Первый номер «Народной Воли» – социально-революционного обозрения, издаваемого партией Народной Воли – вышел 4 октября 1879 года.
В нем помещено объявление группы «Черный Передел» об издании газеты того же названия. Объявление это так объясняет необходимость издания газеты:
«С тех пор, как приостановилось издание „Земли и Воли“, положение дел социально-революционной партии в России усложнилось весьма значительно. Усилившийся до небывалых размеров правительственный гнет, естественно, должен был вызвать новую дифференциацию в деятельности революционеров и даже, до некоторой степени, во взглядах их на практические задачи партии. Как бы ни казались незначительными различия между взглядами революционных фракций, каждая из них должна обеспечить себе возможность излагать свои взгляды и обсуждать потребности партии в печати. Наше издание будет выразителем мнений одной из таких фракций. Мы думаем, что его направление достаточно определится, если мы заявим полную солидарность со взглядами, выраженными в передовых статьях №№ 1 – 5 „Земли и Воли“. Дальнейшее развитие этих взглядов, определение задач партии в народе и предостережение ее от излишнего увлечения задачами чисто политического характера, могущего отвлечь партию от единственного возможного для нее пути – агитации на почве требований народа, выражаемых лозунгов „Земля и Воля“, – будет составлять нашу задачу».
Уже из этого объявления видно, что будущий орган, хотя бы на первых порах, в силу закона фракционной борьбы особенно будет выдвигать то, что составляло специфически народнического в передовых статьях «Земли и Воли», но одновременно из этого же объявления совершенно ясно, что процесс критического пересмотра народничества, начатый еще в третьем номере «Земли и Воли» Плехановым, неизбежно продолжится, поскольку и раньше в эпоху «Земли и Воли» критика и пересмотр Плехановым отдельных положений народничества проистекали не под влиянием внешних причин, не случайно, а вполне закономерно, как попытки преодолеть противоречия бакунинской идеологии народничества.
Совершенно напрасно только Плеханов в своем объявлении выражал солидарность с передовой статьей Тихомирова из № 5 «Земли и Воли»; тенденции этой статьи прямо противоположны его тенденциям и представляют собою яркий образец того конденсированного утопизма, который мы противопоставили выше научным тенденциям Плехановского народничества. Но это было сделано по соображениям дипломатическим, а дипломатия в таком деле совсем не так бесполезна, как это кажется О.В. Аптекману.
«Плеханов – большой ум, но заурядный дипломат» [«Черный Передел», стр. 14.],
– мы с этим не согласны. Объявление составлено чрезвычайно сдержанно, с большим дипломатическим беспристрастием, обходятся наиболее острые углы и одиозные имена и издания («Листок З. и В.») и при всем этом точно устанавливаются границы расхождения, – это ли не обнаруживает в нем незаурядного дипломата? Одно несомненно, и с этой точки зрения О.В. Аптекман совершенно прав, фракционная дипломатия, которая многим отличается от обыкновенной дипломатии, и которою так богато были наделены его тогдашние противники (Морозов и Тихомиров в особенности), была ему чужда.
№ 1 «Черного Передела» вышел в январе за границей. Попытки издать его в России окончились неудачей, вследствие провала типографии. Как уже мы выше отметили, было совершенно естественно, что, отделавшись от фракции террористов, народники должны были с особенной щепетильностью восстановить старую землевольческую идеологию со всем ее бакунизмом, анархистским отрицанием политики, верою в российский социализм и т.д., и т.д. И несомненно, если бы безотносительно сравнивать передовые статьи первых двух номеров «Черного Передела» с передовыми статьями «Земли и Воли», то первые представляют собою огромный шаг назад в смысле теоретическом по отношению ко вторым.
На самом деле, перед нами статья «Черный Передел» и две передовицы из №№ 1 и 2 «Черного Передела» [П: I, 109 – 131]. О чем они говорят? Все о тех же самобытных задачах русского социализма, о работе в народе, о бунтах Разина, Пугачева и т.д.
«Разрушение государственной организации должно составлять нашу первую задачу» [П: I, 116]. «Свободное общинное самоустройство и самоуправление; предоставление всем членам общины сначала права свободного занятия земли „куда топор, коса и соха ходит“, потом с увеличением народонаселения, равных земельных участков с единственной обязанностью участвовать в „общественных разметах и разрубах“; труд, как единственный источник права собственности на движимость; равное для всех право на участие в обсуждении общественных вопросов и свободное, реальными потребностями народа определяемое, соединение общин в более крупные единицы – „земли“: вот те начала, те принципы общежития, которые так ревниво оберегал народ» [П: I, 111 – 112] и т.д. в том же духе.
И когда среди этих дифирамбов народным идеалам исследователь встречает чрезвычайно трезвые формулировки в материалистическом духе или термины и выражения, которые приближают Плеханова к марксизму, он должен быть очень осторожен с выводами, ибо каждое такое положение вслед за тем «обезвреживается» бакунистским толкованием его.
«Так как экономические отношения в обществе признаются нами основанием всех остальных, коренной причиной не только всех явлений политической жизни, но и умственного и нравственного склада его членов» [П: I, 114],
– это совершенно правильно формулированный материализм сделан большой посылкой для того, чтобы вывести вслед за тем чисто бакунистскую мысль –
«то радикализм прежде всего должен стать, по нашему мнению, радикализмом экономическим» [П: I, 114];
отсюда следует то положение Бакунина, что политическая борьба – наивреднейшее для радикализма занятие, особенно в России; те положения, которые на Западе создают радикализм, т.е. анархизм, в России, логикой вещей, обращают передовых людей в « революционеров-народников » [П: I, 115].
После всего сказанного было бы смешно видеть марксизм в передовых статьях «Черного Передела», и в нашу задачу отнюдь не входит преувеличивать то наследство, которое русский марксизм получил от российского народничества.
Но лежащий перед нами сборник всех вышедших номеров «Черного Передела» показывает нам одно любопытное обстоятельство: уже с третьего номера – начало 1881 года – пути Плеханова с «Черным Переделом» расходятся. Во всяком случае чернопередельцы, работавшие в России, еще целый год с лишним продолжали работать как народники, в то время как уже с осени 1880 г., как мы увидим ниже, Плеханов ушел от народничества бесповоротно. Даже более того, уже во время печатания № 2 «Черного Передела» от былого защитника ортодоксального народника мало осталось непримиримого. Я имею в виду отзыв о «Черном Переделе» Маркса и объяснения Плеханова на этот счет. В письме к Зорге, как известно, Маркс очень едко высмеивал «Черный Передел»:
«Чтобы вести пропаганду в России , – писал Маркс, – уезжают в Женеву ! Что за quid pro quo!» [МЭ: 34, 380]
Такое неприязненное отношение Маркса к чернопередельцам объяснялось очень просто: он считал русских эмигрантов, сгруппировавшихся вокруг этого журнала, за бакунистов; его особенно рассердило то обстоятельство, что журнал перепечатал статью анархиста И. Моста с ярыми нападками на германскую социал-демократию. Сверх того, в корреспонденции о Цюрихском конгрессе германской социал-демократии, говоря об исключении из партии «видных деятелей соц.-дем. – Моста и Гасельмана», автор недвусмысленно намекал, что исключение было незаконное, а обвинения неверны («не подтверждая, однако же, такой аттестации – недобросовестность – в своем отчете фактами»). Если припомнить отношение Маркса к анархистам, а, в частности, к бакунистам, то отзыв его будет совершенно понятен. Но, ведь, одним из редакторов был Плеханов?
«Хотя я и был одним из редакторов „Черного Передела“, – пишет Плеханов, – но статья Моста появилась в нем без моего ведома , так как я был в отсутствии. Мне было неприятно, что она появилась, потому что я тогда все больше и больше удалялся от анархизма , все больше и больше приближаясь к социал-демократии . Но ошибка была непоправима».
Если сравнить рассказ Плеханова с тоном и характером передовой статьи к № 2 «Черного Передела», то не будет рискованно сделать заключение, что она написана в значительной мере под непосредственным влиянием психологии противодействия растущему внутреннему протесту против народничества. Вел он в это время интенсивные занятия, назревало в нем научное мировоззрение, а, ведь, известно, что до определенного предела лучшим признаком роста нового воззрения служит то обстоятельство, что старое с особой силой и с исключительным упорством выставляется на первый план. Но даже и при этом в его воззрении слышатся новые нотки, новые не только с теоретической, но и с практической стороны. Он уже не смешивает в одну кучку под словом социализм всякое бесформенное соображение: он различает социализм (городских рабочих?) от крестьянского социализма:
«это не значит, чтобы в целях наших лежал какой-нибудь особенный, крестьянский социализм» [П: I, 131],
– говорит он. Если социальная революция разразится и предупредит «значительные изменения» [П: I, 131] в экономическом строе России, то главный вопрос будущей революции будет аграрный.
«Но пока мы делаем свое дело, русская промышленность также не стоит на одном месте… центр тяжести экономических вопросов передвигается по направлению к промышленным центрам » [П: I, 131].
Нужно укрепиться и в городе, и в деревне, нужно сообразоваться с органическим «процессом развития экономики» [П: I, 131]; мы можем совершенно не бояться хода экономических изменений и предоставить их естественному течению, если на своем знамени напишем: «рабочий, бери фабрику, крестьянин – землю» [П: I, 131].
Повторяю, это рассуждение очень характерно; содержа в себе много правильного и являясь ярким доказательством совершающейся в нем критической работы, оно все-таки приводит Плеханова к лозунгу, который звучит достаточно анархически, напоминая более Кропоткина, чем Маркса, – к лозунгу, который красуется в знаменитой анархической песне.
Это был последний номер «Черного Передела», который редактировал Плеханов. В дальнейшем, как было сказано выше, пути их расходятся. Издание «Черного Передела» переносится в Россию, где чернопередельцы значительно сближаются с «Народной Волей».
Еще весной Плеханов, по делу о намерении французской полиции выдать царскому правительству Л. Гартмана, поехал делегатом от женевской колонии (вместе с Н. Жуковским) протестовать против этого неслыханно позорного намерения республиканской полиции. Тут в Париже он познакомился с П.Л. Лавровым, наблюдал демонстрацию рабочих, присутствовал на грандиозных митингах, устроенных в честь прибывших по амнистии эмигрантов-коммунаров; – все это произвело на него чрезвычайно сильное впечатление. Осенью он с семьей переселился в Париж, где провел весь следующий год. Он занимался там в Национальной библиотеке, посещал регулярно собрания парижских социалистов, а зимой к тому же познакомился с молодым еще марксистом, но уже испытанным и темпераментным революционером – Ж. Гедом, а затем и с П. Лафаргом. Их помощь и влияние в его критической работе были исключительны.
Справедливо было бы считать именно эту зиму решающей для его мировоззрения: в Париже, зимой 1880 – 1881 годов, Плеханов окончательно преодолел в себе бакунизм, хотя понадобилось еще целых два года с лишним, чтобы он мог овладеть в совершенстве новым методом и применить этот новый метод к решению тех грандиозных, еще не разрешенных вопросов, которые были выдвинуты жизнью перед русской революционной мыслью.
Насколько успешно шла эта работа по пересмотру старых народнических взглядов по преодолению бакунизма в течение этой зимы, показывает его письмо в редакцию «Черного Передела», написанное еще в январе и помещенное в № 3 журнала, и его переписка с Лавровым.
По вопросу о политической борьбе и отношении к ней чернопередельцев от бывших издателей Плеханов предупреждает своих товарищей, работающих в России:
«Предостерегая партию от излишнего увлечения вопросами чисто политического свойства, „Черный Передел“, думаем мы, лишился бы значительной доли практического значения, оставаясь вполне безучастным к политическому вопросу, столь жгучему теперь в России» [П: I, 133 – 134] [7].
Плеханов приехал за границу с одним вопросом в голове: а что же такое социализм?
В своем письме в редакцию «Черного Передела» он дает ответ на этот вопрос, который показывает, что он вполне удачно разрешил этот «проклятый вопрос»:
«Социализм есть теоретическое выражение, с точки зрения интересов трудящихся масс, антагонизма и борьбы классов в существующем обществе» [П: I, 134],
– формулировка, мало уступающая обычной, тогда несколько расплывчатой формуле, точно так же, как практические задачи революционной деятельности, которые, по его мнению,
«заключаются в организации рабочего сословия и указании ему путей и способов его освобождения» [П: I, 134].
Тов. Рязанов совершенно прав, когда утверждает:
«Это уже социально-демократическая программа, по своей определенности почти ничем не уступающая тогдашней немецкой программе» [П: I, 14 (Предисловие к тому)].
Конечно, из этого можно сделать вывод, что тогдашняя немецкая программа была очень несовершенна, для этого не требуется особого остроумия и проницательности, но, ведь, вопрос не в этом, а в том, что Плеханов приближался к марксизму, к социал-демократии неустанно: статья во втором номере «Черного Передела» была написана в августе, а письмо в редакцию – в начале января, а какая огромная разница!
«Вне организации сил, вне возбуждения сознания и самодеятельности народа, самая геройская революционная борьба принесет пользу только высшим классам, т.е. именно тому слою современного общества, против которого мы должны вооружать трудящиеся и обездоленные массы. Освобождение народа должно быть делом самого народа» [П: I, 134].
Эта убийственная критика идеологии народовольцев, заметьте, была написана, когда «Народная Воля» была в полном цвете, вела подготовительную работу к убийству Александра II и пользовалась безраздельным господством над умами.
Конечно, первый параграф устава Интернационала тут затуманен, затушеван: совершенно определенное конкретное действующее лицо – рабочий класс заменен мало говорящим народом, неопределенным, бесформенным, однако совершенно неоспоримая заслуга всей группы «Черного Передела» перед революцией заключается в том, что он унаследовал от «Земли и Воли» уверенность в силу масс, могучую веру в неизбежность революционной вспышки народных низов, непоколебимое убеждение, что только сам народ в состоянии освободить себя; это-то и облегчило Плеханову понимание основного положения социал-демократического пролетарского движения[8].
«Поэтому задача „Черного Передела“ может считаться оконченной лишь тогда, когда вся русская социалистическая партия признает главной целью своих усилий создание социально-революционной организации в народной среде, причем требование политической свободы войдет, как составная часть, в общую сумму ближайших требований, предъявляемых этой организацией правительству и высшим классам. Другую часть этих требований составляет насущные экономические реформы, вроде изменения податной системы, введения правительственной инспекции на фабриках, сокращения рабочего дня, ограничение женского и детского труда и т.д., и т.д.» [П: I, 135 – 136],
– это ли не настоящая социал-демократическая программа? В сущности, первой программой социал-демократии в России надлежит считать именно это письмо Плеханова, где основные принципы намечены совершенно правильно, где впервые выставляется определенный минимум-программа европейского типа и где впервые Плеханов выступает как подлинный «социал-демократ».
Выше мы уже говорили, что российские чернопередельцы скоро начали сближаться с народовольцами и тем самым, следовательно, развивались в противоположном направлении. Достаточно будет привести один пример, чтобы убедиться в этом. Как известно, народовольцы считали еврейские погромы, разразившиеся в 1881 г. весной, за прелюдию широкой революционной вспышки и поэтому относились к ним с некоторыми даже ожиданиями.
«Черный Передел», издававшийся в России, в № 4 своем оценивает эти погромы точь-в-точь в том же духе. Корреспондент «С юга» Протопенко так прямо и оценивает:
«Я лично считаю еврейский разгром прелюдией к более серьезному и целесообразному народному брожению» [«Черный Передел», № 4, стр. 304.].
Как отнесся к этому же факту Плеханов? В письме к Лаврову он пишет:
«Как Вам понравилось избиение „жидов“ чуть ли не по всей матушке России? Все эти сцены положительно переносят воображение в Средние века» [Дейч, 87].
Мы могли бы и далее произвести работу по сравнению №№ 4 и 5 «Черного Передела» с тем, что писал Плеханов, но нужды в этом особой нет. Самым ярким доказательством того, что «Черный Передел» в России подпадал под влияние народовольчества, и является то, что он рассосался в «Народной Воле», и группа «Черный Передел» быстро свелась в России на-нет, после прекращения органа.
В нашу задачу не входит разбор и исследование судьбы чернопередельцев. При детальном разборе и исследовании, вероятно, выяснилось бы, что и среди «практиков» в России немалая часть ушла в рабочую гущу и проделала, следовательно, на практике путь от народничества к марксизму.
Нас сейчас, интересует один лишь Плеханов, чье развитие от народнического бакунизма к научному социализму Маркса в начале 1881 г. пережило кризис.
Зима 1881 года является началом марксизма Плеханова.
Именно с 1881 г., после своего письма в редакцию «Черного Передела», он начинает переоценивать все народническое наследие с точки зрения марксизма, и вся его литературная и научная работа в ближайшие два года была направлена на изживание остатков былого народничества.
С 1881 г. Плеханов выступает, как марксист.