О САМОМ ГЛАВНОМ
В этот же час в кают-компании гвардейской подводной лодки «Северянка» собрался почти весь экипаж. Не пришли лишь те, кто нес вахту. «Северянка» лежала на грунте, на дне вражеского фиорда, а в ее отсеке шло партийное собрание подводников.
Офицеры и матросы точно выполнили приказание
Логинова. Они переоделись, заменив свои ватники и валенки красивой формой, в которой отправлялись на берег, надели гвардейские ленточки и награды. У Плескача на груди сияла Золотая Звезда, два ордена Ленина и орден Красного Знамени. У Логинова - орден Ленина и орден Красного Знамени. У Орлова - орден Красного Знамени и орден Красной Звезды. Ордена и медали были на груди каждого офицера и матроса «Северянки».
За столом кают-компании сидел президиум - Плескач Логинов, Орлов, электрик Медынский и боцман Шапочка. Остальные стояли вплотную; в отсеке было тесно.
Собрание вел боцман - секретарь партийной организации. Голос у него был тихий, мягкий, не без приятности, с сильным, украинским акцентом. Но он говорил с усилием - дышать в лодке после долгого пребывания под водой стало уже трудно.
- Настроение у нас, товарищи, на сегодняшний день такое, что пять наших комсомольцев и два беспартийных подали заявления в партию. Мы приняли их кандидатами.
С этого дня весь экипаж нашей «Северянки» - коммунисты. Всем - жить, как коммунисты, драться, как коммунисты, умирать, как коммунисты. Кто хочет слова, товарищи? Еще раз предупреждаю - голоса не повышать. И шум лишний и силы надо экономить - кислороду в отсеке не густо… Очищать воздух сейчас нельзя - немцы наверху услышат работу механизмов. Пусть думают, что нас потопили. Кому трудно - дыши через патрон регенерации. Кто просит слова?..
Один из матросов поднял руку.
- Торпедист товарищ Яремчук,- объявил Шапочка.
Яремчук снял бескозырку.
- Спасибо, товарищи,- сказал он и остановился. Удушье мешало ему говорить. Он выждал мгновение и продолжал, напрягая силы: - Сказал я вам, что хочу в этот бой идти коммунистом, и вы уважили мою просьбу.
Знаете вы - у меня три брата пали в боях и вся семья погибла. За эту кровь - кто, кроме меня, с фашистов взыщет? Пусть другой много врагов убьет, так ведь это не я. А я свое взять должен. Есть у меня к собранию еще одна просьба. Я готовил торпеды для носовых аппаратов. Прошу - пусть из первого номера пойдет торпеда за мою семью. Прошу написать: «Месть за погибшую семью подводника коммуниста Яремчука»…
- Возражений не будет?-спросил у собрания Шапочка.- Уважим заявление товарища Яремчука.
Яремчук негромко Повторил:
- Спасибо, товарищи!
Попросил слова другой матрос.
- Электрик товарищ Ведерников,- объявил боцман.
- Дорогие братья матросы, - сказал Ведерников.- Нет у меня ни отца, ни матери, ни сестры, ни брата. С детства я сирота. Не за семью свою мщу я врагу, за любимую Родину советскую. И пока ходят по морю наши корабли, пока есть хоть один моряк - не жить фашистам на белом свете!.. Как электрик, заверяю товарищей коммунистов - есть еще плотность в наших батареях. Хватит тока ударить по немцу…
Он погрозил вверх кулаком и пошатнулся от удушья. Товарищи поддержали его, протянули ему патрон регенерации. Ведерников припал к патрону, с жадностью стал всасывать очищенный воздух, затягиваясь им, как хорошей папиросой.
Заметив поднявшего руку Сахаджиева, боцман предоставил ему слово.
- Вы меня знаете,- сказал штурман. - Человек я веселый и жизнь я люблю. Все меня в жизни радует - и море наше, и березка в лесу, и детский смех на реке, и звезда надо мной. Идем мы с моря на базу - горит перед нами Сириус, указывает путь к родным берегам. Приеду на любой наш флот - всюду встретят меня свои - товарищи по училищу. И в каждом городе нашем я свой. Мы члены одной большой семьи. Я - армянин, жена моя - русская. Командир - русский, его жена - украинка. Старпом - русский, женат на еврейке. У боцмана Шапочки, украинца, жена чувашка. Мы все братья по классу, братья по оружию и братья по крови. Большая семья у нас - вся наша великая Родина, товарищи! Мы любим, и все мы любимы. Не только жены и матери - вся большая семья будет оплакивать нас, если мы погибнем. И самому Сталину доложат: «Погибла вот «Северянка»… Будем же драться за победу! Зубами горло врагу перервем, а пробьемся. Так, по-моему, надо…
Шапочка повелительным жестом остановил желающих аплодировать и объявил:
- Слово товарищу замполиту.
Орлов выпрямился и, слегка прищурив глаза, заговорил удивительно проникновенно:
- У нас общие мысли и чувства, товарищи! Жить суждено, и победить! Перед смертельным боем мы запомним эти минуты навсегда. Будем гордиться тем, что в часы смертельной опасности на борту нашей «Северянки» не нашлось ни одного малодушного, что гвардейский флаг нашей подлодки никогда не был и не будет запятнан ни трусостью, ни бесчестным поступком… Вот он - наш флаг!..
Он бережно развернул бело-голубой флаг с эмблемой Советской страны и золотисто-черной гвардейской лентой.
- Он будет вынесен наверх, когда мы всплывем, и пусть каждый помнит об этом.
Аккуратно свернув флаг, замполит передал его Логинову. Командир спрятал флаг на груди. Орлов продолжал:
- Я видел Сталина, товарищи, на борту «Декабриста» - первой советской подводной лодки на Севере. Сталин напутствовал наши боевые корабли, шедшие на Север. И когда мы пойдем на прорыв - Сталин будет с нами. Он будет в наших сердцах. И потому, что он будет с нам», мы прорвемся и победим. Сталин - это победа. Сталин - это жизнь. Во имя жизни, во имя победы - мы должны пройти! Мы должны биться с гвардейской, большевистской, матросской отвагой! Пройдем, победим, товарищи!..
Шапочка снова жестом запретил аплодисменты.
- Поступило предложение исполнить наш государственный советский гимн, - сказал боцман. - Но ввиду того, что петь нельзя, - вражеские акустики наверху услышат, - предлагаю на две минуты встать под флаг молча, и пусть каждый поет гимн про себя. Нет возражений?.. Принимается.
Логинов скомандовал экипажу «смирно», достал флаг, спрятанный на груди, и, развернув, прикрепил к трубе магистрали. Он отдал флагу честь, и следом за ним все офицеры отдали воинское приветствие.
Шапочка взглянул на часы:
- Исполняем гимн.
Наступила торжественная тишина. Каждый пел про себя, но каждому казалось, будто он слышит доносящиеся откуда-то, как дуновение могучего ветра, оркестровые звуки гимна. В отсеке стояла полная тишина. Подводники пели молча.
- Партийное собрание считаю закрытым, - сказал Шапочка.
В это мгновение где-то наверху раздался мощный грохот далеких и гулких взрывов, напоминающих горный обвал. Подводники взглянули вверх, как будто можно было что-либо увидеть сквозь корпус лодки и многометровую толщу воды. Взрывы следовали один за другим и вскоре смолкли. Снова воцарилась тишина.
- Это не глубинные бомбы! - нарушил общее молчание Плескач. - Похоже, на бухту налетели наши бомбардировщики. Если «капают» на «Рупрехта» - это здорово! Надо воспользоваться суматохой и уходить… Пора, командир!..
Логинов обратился к экипажу:
- Верю, товарищи, - гвардейских морских традиций не осрамим!.. По местам стоять. К всплытию! Торпедные аппараты к залпу изготовить! Артрасчет и пулеметчики в центральный!..
Командир взял флаг и бережно уложил его на груди под кителем. Люди разбежались по местам.
Выбегать наверх из люка можно только по одному, и неотъемлемое право выпрыгнуть на мостик первым всегда принадлежало командиру лодки. Эту честь Плескач уступил Логинову, хотя и был старше его по званию и должности. Он стал позади Логинова; следом ожидали своей очереди старпом Евсеев, минер Мельничанский, три матроса артрасчета (среди них был и Никишин) с ящиками снарядов и два матроса с пулеметами.
Новгородцев вручил командиру, капитану первого ранга и старпому по гранате.
Оставив себе четвертую гранату, механик решительно стиснул ее и отошел к артиллерийскому погребу.
- Всплывать! - скомандовал Логинов.
Послышался нарастающий шум струящейся воды -
это продувались цистерны, балластная вода выбрасывалась за борт, «Северянка» всплывала.
- Глубина сорок метров!.. - выкрикивал боцман Шапочка. - Глубина тридцать метров!.. Глубина десять метров!..
Логинов, засунув гранату за пояс, поднимался по трапу рубочного люка. Товарищи шли за ним…