Въ отдѣлѣ, озаглавленномъ Внутренняя, не много радостныхъ звуковъ. Личное счастье обмануло поэта. "Любимая рука разбила сердце и цвѣтокъ любви увядаетъ. Для глазъ свѣта оно здорово, но оно чувствуетъ, какъ ростетъ и тихо сочится узкая и глубокая рана". У Сюлли Прюдома задерганная поэтами струна -- любовь, и счастливая, и несчастная -- звучала своеобразно; любовь не занимала въ поэзіи его того мѣста, какъ въ поэзіи Гейне, Buch der Lieder котораго слѣдовало бы озаглавить Buch der Liebe. Обманутое чувство не покрываетъ въ глазахъ его міръ чернымъ флеромъ, какъ вертеровскій романтизмъ, и онъ строго осудилъ Вертера въ пьесѣ Отчаявшемуся. "Твое робкое, сердце искало сердца подъ красотою тѣла,-- говоритъ поэтъ.-- Холодное лезвее желѣза пронзило тебѣ бокъ; но ты, поливъ землю горячею кровью твоей, не былъ Христомъ: ты умираешь ради одного себя". Съ порванною любовью, оставившею неизгладимый слѣдъ, сдѣлавшею едва ли не невозможнымъ личное счастье, въ поэтѣ порвалась только одна струпа жизни; другія цѣлы и поэтъ заглушаетъ личную скорбь въ созерцаніи роли любви въ жизни человѣчества. У Сюлли Прюдома почти нѣтъ легкомысленнаго эротическаго элемента, ни ироническаго скептицизма, которыми Гейне грязнилъ и убивалъ любовь, мстя чувству, какъ мстятъ дикари неугодившему имъ божеству. Человѣкъ мечтаетъ подняться до неба,-- говоритъ Гейне,-- а въ немъ сказываются безсознательные инстинкты, требующіе продолженія рода. У Сюлли Прюдома сознательное преобладаетъ надъ безсознательнымъ, сердечная сторона надъ чувственностью. Онъ относится и къ безсознательному не съ циничною усмѣшкой сатира, но съ чуткою отзывчивостью поэта и свѣтлымъ пониманіемъ мыслителя, порою съ глубокою грустью человѣка, вынесшаго все страданіе обманутой любви. Культомъ физической красоты, которому посвящены два-три стихотворенія, напримѣръ, Сераль, человѣческая раса вырабатываетъ совершенство формы; но горе, когда онъ одинъ создаетъ существо любви: онъ понижаетъ человѣка до красиваго животнаго. Общество разлагается, когда женщина-Цирцея или Далила царитъ въ жизни мужчины. Въ сонетѣ Два паденія поэтъ произноситъ строгій приговоръ такой любви: "Вы можете однимъ взглядомъ, пронзающимъ какъ заостренная сталь, мгновевно довести насъ до изступленія и мгновенно усмирить,-- говоритъ поэтъ.-- Торжествуйте вполнѣ, о, женщины сладострастныя, надъ унизительнымъ поклоненіемъ нашимъ; торжествуйте въ недостойной власти своей! Когда, вы заставите насъ сойти съ прямаго пути, мы падаемъ, какъ и вы, но мы утратили большее. Живо ли, или умерло раскаяніе въ прекрасныхъ тѣлахъ вашихъ, слава прекрасной формы остается въ васъ неприкосновенной. Глаза ваши, прекрасные и нечестные, могутъ властвовать; но подъ дыханіемъ презрѣнія взглядъ мужчины утрачиваетъ всю гордость -- его красу и оружіе".
Сюлли Прюдомъ не моралистъ-фарисей; у него найдется не одна строфа, дышащая глубокимъ состраданіемъ къ несчастнымъ "жертвамъ голода и нищеты, которыя, дрожа и блѣднѣя отъ холода подъ румянами и нарядными лохмотьями, ждутъ покупщика",-- къ тѣмъ "проклятымъ четамъ", не знающимъ гдѣ преклонить голову и обреченнымъ на тайную и мимолетную любовь, безъ семейнаго очага: "онѣ не знали ни свободнаго наслажденія животныхъ въ поляхъ, ни радостей и чистаго пріюта правильной жизни". Сонетъ такъ и названъ Проклятыя Онъ заканчивается стихомъ: "Они плачутъ среди поцѣлуевъ и поцѣлуи ихъ позорны". Поэтъ не бросалъ камнемъ въ падшую женщину; онъ понималъ, что и въ паденіи можно сохранить чистыми много человѣчныхъ сторонъ. Нѣкоторыя строфы его объ "отверженныхъ напоминаютъ стихъ г. Полонскаго: "Если ты вакханка, то и будь вакханкой". Вакханка можетъ оставаться честнымъ человѣкомъ; по когда она надѣваетъ маску эгеріи или мадонны, чтобы быть цирцеей для наивныхъ людей, тогда поэтъ клеймитъ ее грознымъ стихомъ: она изъ жертвы темныхъ инстинктовъ, наслѣдія стараго зла, становится бичомъ, пьявкою, высасывающею здоровую жизнь.
Стихотворенія, проникнутыя личнымъ чувствомъ поэта, трогательны по сердечности и изящной простотѣ, съ какими поэтъ передаетъ многія глубокія и тонкія черты кризиса, переживаемаго человѣкомъ, когда онъ узнаетъ, что не любимъ. "Я каждый день теряю ее,-- говоритъ онъ о дѣвушкѣ, обманувшей любовь его.-- О, умершая и не хорошо погребенная, тебѣ забыли закрыть глаза". Въ немъ нѣтъ ни злобы противъ нея, ни ревности къ избраннику ея,-- онъ примирился съ мыслью, что дѣвушка любитъ другаго. "Она ваша и не внушаетъ мнѣ болѣе ничего, даже дружбы, -- говоритъ онъ сопернику.-- Но она такъ блѣдна и нѣжна. Берегите ее. Я узналъ, какъ рука ея нѣжна для тѣхъ, кого она любитъ. Не заставляйте ее плакаты. Когда измѣнившая поэту дѣвушка стала матерью, онъ переноситъ привязанность на ребенка ея, который зоветъ его дядей, и мать улыбается этому чувству. Поэтъ дорожитъ и этими бѣдными радостями; но стоитъ придти отцу, и ребенокъ, забывъ дядю, повисъ на шеѣ отца. Голодное сердце замѣчаетъ это, но оно радо и самымъ крохамъ, падающимъ со стола богатыхъ. Любовь поэта -- та любовь, которую народъ нашъ такъ глубоко вѣрно охарактеризовалъ словомъ -- жалѣть.
Женщина въ поэзіи Сюлли Прюдома реальная женщина, а не идеальное видѣніе, созданное фантазіей, вродѣ Эльвиры Ламартина. Она чиста и правдива, цѣнитъ искренность и не терпитъ лжи пошлаго поклоненія, любитъ или ждетъ любви. Она не поднимается надъ міромъ личной жизни и очага. Въ думахъ поэта и страданіяхъ человѣчества нѣтъ тѣхъ вдохновенныхъ строфъ, какими Шелли оплакиваетъ "неравенство бремени, величайшая тяжесть котораго легла на болѣе слабыя плечи", нѣтъ и его вдохновенныхъ пророчествъ о той роли, какую освобожденная женщина, подобно Цитнѣ изъ Возмущенія Ислама, будетъ играть въ судьбахъ міра. И пробѣлъ этотъ крайне страненъ для поэта той земли, гдѣ жила Іоанна д'Аркъ и писала Жоржъ-Зандъ. Эпоха наполеоновскаго режима сильно понизила уровень женщины, это правда, но поэтъ умѣлъ видѣть и за предѣлами позорнаго настоящаго; онъ не видѣлъ для женщины будущаго, предсказаннаго Шелли. Въ сонетѣ Безсознательность онъ съ горечью говоритъ о паденіи женщины. "Онѣ среди безумныхъ праздниковъ думаютъ только объ одномъ наслажденіи. Онѣ волнуютъ красотою своей, гордятся своею властью и не подозрѣваютъ, что человѣкъ ищетъ въ нихъ идеала". Съ одной стороны, горькая жалоба на животность, лживость, съ другой -- идеалъ въ любящей матери, сестрѣ, подругѣ,-- вотъ и все, что даетъ въ этомъ отношеніи поэтъ.
Личная любовь далеко не единственный и не преобладающій мотивъ въ отдѣлѣ Внутренняя жизнь. Многія стихотворенія -- анализъ силъ душъ и идей, создающихъ періодъ броженія, переживаемый юношей передъ возмужалостью. Это -- задушевныя думы-чувства, въ которыхъ поэтъ исповѣдуется читателю. Въ этой исповѣди мы видимъ не титаническую натуру, которая подавляетъ читателя своими кипучими силами на добро и зло, а человѣка-брата, который дѣлится пережитымъ. Онъ дѣлится просто, задушевно, потому, что его думы-чувства вылились изъ переполненной души, безъ горькой усмѣшки надъ самимъ собой за то, что высказался, безъ оскорбительной для слышащаго исповѣдь брата оглядки на себя, какъ на разрумяненнаго актера, махающаго картоннымъ мечомъ.
Внутренняя жизнь плодотворна, если въ ней есть стремленіе къ идеалу,-- говоритъ поэтъ, сравнивая его со звѣздой, которая еще не видна въ усѣянномъ звѣздами небѣ, но которая приближается и будетъ свѣтить въ другіе вѣка. Надо рости, чтобъ увидѣть ее. Когда человѣкъ лежалъ въ колыбели, онъ протягивалъ объятія матери; теперь міръ сталъ тѣсенъ ему, но и попрежнему у него меньше словъ, чѣмъ мыслей. Онъ простираетъ объятія жизни и видитъ въ мечтѣ, какъ цвѣтущія юныя формы ея смѣняютъ одна другую; онъ видитъ разрушеніе, могилы; но жизнь вѣчна: та же кровь течетъ въ другихъ артеріяхъ, дочери наслѣдовали глаза матерей, сыновья -- чело отцовъ, и поэту всегда есть, что любить. Онъ вѣритъ въ поэзію: прекрасные глаза истины зажигаютъ фантазію музы. Онъ не дастъ унизить поэзію тѣмъ, которые признаютъ одинъ опытъ. Если рука опыта развязываетъ складки покрывала истины, то вихрь строфъ однимъ взмахомъ срываетъ его и открываетъ истину съ головы до ногъ. Но вслѣдъ за пѣснью вѣры слышится пѣснь сомнѣнія. Умъ говоритъ сердцу: смотри, зло торжествуетъ вездѣ; а сердце отвѣчаетъ: я вѣрю и надѣюсь. Умъ требуетъ: докажи -- и послѣднее слово остается за нимъ. Наболѣвшее сердце поэта отрекается отъ дѣтской вѣры. Это -- мотивы лучшихъ стихотвореній отдѣла La forme, La po é sie и другихъ.