Какъ опредѣлить нравственность? Этотъ вопросъ поднималъ много споровъ и его рѣшали на основаніи разныхъ системъ. Догматики считали нравственными лишь тѣ поступки, которые согласовались съ ихъ воззрѣніями, какихъ бы безчеловѣчныхъ и гибельныхъ по своимъ послѣдствіямъ поступковъ не вызывали эти воззрѣнія. Женщина, принесшая дровъ на костеръ Гусса, считала свой поступокъ богоугоднымъ. Многіе изъ преслѣдователей Новикова, губя его, совершенно искренно воображали, что исполняютъ долгъ честныхъ сыновъ отечества. Понятіе о нравственности всегда находилось въ зависимости отъ той степени умственнаго развитія, на которой стояло общество и, основываясь на примѣрахъ прошедшаго, можно смѣло утверждать, что настанетъ время, когда многіе поступки, считающіеся нравственными въ настоящее время, будутъ строго осуждены потомствомъ, какъ поступки безнравственные. Человѣчество успѣло выработать извѣстное число нравственныхъ правилъ, правила эти неизмѣнны уже многіе вѣка, и не смотря на то, соображаясь съ этими правилами, оно дѣлаетъ и дѣлало важныя ошибки, впадало въ гибельныя заблужденія. Понятія о нравственности того дли другаго поступка измѣняются сообразно съ временемъ, съ нравами страны. Какой же критерій принять для оцѣнки нравственности? Спенсеръ отвѣчаетъ на этотъ вопросъ съ практической точки зрѣнія. "Всѣ теоріи нравственности, изъ какого бы начала не исходили онѣ, согласны въ одномъ, что всякое поведеніе хорошо, если сумма его результатовъ -- отдаленныхъ или близкихъ -- благодѣтельна, и что всякое доведеніе дурно, если сумма его результатовъ -- отдаленныхъ или близкихъ -- вредна". И такъ, критеріумомъ поступковъ человѣчества должна быть большая или меньшая степень пользы или вреда, наносимыхъ этими поступками. Поступки бываютъ двоякаго рода въ отношеніи собственной личности и въ отношеніи общества. Что общество чувствуетъ себя оскорбленнымъ нанесеннымъ ему вредомъ, или благодарнымъ за принесенную пользу -- вполнѣ естественно; но оно, сверхъ того, своимъ уваженіемъ или осужденіемъ считаетъ себя вправѣ контролировать и тѣ поступки, которыми человѣкъ приноситъ пользу или вредъ и собственной личности. Каждое общество выработало себѣ извѣстныя правила нравственности и требуетъ, чтобы каждый изъ его членовъ сообразовался съ ними. Но масса общества всегда и во всѣхъ странахъ крѣпко держится рутины, многихъ суевѣрій и предразсудковъ, которые отжили свой вѣкъ; болѣе здравыя понятія, выработанныя наукою и требующія болѣе совершенной нравственности, всегда бываютъ сначала удѣломъ незначительнаго меньшинства, пока постепенно захватывая все большій и большій кругъ, онѣ не станутъ достояніемъ массы, -- эта истина, доказанная всѣмъ прошедшимъ человѣчества. Что же дѣлать? сообразовать ли теорію нравственнаго воспитанія съ понятіями и требованіями массы я тѣмъ упрочивать ея предразсудки, суевѣрія и заблужденія, передавая ихъ подрастающему поколѣнію какъ истины, или сообразовать эту теорію съ здравыми понятіями, выработанными наукой, которыя въ ваше время составляютъ достояніе болѣе развитаго меньшинства? Отвѣтъ ясенъ: человѣчество должно идти впередъ и дѣло воспитанія облегчать ему эти шаги. На это могутъ возразить, что подобная система воспитанія произведетъ идеальнаго человѣка, который окажется непригоднымъ для жизни; что слишкомъ строгая честность, слишкомъ возвышенное нравственное мѣрило поступковъ сдѣлаютъ ему жизнь невыносимой и даже невозможной? Но какъ бы ни была совершенна теорія воспитанія, она никогда не можетъ создать подобнаго человѣка, по той причинѣ, что она прилагается къ дѣлу людьми, членами того же общества, которые какъ бы высоко не стояли они надъ его уровнемъ, все-таки продуктъ его жизни и не могутъ оторваться отъ нея на столько чтобы дѣти, воспитываемыя по ихъ теоріи, оказались людьми совершенно непригодными для жизни. Но и въ этомъ уровнѣ все относительно, переходъ отъ зла къ добру состоитъ изъ множества степеней; для взяточника, который беретъ и съ праваго и виноватаго -- идеалъ человѣкъ, который не возьметъ взятки за неправое дѣло, но не откажется отъ благодарности за правое; для эксплуататора, усчитывающаго половину платы за работу -- идеалъ тотъ, кто усчитываетъ одну восьмую. На какой бы низкой ступени ни стоялъ человѣкъ, все-таки онъ способенъ видѣть по крайней мѣрѣ ступень, находящуюся непосредственно надъ нимъ, и сознавать хотя по временамъ всю униженность своего положенія; онъ будетъ при воспитаніи указывать дѣтямъ на высшую ступень; правда, указаніе это будетъ голословно, оно будетъ опровергаться его собственными поступками, и если бы характеръ дѣтей складывался исключительно подъ вліяніемъ родителей -- надежда на улучшеніе была бы плохая, но это вліяніе уравновѣшивается другими: вліяніемъ школы, воспитателей, того круга, въ который попадаетъ воспитанникъ, наконецъ контролемъ общества. Этотъ контроль опредѣляется уровнемъ общества; контроль зависитъ отъ господствующихъ понятій, а понятія всегда стоятъ выше практики, т. е. приложенія ихъ къ дѣлу. Эти понятія имѣютъ сильное вліяніе на впечатлительные умы юношества и оно соразмѣряетъ свои поступки съ ними; позже замѣчаетъ оно разладъ между уровнемъ понятій общества и его поступками, но привычка сообразоваться съ первыми будетъ уже сдѣлана, и оно будетъ стоять на высшей ступени, чѣмъ та, на которой стоитъ общество, и если позже обстоятельства заставятъ его спуститься на низшую, все-таки оно не опустится до той, на которой стояли предшествующія поколѣнія. Чтобы не допустить ложнаго толкованія этихъ словъ спѣшу оговориться. Изъ вышесказаннаго во все не слѣдуетъ, чтобы юношество было руководящей силой, которой должно подчиняться, которой слѣдуетъ отдать все въ руки, -- я просто подтверждаю извѣстную истину, что въ пору юности человѣкъ воспріимчивѣе ко всему доброму, честному и болѣе негодуетъ на зло, болѣе готовъ на борьбу съ нимъ по весьма естественной причинѣ: онъ еще не обтерпѣлся, не усталъ, въ немъ болѣе силъ для жизни. Съ этой истиной согласится каждый. Отчего же всякій безчестный эгоистичный поступокъ поражаетъ васъ несравненно болѣе въ юношѣ, чѣмъ въ зрѣломъ человѣкѣ? Эта воспріимчивость юношества и обезпечиваетъ постепенное улучшеніе уровня человѣческой нравственности.
Спенсеръ останавливается на этомъ критеріи поступковъ вслѣдствіе приносимыхъ ими пользы или вреда. Но жизнь человѣка слагается изъ множества разнородныхъ, сложныхъ и часто запутанныхъ отношеній; каждый поступокъ вслѣдствіе этихъ отношеній можетъ имѣть много сторонъ. Абсолютно полезныхъ поступковъ очень немного, большая часть ихъ, бывая полезными для иныхъ, оказываются вредными для другихъ. Прислушайтесь къ сужденіямъ о какомъ-нибудь поступкѣ, какой-нибудь мѣрѣ, вы услышите столько противуположныхъ толковъ, не говоря уже о людяхъ, чьи выгоды страдаютъ или выигрываютъ отъ этого поступка и чье сужденіе не можетъ быть безпристрастно, но и люди, до которыхъ этотъ поступокъ не касается, будутъ судить о немъ сообразно съ своими понятіями и осуждать или одобрять, смотря по тому на сколько онъ согласенъ съ ними. Какой же критерій принять въ этомъ случаѣ? Ясно -- довести мысль Спенсера, въ которой онъ остановился на полдорогѣ, до ея логическаго вывода. Большая или меньшая польза или вредъ какого нибудь поступка должна опредѣляться тѣмъ, кому наносится эта польза или вредъ -- меньшинству или большинству. Напр. человѣкъ, которому для прокормленія семейства не осталось другаго средства, кромѣ дѣятельности разрушающей его здоровье, поступаетъ во вредъ себѣ; но никто не скажетъ, чтобы онъ поступалъ дурно, безчестно, принося свое здоровье и жизнь въ жертву семьѣ. Если же онъ станетъ заниматься этимъ родомъ дѣятельности, потому лишь, что онъ приноситъ ему большія денежныя выгоды, которыя ему нужны на удовлетвореніе раззорительныхъ прихотей, -- каждый вправѣ осудить его какъ безумнаго и безнравственнаго человѣка. Отецъ семейства, который отказывается отъ дѣятельности, приносившей ему выгодное содержаніе, и тѣмъ обрекаетъ свое семейство на нищету и ея гибельныя и развращающія послѣдствія, потому что, по его убѣжденію, требуемая отъ него дѣятельность могла бы принести вредъ цѣлому краю -- поступаетъ честно: онъ предпочитаетъ выгоды большинства, выгодамъ меньшинства; но тотъ, который по лѣности и безпечности обрекаетъ семейство на тѣ же лишенія -- поступаетъ безнравственно. Изъ этого очевидно, что при обсужденіи какого-либо поступка надо обращать вниманіе на то, на сколько побужденія внушившія его сообразны съ пользою или вредомъ большинства.
Опредѣливъ мѣрило для оцѣнки нравственности, слѣдуетъ указать правила, которыми должно руководствоваться для нравственнаго воспитанія дѣтей. Спенсеръ находитъ, что оно идетъ объ руку съ умственнымъ, т. е. ведется плохо какъ нельзя болѣе. Родители вовсе не думаютъ объ этомъ предметѣ или воображаютъ, что все сдѣлали на него, повторяя безпрестанно дѣтямъ правила, прописной морали и умножая до безконечности приказанія, запрещенія и угрозы. Въ большинствѣ случаевъ все зависитъ отъ минутнаго расположенія духа, въ особенности у матери. Въ обращеніи съ дѣтьми не слѣдуютъ обдуманной послѣдовательной системѣ: принимаемыя мѣры -- результатъ преобладающаго чувства родителей и измѣняются ежеминутно. Если же родители не руководятся минутными побужденіями, а какими нибудь опредѣленными правилами, то правила эти перенять у прошлаго, состоятъ изъ воспоминаній дѣтства, перешли отъ нянекъ и, слѣдовательно, опредѣляются не просвѣщеніемъ, а невѣжествомъ вѣка. Это хаотическое состояніе мнѣній и пріемовъ семейнаго управленія Спенсеръ характеризуетъ словами Рихтера: "Еслибъ шаткость обширнаго класса дюжинныхъ отцовъ сдѣлалась извѣстною и была бы обкародована, какъ роспись для нравственнаго воспитанія, то вышло бы нѣчто въ родѣ слѣдующаго: первый часъ: "чистая нравственность должна быть преподаваема ребенку или мною, или учителемъ"; второй: "смѣшанная нравственность, или та, которая можетъ быть примѣнима къ личной выгодѣ"; третій: "ты малъ, а это годится только для взрослыхъ"; пятый: "главное дѣло въ томъ, чтобы ты преуспѣвалъ въ свѣтѣ и имѣлъ значеніе въ государствѣ"; шестой: "не временное, а вѣчное опредѣляетъ значеніе человѣка"; седьмой: "по этому лучше терпи несправедливость, а будь добръ"; осьмой: "но защищайся храбро, если кто нападетъ на тебя"; девятый: "не шуми, милое дитя"; десятый: "мальчикъ не долженъ сидѣть такъ покойно"; одинадцатый: "ты долженъ лучше слушаться родителей"; двѣнадцатый: "и воспитывать самаго себя". Такимъ образомъ, ежечасно измѣняя свои принципы, отецъ прикрываетъ ихъ несостоятельность и односторонность. Что же касается его жены, то она не похожа на него, даже не похожа на того арлекина, который .является на сцену съ кипою бумагъ въ каждой рукѣ и отвѣчаетъ на вопросъ о томъ, что у него въ правой рукѣ: "приказанія", въ лѣвой: "контръ-приказанія". Мать лучше можно сравнить съ великаномъ Бріаренемъ, у котораго было сто рукъ и по кипѣ бумагъ въ каждой".
Какъ ни печальна эта картина, но приглядѣвшись къ тому образу нравственнаго воспитанія, которое получаетъ у насъ большинство дѣтей, нельзя не сознаться, что она справедлива вполнѣ. Безъ строго обдуманной системы невозможно нравственное воспитаніе дѣтей; но эта система должна быть основана на строгомъ изученіи дѣтской природы и здѣсь особенно вредны какіе-нибудь предвзятые взгляды, потому что отъ вѣрной точки зрѣнія на дѣтскую природу зависитъ вѣрность и полезность системы. Поэтому въ высшей степени вреденъ по своимъ послѣдствіямъ сентиментально -- идеальный взглядъ на дѣтей. Основываясь на божественномъ происхожденіи природы человѣческой, многіе видятъ въ дѣтяхъ чистыхъ безгрѣшныхъ ангеловъ, а какъ скоро эти безгрѣшные ангелы сдѣлаютъ какой-нибудь не ангельскій поступокъ, то приписываютъ его личной испорченной волѣ ребенка, считаютъ его исключеніемъ изъ правила, чуть ли не выродкомъ и извергомъ, или постоянно закрываютъ глаза на эти проступки, на томъ основаніи, что ребенокъ не можетъ сознательно поступить дурно, и даютъ развиться его дурнымъ наклонностямъ, Точно также ошибаются и тѣ, которые думаютъ, что дѣтская природа -- бѣлая доска, на которой каждый можетъ написать, что ему вздумается; мягкій воскъ, который можно вылѣпить въ какую угодно форму. Также какъ невозможно для воспитателя перемѣнить организмъ ребенка, точно такъ же невозможно ему измѣнитъ и нравственныя свойства, обусловливаемыя этимъ организмомъ. Живаго впечатлительнаго ребенка вы не сдѣлаете холоднымъ и безстрастнымъ никакими педагогическими мѣрами; вялаго, робкаго не сдѣлаете отважнымъ и предпріимчивымъ. Все что можетъ сдѣлать воспитаніе -- это уменьшить недостатки и то въ извѣстныхъ размѣрахъ. А между тѣмъ, воспитатели очень часто задаются этими цѣлями и неудачу своихъ мѣръ сваливаютъ обыкновенно на воспитанниковъ. Всѣ недостатки, всѣ проступки дѣтей приписываются исключительно имъ; дѣтей винятъ во всѣхъ затрудненіяхъ, которыя приносятъ родителямъ и воспитателямъ ихъ собственная неразумная система воспитанія. "Въ семейной дисциплинѣ, какъ и въ общественной, вошло въ обыкновеніе взваливать всѣ пороки на управляемыхъ, а всѣ добродѣтели на управляющихъ", говоритъ Спенсеръ. Судя по безпощадности, съ которою обвиняютъ обыкновенно дѣтей, въ отношеніи къ родителямъ, и воспитанниковъ -- въ отношеніи воспитателей, можно подумать, что послѣдніе -- идеалы всевозможныхъ совершенствъ и чужды малѣйшей несправедливости, чисты отъ самаго легкаго упрека въ отношеніи первыхъ. Логично ли это? Мы знали, напр. много лѣтъ какую-нибудь женщину за пустую и ничтожную личность, которая плакала отъ испорченнаго наряда и вымещала на горничной недостатокъ поклонниковъ на балѣ, и вдругъ ей стоитъ только произвести на свѣтъ подобное себѣ существо и она становится въ отношеніи этого существа чѣмъ-то священнымъ, каждый поступокъ ея съ нимъ безупреченъ. Мы знали такого-то человѣка за несноснаго, придирчиваго, раздражительнаго холостяка, а чуть онъ сдѣлается отцомъ семейства, то всѣ недостатки его забываются, когда начинаютъ судить о его отношеніяхъ къ дѣтямъ, и угрюмость, раздражительность дѣтей -- естественное слѣдствіе его собственныхъ недостатковъ -- ставятся послѣдними въ непростительную вину, приписываются ихъ чудовищной ранней испорченности. Неужели такіе люди въ отношеніи дѣтей всегда чужды несправедливости, раздраженія? Я знала отца, который упавшему ребенку давалъ еще въ назиданіе пречуствительный толчокъ или шлепокъ; я видѣла жать, которая злобно трясла дѣвочку за руку, за то что та упавши запачкала новые панталончики. А сколько бываетъ примѣровъ дѣтей, нелюбимыхъ въ семьѣ за какой-нибудь физическій недостатокъ ила потому, что рожденье ихъ стоило матери тяжелыхъ мукъ, или просто за то, что родился ребенокъ не того пола, который желали имѣть. Я знаю одну мать, которая постоянно выставляла на посмѣшище колченогую дочку; другую, которая не иначе относилась къ сыну, какъ: "у, уродъ" за то, что тотъ постоянно смотрѣлъ запуганно изподлобья, вслѣдствіе ея собственнаго безчеловѣчнаго обращенія съ нимъ со дня рожденія; третья плевала дочери въ лицо за то, что золотуха обезобразила красивую дѣвочку и вымещала на ней разбитую надежду имѣть красавицу дочь. Это слишкомъ рѣзкія крайности. Но развѣ не случалось видѣть, что родители и воспитатели вымещали совершенно безсознательно на ребенкѣ "свое собственное дурное расположеніе духа. Дѣти одного чиновника всегда знали, когда отецъ ихъ постоянно нѣжно обращавшійся съ ними, получалъ непріятности по службѣ. "Начальникъ, распекъ сегодня, достанется намъ", говорили они. А какъ часто сердито запрещаютъ дѣтямъ не шумѣть, не потому, чтобы шумъ. ихъ мѣшалъ занятіямъ или раздражалъ больнаго, а просто потому^ что не расположены слышать шума. А оживленное движеніе, бѣготня, шумъ -- естественная потребность дѣтства и лишеніе удовлетворенія этой потребности имѣетъ вредное послѣдствіе на развитіе дѣтей, какъ физическое, такъ и умственное. Развѣ это недоказываетъ эгоизма взрослыхъ и недостатка сочувствія къ дѣтямъ? А постоянно и часто ненужное переченье, которое выносятъ дѣти, не иди туда, сиди здѣсь, сиди спокойно, что для живаго ребенка бываетъ нестерпимо даже до нервнаго раздраженія; а приказанія не смотрѣть въ окна вагона во время путешествія, что для самаго обыкновеннаго ребенка бываетъ сильнымъ лишеніемъ; отказы въ самыхъ невинныхъ желаніяхъ, упреки за приставанье съ распросами и т. п всего не перечесть, что на каждомъ шагу доказываетъ. всю небезупречность доведенія родителей и воспитателей въ отношеніи дѣтей. Все это кладетъ сѣмя будущихъ ссоръ, недостатка довѣрія, враждебныхъ отношеній, и усложняетъ трудности воспитанія дѣтей. Эти трудности бываютъ двоякаго рода: первый родъ уже указалъ вины родителей въ ихъ обращеніи съ дѣтьми, второй -- коренится въ недостаткахъ дѣтской природы. Родители, передавая дѣтямъ свой организмъ, передаютъ ему и недостатки, соединенные съ нимъ, большую или меньшую раздражительность, желчность, флегму. Наслѣдственная передача есть законъ природы: она часто усложняется передачею иныхъ особенностей организма отъ болѣе или менѣе отдаленныхъ предковъ (атавизмомъ). Дурныя страсти дѣтей -- доказательство присутствія тѣхъ же страстей въ родителяхъ. Врожденное сѣмя усиливается примѣромъ. "Злая дѣвочка, въ кого только ты уродилась"? говорила одна мать дочери, осыпая ее ругательствами, на что та весьма основательно отвѣчала: "въ васъ, мамаша". Эти врожденные недостатки, усиленные примѣромъ, -- серьезная трудность, съ которою можно бороться только терпѣніемъ, самообладаніемъ и устраненіемъ дурнаго примѣра.
Многіе родители, руководясь безнравственностью аскетизма, какъ называетъ его Спенсеръ, считаютъ долгомъ своимъ и въ нравственномъ отношеніи слѣдовать той же методѣ закаливанья. "Жизнь сурова; послѣ нѣжности и любви семейной, она покажется невыносима дѣтямъ; лучше пріучать ихъ съ первыхъ годовъ", говорятъ они, не принимая въ разсчетъ силъ ребенка. Этимъ закаливаньемъ они преждевременно раздражаютъ его и дѣлаютъ неспособнымъ спокойно и твердо выносить ожидающую его суровость жизни. И безъ закаливанья, собственные недостатки родителей, давленіе внѣшней жизни, черезъ нихъ отражающееся на ребенкѣ, разныя мелкія и крупныя огорченія, которыя судьба посылаетъ ребенку, какъ-то: болѣзнь, лишеніе удовольствія, разлука съ любимыми людьми, будутъ для него достаточной подготовкой къ суровости жизни. Изъ этого слѣдуетъ, что дѣтямъ въ семейной жизни необходимо видѣть болѣе высокій идеалъ любви, согласія и честныхъ отношеній, чѣмъ тотъ, который ожидаетъ ихъ въ жизни; иначе раннее закаливанье, если не озлобитъ ихъ, то пріучитъ относиться равнодушно ко злу, что еще печальнѣе. Опредѣливъ нравственный идеалъ, къ которому слѣдуетъ вести дѣтей, нужно знать какими средствами достигается цѣль. И при нравственномъ воспитаніи слѣдуетъ руководиться тѣми же средствами, основанными на строгомъ изученіи дѣтской природы, какъ и при умственномъ. Нужно какъ можно менѣе говорить и какъ можно болѣе наводить ребенка на честное чувство, хорошій поступокъ. Нравственность есть сумма хорошихъ привычекъ, привитыхъ съ дѣтства. День за днемъ, незамѣтно, медленной, но постоянной работой воспринятыхъ впечатлѣній, слагается характеръ ребенка. Аскетическій взглядъ при этомъ тѣмъ болѣе вреденъ, что, всходя отъ понятій о преступности человѣчества и стремясь вырывать съ коряемъ дурныя страсти, онъ вмѣстѣ съ тѣмъ уничтожитъ и нравственныя силы, составляющія личность ребенка. Страсти -- силы души и, смотря по тому, въ какую сторону онѣ направлены, бываютъ благотворны или вредны, какъ огонь, который сдержанный и направленный, служитъ на пользу человѣчества, а вырвавшись изъ границъ бываетъ причиной раззоренія и гибели. Это старая истина. Каждое качество, перешедшее за извѣстную черту бываетъ порокомъ. Гнѣвъ, направленный на мелочи, возбуждаемый ежеминутно -- отвратительный недостатокъ, отравляющій жизнь; но гнѣвъ, какъ негодованіе противъ неправды и зла, поднимающій человѣка на; борьбу съ ними -- честная сила, и жалокъ тотъ, кто не способенъ испытывалъ такого гнѣва. Осторожность и осмотрительность передъ каждымъ шагомъ -- драгоцѣнныя качества, избавляющія отъ многихъ ошибокъ въ жизни; но та же осторожность и осмотрительность доведенныя до крайности, превращаются въ жалкую нерѣшительность и трусливость передъ каждымъ шагомъ, заставляютъ терять удобное время для дѣйствія и становится причиной многихъ ошибокъ. Каждое качество или чувство, перешедшее за извѣстную черту, становится недостаткомъ; все дѣло въ томъ, чтобы замѣтить эту черту и направлять къ ней ребенка. Безпрестанныя повторенія правилъ прописной морали никогда не достигнутъ этой цѣли -- оттого, что слова забываются; забытое поученіе вызываетъ упрекъ въ невниманіи, въ которому часто примѣшивается со стороны воспитателей, чувство оскорбленнаго самолюбія: въ этой забывчивости, вызванной безпрестанными, надоѣдающими повтореніями онъ видитъ неуваженіе къ своей личности. "Я говорю, а тебѣ и дѣла нѣтъ", вотъ слова, которыя раздаются съ утра до вечера и которыя еще болѣе пріучаютъ ребенка съ неуваженію и пренебреженію замѣчаній воспитателя, Отъ замѣчаній переходятъ къ угрозамъ, отъ угрозъ къ наказаніямъ; а между тѣмъ, пріученный нравоученіями не обращать вниманія на слова старшихъ, ребенокъ не слушаетъ угрозъ; когда перейдутъ къ наказаніямъ, недостатки его укоренятся уже на столько что, забывъ непріятность, причиненную ими, онъ опять сдѣлаетъ тотъ же проступокъ и тогда будутъ вынуждены усиливать мѣру наказаній. Чѣмъ живѣе и энергичнѣе ребенокъ, тѣмъ скорѣе онъ будетъ забывать наказаніе, потому что свойство всѣхъ живыхъ и энергическихъ натуръ скоро отрѣшаться отъ всякихъ тяжелыхъ впечатлѣній, и тѣмъ скорѣе вызоветъ новое наказаніе. Наказанія станутъ, наконецъ, такъ часты и достигнутъ той степени, которая станетъ невыносима для ребенка: жизнь его будетъ отравлена, онъ озлобится и между нимъ и воспитателемъ завяжется борьба, исходъ которой всегда будетъ гибеленъ для ребенка. Осилитъ-ли воспитатель, эта побѣда будетъ куплена цѣной подавленной личности ребенка; отступитъ-ли онъ передъ усиленной степенью наказанія, которая могла бы еще подѣйствовать на ребенка, обтерпѣвшагося къ болѣе слабымъ степенямъ, ребенокъ пойметъ, что побѣдитель онъ и вліяніе воспитателя будетъ разрушено.
Какъ же должно вести ребенка? Тѣмъ путемъ, который указываетъ сама жизнь. Каждый поступокъ влечетъ за собой свое неизбѣжное слѣдствіе: это испыталъ каждый. Промотавпій на пустяки деньги, мы бываемъ наказаны лишеніями необходимыхъ предметовъ, на которые были назначены эти деньги. Репутація неаккуратности и безчестности лишаетъ возможности получить мѣсто. Гувернанка, плохо знающая свой предметъ, не найдетъ занятій. За неосторожность мы платимся болѣзнями, раздражительностью, а тяжелымъ характеромъ разгоняемъ своихъ друзей. Слишкомъ довѣрчивый кредиторъ теряетъ свои деньги; скупецъ, пожалѣвшій десятокъ рублей на какую нибудь необходимую поправку, платится потомъ сотнями. "Обжегшись на молокѣ, станешь дуть и на воду", говоритъ пословица. Собственный опытъ въ жизни -- школа, которую приходилось проходить каждому изъ насъ, и дорого оплачиваются уроки этой школы: не даромъ къ слову опытъ прибавляютъ всегда эпитетъ горькій. Чтобы избавить дѣтей, по возможности, отъ этихъ горькихъ уроковъ въ будущемъ, ихъ слѣдуетъ съ первыхъ лѣтъ заставлять учиться путемъ опыта. Сдѣлавъ какой-нибудь поступокъ, пусть они подвергнутся неизбѣжнымъ послѣдствіямъ этого поступка. Разбросаетъ-ли ребенокъ игрушки, сдѣлаетъ-ли въ комнатѣ безпорядокъ, вмѣсто выговоровъ и брани, надо его заставить самаго прибрать все на мѣсто и спокойно и твердо настоять, чтобы онъ это исполнилъ, даже если бы въ эту минуту его ждала какая нибудь занимательная игра или удовольствіе: Если ребенокъ по безпечности не сдѣлаетъ во время задачу, пусть онъ употребитъ на это свободное время, даже если бы для того ему пришлось лишиться давно ожидаемой прогулки или катанья. Это должно дѣлаться безъ всякихъ угрозъ и объясненій въ родѣ: "ты не сдѣлалъ свое дѣло, ми тебя за то оставимъ дома". Напротивъ ребенокъ долженъ знать не то, что его оставили, но что онъ самъ себя оставилъ. Слѣдуетъ просто сказать: "если готовъ -- поѣдемъ, а нѣтъ, намъ нельзя ждать". Неряшество, привычка все терять и портить -- обыкновенные недостатки дѣтства. Это не относится къ тому раннему періоду дѣтства когда дѣти ломаютъ игрушки и попадающіяся имъ вещи изъ любопытства узнать, что заключается въ нихъ и что выйдетъ изъ ломки, но къ дѣтямъ, которыя начинаютъ уже понимать смыслъ и назначеніе собственности. Напримѣръ, мальчику данъ ножикъ, онъ теряетъ его, безразсудный отецъ или родственникъ, выбранивъ его, обыкновенно купитъ ему другой; онъ испачкаетъ, изорветъ платье, ему тотчасъ шьютъ другое, поставивъ предварительно ребенка въ уголъ. Развѣ есть какая нибудь связь между стояньемъ въ углу и рванымъ платьемъ, потеряннымъ ножикомъ и бранью? Пусть ребенокъ, испортившій платье, останется дома день, другой; пусть на исправленіе платья пойдутъ деньги, назначенныя на его игрушки или вещи, доставляющія ему удовольствія. Пусть при этомъ отецъ скажетъ ему: "я могу на тебя тратить столько-то, несправедлива для тебя отнимать отъ другихъ, ты самъ долженъ платиться за. свою неосторожность и небрежность". Ребенокъ выучится цѣнить. вещи лишеніями, которыя навлекаетъ на себя растрата ихъ; онъ пойметъ связь между поступкомъ и его послѣдствіемъ; непріятное чувство лишенія подѣйствуетъ на него сильнѣе всевозможныхъ нравоученій, это будетъ первымъ шагомъ, приготовляющимъ его къ жизни.
Сверхъ того эта система наказаній -- реакціи поступка, которую Спенсеръ называетъ естественнымъ методомъ наказаній, имѣетъ еще ту выгоду, что при ней сохраняются тишина и спокойствіе". Дѣти, привыкшія къ тому что наказанія налагаются на нихъ произволомъ взрослыхъ, а не навлекаются какъ неизбѣжное послѣдствіе ихъ собственныхъ поступковъ, обыкновенно прибѣгаютъ къ. слезамъ, мольбамъ, которыя вызываютъ увѣщанія, приказанія замолчать; начинается непріятная сцена, которая, если окончится уступкой, то вызоветъ въ ребенкѣ привыкшемъ къ уступкамъ досаду зачѣмъ сразу не уступили, не простили, а помучили напрасно. Если же на родителей нападаетъ стихъ выдержки характера, то эта выдержка вызоветъ уже не досаду, а озлобленіе, зачѣмъ на этотъ разъ не захотѣли простить. Большинство родителей поступаютъ именно такимъ образомъ, лишеннымъ всякой логики: видя всю безполезность угрозъ, они рѣшаются наконецъ показать примѣръ и налагаютъ какое-нибудь наказаніе, изъ огромнаго количества рутинныхъ наказаній. Ребенокъ видитъ, что наказаніе наложено на него единственно волей или, вѣрнѣе, произволомъ ихъ, проситъ снять это наказаніе, проситъ прощенья. Въ этой просьбѣ родители видятъ раскаяніе въ дурномъ проступкѣ и прощаютъ. Много разъ выпрашиваетъ ребенокъ прощенье, часто съ тѣмъ, чтобы вскорѣ провиниться въ томъ же по окончаніи наказанія, пока наконецъ, родители не принимаютъ рѣшимости выдержать характеръ. Но эта выдержка не приноситъ ни мало пользы; онъ видитъ въ ней одинъ произволъ. "Ну, я виноватъ, меня надо наказать", говорилъ мнѣ одинъ ребенокъ, "но зачѣмъ же они наказали меня такъ обидно, а не по другому?" и въ выборѣ наказанія видѣлъ только желанія нанести ему огорченіе. Человѣческая природа такъ устроена, что она охотнѣе покоряется неизбѣжному злу, тогда какъ то котораго можно было избѣжать, вызываетъ горькое чувство перенесеннаго напраснаго страданія. Дѣти всегда спокойнѣе перенесутъ, если напримѣръ, внезапная буря лишитъ ихъ ожидаемой прогулки, нежели когда имъ придется остаться дома по капризу матери. Въ первомъ случаѣ они видятъ печальную необходимость, во второмъ -- произволъ, не желаніе сдѣлать имъ удовольствіе.
При системѣ наказаній -- неизбѣжныхъ послѣдствій поступка -- н& можетъ быть мѣста ни вымаливанью прощенья, ни обѣщаньямъ хорошо вести себя впредь. Наказаніе наложено не волей, а вытекло изъ поступка: воля не можетъ отмѣнить послѣдствій и никакое обѣщаніе хорошо вести себя не можетъ отвратить послѣдствій уже сдѣланнаго поступка. Эта система вымаливанья прощенья и вытребованья обѣщаній хорошаго поведенія, преобладаетъ еще въ очень многихъ семействахъ; это слѣды догматизма, отражающіеся въ воспитаніи; они составляютъ одну изъ многихъ глупыхъ и печальныхъ комедій, которыя разыгрываетъ человѣчество. Прислушайтесь къ тому, которымъ обыкновенно говорятъ дѣти, пріученныя къ произвольнымъ наказаніямъ "простите, не буду никогда, буду хорошо вести себя", это тонъ казенно-оффиціальнаго покаянія въ немъ не слышно ни одной искренней ноты, видно, что они исполняютъ необходимую формальность, чтобы раздѣлаться. Затѣмъ слышится отъ родителей такое же казенно-оффиціальное: "ступай, въ послѣдній разъ"; въ заключеніе все скрѣпляется цѣлованіемъ. руки. Если въ началѣ ребенокъ и вносилъ искренность и чувство" то отъ повтореній, онъ долженъ былъ неизбѣжно утратить ихъ. Эти безобразныя и безсодержательныя формы строго держатся еще въ очень и очень многихъ семействахъ, свято хранящихъ преданія патріархальности. Дѣти пріучаются къ формамъ, не обращая вниманія на смыслъ. Въ нихъ развивается лицемѣріе. Да и можетъ-ли быть иначе, когда дурныя послѣдствія ихъ поступка становятся менѣе дурными, если они поцѣлуютъ руку у отца и матери и скажутъ: я дурно поступилъ. Они пріучаются видѣть въ произвольномъ наказаніи случайное зло, месть старшихъ за открытый поступокъ, и если месть будетъ слишкомъ тяжела для нихъ, они "будутъ скрывать свои поступки, примѣрно держать себя на глазахъ старшихъ, а за глазами позволять себѣ шалости и проступки, и тѣмъ необузданнѣе будутъ они, чѣмъ примѣрнѣе держать себя на глазахъ. "Зачѣмъ попался", говорятъ своимъ неопытнымъ товарищамъ дѣти, уже искусившіеся въ умѣньи скрывать послѣдствія своихъ шалостей. Система произвольныхъ наказаній имѣетъ еще ту невыгоду, что заставляетъ видѣть въ наказаніи именно кару за то, что оплошалъ, попался. Это неизбѣжный результатъ всякаго карательнаго кодекса; страхъ наказанія никогда не удерживалъ человѣчество отъ проступковъ и преступленіи. Лучшіе мыслители дошли уже до сознанія безполезности наказаніи для преступниковъ и необходимости устранять поводы къ нимъ. Тѣмъ страннѣе и нелѣпѣе держаться въ воспитаніи системы строгихъ наказаній. Разумѣется, что методъ естественныхъ наказаній не слѣдуетъ доводить до крайности; бываютъ случаи, когда нужно рѣшительное вмѣшательство родительской власти. Здравый смыслъ долженъ рѣшать, гдѣ она нужна. Умная мать, видя, что ребенокъ тянется къ свѣчѣ, разсудитъ слѣдующимъ образомъ: "если я буду постоянно запрещать ему, онъ забудетъ запрещеніе и опять потянется къ свѣчѣ если я съ угрозой отниму свѣчу, онъ не узнаетъ почему я запрещаю ему и я сдѣлаю ему напрасную въ его глазахъ непріятность; пусть онъ на опытѣ узнаетъ, что я имѣю основаніе запрещать ему хвататься за огонь", и она позволитъ ему протянуть руку къ пламени. Слегка обжегшись, ребенокъ тотчасъ отдернетъ руку; онъ цѣной легкой непріятности избавляется отъ большей; онъ не дотянется уже къ пламени, когда останется одинъ и получитъ довѣріе къ словамъ матери, увидѣвъ что запрещеніе ея имѣетъ основаніемъ желаніе ему добра. Но, разумѣется, та же мать, когда ребенокъ высунется изъ окна, не станетъ дожидаться чтобы онъ разбившись о мостовую, научился опасности терять равновѣсіе, но тотчасъ оттащитъ его отъ окна. Впрочемъ, случаи, требующіе немедленнаго вмѣшательства родительской власти, рѣдки и могутъ имѣть мѣсто въ отношеніи дѣтей перваго возраста, двухъ -- трехъ лѣтъ, а позже только у дурно воспитанныхъ дѣтей. По мѣрѣ того, какъ развивается дѣтское сознаніе, должно строго избѣгать всякаго вмѣшательства и слѣдовать исключительно естественному методу наказаній. Онъ имѣетъ то преимущество, что заранѣе приготовляетъ человѣка къ жизни, развиваетъ въ немъ понятіе о причинности и связи дѣйствій, развиваетъ разсудительность; тогда какъ методъ произвольныхъ наказаній научаетъ его удерживать себя отъ дурныхъ поступковъ, единственно изъ страха неудовольствія тога или другаго лица, а не ради вредныхъ послѣдствій самаго поступка. Потомъ, когда власть родителей и воспитателей окончится, у него не будетъ никакой узды для сдерживанья его поступковъ. Главную причину -- естественную реакцію каждаго поступка -- его не пріучили понимать, онъ познаетъ ее путемъ тяжелаго опыта. Но тутъ двойная невыгода: кромѣ того, что уроки тяжелаго опыта вообще горьки, они приходятъ иногда слишкомъ поздно, когда привычка къ извѣстному роду поступковъ такъ глубоко вкоренилась, что у человѣка не хватаетъ уже силъ побороть ее, не смотря на всѣ уроки горькаго опыта.
Спенсеръ приводитъ слова молодаго человѣка, испытавшаго.на себѣ узкую систему произвольныхъ наказаній. "Молодые люди" освободившіеся отъ школы, въ особенности тѣ, родители которыхъ пренебрегали своимъ вліяніемъ, бросаются во всевозможное распуство; они не имѣютъ правилъ поведенія, они не знаютъ доводовъ къ хорошему поведенію, для нихъ нѣтъ фундамента, на который можно бы опереться, и пока они не извѣдали строгой дисциплины жизни, они крайне опасные члены общества". Другая выгода этой естественной дисциплины та, что она справедлива и каждый ребенокъ признаетъ эту справедливость и охотно подчинится ей. Когда его заставятъ самаго исправлять то что онъ испортилъ, купить изъ карманныхъ денегъ потерянную чужую вещь, онъ не смотря на свое раздраженіе, пойметъ что самъ накликалъ на себя бѣду. Наконецъ, послѣдняя и весьма важная выгода системы естественныхъ наказаній та, что какъ нравъ родителей, такъ и нравъ дѣтей, менѣе портится при этой системѣ. Когда родители налагаютъ произвольныя наказанія, они, во-первыхъ, въ глазахъ дѣтей являются виновниками страданій испытываемыхъ послѣдними; во вторыхъ, увеличивая число семейныхъ законовъ, они отождествляютъ свою верховность и свое достоинство съ соблюденіемъ этихъ законовъ, говоритъ Спенсеръ. А это въ высшей степени вредно для ихъ вліянія. Дѣти сейчасъ замѣтятъ, что неповиновеніе ихъ считается родителями за личное оскорбленіе; они поймутъ, что имѣютъ власть оскорблять ихъ, а этого не должно быть: воспитатель долженъ постоянно стоять выше своего воспитанника, иначе онъ не будетъ воспитателемъ. Изъ этого не слѣдуетъ, чтобы воспитатель или родители должны были требовать отъ ребенка знаковъ раболѣпства; напротивъ, отношенія ребенка къ нимъ должны быть самыя дружескія и потому свободныя: ребенокъ долженъ быть увѣренъ, что воспитатель всегда расположенъ выслушать его, раздѣлить его дѣтскую радость, замыслъ какой нибудь забавы; всякая формальность и чинное вы должны быть изгнаны; но, не смотря на то ребенокъ долженъ дорожить похвалой воспитателя, страшиться его неодобренія и слушаться безпрекословно когда онъ скажетъ: "этого нельзя". Но для этого надо, чтобы это нельзя говорилось о вещахъ непозволительныхъ и невозможныхъ на самомъ дѣлѣ, а не по прихоти воспитателя. Разумный педагогъ не допустятъ никогда борьбы между собственной властью и своеволіемъ ребенка, борьбы, которая постоянно начинается произвольными наказаніями. Вообще при такомъ методѣ трудно сохранить хладнокровіе: примѣръ одного германскаго педагога, отсчитывавшаго хладнокровно опредѣленное количество ударовъ розги за извѣстный проступокъ, рѣдкое исключеніе. Родителямъ непріятно налагать наказанія: они хотятъ чтобы дѣти понимали испытываемую непріятность наказанія, какъ доказательство ихъ искренней любви. Дѣти весьма охотно обошлись бы безъ этихъ доказательствъ. Ребенокъ, который послѣ наказанія пришелъ бы поблагодарить за него родителей, былъ бы маленькимъ лицемѣромъ или существомъ жалкимъ и изломаннымъ, а чуть ли не этого требуютъ родители, настаивая, чтобы дѣти не смѣли смотрѣть угрюмо и сердито во время наказанія. Частыя раздраженія съ обѣихъ сторонъ могутъ наконецъ породить хроническое дурное расположеніе духа, которое усиливаясь, перейдетъ въ злобу. Злоба въ отношеніяхъ родителей и дѣтей тѣмъ болѣе вредна; что лишаетъ первыхъ всякаго вліянія на дѣтей. "Законъ ассоціаціи идей, говоритъ Спенсеръ, необходимо порождаетъ, какъ въ старыхъ, такъ и въ малыхъ, отвращеніе къ предметамъ, которые обыкновенно соединены съ непріятными ощущеніями. Родительскій гнѣвъ, выражаясь безпрестанно въ наказаніяхъ и выговорахъ, не можетъ не произвести отчужденія въ дѣтяхъ, если повторяется часто и по всякому мелочному поводу; съ другой стороны злопамятность и дурной нравъ дѣтей не могутъ не уменьшитъ, а иногда даже и уничтожить привязанность къ нимъ родителей. Но вся вина въ такомъ случаѣ падаетъ на родителей: жизнь дѣтей въ ихъ рукахъ, они составляютъ для ребенка среду, подъ вліяніемъ которой онъ развивается".
Но что же дѣлать въ случаѣ болѣе серьезныхъ поступковъ? Какъ провести естественный методъ наказаній въ случаѣ воровства, лжи или обиды братьевъ и сестеръ? Но во-первыхъ, случаи серьезныхъ поступковъ, при разумномъ взглядѣ на дѣтскую природу и вытекающемъ изъ него разумномъ обращеніи съ дѣтьми, будутъ очень рѣдки. Во вторыхъ не должно требовать отъ дѣтей значительнаго совершенства. Ребенокъ -- существо, стоящее на низшей степени умственной жизни, и бъ инстинктахъ своихъ близокъ къ инстинктамъ дикаря. Онъ похожъ на него и чертами лица въ первый періодъ дѣтства: у него такой же плоскій носъ, открытыя впередъ ноздри, толстыя губы, далеко расходящіеся глаза. Замѣтьте какъ часто дѣти выказываютъ склонность къ жестокости, воровству, лжи, которыя часто въ послѣдствіи проходятъ сами собой. Мальчики въ школахъ, когда надъ ними нѣтъ надзора, обращаются другъ съ другомъ часто съ варварской жестокостью. Все это доказываетъ, что не возможно требовать отъ неразвитаго мозга разумной дѣятельности вполнѣ развитаго. При требованіяхъ соразмѣрныхъ съ дѣтскими силами исчезнутъ множество проступковъ, которые незначительны сами по себѣ, но считаются преступленіями, какъ нарушеніе приказаній взрослыхъ. Можно строгостью добиться безукоризненно нравственнаго поведенія, но это примѣрное поведеніе вообще непрочно: оно результатъ внѣшняго давленія, а не коренится въ природѣ ребенка, и потому исчезнетъ съ прекращеніемъ давленія. Вообще дѣти, отличавшіяся безукоризненной нравственностью въ школѣ и дома и снискавшія примѣрнымъ поведеніемъ благоволеніе начальства, въ зрѣломъ возрастѣ падаютъ ниже общаго уровня нравственности. Вѣрность этого замѣчанія подтвердятъ каждому его воспоминанія изъ школьной жизни. При разумно-снисходительномъ взглядѣ на дѣтство; будутъ считаться проступками только тѣ дѣйствія дѣтей, которыя невозможно допустить, не давъ укорениться вреднымъ наклонностямъ. Ребенокъ обижаетъ младшихъ братьевъ и сестеръ. Но его грубое обхожденіе -- непремѣнно результатъ грубаго обхожденія родителей съ нимъ и между собой. Грубость вызываетъ грубость и смягчается только нѣжностью. Ложь, я разумѣю сознательную ложь, недостатокъ преимущественно запуганныхъ дѣтей. Воровство, если оно не безсознательное слѣдствіе неразвитости дѣтства, замѣчается у дѣтей, которыхъ лишаютъ игрушекъ, разныхъ мелкихъ вещей, доставляющихъ столько радости дѣтямъ, и еще у дѣтей, которыхъ родители держатъ впроголодь, вслѣдствіе ложной системы физическаго воспитанія. Въ такихъ случаяхъ слѣдуетъ отстранить поводы къ проступкамъ и наказывать временнымъ лишеніемъ дружбы родителей. Для дѣтей, которыхъ воспитатели съумѣли привязать къ себѣ, это чувствительное лишеніе и оно входитъ въ разрядъ естественныхъ наказаній, потому что за многіе проступки общество, какъ ни близоруко и не справедливо бываетъ оно часто въ своихъ приговорахъ, тоже, наказываетъ лишеніемъ своего уваженія. Въ дружной семьѣ, гдѣ царствуютъ миръ и любовь, число дѣтскихъ проступковъ несравненно менѣе, и эта любовь сильное орудіе домашней дисциплины. "Домашнее отчужденіе, говоритъ Саенсеръ, вотъ обильный источникъ проступковъ. На закону человѣческой природы, извѣстному всѣмъ наблюденіямъ, люди, которымъ закрытъ доступъ къ высшимъ наслажденіямъ, бросаются на низшія; люди, которые не имѣютъ симпатическихъ удовольствій, ищутъ эгоистическихъ; слѣдовательно счастливыя отношенія между родителями и дѣтьми должны уменьшить число проступковъ, порожденныхъ эгоизмомъ".
Эта потребность высшихъ симпатическихъ наслажденій, потребность любви, сочувствія очень сильна въ дѣтствѣ. По естественному закону она прежде всего обращается на родителей и воспитателей: къ кому приходитъ ребенокъ показать новый предметъ, заинтересовавшій его; на кого оглядывается онъ съ торжествомъ, сдѣлавъ первый шагъ и ожидая одобренія, какъ не на родителей и воспитателей, и-много надо грубости, жестокости непониманія съ ихъ стороны, чтобы обратить это чувство въ отчужденіе, граничащее съ ненавистью. Затѣмъ эта неудовлетворенная потребность обращается на дѣтей, товарищей (всѣ знаютъ до чего крѣпка бываетъ дѣтская дружба), на какого нибудь симпатичнаго гостя, домашнее животное, какой нибудь родъ занятій. Въ рукахъ разумныхъ воспитателей эта потребность дѣтства станетъ сильнымъ и благодѣтельнымъ средствомъ для нравственнаго вліянія на дѣтей. Всякій знаетъ, что если кто кого обидѣлъ, то степень сожалѣнія въ обидѣ зависитъ отъ степени привязанности обидчика къ обиженному. Если обиженное лице врагъ, то обида доставитъ скорѣе тайное удовольствіе обидчику; если дорогой другъ, то обида источникъ глубокого для него раскаянія. Подозрѣнія близкихъ людей огорчаютъ насъ несравненно болѣе, чѣмъ подозрѣнія постороннихъ, и гнѣвъ любимаго друга бываетъ серьезнымъ горемъ. Поэтому вліяніе гнѣва родителей измѣняется вслѣдствіе отношеніи ихъ къ дѣтямъ. Тамъ, гдѣ было отчужденіе, оно порождаетъ эгоистическій страхъ наказаній и лишеній; тамъ, гдѣ существуютъ теплыя чувства, искреннее раскаяніе и желаніе загладить виду. Это желаніе заставляетъ ихъ стараться угожденіями, услугами загладить свой проступокъ и вызываетъ ихъ къ дѣятельному выраженію чувства. "Въ домашнемъ управленіи, какъ и въ политическомъ, замѣчаетъ Спенсеръ, суровый деспотизмъ самъ порождаетъ большую часть преступленій, которыя потомъ приходится подавлять; тогда какъ мягкое, либеральное правленіе устраняетъ много случаевъ раздора и до того улучшаетъ складъ чувства, что уменьшаетъ побужденіе къ проступкамъ". Локкъ давно замѣтилъ: "Большая строгость въ наказаніяхъ приноситъ мало пользы и много зла въ воспитаніи и я думаю, что современемъ поймутъ, что изъ дѣтей, которыхъ всего болѣе наказывали, всего менѣе выходитъ хорошихъ людей". Эти слова должны убѣдить родителей довольствоваться умѣренными мѣрами, умѣренными результатами. Развитіе Какъ нравственное, такъ и умственное, идетъ медленнымъ путемъ. Сверхъ того, родителямъ необходимо помнить слѣдующее правило: приказывать и запрещать какъ можно менѣе, но, приказавъ разъ, требовать повиновенія. Нужно чтобы дѣти знали, что есть вещи, которыхъ нельзя сдѣлать, которыхъ нельзя получить, но число этихъ вещей должно быть очень ограничено. "Въ приказаніяхъ выгода родителя принимается! зачастую болѣе во вниманіе, чѣмъ польза ребенка", говоритъ Рихтеръ. Сколько дѣйствіи ребенка, невинныхъ въ своей сущности становятся преступными на томъ основаніи, что папа или мама не любятъ этого, а эта не любовь къ тому или иному образу дѣйствія ребенка, весьма часто не имѣетъ другаго основанія, кромѣ прихоти родителей. Прислушайтесь къ обыкновеннымъ рѣчамъ: "какъ ты смѣешь не слушаться меня? Говорю тебѣ, что я заставлю тебя сдѣлать это. Я покажу тебѣ, кто здѣсь господинъ", и обратите вниманіе на тонъ, какимъ говорятся эти слова. Въ нихъ видно болѣе желаніе подчинить ребенка, чѣмъ забота о томъ, что дѣйствительно полезно ему и что вредно. "Это состояніе духа родителей, говоритъ Спенсеръ, мало чѣмъ отличается отъ состоянія духа деспота, наказывающаго непокорнаго подданнаго". Но ребенокъ долженъ слушаться, возразятъ родителя, которые болѣе всего хлопочутъ о легкости управленія ребенкомъ, и затѣмъ прибавятъ много избитыхъ фразъ о томъ, что повиновеніе -- первѣйшая добродѣтель, основаніе всѣхъ прочихъ и, что всего важнѣе окажется ребенку необходима въ его послѣдующей жизни. На важности повиновенія особенно настаиваютъ у насъ; но Спенсеръ мгновенное, безпрекословное и постоянное повиновеніе не считаетъ въ числѣ добродѣтелей, которыя необходимо внушать дѣтству. "Не печальтесь своеволіемъ дѣтей, это необходимое слѣдствіе уменьшенія понудительности" говоритъ онъ весьма естественно, что своевольныя дѣти принесутъ болѣе хлопотъ воспитателю: изобрѣтая новыя занятія, забавы, они заставятъ его болѣе слѣдить за ними, чѣмъ тѣ, которыя сидятъ смирно и не сдѣлаютъ шага, не спросясь. Нѣмецкіе учителя говорятъ, что можно охотнѣе взяться за дюжину нѣмецкихъ мальчиковъ, чѣмъ за одного англійскаго. "Слѣдуетъ ли желать, чтобы наши мальчики, вмѣстѣ съ послушаніемъ нѣмецкихъ мальчиковъ, пріобрѣли покорность и политическое холопство взрослыхъ нѣмцевъ? Независимый англійскій мальчикъ есть отецъ будущаго гражданина. Не лучше ли допускать въ дѣтяхъ тѣ чувства, которыя дѣлаютъ изъ нихъ свободныхъ людей", говоритъ Спенсеръ.
Сверхъ того, если своеволіе, независимость и увлекутъ дѣтей въ какія нибудь трудности, за то они дадутъ ему и средства во многихъ случаяхъ счастливо выпутаться изъ нихъ. Одинъ десятилѣтній мальчикъ, англичанинъ, соскучившись на вечерѣ, куда его увезли противъ воли, ушелъ домой одинъ, незнакомой ему тропинкой черезъ лѣсъ (его везли по большой дорогѣ); заблудившись, онъ влѣзъ на дерево и, увидѣвъ деревню, куда ему нужно было идти, вернулся домой благополучно, не смотра на темноту вечера, крутизну и опасность дороги. Между тѣмъ какъ ровесникъ его, русскій мальчикъ, воспитанный въ системѣ безпрекословнаго повиновенія, не привыкшій самостоятельно дѣлать ни шагу, заблудился, отставъ нечаянно отъ своихъ, перепугался до смерти и усѣвшись на землю, плакалъ, пока его не нашли совершенно продрогшимъ; юнъ поплатился за этотъ случай жестокой простудой, усложненной болѣзнью отъ испуга. Выгода метода, развивающаго нравственную самостоятельность, очевидна. Цѣль дисциплины должна быть -- сдѣлать существо самоуправляющееся а не существо управляемое другими. "Если бы судьба готовила вашимъ дѣтямъ жизнь рабства, вы бы должны были усиленно пріучать ихъ къ рабству въ дѣтствѣ; но, такъ какъ имъ предстоитъ быть свободными людьми, обыденныя дѣйствія которыхъ никто не станетъ контролировать, то вы должны ихъ усиленно пріучать къ самоконтролированію, пока они еще находятся подъ вашимъ надзоромъ", говоритъ Спенсеръ. А это достигается никакъ не настаиваніемъ на томъ, что повиновеніе первѣйшая добродѣтель, а на томъ, чтобы ребенокъ самъ на опытѣ извѣдалъ, что дурные поступки влекутъ за собой непріятныя послѣдствія и выучился бы самъ собой воздерживаться отъ нихъ.
Примѣненіе метода естественныхъ наказаній требуетъ отъ родителей высокой степени самообладанія, строгой справедливости, безпристрастія какъ къ дѣтямъ, такъ и къ себѣ и умѣнья вникать въ побужденія, руководящія поступки и опредѣляющія степень ихъ нравственности. Одну дѣвочку жестоко наказали за то, что она отказалась играть на дѣтскомъ концертѣ, потому что она участіемъ своимъ въ концертѣ, навлекла бы на подругу свою, лишенную музыкальнаго таланта, выговоры и наказаніе отъ ея матери. Дѣвочка вынесла наказаніе, но не уступила и гордилась этимъ наказаніемъ, какъ подвигомъ. А мать жестоко наказала ее за непослушаніе и за то, что она любитъ подругу болѣе чѣмъ мать. Наказаніе это, разумѣется, поставило ее во враждебныя отношенія съ матерью; но если бы та была способна вникнуть въ побужденія этого поступка, она бы неподвергла дѣвочку наказанію; она поняла бы, что дочерью руководило честное чувство, а ею самой -- тщеславное желаніе похвастаться успѣхами дочери. Подобныхъ примѣровъ можно насчитать очень много. Сколько разъ случается видѣть, что съ дѣтей жестоко взыскиваютъ за то, что они при гостяхъ наивностью своей откроютъ какой-нибудь недостатокъ въ домашнемъ хозяйствѣ, который скрывается какъ позоръ; бываютъ правдивы не кстати и тѣмъ заставляютъ гостей, считающихъ свѣтскую дрессировку хорошимъ воспитаніемъ, думать, что ихъ дурно воспитываютъ. Въ такихъ случаяхъ родители имѣютъ въ виду исключительно свои личныя чувства, выгоды своего самолюбія, а не прямую пользу дѣтей, какъ бы они не увѣряли себя, что дѣйствуютъ исключительно къ ихъ пользѣ. Изъ этого видно какой безпрестанной работы надъ собой, сколько терпѣнія и наблюдательности требуетъ примѣненіе естественнаго метода Спенсера. Слѣдуетъ обдумывать каждый поступокъ дѣтей и разбирать какіе результаты повлечетъ за собой соотвѣтствующій ему поступокъ взрослаго; быть постоянно на сторожѣ, чтобы не принятъ безразличный поступокъ за дурной, не приписать ребенку болѣе дурныя чувства, нежели онъ имѣлъ на самомъ дѣлѣ; измѣнять свой методъ сообразно съ нравомъ ребенка и быть готовыми на новыя измѣненія, по мѣрѣ развитія ребенка; не терять духа при неудачахъ или слишкомъ медленномъ успѣхѣ, но упорно продолжать дѣйствовать въ извѣстномъ направленіи; анализировать собственныя побужденія, т. е. различать внушенія родительской заботливости отъ внушеній, происходящихъ изъ эгоизма, любви къ спокойствію или властолюбію. Замѣтивъ въ себѣ эти побужденія, придется обуздывать ихъ; однимъ словомъ, воспитывая дѣтей -- проходить трудную школу самовоспитанія.
Задача не легкая, которая требуетъ высокой степени развитія, какъ нравственнаго, такъ и умственнаго. Но и награда за исполненіе этой задачи велика. Наградой будетъ сознаніе честно исполненнаго долга, сознаніе, что жили не даромъ, и крѣпкая, живая, благотворная связь съ дѣтьми. Объ этой связи надо подумать особенно русскимъ родителямъ. Тяжелыя разрывъ между отцами и дѣтьми -- одна изъ болѣзней нашего вѣка, приносящая много тяжелыхъ страданій. Она слѣдствіе ихъ собственнаго неумѣнья воспитывать дѣтей, ихъ собственнаго неразумія и близорукости. Воспитанные въ преданіяхъ деспотизма, они тотъ же методъ примѣнили къ дѣтямъ. "Мое дѣтище, моя кровь; хочу съ кашей ѣмъ, хочу со щами хлебаю", повторялось въ разныхъ формахъ во всѣхъ слояхъ русской жизни. Дѣти привыкли видѣть въ родителяхъ не друзей-руководителей, но грозныхъ властелиновъ, и когда освобождались отъ ихъ власти, то всякая связь рвалась между отцами и дѣтьми. Лишенные всякой самостоятельности своимъ воспитаніемъ, отцы не могли не отнестись враждебно къ современному развитію мысли; дѣти же отдались ему тѣмъ съ большимъ увлеченіемъ, что въ немъ увидѣли первый лучъ свѣта, засвѣтившій имъ въ темномъ царствѣ. Разрывъ подготовленный долгими годами, превратился въ пропасть. Положеніе отцовъ печально: "мы не нужны, пора намъ въ могилу, родители теперь лишніе", повторяютъ они безпрестанно -- и справедливо. Интересы, развитіе дѣтей -- чужды имъ, враждебны; они видятъ, что, не смотря на наружныя формы почтенія, которое оказываютъ имъ, они безсильны направить жизнь дѣтей, поддержать ихъ въ трудныя минуты. Они не могутъ не чувствовать, что они лишніе въ новой, зарождающейся жизни. Такова неизбѣжная участь тѣхъ родителей, которые захотятъ при воспитаніи держаться отжившаго произвольнаго метода. Но тѣ, которые поведутъ дѣтей путемъ саморазвитія, которые будутъ понимать жизнь, къ какой надо вести ребенка, и сами будутъ идти тѣмъ же путемъ развитія, чтобы довести дѣтей до возможно высшей степени, никогда не будутъ чувствовать себя лишними, безполезными людьми. Когда дѣти ихъ, но закону прогресса человѣчества, пойдутъ дальше ихъ, они отдыхая на достигнутой ступени, будутъ смотрѣть на дальнѣйшіе шаги ихъ, не съ злобно завистливымъ чувствомъ, а съ радостнымъ благословеніемъ. Дѣти ихъ будутъ пріумножать наслѣдство, переданное ими и благодарной любовью платить за него.
Выводъ теоріи нравственнаго воспитанія Спенсера, основанный на историческо-естественномъ взглядѣ на человѣка, слѣдующій: "Въ годы младенчества человѣка, и младенчества обществъ, образъ управленія долженъ быть абсолютный: напр., у груднаго ребенка отнимаютъ вредную вещь безъ объясненій, дѣйствуютъ однимъ авторитетомъ власти. Затѣмъ, по мѣрѣ развитія сознанія въ ребенкѣ, начинаютъ постепенно признавать въ немъ права самостоятельной личности, -- это введеніе конституціоннаго порядка въ семейномъ управленіи. Законовъ должно быть не много, но они должны быть вызваны строгой необходимостью и строго исполняемы: ребенокъ долженъ быть убѣжденъ, что имъ управляетъ не воля того или другаго лица, но требованія разума. Съ близостью совершеннаго возраста опека родительская должна ослабляться- и ослабнуть до такой степени, чтобы переходъ отъ родительской власти къ полной самостоятельности былъ бы нечувствителенъ. Этой системой воспитанія можно достигнуть цѣли нравственнаго воспитанія: развить людей способныхъ къ самоуправленію и самостоятельности, полезныхъ гражданъ обществу.