Глава 4-ая. Что за человѣкъ былъ мой отецъ?
Большой, статный ростъ, странная, маленькими шажками походка, привычка подергивать плечомъ, маленькіе, всегда улыбающіеся глазки, большой орлиной носъ, неправильныя губы, которыя какъ-то неловко, но пріятно складывались; большая, почти во всю голову, лысина и недостатокъ въ произношеніи, пришепетываніе, — вотъ наружность моего отца съ т ѣ хъ поръ, какъ я его запомню, — наружность, съ которой онъ ум ѣ лъ вс ѣ мъ нравиться, прослыть и д ѣ йствительно быть челов ѣ комъ à bonnes fortunes.[114] Что онъ нравился женщинамъ, это я понимаю, потому что знаю, какъ онъ былъ предпріимчивъ и сладострастенъ, но какой у него былъ корешокъ, чтобы нравиться людямъ вс ѣ хъ возрастовъ, сословий и характеровъ: старикамъ, молодымъ, знатнымъ, простымъ, св ѣ тскимъ, ученымъ и въ особенности т ѣ мъ, которымъ онъ хот ѣ лъ нравиться?
Онъ ум ѣ лъ взять верхъ въ отношеніяхъ со всякимъ. Не бывши никогда челов ѣ комъ очень большого св ѣ та, онъ всегда водился съ людьми этаго круга и такъ, что былъ уважаемъ. Онъ зналъ ту крайнюю м ѣ ру самонад ѣ янности и гордости, которая возвышала его въ мн ѣ ніи св ѣ та, не оскорбляя никого. Онъ былъ въ иныхъ случаяхъ оригиналенъ, но не до крайности, а употреблялъ оригинальность какъ средство, зам ѣ няющее для него иногда св ѣ тскость или богатство. Ничто на св ѣ т ѣ не могло возбудить въ немъ чувства удивленія: въ какомъ бы онъ ни былъ блестящемъ положеніи, казалось, онъ для него былъ рожденъ. Онъ ум ѣ лъ показывать одну блестящую сторону своей жизни, и такъ хорошо ум ѣ лъ скрывать ту мелочную, наполненную досадами и огорченіями сторону жизни, которой подлежитъ всякій смертный, что нельзя было не завидовать ему. Онъ былъ знатокъ вс ѣ хъ вещей, доставляющихъ удобства и наслажденія, и ум ѣ лъ пользоваться ими.
Хотя онъ никогда ничего не говорилъ противъ религіи и всегда наружно былъ набоженъ, но я до сихъ поръ сомн ѣ ваюсь въ томъ, в ѣ рилъ ли онъ во что-нибудь или н ѣ тъ? Его правила и взглядъ на в ѣ щи всегда были такъ гибки, что р ѣ шить этотъ вопросъ очень трудно, и мн ѣ кажется, что онъ былъ набоженъ только для другихъ.
Моральныхъ же уб ѣ жденій, что́, независимо отъ закона религіи, хорошо или дурно, и подавно у него не было; его жизнь была такъ полна увлеченіями всякаго рода, что онъ не усп ѣ лъ, да и не находилъ нужнымъ подумать объ этомъ и составить себ ѣ какія-нибудь правила. Къ старости у него однако составились постоянныя правила и взглядъ на вещи, но не на основаніи моральномъ или религіозномъ, а на основаніи практическомъ, т. е. т ѣ поступки и образъ жизни, которые доставляли ему счастіе или удовольствіе, онъ считалъ хорошими и находилъ, что такъ всегда и вс ѣ мъ поступать должно. Говорилъ онъ очень увлекательно, и эта способность, мн ѣ кажется, способствовала гибкости его правилъ; онъ въ состояніи былъ тотъ же поступокъ разсказать какъ самую невинную шалость и какъ низкую подлость, а онъ всегда говорилъ съ уб ѣ жденіемъ.
Какъ отецъ, онъ былъ снисходителенъ, любилъ блеснуть своими д ѣ тьми и н ѣ женъ, но только при другихъ, не потому, чтобы онъ притворялся, но зрители возбуждали его — ему нужна была публика, чтобы сд ѣ лать что-нибудь хорошее.
Онъ былъ челов ѣ къ съ пылкими страстями; преобладающія страсти были игра и женщины. Во всю свою жизнь онъ выигралъ около двухъ милліоновъ, и вс ѣ прожилъ. Игралъ ли онъ чисто или н ѣ тъ? не знаю; знаю только то, что у него была одна исторія за карты, за которую онъ былъ сосланъ, но вм ѣ ст ѣ съ т ѣ мъ онъ им ѣ лъ репутацію хорошаго игрока и съ нимъ любили играть. Какъ онъ ум ѣ лъ объигрывать людей до посл ѣ дней копейки и оставаться ихъ пріятелемъ, я р ѣ шительно не понимаю, — онъ какъ будто д ѣ лалъ одолженіе т ѣ мъ, которыхъ обиралъ.
Конекъ его былъ блестящія связи, которыя онъ д ѣ йствительно им ѣ лъ, частью по родству моей матери, частью по своимъ товарищамъ молодости, на которыхъ онъ въ душ ѣ сердился за то, что они далеко ушли въ чинахъ, а онъ навсегда остался отставнымъ поручикомъ гвардіи; но эту слабость никто не могъ зам ѣ тить въ немъ, исключая такого наблюдателя, какъ я, который постоянно жилъ съ нимъ и старался угадывать его.
Онъ, какъ и вс ѣ бывшіе военные, не ум ѣ лъ хорошо од ѣ ваться; въ модныхъ сюртукахъ и фракахъ онъ былъ немного какъ наряженый, но зато домашнее платье онъ ум ѣ лъ придумывать и носить прекрасно. Впрочемъ, все шло къ его большому росту, сильному сложенію, лысой голове и самоув ѣ реннымъ движеніямъ. Притомъ онъ им ѣ лъ особенный даръ и безсознательное влеченіе всегда и во всемъ быть изящнымъ. Онъ былъ очень чувствителенъ и даже слезливъ. Часто, читая вслухъ, когда онъ доходилъ до патетическаго м ѣ ста, голосъ его начиналъ дрожать, слезы показывались, и онъ оставлялъ книгу, или даже на дурномъ театр ѣ онъ не могъ вид ѣ ть чувствительной сцены, чтобы у него не выступили слезы. Въ этихъ случаяхъ онъ самъ на себя досадовалъ и старался скрыть и подавить свою чувствительность.
Онъ любилъ музыку и по слуху п ѣ лъ, акомпанируя себя, романсы пріятеля своего А.....а, Цыганскія п ѣ сни и н ѣ которые мотивы изъ оперъ. Онъ не любилъ ученую музыку и откровенно говорилъ, не обращая вниманія на общее мн ѣ ніе, что сонаты Бетховена нагоняютъ на него сонъ и скуку, и что онъ ничего не знаетъ лучше, какъ «Не будите меня молоду», какъ ее п ѣ вала Семенова, и «Не одна», какъ п ѣ вала Танюша.
Онъ былъ челов ѣ къ прошлаго Александровскаго в ѣ ка и им ѣ лъ общій молодежи того в ѣ ка неуловимый характеръ волокитства, рыцарства, предпріимчивости, самоув ѣ ренности и разврата. На людей нын ѣ шняго в ѣ ка онъ смотр ѣ лъ презрительно. Можетъ быть, этотъ взглядъ происходилъ не изъ гордости, а изъ тайной досады, что въ наше время онъ уже не могъ им ѣ ть ни того вліянія, ни т ѣ хъ усп ѣ ховъ, которые им ѣ лъ въ свое...
Только тотъ, кто не живалъ хозяиномъ въ деревн ѣ, можетъ не знать, сколько непріятностей могутъ над ѣ лать ему сос ѣ ди своимъ сутяжничествомъ и ссорами, пом ѣ щики однаго съ нимъ у ѣ зда — своими языками, и власти — прижимками и придирками; можетъ не знать, сколько они ему испортятъ крови и какъ отравятъ все счастіе его жизни.
Чтобы избавиться отъ вс ѣ хъ этихъ гоненій, которымъ неизб ѣ жно подвергается каждый пом ѣ щикъ, есть три способа: первый состоитъ въ томъ, чтобы законно, въ отношеніи вс ѣ хъ, исполнять обязанности и пользоваться правами пом ѣ щика. Этотъ способъ, хотя самый простой и первый, представляющійся разсудку, къ несчастію до сихъ поръ остается на степени умозр ѣ нія, потому что невозможно д ѣ йствовать законно съ людьми, употребляющими законъ, какъ средство безнаказаннаго беззаконія. Второй способъ состоитъ въ знакомств ѣ и пріятельств ѣ не только съ лицами, представляющими власти у ѣ здныя и Губернскія, но и со вс ѣ ми пом ѣ щиками, съ которыми столкнетъ васъ судьба, или которые пожелаютъ вашего знакомства, и въ мирномъ, полюбовномъ прекращеніи вс ѣ хъ возникающихъ столкновений. Этотъ способъ малоупотребителенъ, во-первыхъ, потому, что дружескія связи со вс ѣ мъ у ѣ здомъ сами по себ ѣ уже представляютъ непріятность не меньшую той, которой вы хот ѣ ли изб ѣ гнуть, и, во-вторыхъ, потому, что слишкомъ трудно челов ѣ ку непривычному ум ѣ ть держаться, изб ѣ гая клеветы и злобы, между вс ѣ ми непріязненностями, беззаконіями и низостями Губернской жизни, вы не должны забывать ничего, не пренебрегать ник ѣ мъ: вы должны стараться, чтобы вс ѣ безъ исключенія были вами довольны. Горе вамъ, ежели вы нажили хоть однаго врага, потому что каждый замарашка, который нынче еще в смиренной поз ѣ стоялъ у притолки вашей двери, завтра можетъ над ѣ лать вамъ кучу непріятностей.
Третій способъ состоитъ въ томъ, чтобы чуждаться отношеній со вс ѣ ми и платить дань. Дань бываетъ двоякаго рода: дань покорная и дань снисходительная. Дань покорная платится людьми, избравшими третій способъ, но не им ѣ ющими возможности избавиться отъ произвола властей въ наложеніи дани. Дань снисходительная платится людьми, им ѣ ющими связи съ высшими Губернскими властями, но для большей безопасности и по заведенному обычаю не отказывающимися отъ дани.
Есть еще одинъ весьма употребительный способъ, но о которомъ по беззаконности его я упоминаю только, какъ объ исключеніи. Онъ состоитъ въ томъ, чтобы пріобр ѣ сть по Губерніи или у ѣ зду грозную репутацію отъявленнаго сутяги и кляузника.
Папа въ отношеніи властей и сос ѣ дей употреблялъ третій способъ, т. е. ни съ к ѣ мъ въ у ѣ зд ѣ не былъ знакомъ и платилъ снисходительную дань. Хотя онъ не любилъ часто ѣ здить въ губернскій городъ, но ум ѣ лъ устраивать такъ, что вс ѣ губернскіе тузы: Губернаторъ, Губернскій Предводитель, Прокуроръ, хотя разъ въ годъ прі ѣ зжали въ Петровское.
Яковъ Михайловъ, разум ѣ ется, при первой по ѣ здк ѣ въ городъ шопотомъ разсказывалъ Исправнику и др., какъ его Превосходительство изволили ночевать и какъ изволили говорить то-то и то-то, поэтому ни Исправникъ, ни Становой не показывали носа въ Петровское и спокойно ожидали снисходительной дани.
Когда власти по какимъ-нибудь необходимо нужнымъ д ѣ ламъ и прі ѣ зжали въ Петровское, то папа приказывалъ Якову угостить ихъ у себя; ежели же и принималъ кого-нибудь изъ нихъ, то такъ холодно, что maman часто говорила ему:
— Какъ теб ѣ не сов ѣ стно, mon cher,[115] ихъ такъ мальтретировать?
Но папа отв ѣ чалъ:
— Ты не знаешь, мой другъ, что это за народъ: имъ дай вотъ столько, — при этомъ онъ показывалъ мизинецъ, — они захотятъ вотъ столько, — и онъ показывалъ всю руку до плеча.
Съ сос ѣ дями обращеніе его было то же самое — съ высоты величія.
— Деревня только т ѣ мъ и хороша, — говаривалъ онъ, — что отдыхаешь, а эти господа и зд ѣ сь хотятъ мн ѣ надо ѣ дать своими глупыми визитами и претензіями.
Нельзя обвинять его за такое обращеніе; въ его время, т. е. л ѣ тъ пятнадцать тому назадъ, это было одно средство, чтобы быть спокойнымъ въ деревн ѣ. Теперь все переменилось и многое стало лучше. Одинъ пом ѣ щикъ, у котораго я объ этомъ спрашивалъ, отв ѣ чалъ мн ѣ:
— И, батюшка, вы не знаете теперь нашихъ У ѣ здныхъ и Земскихъ Судовъ. Какой порядокъ, чистота, учтивость, политичность! Посл ѣ дній писарь фракъ у себя им ѣ етъ. A прі ѣ зжайте-ка къ Исправнику — Исправничиха въ выписныхъ платьяхъ и чепцахъ ходитъ, образованн ѣ йшая женщина, говоритъ по-Французски, по-Итальянски, по-Испански, что вы хотите? Дочери музыкантши отличныя, піано-рояль, полъ-парке; да на что ужъ лучше, вотъ у насъ въ у ѣ зд ѣ два Становыхъ: одинъ изъ Московскаго Университета, другой женатъ на Княжн ѣ Шедришпанской, ну, чистый Парижанинъ, — такъ вотъ-съ, батюшка, какова у насъ нынче земская полиція.
— Ну, а какъ теперь насчетъ взятокъ и кляузъ, — спросилъ я, — вывелось ли это?
Пом ѣ щикъ не отв ѣ чалъ мн ѣ прямо, а продолжалъ хвалить новый порядокъ вещей, политичность и образованіе пом ѣ щиковъ, притомъ зам ѣ тилъ, что другой Становой больше тысячи рублей въ годъ проживаетъ и такихъ лошадей, такой столъ и квартиру им ѣ етъ, что другому степному пом ѣ щику укажетъ, какъ жить.