Глава 10-ая.
<Maman играетъ.> — Музыка.
Maman сд ѣ лала легко и б ѣ гло об ѣ ими руками гамму; потомъ пододвинула ближе табуретъ и начала исполнять граціозный и игривый второй концертъ Фильда — своего учителя.
Она играла славно: не стучала по клавишамъ, какъ ученики и ученицы новой школы, не держала педаль при перем ѣ н ѣ гармоніи, не д ѣ лала arpeggio и не задерживала такта тамъ, гд ѣ не нужно, такъ, какъ это д ѣ лаютъ многіе, полагая этимъ дать выразительность своей игр ѣ, не прибавляла своих фіоритуръ. Вообще играла и сид ѣ ла за роялемъ просто, безъ афектаціи. Можетъ быть, отъ этого-то игра ея мн ѣ особенно нравилась.
Противъ меня была дверь въ кабинетъ, и я вид ѣ лъ, какъ туда взошли Яковъ и какіе-то люди съ бородами, въ кафтанахъ; дверь тотчасъ же затворилась за ними.
«Ну, начались занятія!», подумалъ я. Мн ѣ казалось, что важн ѣ е т ѣ хъ д ѣ лъ, которыя д ѣ лались въ кабинет ѣ, ничего въ мір ѣ быть не могло; въ этой мысли подтверждало меня еще то, что къ дверямъ кабинета вс ѣ подходили на ципочкахъ и перешептываясь; оттуда же слышны были громкіе голоса и пахло сигарой, запахъ которой всегда, не знаю почему, внушалъ мн ѣ уваженіе.
Я было задремалъ подъ простодушно-милые звуки второго Фильдаго концерта, какъ вдругъ услыхалъ очень знакомый мн ѣ скрипъ сапоговъ въ офиціянтской и открылъ глаза. Карлъ Ивановичь, хотя съ лицомъ, выражавшимъ р ѣ шимость, но тоже на ципочкахъ, съ какими-то записками въ рук ѣ, подошелъ къ двери и слегка постучалъ въ нее. Его впустили и дверь опять захлопнулась.
«Как бы не случилось какого-нибудь несчастія, — подумалъ я. — Карлъ Ивановичь разсержёнъ, а онъ на все готовъ въ такiя минуты».
Въ это время maman кончила концертъ Фильда, встала съ кругленькаго табурета, взяла другую тетрадь нотъ, развернула ее на пюпитр ѣ, пододвинула ближе св ѣ чи и, оправивъ платье, опять с ѣ ла противъ рояля. По вниманію, съ которымъ она все это д ѣ лала, и задумчиво-строгому выраженію лица, казалось, она готовилась къ чему-то очень серьезному.
«Что-то будетъ?» подумалъ я и опять закрылъ глаза, прижавъ голову въ уголъ кресла. Запахъ пыли, которую я поднялъ поворачиваясь, щекотилъ мн ѣ въ ноздряхъ, а давно знакомые звуки пьесы, которую заиграла maman, производили во мн ѣ впечатл ѣ ніе сладкое и вм ѣ ст ѣ съ т ѣ мъ тревожное. Она играла Патетическую Сонату Бетховена. Хотя я такъ хорошо помнилъ всю эту Сонату, что въ ней не было для меня ничего новаго, я не могъ заснуть отъ безпокойства. Что, ежели вдругъ будетъ не то, что я ожидаю? Сдержанный, величавый, но безпокойный мотивъ интродукціи, который какъ будто боится высказаться, заставлялъ меня притаивать дыханіе. Ч ѣ мъ прекрасн ѣ е, сложн ѣ е музыкальная фраза, т ѣ мъ сильн ѣ е д ѣ лается чувство страха, чтобы что-нибудь не нарушило этой красоты, и т ѣ мъ сильн ѣ е чувство радости, когда фраза разр ѣ шается гармонически.
Я успокоился только тогда, когда мотивъ интродукціи высказалъ все и шумно разр ѣ шился въ allegro. Начало allegro слишкомъ обыкновенно, поэтому я его не любилъ; слушая его, отдыхаешь отъ сильныхъ ощущеній первой страницы. Но что можетъ быть лучше того м ѣ ста, когда начинаются вопросы и отв ѣ ты! Сначала разговоръ тихъ и н ѣ женъ, но вдругъ въ басу кто-то говоритъ такія дв ѣ строгія, но исполненныя страсти фразы, на которыя, кажется, ничего нельзя отв ѣ тить. Однако н ѣ тъ, ему отв ѣ чаютъ и отв ѣ чаютъ еще и еще, еще лучше, еще сильн ѣ е до т ѣ хъ поръ, пока наконецъ все сливается въ какой-то неясный, тревожный ропотъ. Это м ѣ сто всегда удивляло меня, и чувство удивленія было такъ же сильно, какъ будто я слышалъ его въ первый разъ. Потомъ въ шуму allegro вдругъ слышенъ отголосокъ интродукціи, потомъ разговоръ повторяется еще разъ, еще отголосокъ, и вдругъ въ ту минуту, когда душа такъ взволнована этими безпрестанными тревогами, что проситъ отдыха, все кончается, и кончается такъ неожиданно и прекрасно...
Во время Andante я задремалъ; на душ ѣ было спокойно, радостно, хот ѣ лось улыбаться и снилось что-то легкое, б ѣ лое, прозрачное. Но Rondo въ ut mineur[131] разбудилъ меня. О чемъ онъ? Куда онъ просится? Чего ему хочется? И хот ѣ лось бы, чтобы скор ѣ е, скор ѣ е, скор ѣ е и все кончилось; но когда онъ пересталъ плакать и проситься, мн ѣ хот ѣ лось еще послушать страстныя выраженія его страданій.
Музыка не д ѣ йствуетъ ни на умъ, ни на воображеніе. Въ то время, какъ я слушаю музыку, я ни объ чемъ не думаю и ничего не воображаю, но какое-то странное сладостное чувство до такой степени наполняетъ мою душу, что я теряю сознаніе своего существованія, и это чувство — воспоминаніе. Но воспоминаніе чего? Хотя ощущеніе сильно, воспоминаніе неясно. Кажется какъ будто вспоминаешь то, чего никогда не было.
Основаніе того чувства, которое возбуждаетъ въ насъ всякое искуство, не есть ли воспоминаніе? Наслажденіе, которое намъ доставляетъ живопись и ваяніе, не происходитъ ли изъ воспоминанія образовъ? Чувство музыки не происходитъ ли изъ воспоминанія о чувствахъ и переходахъ отъ однаго чувства къ другому? Чувство поэзіи не есть ли воспоминаніе о образахъ, чувствахъ и мысляхъ?
<Музыка еще у древнихъ Грековъ была подражательная, и Платонъ въ своей «Республик ѣ » полагалъ непрем ѣ ннымъ условіемъ, чтобы она выражала благородныя чувства. Каждая музыкальная фраза выражаетъ какое-нибудь чувство — гордость, радость, печаль, отчаяніе и т. д., или одно изъ безконечныхъ сочетаній этихъ чувствъ между собою. Музыкальныя сочиненія, не выражающія никакого чувства, составленныя съ ц ѣ лью или выказать ученость, или пріобр ѣ сть деньги, однимъ словомъ, въ музык ѣ, какъ и во всемъ, есть уроды, по которымъ судить нельзя. <(Къ числу этихъ уродовъ принадлежатъ н ѣ которыя попытки музыкой выразить образы и картины.)> Ежели допустить, что музыка есть воспоминаніе о чувствахъ, то понятно будетъ, почему она различно д ѣ йствуетъ на людей. Ч ѣ мъ чище и счастлив ѣ е было прошедшее челов ѣ ка, т ѣ мъ бол ѣ е онъ любитъ свои воспоминанія и т ѣ мъ сильн ѣ е чувствуетъ музыку; напротивъ, ч ѣ мъ тяжеле воспоминанія для челов ѣ ка, т ѣ мъ мен ѣ е онъ ей сочувствуетъ, и отъ этаго есть люди, которые не могутъ переносить музыку. Понятно будетъ тоже, почему одно нравится одному, а другое другому. Для того, кто испыталъ чувство, выраженное музыкой, оно есть воспоминаніе, и онъ находитъ наслажденіе въ немъ, для другого-же оно не им ѣ етъ никакого значенія.>