ИСПЫТАНИЯ ПРОДОЛЖАЮТСЯ
Каждому, право, стоило бы посмотреть на моря Арктики, увидеть наши океанские приливы и отливы, обнаженные серо-зеленые северные берега!
Скалы, изогнув мшистые спины, припадают к морю, как гигантские животные, сбежавшиеся на водопой. Земля здесь, на первый взгляд, напоминает пейзаж луны - те же мертвые ребристые лунные цирки, льдистые озера.
Но эта мертвая земля тундры живет. Жизнь ее - гам птичьих базаров на скалах, робкие полярные цветы, путаный след песца на торфяных кочках и пугливые силуэты ветвисторогих оленей - неожиданна и прекрасна. «Ну что ты находишь тут красивого? - спросят иногда бывалого полярника. - Скалы да камни…» И не всегда сможет полярник объяснить это словами. Сердцем, всем существом своим чувствует он мужественную красоту Севера, радуется его величию. Даже в огне войны не раз любовались мы летним арктическим полуночным солнцем, причудливыми многоцветными красками моря, первозданным нагромождением береговых скал.
Скала над фиордом, на вершине которой расположились разведчики в ожидании «Северянки», была стрельчатой, поднятой ввысь, как готическая башня. Отсюда можно было видеть очень далеко.
Туркин устало продолжал наблюдать за морем. Время от времени он давал позывные. В такие мгновения все, напрягаясь, всматривались вперед, ища в море спасительный сигнал подводной лодки. Но ответа не было.
Пленный, по прежнему связанный, лежал за камнем. На него уже никто не обращал внимания.
Надя сидела около спящего Мызникова и тихонько напевала:
Нам доли даются любые.
Но вижу сквозь серый туман -
Дороги блестят голубые.
Которыми плыть в океан.
Я вижу простор океанский.
Далекого солнца огонь,
К штурвалу тревоги и странствий
Моя прикоснулась ладонь…
- Моя прикоснулась ладонь… - мечтательно повторила девушка и погладила лоб и висок спящего Мызникова. - Как спутались волосы…
Мызников приоткрыл глаза и тотчас же обратился к Туркину.
- Нет «Северянки»?-но, услышав отрицательный ответ, повернулся к Наде. - А ты меня теперь не пропишешь на бюро?-лукаво спросил он.
- Не смейся,- застенчиво шепнула Надя.- Не будь злопамятен. Я ведь женщина.
- Чего же ты хочешь, о женщина?.. - любовно спросил Мызников.
- Чего?.. - переспросила Надя и засмеялась. - Хочу нравиться. Хочу, чтобы меня любили. Хочу, чтобы мне делали признания.
- «Хочу получать письма от Никишина»… - ревниво поддразнил Мызников.
- Да, и письма от Никишина! Это ведь тоже признания.
- Очень хочешь, чтобы тебя любили?..
- Очень.
- Так, как я тебя?
- Нет! - ответила Надя. - Как я тебя. И даже немножечко больше.
- А война? - напомнил Мызников.
- Ну, что ж война… Я воюю не потому, что это моя профессия. Я воюю потому, что не хочу войны. Потому, что хочу жить спокойно, среди свободных и счастливых людей. Потому, что хочу счастья для себя и для всех, для Родины. Очень хорошо будет после войны! - продолжала Надя. - Мы построим новые города. Новый Минск. Новый Смоленск. Даже Новгород, может, назовем Новый Новгород… Какая радость будет в тот день, когда наступит мир!..
…Все снова напряженно вглядывались в море, скрытое ночной мглой.
- Огонь!.. - воскликнул вдруг Маслюков. - Пишет! Ах, вы, «сигнальщики»!.. Пишет «Северянка»!
Сначала робко, а потом отчетливей замерцал вдали зеленый огонек.
Все поднялись на ноги.
- Счастливого пути, друзья! - крикнул Оге торжествующе. - Передайте спасибо вашей великой стране… Спасибо за все Сталину. Мы будем бороться. И наша родина будет свободной!..
- Спасибо! Все передам… - ответил Мызннков. И обратился к разведчикам: - В шлюпку!.. Грузи фашиста, Туркин. Ты, Надя, поведешь Маслюкова.
- Я бы и сам дошел, - сказал раненый Маслюков.
Но Надя все же помогала ему подняться.
Туркин достал нож, разрезал веревки на ногах пленного. Немец встал, разминаясь.
- Какой у тебя нож? - спросил Оге Туркина. И, сняв с себя нож, предложил: - Возьми, товарищ. Будешь помнить.
- Спасибо, друг, - растроганно сказал Туркин.- Никогда с ним не расстанусь, никогда тебя не забуду. Возьми же мой взамен…
Он взял подарок Оге и отдал рыбаку свой нож. Они крепко пожали друг другу руки.
- А ты, капитан, - сказал Оге, обращаясь к Мызникову, - возьми мою трубку. Это для мужчины большая память о друге.
- Большая память, Оге… - подтвердил Мызников.- Кури мою, Оге, вспоминай…
Он принял трубку норвежца и отдал ему свою.
- Тебе - мою табакерку, - сказал Маслюкову Оге и протянул ему маленькую коробочку.
- А тебе - мой кисет, - ответил Маслюков. И, покопавшись, достал его из кармана. - Его пионерки вышивали.
- Тебе, Надя, - обернулся к девушке старик, - я подарю компас…
И, снимая компас с руки, добавил:
- Пусть он ведет тебя к счастью.
Надя обняла и расцеловала старика.
- Спасибо, родной!.. Возьми мой маленький браунинг. Я его на поле боя добыла…
- Благодарю.
Надя вздохнула над морем полной грудью.
- Вот оно, возвращение к жизни, - прошептала девушка.
Мызников подал знак, и все тронулись в путь.
Гуськом, осторожно разведчики спускались со скалы к морю и исчезали. Снизу послышался сначала легкий говор, а затем и плеск весел.
Оге, проводив друзей, снова вышел на скалу. Издалека доносился заглушенный прибоем голос Туркина: «Привет Тулейфу… До свиданья, друг!..»
Оге поднял руку, торжественно отдавая прощальный привет. Плеск весел вскоре утих, и только прибой продолжал с грохотом ударять в берег. Но Оге еще долго стоял на гребне скалы над ночным морем, салютуя ушедшим товарищам.