъ о тайныхъ дѣйствіяхъ сыщиковъ... Боже мой! Боже мой! И вотъ, несмотря на весь этотъ срамъ,-- никакихъ извѣстій!

-- Послушай, Катринъ,-- вдругъ перебилъ ее князь:-- а, что если этотъ... музыкантъ тамъ, что-ли... тутъ не причемъ?

Она съ изумленіемъ подняла глаза и посмотрѣла на мужа.

-- Не причемъ, когда она посылала Машу въ адресный столъ за его адресомъ и когда справка адреснаго стола у меня? Не причемъ, когда изъ письма брата видно, что она была у него, какъ мы и предполагали?..

-- У меня просто мысли путаются... я самъ не знаю, что думаю и что говорю,-- такъ кровь приливаетъ въ голову! Того и гляди еще -- ударъ!

Онъ не только завертѣлъ руками, но сталъ даже присѣдать, держась на носкахъ и стараясь не потерять равновѣсія.

Княгиня отвернулась. Она только теперь обратила вниманіе на его упражненія и нашла ихъ не только неумѣстными, но и крайне неприличными. Ну, что, если-бы кто-нибудь, хотя бы лакей, увидѣлъ его за такимъ шутовскимъ занятіемъ, въ такихъ позахъ, да вдобавокъ еще въ подобные дни и минуты!..

-- Однако, надо же какъ-нибудь дѣйствовать!-- проговорила она.-- Вѣдь, мы въ безысходномъ положеніи!

-- Я тоже думаю, что въ безысходномъ,-- отвѣтилъ князь, переставая присѣдать.

Кровь у него отлила отъ головы, мысли прояснились, и онъ значительно успокоился.

-- Такъ какъ положеніе наше безысходно,-- продолжалъ онъ:-- значитъ, изъ него нельзя искать исхода, котораго нѣтъ. Я согласенъ съ тобою, мои другъ, что братъ Николай Петровичъ напрасно все это поднялъ, всѣ эти розыски... Для насъ одно спасеніе, время. Единственное, что я могъ придумать... вотъ сейчасъ это пришло въ голову... мы должны не медля собраться и уѣхать съ Кэтъ изъ Петербурга... въ деревню, заграницу, все равно, куда хочешь...

-- А что-жъ ее... такъ и оставить на свободѣ... чтобъ она по городу разъѣзжала... съ этимъ... чтобъ на нее всѣ пальцами показывали и ежеминутно топтали въ грязь наше имя?..

-- Оно и такъ въ грязи... больше загрязнить нельзя,-- глухимъ голосомъ и сдвигая брови прошепталъ князь.-- Подумай сама... ну, хорошо, отыщутъ ее, привезутъ къ намъ... что-жъ мы будемъ съ нею дѣлать?! Убить ее, что ли, держать въ запертой комнатѣ, везти ее? Куда? Водить ее за собою на привязи, глядѣть на нее?! Я не могу себѣ представить, что-жъ это такое будетъ!

-- И я тоже не могу себѣ представить!-- начиная дрожать и совсѣмъ зеленѣя, воскликнула княгиня.-- Главное же... вѣдь, у насъ Кэтъ... Вѣдь, я не могу допустить, чтобъ онѣ хоть минуту были вмѣстѣ, подъ однимъ кровомъ...

-- Вотъ видишь! Значитъ, я правъ, значитъ, остается только одно, и пусть она пропадаетъ...

-- Однако...

Княгиня не договорила. Портьера зашевелилась, и въ кабинетъ вошла пожилая дама, въ шляпкѣ, съ румянымь круглымъ лицомъ и съ довольно рѣшительнымъ видомъ. На дамѣ было надѣто скромное черное платье, вовсе не моднаго фасона, а излишнія округлости ея маленькой, почти шарообразной фигуры скрывались подъ черной шалью, заколотой у краснаго двойного подбородка старинной мозаиковой брошкой.

Несмотря, однако, на этотъ незатѣйливый, старомодный костюмъ, на маленькую и круглую свою фигуру, на красное лицо, заплывшіе глаза и короткій носъ, вошедшая дама чѣмъ-то неуловимымъ производила впечатлѣніе именно настоящей дамы, барыни, привыкшей внушать къ себѣ почтеніе и даже его заслуживающей.

-- Марья Эрастовна!-- изумленно произнесъ князь.

-- Chère cousine!-- еще болѣе изумленно и не совсѣмъ одобрительно сказала княгиня.

-- А ужъ извините!-- здороваясь, то есть обнимая кузину и протягивая руку князю, начала Марья Эрастовна.-- Безъ докладу, такъ прямо, съ нарушеніемъ всѣхъ приличій и обычаевъ этого дома... Да видите ли, тамъ по всѣмъ комнатамъ люди, а Кэтъ говоритъ: папа и мама въ кабинетѣ... Я сюда... Не до церемоній!.. Была у меня только что Ниночка.

Хрепелевы не вѣрили ушамъ своимъ.

-- Какъ была? Гдѣ-жъ она?

-- Ты привезла ее съ собою?

-- Я и предложила ей ѣхать, только она не хочетъ. Не силой же было, съ помощью лакеевъ, везти ее...

-- Гдѣ-жъ она пропадаетъ?

-- Не знаю, ни за что не сказала... Дайте сѣсть... разскажу все. Надо только запастись хладнокровіемъ и благоразуміемъ...

Княгиня будто окаменѣла. Князь шагалъ по кабинету, боясь пуще всего, чтобы кровь опять не прилила въ голову.

-- Вѣдь, я ничего не знала. Вдругъ сегодня, я еще въ кровати была, влетаетъ Ниночка,-- говорила между тѣмъ Марья Эрастовна, усаживаясь въ креслѣ:-- все она мнѣ и разсказала... какъ это съ ней на вечерѣ у Талубьевой скандалъ случился и какъ она погибла для свѣта, какъ отъ нея отказался благородный женихъ, какъ вы ее почти проклинали, какъ она ѣздила къ одному хорошему человѣку за совѣтомъ; но онъ ей никакого совѣта не могъ подать... Какъ она вернулась домой, а ты, Катринъ... ее позорила и какъ она послѣ этого, когда всѣ улеглись спать, совсѣмъ убѣжала изъ дому, чтобъ никогда больше не возвращаться...

-- Куда она сбѣжала? Гдѣ она?-- задыхаясь, спрашивала княгиня.

-- Говорю, не знаю гдѣ, не сказала. Проситъ ее не разыскивать, потому что все равно не станетъ жить съ вами... бѣгать будетъ... не на цѣпь же вы ее, въ самомъ дѣлѣ, посадите!

Князь остановился передъ Марьей Эрастовной и дѣлалъ всѣ усилія, чтобы говорить спокойно.

-- Однако, позвольте... вѣдь, это невозможно... вѣдь, это Богъ знаетъ, что такое...

-- Конечно, это Богъ знаетъ, что такое; но что же тутъ дѣлать?!-- хмурясь, перебила его Марья Эрастовна.-- Позвольте мнѣ сказать все, что я думаю. Я женщина не свѣтская и буду разсуждать по своему. За припадокъ я Нину не виню, это со всякимъ можетъ случиться... Постой, Катринъ, не перебивай, пожалуйста... Что Ильинскій вашъ послѣдній негодяй, съ этимъ, я такъ полагаю, и вы согласны. Пилили вы и раздражали дѣвочку совсѣмъ напрасно. Ея визита къ «хорошему человѣку», котораго она, однако, видѣла всего разъ въ жизни, никакъ не могу одобрить; вижу въ этомъ своеволіе и ребячество, только не безнравственность. Не одобряю также ея ночного побѣга и разбранила ее за него, какъ слѣдуетъ... но нахожу, что теперь ей вернуться домой и жить съ вами невозможно. Я ея не знала, считала малымъ и милымъ ребенкомъ. А она ухъ какая! съ душкомъ, съ характерцемъ! Ее въ бараній рогъ согнуть нельзя, кусаться станетъ...

-- Господи! что за мука!-- простонала княгиня и горько заплакала.

-- Конечно мука! Ну, что-жъ тутъ дѣлать? Большая бѣда, особенно для васъ, въ вашемъ-то положеніи... что и говорить!

-- Надо, необходимо надо намъ уѣхать!-- воскликнулъ князь, поднялъ было руки для гимнастическаго движенія, но остановился, косясь на Марью Эрастовну.

Та продолжала:

-- И уѣзжайте съ Богомъ, лучшаго никто не придумаетъ... время все сгладитъ... Знайте одно, этотъ Ниночкинъ хорошій человѣкъ, не знаю кто онъ, къ дѣлу не причастенъ. Отвѣчаю вамъ головою... она какъ была чистымъ ребенкомъ, такъ и осталась, такъ и останется. Она полоумная... но ничего такого, Боже упаси... Чиста какъ слеза! Вы уѣзжайте, а ее мнѣ поручите, пусть, пока что, живетъ со мною... Она придетъ ко мнѣ не то сегодня, не то завтра, я и устрою... Согласны?

Хрепелевы долго молчали... Наконецъ, княгиня встала, подошла къ кузинѣ, обняла ее и смочила ей лицо слезами. Князь тоже подошелъ и съ чувствомъ поцѣловалъ маленькую, круглую ручку Марьи Эрастовны.

А она говорила:

-- Я ее сохраню и понемногу образумлю. Счастье еще, что она пришда ко мнѣ, догадалась... Нѣтъ, она хоть и съ гвоздемъ у васъ, а все же умная и добрая дѣвочка... Вы передъ нею тоже неправы... Эти теперешніе ребятишки, Богъ ихъ знаетъ... съ ними надо осторожно, съ обходцемъ... А вы смиритесь... что ужъ тутъ!.. Безъ испытанія не проживешь на свѣтѣ!..