Круг следующий и предпоследний: здесь мы приблизились к центру почти, но не в центре еще. Папа уже актуализирован вполне; мы узнаем: РРР -- разрывающий звук разума, порождает время: "устраивал время, закручивая часовую пружину, и ТРРР -- повороты хрипели, закручивая понедельники, вторники, среды, и ТРРР -- до субботы включительно". "Новая неделя затикала". "Пролетела неделя -- завел он другую -- апрельскую, он ведь вре-мявод, коновод удивительный".
"Папа присутствует всюду", читаем мы в тексте. Он сплошное присутствие, сила реальная, взрывающая сила. Здесь опять мысль закругляется в каламбур: "папу не пускают в сферы, оттого, что он сплошное присутствие". Он замкнутые круглые "сферы" взорвет, так как в нем сила взрывающая, и мама в этой главе "гласит с огромной серьезностью: да, Михаил, вот, Васильевич, да, он -- сила".
"Некоторые, которые", -- элогимы, узнаем мы здесь еще определенней. "Знаю: я заключил с ним завет, на Синае, коленях своих, передал содержание двух книжечек (малой зеленой и малой лиловой: то -- ветхий и новый завет); если я, уподобясь евреям, заветы нарушу, последовав зову кричащей мне мамочки (-- Котик, сюда: не смей слушать отца!), если я убегу за альков сотворять с ней тельцов из конфетиков, ленточек, бантиков, пряжечек и эластичного китова уса корсетного, буду потом я охвачен паническим ужасом: будет не "гвоздь", а почище "гвоздя". Будут громко разбиты скрижали "завета". -- Нет, лучше уж быть заушаемым, мамой терзаемым, что ж: христиане терзались, и львы выпускались из клеток; так я: запираемый папой в немой кабинетик, как в клетку -- учусь: он -- уходит из клетки, в открытую дверь пролетает рычащая мамочка-львица, но то -- испытание: львица -- личина, подобие; все-таки "символ" пребольно дерется, но "сила" завета во мне, и с мамою я не иду пировать по-язычески, я отвергаю рукою шеколадинку Крафта, прижавши рукою сухую скрижаль: буду "силою" я".
Здесь основной мотив получает почти последнее углубление, приближается к точке. Котик -- человек, заключил на Синае завет с Богом-отцом, актуализируя его и тем порождая себя на основе его. Он актуализировался в сыне, сына породив, отсюда начинается история, отсюда начинается познание, отсюда начинается жизнь человечества, "сила завета" Котика, и он не пойдет поклоняться кумирам мамы, он знает, что в сухой скрижали завета больше жизни, чем в очаровании музыкальной стихии. Но история -- проявления элогимов в Котике -- должна маму преобразить, открыть в ней реальное в свете отца. Преображения мамы здесь вполне еще нет, хотя уж к этому близко. Идея союза заключает в себе идею преображения: "вращается веретень дней в тень теней", -- этим кончается и этот круг еще. Призрачность еще не побеждена воссиявшим светом конкретности, т. к. еще не оправдана мама и проявление ее, очарование ее не просветлены разумом, не стали еще культурой, они только ложные идолы, тени теней...