БОЙ В ФИОРДЕ
Свободные часы перед партийным собранием, подводники провели отдыхая. Таково было распоряжение Плескача. В это время выполнялись только самые необходимые работы. Недостаток кислорода становился все ощутимее.
В эти часы бездействия старпом Евсеев забрался в рубку Сахаджиева и, не обращая внимания на друга, спавшего на койке, распоряжался за штурманским столом. Но Сахаджиев неожиданно проснулся. А может быть, он и не спал?..
- Что пишешь, Аркадий? - осведомился штурман.
- Так, ничего особенного, - сказал Евсеев. - Письмо Наташе…
- Обратный адрес - бухта «Чулок»? - не без горечи заметил Сахаджиев.
Евсеев ничего не ответил. Перо его быстро бежало по бумаге:
«Давно уже пишу тебе письма. Не те, что ты получаешь. В тех: «жив, здоров, все в порядке». Другие, совсем другие! Я кладу их пока в стол. Буду хранить, покажу, когда встретимся после войны. Зачем знать тебе о наших переживаниях в эти трудные для тебя дни. У тебя и так много забот! А мы еще встретимся!
Трудно нам, любимая… Наша «Северянка» лежит на грунте в бухте «Чулок». Выход из бухты заперт противолодочной сетью. Через несколько часов будем всплывать и прорываться. Дождемся прилива и попробуем пройти с боем над сетью. Что ждет нас там, на поверхности?.. Увидим ли мы с тобой снова Ленинград и зал консерватории, где встретились впервые?..
Помнишь то морозное воскресное утро? Я отчетливо представляю сейчас нас обоих: тебя - тоненькую, большеглазую, и себя - наголо обстриженного, застенчивого курсанта. До сих пор удивляюсь- как я осмелился тогда заговорить с тобой!
Мы оказались рядом в высоком и светлом зале и слушали шестую симфонию Чайковского. Слезы бежали по твоему лицу, величие и мужество удивительной музыка властвовали в зале… Мне кажется, что сейчас я снова
слышу эти звучания. Но это только кажется. В лодке совсем тихо. Нас не должны услышать враги наверху…
А потом, в антракте, я все-таки заговорил с тобой. И ты ответила… Помнишь, ты еще сказала тогда, что любишь эту праздничную тишину зала, запах духов и апельсинов, шелест платьев и программок.
Вчера я снова видел тебя во сне. Ты часто снишься мне, любимая. Очень хочется жить! Очень хочется увидеть тебя! Это будет. Это должно быть.
Скоро из центрального поста передадут: «Старпома - к командиру!» Будем всплывать.
Что подстерегает нас наверху? О нас знают. За нами охотятся. Все может быть. Но мы пройдем. Мы обязательно пройдем, родная! Я в это верю…
«Старпома - к командиру!» …Иду…»
Не дописав, старпом быстро сложил листок и спрятал письмо на груди.
Дверца штурманской рубки приоткрылась, на пороге появился Плескач.
- Ба, вот ты где! - произнес Плескач.
Старпом и штурман вскочили и вытянулись.
- В кают-компанию! - сказал Плескач.
Евсеев и Сахаджиев последовали за Плескачом. Начиналось партийное собрание… А потом, когда лодка всплыла, события развернулись с необычайной стремительностью…
…Едва рубка «Северянки» показалась над водой, люк был отдраен, и люди выпрыгнули на мостик: Логинов, Плескач, Евсеев, Мельничанский, матросы артиллерийского расчета и матросы с пулеметами.
Взревели дизеля - подводная лодка рванулась вперед самым полным.
Над ночной бухтой стояло багровое зарево, стлался едкий дым.
- «Рупрехт» горит! - торжествующе выкрикнул Плескач, указывая на пылавшую вдали громаду крейсера. -
Чистая работа, наши летчики!.. Должно быть, осветили бухту ракетами и ударили…
Черные хлопья дыма, медленно кружась, садились на воду во всей бухте.
«Рупрехт» медленно погружался. На верхней палубе его метались озаренные пламенем черные фигурки. Многие прыгали за борт.
Налетевшим шквалом на мгновение рассеяло дым у воды, и подводники увидели катера, суетившиеся около гибнущего крейсера. Баграми команды катеров вылавливали из воды тонущих матросов «Рупрехта».
Два сторожевых корабля, утюжившие бухту, тотчас заметили всплывшую подводную лодку. Развернувшись для атаки, они ринулись наперерез «Северянке».
Но пушка подводной лодки уже была освобождена Никишиным от надульной пробки и приведена артиллеристами в боевую готовность.
- Девушка любит ласку, пушка любит смазку, - пробормотал Никишин свою излюбленную прибаутку, убедившись, что обильно смазанная салом пушка при погружениях нисколько не пострадала от морской воды.
Матросы-пулеметчики укрепили и так же мгновенно, как артиллеристы, развернули пулеметы для боя.
Все было заранее обусловлено еще внизу, специальными распоряжениями Логинова, и потому происходило сейчас без обычных, полагавшихся в таких случаях рапортов.
…Огонь по немецким сторожевикам подводники открыли немедленно, как только поняли, что обнаружены врагом.
Всплески немецких снарядов вставали все ближе и ближе к подводной лодке. Взвизгнули пули, черкнув по корпусу.
Ощетинившись пулеметными очередями, вздрагивая от выстрелов своего оружия и близких разрывов вражеских снарядов, «Северянка» продолжала идти вперед. Но оторваться от быстроходных сторожевиков подводная лодка не могла. Единственным выходом был неравный бой и поражение противника.
Снизу из люков чьи-то проворные руки поднимала один за другим открытые ящики с тускло поблескивающим боезапасом. Механик, кок, радисты - все, кто мог, подавали снизу снаряды и патроны.
Всплески снарядов одного из сторожевиков, поднимавшиеся только что перед подводной лодкой, теперь встали позади.
«Вилка! Плохо дело, сейчас накроют!» - подумал каждый из находившихся наверху.
Но в тот же миг снаряд «Северянки» угодил в носовую часть борта сторожевика. В густом дыму сверкнуло яркое соломенно-желтое пламя, в воздух взлетели обломки.
- Ура, в боезапас угодили!.. - не удержался от восторженного крика Никишин.
Корма «Рупрехта» тем временем ушла под воду. Над поверхностью торчал лишь дымящийся нос крейсера.
Взглянув на часы, Плескач подтолкнул локтем Логинова.
- Ведем бой уже три минуты. Сеть пройдена. Через минуту прекращай огонь, погружайся!..
Логинов утвердительно кивнул.
Мельничанский перенес огонь орудия и пулеметов на оставшийся сторожевик. Но тот сбавил ход и явно остерегался лезть на рожон, предпочитая дуэль издали.
Снаряды сторожевика рвались по соседству с лодкой. Трассирующие пули с неприятным, надтреснутым звоном стали ударяться о палубу, угрожая подводникам, находившимся наверху.
Пули эти казались глазу цветными, светящимися копьями, вонзающимися в борт палубы подводной лодки. И вдруг один из самых назойливых пулеметов сторожевика захлебнулся, видимо, подбитый снарядом «Северянки».
- Ага! - злорадно прошептал Евсеев.
Он стоял у нактоуза и, передавая снаряды, заметил, что краска на орудии подводной лодки от сильного жара уже пошла пузырями.
«Немедленно прикажу выкрасить, как только в базу придем», - подумал старпом.
Плескач крикнул Логинову:
- Погружайся! Пора!..
- Прекратить огонь!.. Все - в люк!.. К погружению! - зычно скомандовал Логинов.
И в тот же миг Евсеев ощутил сильный удар в грудь. Исчерченное цветными пунктирами трасс, багровое ог пламени небо запрокинулось над его головой.
- Что со мной? - вымолвил Евсеев. - Неужели ранен?
Мимо него в зареве мелькали силуэты товарищей, спускавшихся в лодку.
«Не заметят впопыхах… Вдруг не заметят?» - подумалось Евсееву.
И ему представилось, что он сидит за столом у Жоры Сахаджиева и пишет письмо Наташе. Он пишет, а за дверцей рубки кто-то кричит: «Старпома - к командиру! Старпома - к командиру!..»
- Иду! - ответил Евсеев. - Иду!..
И снова открылось перед ним ржавое небо в багровых отсветах пламени и цветных каскадах трассирующих пуль. Открылось на миг и провалилось в черную, глухую темноту.