Итак, папа -- актуализировался, скрытый в нем свет -- проявился; актуализируется он, как мы знаем, по мере развития Котика: "некоторые, которые", стали громом гремящим и пишутся: НЕ --
-- КО --
-- ТО --
-- РЫ --
-- Е --
-- КО --
-- ТО --
-- РЫ --
-- Е!!...
и потом превращаются прямо в
РРР --
-- РРР --
-- РРР...
Они, как мы узнаем из текста, "перерывали мир законодательством странным Синайским".
Так, видим мы, "некоторые, которые" -- неизвестное еще обозначение, что-то потенциальное развитию Котика, вызвавшего скрытую в них силу, актуализируется в странный гром Синайского законодательства.
Котик знает, что актуализировавший папу должен принять на себя ответственность за мир, должен принять на себя ответственность за маму: "ты виноват, виноват без конца, виноват и один, виноват до конца, виноват без причин", -- говорит нам о Котике автор* "Мне пить преступление сна", -- говорит он в другом месте. "Эти нервы (мамины расстроенные нервы вызвали ссору между ней и папой из-за Котика) последствие трудных родов. Беззаконие я учинил пред мамой, явившись пред нею, и после, вселил я раздор между нею и папой; преступно самосознание". Котик рождением своим на две половины разъединил папу и маму, до него было цельное, взаимопроникнутое; обязан он их соединить, соединив в себе по-новому -- светом папы преобразив маму; до него не было еще ничего, была только эстетическая взаимопро-никнутость; и грехи мамы -- его грехи, так как на нем лежит ответственность за маму. Когда мама колотит его (ссорясь с папой), он молится за грешницу, но в другом месте мы узнаем: "когда мама дирала за кудри, одной стороной я молился, но а другою я ведал: права-то она, что дирала за грех первородный, за пфуку"... "Пфука" -- родовое, домовое, древнее, домашнее, скотное -- звук распухания ПФ, появилось оно в результате развития; самосознание, разорвавшее сознательную цельность, породило домовое, древнее -- "пфуку", породило, осветив темные глубины, и оно ответственно за "пфуку"", должно его преобразить.
Так, видим мы, в этом круге основной мотив углублен еще более, совсем близко от центра мы, но все же к нему еще не подошли, еще цельность не стала, еще расплавленность Ж повсюду -- слышим мы, "жужелень желто-оранжевых ос", и узнаем, что "все здесь в тонах желто-оранжевых, шоколадно-оранжевых", и лейт-фраза этого круга, дающая нам разрез времени все еще: "средь дующих будень летим в веретеннике дней и теней без огней".
Линия мысли завивается здесь опять в многие завитки каламбуров и образов: так "пфука", например, закругляется в образ домового, "толстого мужика, с обвислою бабьей грудью".