Вернувшись в тот же день в Мегаполис, Каридиус тотчас поехал к себе в контору и спросил, нет ли для него писем, не просили ли передать ему что-нибудь.
Но Конни, заглянув в свою записную книжку, отрицательно покачала головой.
— Вы ждете какого-нибудь известия или спросили просто так?
— Я жду известий.
— Я вызову вас, как только что-нибудь получим. Где вы будете?
— У Сола.
— Он сейчас занят… совещается с клиентом… Вы лучше пройдите к Мелтовскому… или подождите здесь.
У Каридиуса был собственный кабинет, но он редко туда заглядывал.
— Я пойду к Мелтовскому, не буду вам мешать.
— Хорошо, я вас вызову.
Каридиус направился в кабинет младшего компаньона, думая о том, что Мэри Литтенхэм никак не могла бросить его так, без единого слова. Она всегда и во все любила вносить ясность.
Мелтовский сидел у лампы под зеленым абажуром и просматривал счета. Был яркий весенний день, но в кабинете Мелтовского не было окна, и работать приходилось всегда при лампе. Когда Каридиус вошел, Мелтовский взглянул на него, прищурив грустные выпуклые глаза.
— Я подвожу предварительный итог ваших расходов, — сказал он, постукивая карандашом по бумагам.
— Зачем это нужно?
— Согласно закону о борьбе с коррупцией предварительный отчет должен представляться специальному уполномоченному по выборам непосредственно перед выборами, а окончательный — через десять дней после выборов.
— Неужели мы уже столько истратили на мои выборы? — спросил Каридиус.
— Ну еще бы! Джо пришлось нанять политических воротил, боксеров, громил — словом, множество людей, принадлежащих к руководящим силам нашего общества, чтобы выборы прошли правильно, без сучка и задоринки.
— То есть?
— Чтобы результат был обеспечен, — пояснил Мелтовский.
— Знаете что, — сказал Каридиус, немного подумав: — Пожалуй, мне лучше не заглядывать в этот отчет. Вы понимаете, у нас в Америке кандидат на любую выборную должность может притязать на политическую невинность только в том случае, если он вправе сказать, что действительно не знает, сколько на него израсходовали друзья. Я не хотел бы потерять свою невинность из-за того, что постою тут, глядя, как вы подытоживаете эти счета.
— Но дело в том, что наши расходы должны обеспечить правильность выборов… мы нанимаем людей, чтобы они следили за счетчиками.
— Вы серьезно говорите о правильности выборов?
— Да. Мы предполагаем, что большинство за вас. Этот жупел про военную тайну, проданную Японии, сыграл свою роль. По нашему мнению, нам остается лишь расставить дозорных вокруг избирательных пунктов, чтобы не допустить вторичной подачи голосов, и победа будет за нами.
Каридиус вернулся в приемную и поставил миссис Конни в известность, на случай, если ему позвонят, что он идет в кабинет к Солу.
При виде входившего Каридиуса Мирберг вскочил с кресла и оживленно замахал руками:
— Каридиус, мы их загоняем! Мне сообщили, что Крауземан швыряет деньги направо и налево. А все-таки им это не поможет.
— Вы думаете, что симпатии избирателей на нашей стороне?
— Я это знаю. За вас будут голосовать добровольно… Только не надо торопиться…
— С чем?
— Если энтузиазм избирателей вспыхнет слишком рано, он может угаснуть до дня выборов. Надо точно рассчитать время… как в водевиле, когда актер ведет сцену так, чтобы закончить ее под хохот зрителей.
Каридиус прервал своего компаньона.
— Послушайте, Мирберг, — сказал он очень серьезно, — как вы думаете: не допустил ли Канарелли или кто-нибудь из его людей ошибки?
Мирберг забеспокоился:
— Ничего не слыхал ни о какой ошибке… А что такое?
— Сегодня у меня в Вашингтоне был человек, который задавал всевозможные вопросы, и все они, по-моему, имели отношение к Пауле Эстовиа.
Мирберг сильно встревожился:
— Как? Прямо пришел и спросил про Паулу Эстовиа?
— Нет, но он хотел точно знать, где я был в момент прихода «Галлика», а я как раз был на «Галлике»!
Адвокат окончательно стал втупик.
— Какое отношение имеет «Галлик» к Пауле Эстовиа?
— Так она же вернулась на «Галлике».
— Как вернулась? И она здесь, в Мегаполисе?
— Да, я сам видел. Мать встречала ее на пристани.
— Вот так история! Они привезли ее, чтобы двинуть против нас во время кампании… это проделка Лори.
— Не думаю. Она теперь монахиня.
— Монахиня? Да не верьте вы им… они используют ее завтра же, то есть накануне выборов, им времени… хватит… люди успеют запомнить, а мы не успеем опровергнуть… И это нам напортит дело… Торговля белыми рабынями… Это никому не понравится. Даже мужчины теоретически этого не любят, как бы они ни подходили к вопросу практически. Говорил же я Канарелли, чтобы он поскорее развязался с этой историей.
— Что же мы теперь будем делать?
— Следовало бы, пожалуй, сказать Джо Канарелли, что она вернулась.
— Нет, лучше не нужно.
— Он, по крайней мере, последил бы за ней.
— Нет, оставьте ее в покое… А может быть, Джо помог бы старухе опять открыть лавку сиропов… и чтобы все об этом узнали?
Мирберг медленно покачал головой:
— Не-ет… хороший политик, однажды солгав, никогда не восстанавливает истины и не заглаживает причиненного зла. Он, наоборот, должен как можно скорей забывать о своих жертвах, а другие забудут и подавно. Нет, единственно, что нам остается, это притаиться и изготовить для машин с мегафоном несколько сентенций о том, что это вы первый вырвали семью Эстовиа из хищных когтей кровопийц-рэкетиров. Люди этому поверят, так что вам незачем волноваться и ломать себе голову.