Но если родоначальником просветительства в России был Белинский, то величайшим представителем его был Н.Г. Чернышевский; разумеется, он с не меньшим, чем Белинский, правом может быть назван предшественником Плеханова, оказавшим на него исключительно большое влияние.
Если пытаться проследить судьбу тех идей, которые Белинский мучительно, но безрезультатно пытался разрешить, то следует отметить, что они вновь, и на этот раз более успешно, были выдвинуты уже в 60-х годах и никем иным, как Н.Г. Чернышевским.
Общественные отношения значительно изменились, подземная работа «крота истории» поставила Россию перед необходимостью перехода к новым экономическим порядкам – к буржуазно-товарному строю, что создало в передовых слоях разночинной интеллигенции, несомненно, отражавшей интересы этого грядущего нового общественного порядка, прекрасную почву для восприятия передовых идей западноевропейской мысли.
Для преодоления идеологической косности, предрассудков, чтобы устранить все, что освящало прошлое, чтобы выработать в интеллигенции навыки к точному и конкретному, к практике, – нужен был материализм. Поэтому фейербахианство, которое в сороковых годах не было должным образом оценено, в 60-х стало господствующим среди передовой интеллигенции.
Белинский, который к концу жизни пришел к фейербахианству, был бы одинок, в качестве материалиста, как, несомненно, одинок был он и в своем «социализме», а Чернышевский именно благодаря своему утопическому социализму и фейербахианскому материализму был спустя несколько лет после Белинского властителем дум.
Величайшая заслуга Чернышевского, как предшественника Плеханова, заключается именно в последовательном фейербахианстве, в систематической проповеди материализма.
Но и у Н.Г. Чернышевского общественный идеал не поднялся до уровня науки. В его лице он сделал огромный шаг вперед, но это не была наука. Чернышевский был самый типичный просветитель, что было обусловлено недостаточным развитием общественных отношений, слабой классовой дифференциацией общества, тем «сплошным бытом», который долгое время еще после того держал революционную мысль в оковах антинаучных утопий.
Плеханов относился к Чернышевскому с благоговейным уважением.
Лучшая работа о Чернышевском написана им, но он не мог не видеть вместе с тем в нем просветителя, поэтому его оценка Чернышевского и является ответом на вопрос о том, почему и в какой мере последний явился необходимым звеном в развитии общественного идеала, в чем он был предшественником «русского» марксизма.
«Я защищаю все его философские взгляды, за исключением его взгляда на диалектику, – говорит Плеханов, определяя свое отношение к Н.Г. Чернышевскому, – я считаю в высшей степени важными и замечательными некоторые тезисы из его диссертации об „Эстетическом отношении искусства к действительности“, но я отвергаю ту точку зрения, с которой он смотрит почти всегда, – читатель увидит, однако, что я нахожу и тут блестящие исключения, – на историю и на политическую экономию. Иначе и быть не может. В философии Чернышевский явился верным последователем Фейербаха, материалистическое учение которого было очень близко к учению французских „просветителей“ оттенка Дидро (последней манеры). В эстетике он продолжал оставаться материалистом, хотя ему и не удалось поставить эстетику на материалистическую основу, вследствие указанных в моей книге важных пробелов в фейербаховом материализме. Что же касается общественной жизни и ее истории, то он, – опять-таки совершенно подобно всем великим деятелям „просветительных“ эпох, – смотрел на них, как идеалист, что опять объясняется у меня некоторыми недостатками материалистического учения Фейербаха» [П: V, 130].
Было бы ошибкой видеть в этом в какой-либо мере отказ от «наследства» – вопрос, который в 90-е годы занимал сильнейшим образом революционную мысль. Это только означало, что вопрос был введен в определенные рамки, и было дано ему решение, соответствующее реальным отношениям вещей и идей в действительности.
«Сторонник учения Маркса и теперь не может не согласиться с верным последователем Фейербаха – Чернышевским в том, что касается взгляда на отношение субъекта к объекту, но в то же время не может не видеть слабых сторон его миросозерцания там, где речь заходит о жизни общества. Это, кажется, ясно. Я не отвергаю наследства Чернышевского, но я и не могу довольствоваться им: я дополняю его теми драгоценными приобретениями, которые удалось сделать человеку, шедшему по одной дороге с Чернышевским, но ушедшему дальше его, благодаря более благоприятным обстоятельствам своего развития» [П: V, 130 (курсив мой. – В . В .)].
Сам Чернышевский великолепно понимал, что важны не столько добытые результаты, сколько «пытливость мысли, деятельность сил» [см. П: V, 131], а последняя приносит благотворные плоды только будучи направлена в надлежащую сторону. Пытливость мысли Чернышевского была направлена
«именно в том направлении, по какому только и могла идти передовая философская мысль XIX века. От Гегеля мысль эта перешла к Фейербаху, от Фейербаха к Марксу. Чернышевский лично пережил две первые фазы этого движения. Пережить третью помешали ему неблагоприятные внешние условия . Но это нимало не мешает современным марксистам чувствовать себя несравненно более близкими к нему , нежели к тем мнимым продолжателям его дела , которые , под предлогом стремления вперед , пошли назад и провозгласили принципы нашего пресловутого „субъективизма“» [П: V, 131 (курсив мой. – В . В .)].
Слова Плеханова – глубоко справедливые слова; в этом смысле как раз в 90-х годах марксисты утверждали, что они являются лучшими хранителями «наследия 60-х годов». Но при этом не следует забывать одного, очень важного, обстоятельства.
Если субъективисты представляли собой несравненный и большой шаг назад в смысле теории, в смысле приближения к научной постановке и решения вопроса об общественном идеале, то народники-практики были безусловными последователями Чернышевского и представляли огромный шаг вперед по отношению к просветителям.
Этот огромный шаг заключался прежде всего в том, что именно практическое народничество сделало первые шаги к тому, чтобы абстрактные, отвлеченные теоретические представления просветителей об общественном идеале реализовать на практике, в действительности.
Но о практическом народничестве нам придется подробно говорить ниже, поскольку не только современником, но и активнейшим участником и одним из основателей и идеологов его был Плеханов в начале своей революционной деятельности. Отметим только, что как ни велико было значение попыток практического народничества – они продолжали носить характер отвлеченной, книжной революции.
Потому общественный идеал казался столь далеким и неосуществимым, книжным и нежизненным, что не было кому его реализовать, и в свою очередь появление класса, составлявшего достаточную и реальную силу, могущую воплотить этот общественный идеал в действительность, неизбежно должно было придать общественному идеалу форму непосредственной борьбы этого наиболее передового класса за его осуществление.
Отсюда то «самое главное», что у Белинского и Чернышевского воплощалось в теоретических исканиях, то («самое главное») у теоретиков этого нового класса и прежде всего у Плеханова, должно было являться в разработке принципов программы, тактики и организации партии пролетариата, а в следующем этапе развития этого класса – у Ленина – в осуществлении этой борьбы на деле.
Отсюда совершенно ясно, почему характер исследования о Плеханове неизбежно должен быть иной, чем исследований самого Плеханова о двух важнейших своих предшественниках.
Именно потому, что мы ставим себе задачу исследовать вопрос о том, как был Плехановым решен тот «проклятый вопрос», который перешел к марксизму от наших просветителей, – наша работа не должна заключать в себе разбор его теоретических воззрений.
Когда он во вторую половину 90-х годов принялся писать свои статьи о Белинском, он имел в виду борьбу с Дон-Кихотами народничества, которые еще продолжали болеть болезнью абстрактных идеалов.
«У нас до сих пор еще не кончилась борьба людей, старающихся обосновать свое отрицание на конкретной почве, с представителями и защитниками абстрактных идеалов , этими Дон-Кихотами наших дней» [П: X, 349],
– Дон-Кихоты были побеждены, марксисты с особенной убедительностью обосновали идею отрицания; – на этот предмет хорошо поработала сама действительность.
Но уже с тех пор, когда победа марксизма над «Дон-Кихотами абстрактных идеалов» стала ясной, с этих пор общественный идеал потерял последнюю возможность быть чистой теорией и абстракцией и воплотился в конкретной программе борьбы.
Таким образом, если для исследования общественного идеала сороковых годов надлежало изучать литературно-критические воззрения Белинского и его философские искания, если для шестидесятых годов нужно было критически рассмотреть экономические доктрины и материалистические построения Чернышевского, то для эпохи победы марксизма изучение общественного идеала неизбежно должно сводиться в первую очередь к изучению социально-политических воззрений Плеханова.
Этим я и занимаюсь в моей работе.