Достопочтенный Генри Ли Каридиус шел по вестибюлю «Лекшер-билдинг», направляясь к лифту, а перед его глазами неотступно стоял образ мисс Литтенхэм, репортера «Трибуны». Бесспорно она была красива, но, кроме того, у нее сохранился отчасти тот застенчиво-призывный тон в обращении с красивыми мужчинами, который лет десять тому назад был в большой моде и именовался скромностью. И еще было в этой девушке что-то противоречивое, непонятное, что смутно беспокоило кандидата в члены Конгресса. Он никак не мог определить, что это такое. Мысли его вертелись вокруг этой загадки вместо того, чтобы сосредоточиться на вопросе о том, как ему быть со своей адвокатской конторой — ради чего, собственно, он и приехал сюда.
Когда Каридиус вошел в лифт, к нему подскочил низенький плотный мужчина, схватил его за руку и крепко пожал.
— Поздравляю, Каридиус… Предчувствие-то мое сбылось, а?
— Благодарю, благодарю, Мирберг. У вас, действительно, было поразительное предчувствие… — Каридиус понизил голос, дабы морально, так сказать, исключить из разговора остальных пассажиров, плотно обступивших их.
Лифт остановился на пятнадцатом этаже, и они вместе вышли на площадку.
— Какие же у вас планы? — спросил адвокат. — Не могу ли я чем-нибудь помочь вам?
— Как будто нет, благодарю вас.
— Кстати, вы, вероятно, поедете на траурное заседание?.
— Какое траурное заседание?
— Заседание, посвященное памяти члена Конгресса Бланка и всех прочих членов Конгресса, умерших в текущем году. Такие заседания бывают каждый год.
Каридиус подумал.
— Я не собирался ехать. Мистер Бланк был моим противником…
— Дорогой мой! — воскликнул Мирберг. — Политическому деятелю надлежит оплакивать кончину человека, которого он смог победить: ведь любой следующий кандидат может побороть и его.
Каридиус остановился у дверей своей конторы и медленно вытащил ключ из кармана. Ему не хотелось звать Мирберга к себе в контору, тесную и убого обставленную.
— Что ж, пожалуй, поеду.
— Поезжайте обязательно, это произведет хорошее впечатление.
Каридиус неохотно отпер дверь и, так как адвокат не уходил, заметил небрежным тоном, что уже успел сегодня дать интервью.
— Для какой газеты?
— Для «Трибуны».
— Довольно приличная газета, консервативная.
— А репортерша, которую они мне прислали, была довольно странная… То есть, собственно, не она странная…
— А кто же?
— Ее собака.
— А чем собака была странная?
— Не собака сама по себе, а то, что у репортера «Трибуны» такая собака, огромный, чудесный дог, стоит, наверно, целое состояние. Откуда у нее может быть такой дог?
Каридиус открыл дверь и обнаружил на пороге одно-единственное письмо. Ему было очень стыдно перед Мирбергом за свою столь скромную корреспонденцию.
— А вы не знаете, кто эта девушка?
— Она сказала, что ее фамилия Литтенхэм.
Адвокат отступил на шаг и уставился на Каридиуса.
— Литтенхэм! Да она могла бы при желании иметь золотую собаку!
— Вы думаете, что она из тех Литтенхэмов? — воскликнул Каридиус, сам немало взволнованный.
— Вы говорите, что это был обыкновенный репортер «Трибуны»?
— Да… пишет для «женской странички» воскресного номера.
— Тогда это маловероятно… должно быть, из каких-нибудь других Литтенхэмов.
Каридиус нагнулся и, подняв письмо, распечатал его, продолжая прислушиваться к тому, что говорил Мирберг. Письмо было от Эссери, коротенькая записка, содержание которой нетрудно было угадать.
— Вот еще одно дело, которое я не смогу вести, — сказал он с таким видом, будто письмо представляло собой крохотную частицу той огромной кучи дел, которых он уже не сможет вести.
— А почему? — участливо спросил Мирберг.
— Я собираюсь закрыть свою контору. Работа в Конгрессе потребует моего постоянного присутствия в Вашингтоне.
— А знаете что, — сказал Мирберг, — ведь я именно из-за этого-то и провожал вас до самой конторы. У меня было предчувствие, что вы собираетесь ликвидировать свое дело.
Каридиус вглянул на коренастого человека, столь твердо верившего в предчувствия.
— А вы хотели бы перенять его? — с любопытством спросил он.
— О нет, нет, не то. Я только хотел предостеречь вас, чтобы вы не бросали практики. Неизвестно, долго ли вы пробудете членом Конгресса. А потерявши практику здесь, трудно будет восстанавливать ее снова.
Каридиус уныло усмехнулся.
— Вижу, что впереди маячат горе и нужда, но все же не могу придумать, как умудриться быть разом в двух местах.
— Вот об этом-то я и веду речь. Помните, вы как-то обращались к нашей фирме с весьма лестным для нас предложением?
— К которому вы отнеслись удивительно сдержанно, — вставил Каридиус.
Но Мирберг продолжал, не смущаясь:
— Тогда было другое дело. Тогда вы еще не проявили своих талантов, мистер Каридиус. Теперь вы член Конгресса. Когда вы расстанетесь с Конгрессом, вы будете одним из самых популярных адвокатов в Мегаполисе. Вы придадите нашей фирме вес, каким она никогда не обладала. А тем временем, стремительно продолжал он, — если вы войдете с нами в соглашение, мы сохраним вашу практику.
— Но ведь члену Конгресса неудобно выступать в суде?
— Да, вам нельзя выступать, но вы можете быть партнером-консультантом, помогать нам вашими советами и знаниями.
Каридиус уже и раньше подумывал о том, чтобы в случае, если его выберут в Конгресс, вступить в какую-нибудь из существующих адвокатских фирм, но при этом он имел в виду одну старинную аристократическую фирму, занимавшуюся только банковскими и трестовскими делами. Впрочем, эта фирма уже насчитывала в числе своих партнеров двух сенаторов и одного бывшего министра; рядовой член Конгресса не представлял для нее приманки. А с Мирбергом, Мелтовским, Кохом и Гренненом он мог чувствовать себя на равной ноге, по крайней мере, в смысле известности.
— Не нравится мне чисто уголовная практика, Мирберг, — сказал он откровенно.
— Мы ведем самые разнообразные дела — и кассационные дела, и в федеральном суде, и в Верховном, — поспешил заверить его Мирберг.
— А делами акционерных обществ вам приходилось когда-нибудь заниматься?
— Что за вопрос!
— Утверждением устава общества, например?
— Во всем городе вы не найдете большего специалиста по уставам акционерных обществ, чем Мелтовский.
Каридиус протянул Мирбергу письмо Эссери.
— Прекрасно. Вот моя первая лепта вашей фирме.
— Нашей фирме, — поправил Мирберг.
— Пусть так, нашей. Это мой клиент, желающий взять патент под маркой «Сейлор и Роз».
Мирберг взял конверт:
— Хорошо, я сам отвечу вашему клиенту, что теперь вы член нашей фирмы, и мы займемся его патентом. Пойдемте теперь в нашу контору, я введу вас в курс дел.
В конторе Мирберга, занимавшей целое крыло «Лекшер-билдинг», в том же этаже, что и контора Каридиуса, царило большое оживление.
Юноша с очень светлыми волосами, такими светлыми, что они казались почти белыми, разговаривал с худым, угловатым мужчиной, у которого было лицо лимонного цвета и очень выпуклые глаза, сонно глядевшие из-под полуопущенных век.
Белобрысый юноша говорил.
— Всю кашу заварила эта светская барышня. Джо уверяет, что будут перемены, а отыграются на нас.
— Ничего, посмотрим, что можно будет предпринять, — успокоил его угловатый человек с сонными глазами.
Мирберг крикнул через всю комнату самым любезным тоном:
— Дэв, позволь познакомить тебя с мистером Каридиусом, нашим новым представителем в Конгрессе. Мы с ним только что столковались, что мы берем на себя его практику, пока он будет в Вашингтоне. Мистер Каридиус, разрешите представить вам моего компаньона, мистера Дэвида Мелтовского.
Мужчина с сонными глазами выбрался из своего кресла и направился к Каридиусу. Он улыбался, но улыбка лишь слегка морщила уголки его красного рта, желтое лицо оставалось неподвижным.
— Очень приятно, мистер Каридиус. Разрешите поздравить вас с успехом, — сказал он неблагозвучным и однотонным голосом.
— Мистер Каридиус заслужил свой успех, — восторженно подхватил Мирберг, — кто-кто, а он действительно поработал…
— В нашем городе, если добьешься чего-нибудь, значит, заслужил, — подтвердил Мелтовский с той же улыбкой.
— В наших взаимоотношениях безусловно встанет вопрос о вознаграждении, — дипломатически начал Каридиус.
— Ну, этот вопрос сам собой разрешится в процессе работы, — решительно заявил Мирберг.
— Это дело второстепенное. Мы прежде всего хотим иметь вас своим партнером, мистер Каридиус, — проскрипел Мелтовский, поднимая костлявое плечо. — А теперь прошу джентльменов извинить меня. Мне пора в суд. — Он взглянул на большие золотые часы, которые вытащил из жилетного кармана.
— Погодите, мне тоже в ту сторону, — сказал Каридиус. — Я вас подвезу.
Мелтовский, который всегда ходил пешком, охотно принял предложение.
Он кивнул белобрысому юнцу, чтобы тот отправлялся вслед за ним, и вышел вместе с Каридиусом из конторы.
На улице они подозвали такси и поехали в судебную камеру судьи Пфейфермана. Белобрысый молодой человек сел в другое такси и ехал следом за ними, так что на место обе машины пришли почти одновременно.
У входа в помещение суда собралась толпа зевак, которые, как известно, всегда умудряются знать, что происходит внутри здания, хотя сами находятся снаружи его. Как только машина подъехала, раздались возгласы:
— Вот Каридиус! Приехал новый член Конгресса! Скажите той женщине там, что он приехал!
— Значит, он и вправду хочет вывести их на чистую воду? — В голосе вопрошавшего слышалось сомнение. Отозвался другой голос, очевидно принадлежавший одному из тех прирожденных скептиков, которые неизменно присутствуют во всякой уличной толпе:
— Если это Каридиус — то это Каридиус, вот все, что можно сказать.
Пока этот обмен мнений происходил в одной кучке людей, другая передавала из уст в уста в самое помещение суда:
— Скажите девушке, что приехал мистер Каридиус. — И постепенно замирая вдали: — «Скажите той женщине, что приехал Каридиус… приехал Каридиус…»
Ближайшим результатом этих криков было появление в дверях суда двух молодых людей с фотоаппаратами; они быстро протолкались сквозь толпу к автомобилю.
— Кто из вас мистер Каридиус? — осведомился один из них.
Не успел он подучить ответ, как второй фотограф воскликнул:
— А вот и Белобрысый Ланг… за его спиной… Ланг, становитесь рядом, мы вас сейчас снимем вместе с мистером Каридиусом.
Мелтовский запротестовал своим слабым скрипучим голосом:
— Нет, нет… мистер Каридиус не станет сниматься с Лангом, ему некогда, он едет на аэродром.
В ту минуту, когда фотографы нацелились своими аппаратами, Мелтовский сорвал с головы котелок, заслонил им лицо Каридиуса и в то же время велел шоферу трогать.
Но толпа была такая густая, что такси не могло двигаться быстро, и фотографы успели перебежать на 88 другую сторону и выбрать удобную позицию, чтобы снять на одну пластинку Белобрысого Ланга и Каридиуса. В эту минуту в дверях суда показалась взволнованная мисс Конни Стотт.
— Мистер Каридиус, — звонко крикнула она, — я вас по всем телефонам искала.
— Он спешит на аэродром… ему нужно быть в Вашингтоне, — с азартом замахал рукой Мелтовский.
— Да, но здесь семья Эстовиа и Канарелли! — с отчаянием кричала мисс Стотт.
— Как? Это дело слушается? — воскликнул Каридиус, выскакивая из такси.
— Кто эта женщина? — спросил Мелтовский недовольным тоном.
— Конни Стотт, секретарь «Лиги независимых избирателей».
— Вы опоздаете на аэродром.
— Не могу же я бросить ее здесь одну.
— Но вы ничем не можете ей помочь… ведь вы теперь член Конгресса.
Когда Каридиус направился в помещение суда, Ланг перебежал улицу, лавируя между машинами, и шмыгнул в аптекарский магазин.
Каридиус, Мелтовский и мисс Стотт пробирались сквозь толпу в камеру судьи; Мелтовский неустанно твердил: «Он не может принимать в этом участия, он член Конгресса», а мисс Стотт, облегченно вздыхая, снова и снова восклицала: «Куда я только не звонила, чтобы поймать вас!»
В уме Каридиуса промелькнула было мысль о том, в какое бешенство вероятно пришла бы Иллора, но тут же его внимание было всецело поглощено картиной, которая предстала перед ним в битком набитой судебной камере. Центром картины, несомненно, была небольшая щеголеватая фигура Канарелли, стоявшего на месте ответчика. Некоторые из зрителей обернулись к входившему Каридиусу, но тотчас снова перевели глаза на прославленного рэкетира. Каждый из присутствующих знал, что этот щуплый человечек повинен в смерти десятков людей, что устранить со своего пути человека ему все равно, что задуть свечу. Каридиус подметил и в самом себе то чувство любопытства и слегка неприязненного, но несомненного восхищения, которое вызывал в толпе этот тщедушный убийца и вымогатель.
Пока Каридиус пробирался на свободное место, отведенное для адвокатов и свидетелей, несколько человек из более пожилых бросили ему вслед вполголоса: «Освободите от него зеленщиков!», «Хватит уж ему доить нас!», «С какой стати мы должны делиться с ним каждым куском!»
И в то же время они невольно восхищались маленьким человечком, сумевшим шантажировать целый город.
Люди с улицы проталкивались в камеру, люди из камеры пробирались на улицу, происходило постоянное движение. Каридиус подумал, что это и есть тот самый народ, на благо которому была организована «Лига независимых избирателей». Этот непрерывный поток людей, заглядывавших на несколько минут в камеру и затем уходивших, чтобы вернуться к своим личным делам, — это ведь и есть средний класс американского общества.
Судья Пфейферман окинул взглядом непривычно густую толпу зрителей, посмотрел на подсудимого, на свидетелей обвинения и предложил секретарю огласить назначенное к слушанию дело.
«Дело по обвинению Джо Канарелли в запугивании и шантаже».
— Готовы ли стороны к слушанию дела? — вопросил судья.
— Защита не готова, ваша честь, — заявил Мелтовский, подходя ближе к судейскому столу.
— Почему?
— Защите требуется время для собирания материальных доказательств, каковые должны установить, что Союз защиты сиропщиков — организация почтенная и что свидетель миссис Антония Эстовиа вступила в нее по собственному желанию, без принуждения. Мы ходатайствуем о том, чтобы слушание дела было отложено на две недели.
В публике поднялся негодующий ропот. Мисс Стотт вскочила с места.
— Свидетели обвинения сейчас все налицо, и трудно сказать, удастся ли собрать их вторично, — заявила она. — Мне пришлось долго убеждать их. Думаю, что дело не следует откладывать. Оно возбуждено группой избирателей… Это первое непосредственное выступление рядовых граждан нашего города. Наш представитель в Конгрессе, достопочтенный Генри Ли Каридиус, также явился сюда, чтобы принять участие в процессе. Думаю, было бы нецелесообразно откладывать слушание дела.
Раздались дружные аплодисменты, которым председательствующий быстро положил конец.
— Однако, ваша честь, — снова выступил Мелтовский, — мистер Каридиус еще не был членом Конгресса, когда возбудил это дело. А поскольку он им стал, ему уже не подобает выступать в судебном процессе. Дело нужно отложить, чтобы подобрать недостающие улики, оформить обвинение по всем правилам.
Иронический смех и свист покрыли его слова.
Судья Пфейферман обратился вполголоса к Мелтовскому, подошедшему вплотную к столу:
— Не думаю, чтобы можно было отложить… тут присутствуют представители прессы и фоторепортеры.
— А вы все-таки отложите!
— Но на следующих выборах… здесь столько народу… — Судья покачал головой и торопливо продолжал: — Мне сказали, что один из шайки согласен признать себя виновным.
Мелтовский слегка кивнул головой.
— Я знаю, они выделили Белобрысого Ланга, но если бы можно было затянуть дело…
Судья Пфейферман покачал головой и крикнул громко, обращаясь к секретарю:
— Ансон Ланг явился в суд?
Секретарь выкликнул нараспев:
— Ансон Ланг, предстаньте перед судом!
И тотчас в дверях камеры показался Сол Мирберг, а за ним светловолосый швед.
— Я позвонил ему, — сказал Ланг вполголоса, ни к кому, в частности, не обращаясь.
Мелтовский стал объяснять, в каком положении дело:
— Я просил отложить дело слушанием на том основании, что мистер Каридиус избран в члены Конгресса.
Снова взрыв хохота в публике.
Но тут выступил Мирберг, и толпа сразу притихла.
— Ваша честь, — внушительно сказал он. — Это дело возбуждено по инициативе достопочтенного Генри Каридиуса, как представителя «Лиги независимых избирателей». Разрешите мне упомянуть о том, что я сам состою в этой организации и являюсь таким же непримиримым врагом хулиганства, позорящего наш город, как и любой другой независимый избиратель.
Сенсация.
— Но я не могу допустить, чтобы человек, которому мы оказали честь, выбрав его в члены Конгресса Соединенных Штатов, чтобы такой человек унизился до участия в ничтожном процессе в одной из низших судебных инстанций нашего города. Выступление в суде несовместимо с достоинством человека, который призван не толковать законы, а издавать их. — Кое-кто из зрителей одобрительно кивнул. Мирберг поднял руку. — И к тому же в настоящий момент наш избранник, достопочтенный Генри Ли Каридиус, приведший к победе прогрессивные силы нашего города (аплодисменты), находится на пути в Вашингтон, дабы присутствовать на ежегодном траурном заседании в память тех слуг народа, членов Конгресса, которые умерли на своем посту (волнение в публике). Если бы настоящий состав суда допустил, чтобы второстепенного значения дело о хулиганстве помешало нашему представителю в Конгрессе принять участие в торжественном обряде в память усопших, он проявил бы неслыханное отсутствие благопристойности. Принимая во внимание данные обстоятельства, я полагаю, что вполне в компетенции настоящего суда объявить дело отложенным на срок, достаточный для того, чтобы стороны могли стянуть свои силы и вместе с тем дать нашему представителю возможность проследовать в Вашингтон для выполнения своего высокого нравственного долга.
Продолжительные аплодисменты приветствовали этот призыв. Когда они затихли, судья Пфейферман глубокомысленно кивнул головой:
— Принимая во внимание все обстоятельства, суд откладывает слушание дела на две недели. Секретарь, отметьте в календаре. Огласите следующее дело.
Публика повалила к выходу, перебрасываясь отдельными замечаниями. Один из репортеров шепнул другому:
— Начинается старая волынка.
— Само собой, — кивнул тот. — Где же это, однако, мой фотограф? Отсюда мне надо попасть…
Мисс Стотт нагнала Мирберга и Каридиуса, выходивших вместе.
— Почему мистеру Каридиусу неприлично продолжать процесс? — спросила она.
— Потому что он избран в Конгресс, — ответил Мирберг, улыбаясь. — Считается неподходящим для члена Конгресса, чтобы…
— Но он проходил ведь под лозунгом реформ.
— Причем тут они? — пожал плечами Мирберг. — Раз движение за реформы провело своего кандидата на официальную должность, кончено, больше делать нечего… лозунг реформ победил!