Регулярная эксплоатация Ливерпуль-Манчестерской дороги началась на другой день после ее торжественного открытия. Этим был отмечен поворотный момент в истории создания современных средств сообщения. Была призвана к жизни мощная сила, вошедшая неотъемлемым элементом в систему производительных сил человеческого общества, в великолепный арсенал техники, с помощью которой человек противостоит природе и побеждает ее.
Но изобретение железных дорог с паровой тягой явилось не только техническим достижением. Железнодорожные предприятия дали невиданный до того стимул концентрации капиталов и расширения капиталистических связей по всему земному шару.
В своем победоносном шествии железным дорогам долго еще предстояло встречать яростное сопротивление со стороны заинтересованных социальных групп не только в странах, где железные дороги появлялись впервые, но и в самой Англии, где, казалось, всеобщее признание их было уже обеспечено. Увлеченные открывшимися возможностями, пылкие изобретатели попытаются выйти за пределы технически возможного; будут выдвигать проекты один фантастичнее другого. Но непреодолимо будет расти сеть железных дорог, опутывая своими рельсами весь земной шар. Словно щупальцы гигантского спрута, намертво обволакивающего схваченную жертву, во все уголки мира протянут свои хищные когти капиталистические акционерные компании железных дорог.
«Железные дороги, — пишет Маркс, — возникли прежде всего в качестве „увенчания здания“ в тех странах, где современная промышленность достигла наибольшего развития, в Англии, Соединенных Штатах, Бельгии, Франции и пр. Я называю их „увенчанием здания“ не только в том смысле, что они в конечном счете (наряду с океанским пароходством и телеграфом) сделались средствами сообщения, соответствующими современным средствам производства, но также и потому, что они стали основою для возникновения громадных акционерных компаний, послуживших вместе с тем примером для разного рода других торгово-пропромышленных объединений, начиная с банковских. Одним словом, они дали такой сильный толчок концентрации капитала, какого раньше вовсе нельзя было ожидать, и в то же время ускорили и расширили в громадной степени космополитическую деятельность ссудного капитала, охватывающего, таким образом, весь мир одной обширной сетью финансового плутовства и взаимной задолженности — этой капиталистической формой „международного братства“»[18].
С постройкой Стоктон-Дарлингтонской и Ливерпуль-Манчестерской железных дорог, когда на рельсовых путях впервые и систематически стала применяться паровая тяга, была утверждена победа пара в области сухопутного транспорта. Здесь, как и в области промышленности и водного транспорта, паровая машина произвела глубокий переворот, имевший столь же важное социально-экономические последствия.
Победой стефенсоновской «Ракеты», в конструкции которой, по существу, имелись почти все основные элементы современного паровоза, был завершен длительный путь поисков, связанных с именами французского военного инженера Кюньо, великого Уатта и его талантливого помощника Мердоха, одаренного мощным творческим талантом Тревитика, неудачливого подражателя природе Брунтона и ряда других изобретателей.
Говоря о великих изобретениях прошлого, классики марксизма неоднократно подчеркивают их коллективный характер. «Критическая история технологии, — говорит Маркс, — вообще показала бы, как мало какое бы то ни было изобретение XVIII столетия принадлежит тому или иному отдельному лицу».[19]
В паровой машине, изобретение которой Энгельс называет «первым действительно интернациональным открытием», гениальным Уаттом была разрешена проблема, над которой бились представители разных стран и разных поколений. В машине Уатта нашли свое завершение работы великого ученого древности Герона Александрийского, титана эпохи Возрождения Леонардо да Винчи, гонимого и преследуемого гугенота Папина, француза де Ко, английских изобретателей Сэвери, Ныокомена, Смитона, и наконец, гениального русского «бергшихтмейстера» Ивана Ползунова.
Та же картина наблюдается в истории изобретения парохода. Первые попытки приводить в движение суда силой пара были сделаны почти на сто лет раньше, чем «Клермонт» Фультона совершил свой исторический рейс по Гудзону. Если сколько-нибудь соответствует действительности увековеченная Бальзаком легенда об испанском изобретателе Бласко Де Гарае, то первое паровое судно созерцал еще в XVI веке Карл V — властелин Старого и Нового Света. И тем не менее Уатта называют изобретателем парового двигателя, а Фультона — изобретателем парохода. Только в их руках результаты всех этих трудов получили ту законченную форму, которая впервые обеспечила им практическое и целесообразное применение.
Строитель «Ракеты» Стефенсон справедливо признается изобретателем современного паровоза и «отцом железных дорог». Именно в его руках великое изобретение Тревитика, впервые поставившего паровую машину на рельсы, получило жизнеспособную форму, а примитивные рельсовые дороги угольных копей и железоделательных заводов впервые обратились в пути сообщения общественного пользования. В этом состояла победа Стефенсона как изобретателя, новатора и инженера, в этом великая историческая заслуга сына бедного вайламского углекопа.
В отличие от многих изобретателей, добившихся успеха, Стефенсон никогда не был склонен отрицать заслуг ни своих предшественников, ни современников. «Локомотив, — часто говорил он, — изобретен отнюдь не одним лицом, а несколькими поколениями механиков».
Успех Ливерпуль-Манчестерской дороги превзошел самые смелые ожидания ливерпульских купцов и манчестерских промышленников. В первые же дни обнаружились те характерные черты, которые отличают железные дороги от других видов транспорта: регулярность движения, массовость и скорость перевозок, дешевизна, независимость движения от погоды и времени.
Поезд на линии Ливерпуль-Манчестер.
Поезда прибывали и отходили точно по расписанию. Осенняя распутица, сделавшая совершенно непроезжими грунтовые дороги, никак не отразилась ни на грузовом, ни на пассажирском движении. Переезд между Ливерпулем и Манчестером совершался за невероятно короткое время — два часа. Перевозилась сразу масса пассажиров; которые до этого тратили целые сутки, чтобы водой или посуху добраться из одного города в другой. Число пассажиров быстро возрастало и вскоре достигло 1200 человек ежедневно. Преимущества нового способа передвижения в еще большей степени отразились на грузовых перевозках. Удобства и выгоды, которые предоставлялись пассажирам и грузоотправителям, сопровождались огромными доходами, обещавшими вскоре окупить предпринятые затраты.
Теперь во всей стране начинается сильное движение в пользу железных дорог, и Стефенсон делается виднейшей фигурой этого движения. Еще до окончания Ливерпуль-Манчестерской дороги начала работать железная дорога между Уитстеблем и Кентербери.
Эта линия, протяжением всего шесть миль, была спроектирована также Стефенсоном. Будучи занят своими обязанностями главного инженера, он откомандировал для ее постройки своих испытанных помощников и учеников — Диксона и Локка, которые вполне успешно завершили порученное им дело. Эта небольшая дорога была открыта в том же 1830 году. Она обслуживалась одним паровозом «Инвикта» — «Непобедимая», построенном на Ньюкэстльском заводе Стефенсона по типу «Ракеты».
После успешного завершения дороги между Ливерпулем и Манчестером с лихорадочной поспешностью учреждается ряд акционерных компаний, появляется масса инженеров, готовых взять на себя постройку дороги любого протяжения и в любом направлении. Как за несколько веков до этого по пути, открытому Колумбом, устремились тысячи мореплавателей, колонизаторов, искателей наживы и приключений, так и по пути, указанному Стефенсоном, устремились изобретатели, инженеры, предприниматели-капиталисты. Он встречал теперь подражателей и даже конкурентов в лице тех, кто еще недавно были убежденными противниками его идеи.
Стефенсон остается, однако, непререкаемым авторитетом в этом совершенно новом деле. Он и его сын постепенно привлекаются в качестве консультантов и экспертов при сооружении почти каждой новой линии, им же поручается руководство постройкой ряда новых линий.
После окончания Ливерпуль-Манчестерской дороги Стефенсон некоторое время жил в Эльтон Грендже близ Манчестера. Необходимость часто бывать, в столице, в связи с проведением новых проектов через парламент, побудила Стефенсона переселиться в Лондон. В это время он получил заманчивое по внешности приглашение от одного ловкого дельца. В Лондоне предполагается открыть большое бюро по постройке железных дорог. Здесь будут выполняться все работы по производству изысканий, составлению проектов и смет. Бюро будет брать на себя ведение дел в парламенте, переговоры с частными лицами и с корпорациями. Мистер Стефенсон приглашается принять участие в этом предприятии. Он будет получать десять фунтов в день, но должен будет подписать условие, что его почтенные знания будут предоставлены исключительно в распоряжение бюро. Не искушенный еще достаточно в подобного рода хитростях, Стефенсон едва не согласился на эти кабальные условия.
По настоянию сына он отклонил приглашение и учредил в Лондоне на свой страх и риск контору по железнодорожным вопросам. Это учреждение в продолжение многих лет было центром железнодорожного строительства не только в Англии, но и за границей. Контора брала на себя разработку и консультирование проектов, составление планов, выполнение всех формальностей, связанных с постройкой новых дорог, и т. д. Предприятие приносило огромные доходы, а тщательное выполнение работ еще более увеличило известность Стефенсона.
По собственному признанию, Стефенсон никогда не мог преодолеть отвращения к перу и чернилам. Вся обширная корреспонденция велась через секретаря, которому Стефенсон лично диктовал все письма, доклады и т. п. Работоспособность его была поразительна. Он был способен диктовать непрерывно в продолжение двенадцати часов, доводя до полного изнеможения своего помощника. Его письма отличаются ясностью, деловым стилем и краткостью.
«К сожалению, — говорит один биограф великого инженера, — в этих письмах мы находим мало материала для его биографии».
Наиболее важными из построенных при участии Джорджа Стефенсона дорог были железная дорога между Манчестером и Лидсом, соединившая наиболее развитые в промышленном отношении районы западного Ланкашира и восточного Йорка, и Лондон-Бирмингамская, связавшая столицу с промышленными графствами северной Англии.
Постройка последней дороги замечательна не только огромными техническими трудностями, которые пришлось преодолеть ее строителям при сооружении знаменитого туннеля у Килсби. Проведение парламентского билля, разрешающего постройку этой дороги и производство необходимых изысканий, наткнулось на противодействие еще более сильное, чем было при проекте и постройке Ливерпуль-Манчестерской дороги.
Проект соединить рельсовой дорогой крупный промышленный центр Бирмингам со столицей возник впервые около 1825 года. Его выполнению помешал тогда, главным образом, экономический кризис, разразившийся в стране. Затеянное предприятие было оставлено, но не надолго. Слишком велика была потребность в надежном и быстром сообщении между этими двумя пунктами.
Успех Ливерпуль-Манчестерской дороги призвал к жизни отложенный проект. В 1830 году в Бирмингаме и Лондоне возникает акционерная компания. По; ее поручению инженеры Ренни и Гилс производят нужные изыскания и составляют проект дороги. Представленные соображения расходились по вопросу о направлении дороги: один из инженеров предусматривал проведение линии через Ковентри, другой — через Оксфорд. Оба варианта имели многочисленных сторонников и противников. Многие представители Оксфордского самоуправления и университета настойчиво требовали проведения дороги именно через Ковентри, наоборот, муниципалитет последнего всячески старался отделаться от неожиданной напасти и навязать железную дорогу Оксфорду.
В конце концов, компания решила обратиться к Стефенсону; последний избрал направление через Ковентри. Вместе с сыном он принял предложение взять на себя руководство по сооружению дороги.
Никогда еще борьба вокруг железной дороги не была в Англии столь острой. Это были последние яростные конвульсии старого, вынужденного уступить новой, всепобеждающей силе. Во главе оппозиции стояла компания, владевшая сетью каналов, служивших в этой части страны единственными путями для грузовых перевозок. Компанию деятельно поддерживали представители самой влиятельной аристократии — леди Бриджоутер и лорд Эссекс, поместья которых были расположены вблизи столицы.
«Для меня, — заявил один из них, — нет ничего более отвратительного, чем слышать, как эхо наших холмов будет повсюду разносить свист локомотивов, мчащихся по нашим охотничьим заповедникам, уничтожая столь благородный вид спорта, к которому я привык с детства».
Сиятельные аристократы не скупились и на более сильные выражения: «Я предпочел бы, — воскликнул возмущенный сэр Сибторн, — наткнуться на разбойника с большой дороги или встретиться с ночным взломщиком, чем видеть в своих владениях инженера: это было бы безопаснее, и первые, по моему, принадлежат к более почетному классу людей».
Появляется новый ряд статей и памфлетов, направленных против железных дорог вообще. Это или просто легкомысленные и злые насмешки над предприятием и его инициаторами, как, например, анонимный памфлет «Предостережение против мыльных пузырей — паровозов», или старые рассуждения о сравнительных выгодах и преимуществах различных видов транспорта. Капиталистов усиленно предостерегают от риска; их убеждают не вкладывать свои капиталы в столь эфемерное предприятие, как железные дороги. «Железными дорогами никто не станет пользоваться, они останутся не более, как памятником безумию и глупости тех, кто их строил и чье разорение они принесли с собой», — писала одна распространенная газета.
Вопреки всякой очевидности распространялись сведения о полном провале уже построенных дорог между Стоктоном и Дарлингтоном, Ливерпулем и Манчестером. Автор одной из таких статей, помещенных в журнале «Фрезерс Магазин», патетически заканчивал свои рассуждения о плачевной судьбе капиталов, вложенных в эти нелепые предприятия: «Совершенно очевидно, что требуемая в настоящее время огромная скорость огненных пыхтелок, подобно псу Актеона, пожрет своего хозяина».
Сторонники железных дорог не оставались в долгу. По поручению Ливерпуль-Манчестерской компании некий Гардманн Эрль опубликовал пространный «Ответ директоров Ливерпуль-Манчестерской рельсовой дороги на статью в „Эдинбургском обозрении“». Авторитетнейшие специалисты приглашаются высказаться по вопросу о вреде туннелей, — их мнение необходимо для опровержения утверждения, что «туннели подвергнут народное здоровье опасности простуды, катара и чахотки». За соответствующую мзду в печати появляются утверждения, что, наоборот, проезд сквозь туннели будет совершенно безопасен, а воздух в них окажется не менее чистым и пригодным для дыхания, чем воздух горных долин.
«Я вспоминаю, — рассказывал впоследствии Роберт Стефенсон, — как мы однажды отправились к сэру Эстлею Куперу, известному в округе врачу, надеясь победить его отвращение к железным дорогам. Его усадьба была расположена в Биркгемстеде, вблизи предполагаемой линии, проходившей через часть его имения. Мы нашли вежливого, изыскано выглядевшего пожилого джентльмена, с почтенными манерами; он принял нас весьма любезно и позволил говорить все, что нам было угодно в пользу нашего проекта. Но он остался совершенно непоколебимым в своем противодействии. Никакие изменения, которые мы предлагали ввести в проект, не могли примирить его с железной дорогой. Он вообще был настроен против железных дорог, а против этой — в особенности.
„Ваш план, — заявил он, — крайне нелеп. Он носит столь необычайный характер, что является совершенным абсурдом. Теперь потрудитесь взглянуть на опрометчивость своих действий. Вы намерены изрезать по всем направлениям наши имения, чтобы построить прямую дорогу. Задумались ли вы хоть на одно мгновенье о производимом ими разрушении частной собственности? Да, джентльмены, если только будет допущено, чтобы подобные вещи продолжались, то вы в несколько лет уничтожите дворянство“. Мы покинули почтенного баронета, не произведя на него ни малейшего впечатления, если не считать возросшего отвращения к нашему проекту».
Изыскательные работы приходилось производить большею частью ночью, при луне или же пользуясь светом потайных фонарей. Во многих местах пускались на хитрости. Так, в одном селении местный пастор ни за что не соглашался допустить партию изыскателей в свой приход. Тогда кто-то надоумил ревностного служителя церкви в ближайшее воскресенье произнести проповедь против затеянного безбожного предприятия. Увлеченный собственным красноречием, пастор затянул свою проповедь. Этого было вполне достаточно для Стефенсона. Пока с церковного амвона на его голову рушились обличительные громы, он со своими помощниками выполнил все необходимые работы без всяких помех.
Наконец, все трудности были преодолены. Стефенсон лично производил изыскания со своим помощником Гучем. Он двадцать раз прошел пешком расстояние от Лондона до Бирмингама, равное 128 километрам.
Билль был внесен в парламент в конце 1831 года. Противники железной дороги легко одержали победу. Законопроект был провален почти единогласно.
Компания не чувствовала себя обескураженной. Оживают великие традиции сэра Роберта Вальполя — «отца парламентских подкупов», прибегают к испытанному средству — к взяткам.
Между наиболее влиятельными лицами распределяются 72 тысячи фунтов стерлингов подачек, землевладельцам обещают уплатить за отводимую под дорогу территорию в шесть-десять раз дороже рыночных цен. Этот натиск имел, разумеется, успех. В ближайшую же сессию билль прошел почти без возражений.
Тем не менее, и после этого противники железной дороги чинили всяческие препятствия. Особенно изобретательным оказался один лорд. Он потребовал, чтобы на участке дороги, проходившем через его владения, было устроено ни больше ни меньше как пять мостов. Без них, по его словам, может пострадать естественное орошение лугов. Представитель компании принялся убеждать строптивого землевладельца. Лорд в конце концов позволил себя убедить, что можно обойтись и четырьмя мостами, но потребовал выплаты чистоганом стоимость пятого моста. «Ведь компании все равно пришлось бы затратить эту сумму», — заявил он. Пришлось согласиться с грабительским доводом и, поторговавшись, уплатить кругленькую сумму — это было все же выгоднее, чем действительно строить мост. Но английский аристократ понимал толк в традиционной французской поговорке — «аппетит приходит во время еды». На таких же условиях он постепенно отказался и от всех остальных мостов. Аналогичные случаи вымогательства повторялись не один раз, и бессмысленно удорожали стоимость дороги.
В другом месте жители старинного города Нортгемптона категорически потребовали, чтобы линия дороги была отнесена в сторону от их города. Когда компания согласилась на это, они поздравляли друг друга: удалось избежать грозившей городу опасности. Не прошло и трех лет, как те же жители принялись деятельно хлопотать, чтобы к Нортгемптону была проведена железнодорожная ветка.
Именно необходимость обойти стороной Нортгемптон и заставила соорудить знаменитый туннель возле Килсби. Это был самый большой из восьми туннелей, устроенных на протяжении всей линии. Он должен был проложить путь сквозь цепь высоких холмов, на одном из которых, у селения Несби, разыгралась историческая битва, когда войска Кромвеля и Ферфакса разбили армию короля.
Работы по постройке туннеля были сданы по контракту подрядчику. Предварительно, путем пробного бурения, исследовали характер грунта; это исследование ничего особенного не обнаружило. По роковой случайности при бурении скважин оказался незамеченным мощный слой водоносного песка. Было пройдено уже значительное расстояние, как вдруг неожиданно в недоделанной части произошел обвал и в туннель хлынул поток воды. Партия рабочих, находившихся под землей, спаслась вплавь. Несколько человек, не умевших плавать, успели соорудить из бревен подобие плота, и один из инженеров, держа в зубах конец каната, доплыл с ними до выхода из туннеля. Попытка применить водоотливные насосы ни к чему не привела. Насосы работали день и ночь, а уровень воды повышался. Подрядчик, которому катастрофа грозила разорением, не выдержал удара. Он слег и вскоре умер.
Был поднят вопрос об изменении направления дороги. Но бросить уже начатые работы было слишком невыгодно. Руководивший работами Роберт Стефенсон вызвал на помощь отца.
Работы в туннеле Kilsby.
Портал туннеля в Kilsby.
Вопреки мнению других инженеров, Джордж Стефенсон, на основании геологических наблюдений, пришел к убеждению, что при помощи достаточно сильных насосов вода может быть удалена. Срочно были приобретены мощные паровые насосы. Понадобилось восемь месяцев напряженной работы, чтобы справиться с коварной стихией и получить возможность продолжать постройку.
«Трудно создать себе правильное представление, — говорит Смайльс, — о количестве отлитой воды. Можно принять установленным, что если бы она изливалась в течение всего трех часов, то образовалось бы озеро площадью в целый акр (около 4 тысяч кв. метров) и глубиною в один фут… Общее количество воды, отлитой из туннеля при выполнени работ, равняется количеству воды в Темзе во время наиболее высокого прилива на отрезке ее от Лондона до Вульвича».
Такие же трудности встретились и в других местах. Выемки, проходившие в весьма рыхлом грунте, требовали сооружения дорогостоящих креплений, в других местах твердый скалистый грунт приходилось взрывать порохом.
Выемка вблизи городка Blisworth.
Крайнее разнообразие грунта привело к тому, что стоимость работ далеко превзошла суммы, предусмотренные сметой и контрактами с подрядчиками. Ряд контрактов так и остался невыполненным — опасаясь дальнейших убытков, подрядчики предпочитали расторгнуть договор и уплатить неустойку.
Многие подрядчики были совершенно разорены. Стоимость дороги возросла почти вдвое против запроектированной суммы и достигла колоссальной для частных предпринимателей цифры в пять миллионов фунтов стерлингов. Но первый же год ее эксплоатации, начатой лишь в сентябре 1838 года, принес около полумиллиона дохода и позволил выплатить держателям акций огромные дивиденды.
Паровозное депо (с рисунка J.C. Bourne).
Вслед за постройкой линии Манчестер — Лидс и Лондон — Бирмингам Стефенсон руководил постройкой ряда других железных дорог в Англии, Ирландии и Шотландии. Особенное значение имела так называемая Мидлендская дорога. Она должна была пройти через центральные графства и связать Лондон с важнейшим центром Шотландии — Эдинбургом.
Одновременно Стефенсон не перестает работать над улучшением технической стороны дела. Вводится усовершенствованная система сигнализации, новый тип рельсов. Вводятся специальные пассажирские вагоны нескольких классов, Грузовое движение совершенно отделяется от пассажирского. Стефенсоном были введены буферные пружины и рессоры, он изобрел самодействующий тормоз, приводимый в действие с паровоза и значительно обезопасивший движение. Введенная им система винтовой сцепки применяется до настоящего времени. Стефенсон же явился инициатором первых государственных узаконений, касающихся безопасности железнодорожного движения.
Пассажирский вагон первого класса на линии Ливерпуль-Манчестер.
К этому времени железные дороги и паровозная тяга получают в Англии всеобщее признание. Они рассматриваются не только как предприятие, выгодное для помещения капиталов. Справедливо оценивается их огромное экономическое значение, благотворное влияние на развитие торговли и промышленности. Прекращается оппозиция со стороны владельцев каналов и дорожных компаний. Теперь они убедились, что железные дороги не только не убили, но оживили движение по старым путям сообщения.
Эту перемену в общественном мнении Англии открыто выразил Роберт Пиль — премьер-министр, обратившийся со следующим призывом на избирательном митинге в Тамфорте: «Поспешим, милостивые государи, поспешим: необходимо установить паровые сообщения из одного конца королевства до другого, если только Великобритания желает удержать свое положение и свое первенство в мире».
***
Признанию железных дорог способствовало не только их положительное влияние на экономическую жизнь страны, — стало очевидным также их значение для военного могущества государства. В настоящее время огромная роль железнодорожных сообщений в деле комплектования, перегруппировок и снабжения войск не подлежит никакому сомнению. Без железных дорог немыслимо своевременное проведение мобилизаций и быстрое сосредоточение войск в нужном направлении. Дороги дают возможность быстро и точно выполнять грандиозные стратегические маневры массовой переброской целых армий; они же обеспечивают снабжение армий продовольствием, фуражем, боевыми припасами и необходимым инженерным оборудованием.
Уже Ливерпуль-Манчестерская дорога оказала большую услугу правительству при подавлении очередного восстания в Ирландии. При получении известия о восстании, войска, расквартированные в Манчестере, были по железной дороге переброшены в Ливерпуль, откуда отправлены в Дублин. Только железная дорога позволила выполнить своевременно эту операцию. Однако в самой Англии, не имеющей сухопутной границы, стратегическое значение железных дорог было весьма ограничено. Иначе обстояло дело во Франции, сухопутная граница которой имеет значительное протяжение.
Многовековая военная история страны, особенно войны последнего столетия, показала, какое огромное значение для обороны и развертывания вооруженных сил имеет сеть прекрасных шоссейных дорог, которыми Франция стала обзаводиться еще в эпоху выдающегося военного министра Людовика XIV — Лувуа. Уже в первых, поступавших на рассмотрение палаты депутатов, проектах железнодорожных линий указывалось на их значение для военного могущества страны. Еще в 1838 году Араго, выступивший с речью против постройки железных дорог, должен был признать, хотя и с оговорками: «Никто не сомневается, что в редких, исключительных случаях весьма быстрая переброска нескольких тысяч солдат из одного пункта в другой, от центра страны к ее границе, может оказаться весьма полезной… Но это лишь догадки, не подтвержденные беспристрастными цифрами на деле».
Энгельс — признанный теоретик военного искусства — первый предвосхитил роль усовершенствованных средств связи и передвижения в развертывании стратегических действий. Говоря о зависимости способа ведения войны от способа производства, Энгельс писал еще в 1852 году:
«…предпосылкой каждого нового усовершенствования в военном деле также будут новые производительные силы. Железные дороги и электрический телеграф уже сейчас дадут талантливому генералу или военному министру повод для совершенно новых комбинаций…»
И далее:
«Без усовершенствования железнодорожной сети такие массы (армии — П. З.) не могут быть ни сосредоточены, ни снабжены продовольствием и снаряжением, ни перебрасываемы с места на место».[20]
Этот глубокий анализ полностью подтвердила крымская война 1853–1856 годов, впервые обнаружившая военно-стратегическое значение железных дорог или, вернее, пагубные последствия их отсутствия. Тогда как англичане для снабжения своих передовых позиций под Севастополем соорудили специальную железную дорогу, снабжение и пополнение русской армии производилось по отвратительным грунтовым дорогам. По словам очевидцев, крымский тракт в распутицу представлял собой полосу непроезжей грязи шириной местами более двенадцати верст. Здесь застревало все — люди, скот, повозки, артиллерийские упряжки.
Русское командование испытывало невероятные затруднения прежде всего из-за отдаленности театра войны и плохих средств сообщения с ним.
«Как раз в данный момент, — писал в своем трактате о железных дорогах французский автор Огюст Пердонне в 1855 году, — восточная война дает нам поразительный пример полезности, которую железные дороги могут иметь для защиты страны. В России железная дорога существует между Санкт-Петербургом и Москвой, но от Москвы сообщение с югом России поддерживается лишь водными путями и гужевыми дорогами. Транспортировка войск по обыкновенным дорогам чрезвычайно затруднена. При помощи железной дороги царь смог бы перебросить почти моментально армию в несколько тысяч человек, которая явилась бы непреодолимым препятствием взятию Севастополя и завоеванию края. Не было бы ничего легче, как снабжение такой армии. Поздравим же себя, — заканчивает автор, — с тем, что Россия не располагает в Крыму такой армией, и скажем, что железные дороги — мощное средство защиты для обладающей ими страны».
Железные дороги сыграли также большую роль во время войны Франции с Австрией в 1859 году.
«Только благодаря этому быстрому средству передвижения, — писал один французский автор, — нам в течение всего нескольких дней удалось сосредоточить и перебросить по ту сторону Альп армию в сто тысяч человек». Он заканчивал словами Наполеона I: «Победа полководца зависит от храбрости и доблести солдат, но она зависит также и от их ног…»
Но главным стимулом постройки железных дорог была погоня за прибылью, жажда наживы, этот демон, которым одержимо капиталистическое общество.
Как только обнаружились благоприятные успехи Ливерпуль-Манчестерской дороги, началась буквально железнодорожная горячка. Только в продолжение 1836–1837 года парламентом было выдано семьдесят шесть разрешений на постройку линий, общим протяжением около двух тысяч километров. За одну половину следующего года было выдано почти столько же разрешений.
Вслед за купцами и промышленниками, которые первые заинтересовались; железнодорожным строительством, устремляются банкиры и финансисты. Биржевая спекуляция железнодорожными акциями достигла своего апогея к середине сороковых годов. В нее вовлекаются все слои английского общества. Парламент, 157 членов которого являлись держателями железнодорожных акций на сумму около 300 тысяч фунтов стерлингов, санкционировал самые фантастические проекты. Под предлогом борьбы с монополией выдавались разрешения на параллельные линии между одними и теми же пунктами. Многие умышленно добивались разрешения на дорогу, конкуренция которой могла отразиться на движении по другой линии или по судоходным каналам. Затем за взятку они отступались от своего проекта. В одном 1845 году было разрешено к постройке более 7 тысяч километров линий стоимостью около 120 миллионов фунтов стерлингов.
Все эти дутые компании и предприятия особенно стремились заручиться поддержкой Стефенсона. Однако он крайне отрицательно относился к нездоровой мании, охватившей общество. Он категорически отказывался участвовать в спекуляции железнодорожными акциями и тщетно указывал на техническую безграмотность ряда утвержденных проектов.
Один из немногих, он настаивал на вмешательстве правительства в постройку железнодорожных линий и на необходимости сооружать их с таким расчетом, чтобы страна получила со временем единую, целесообразно устроенную сеть железных дорог.
Наконец, в 1845 году разразился кризис. Многие компании были разорены, особенно пострадали увлеченные биржевыми спекуляциями мелкие держатели акций. В том или другом виде эта картина наблюдалась и в других странах. Так величайшее достижение техники обращалось в условиях капиталистического общества в объект спекуляции, наживы и узаконенного грабежа.
«Постройка железных дорог, — говорит Ленин, — кажется простым, естественным, демократическим, культурным, цивилизаторским предприятием: такова она в глазах буржуазных профессоров, которым платят за подкрашивание капиталистического рабства, и в глазах мелкобуржуазных филистеров. На деле капиталистические нити, тысячами сетей связывающие эти предприятия с частной собственностью на средства производства вообще, превратили эту постройку в орудие угнетения миллиарда людей (колонии плюс полуколонии), т. е. больше половины населения земли в зависимых странах и наемных рабов капитала в „цивилизованных“ странах».[21]
Борьба за признание железной дороги и паровоз проникла и в другие страны. И здесь новый вид транспорта сперва натыкался на яростное сопротивление. Во Франции Тьер — будущий палач Парижской коммуны, занимавший тогда пост министра общественных работ, утверждал, что железные дороги не могут быть сооружены на значительные расстояния, что они «представляют весьма небольшие преимущества лишь для перевозки пассажиров и то, если их применение ограничено и имеет место лишь на весьма коротких линиях, примыкающих к крупным городам, как, например, Париж».
Когда известный пионер железнодорожного дела во Франции Огюст Пердонне возбудил вопрос о сдаче в концессию учрежденной им компании по постройке железной дороги Париж — Руан, Тьер отказался поддерживать этот вопрос в палате.
«Чтобы я взял на себя ходатайствовать перед палатой сдать вам концессию на железную дорогу! — воскликнул он. — Я остерегусь это делать. Ведь меня сбросят с трибуны». «Железо во Франции слишком дорого для осуществления подобного проекта», — заявлял министр финансов.
«Страна имеет слишком неровный рельеф», — указывал один из депутатов.
«Туннели окажутся вредными для здоровья путешественников», — утверждал известный физик Франции Араго. Со свойственным ему красноречием он беспощадно высмеял тех, кто говорил об эпохе, «когда богатые бездельники, которыми кишит Париж, отправятся рано утром полюбоваться подъемом флага на нашей Тулонской эскадре, затем позавтракают в Марселе, посетят заведения лечебных вод на Пиренеях, пообедают в Бордо, и раньше, чем успеют миновать сутки, возвратятся в Париж, чтобы не пропустить спектакля во Французской опере».
То же самое повторялось и в других странах. В Германии мюнхенская медицинская коллегия признала, что «быстрота движения несомненно должна вызвать у путешественников болезнь мозга. Но так как путешественники желают упорствовать и не боятся самой ужасной опасности, то государство, по крайней мере, должно оградить зрителей, которые могут получить ту же самую болезнь при виде быстро несущегося локомотива. Поэтому необходимо железнодорожное полотно с обеих сторон обнести высоким деревянным забором…»
Когда в Россию приехал австрийский инженер Герстнер с предложением построить в стране сеть железнодорожных сообщений, он и здесь наткнулся на непонимание и враждебность. Министр финансов Канкрин утверждал, что постройка железных дорог будет иметь последствием «упадок частных и государственных доходов, вызвав большой ропот в народе». Ненадежность этого способа передвижения будет угрожать столице недостатком продовольствия и осложнениями, «которые даже предвидеть нельзя».
«Железнодорожная сигнализация». Старинная немецкая карикатура.
Граф Толь, стоявший во главе ведомства путей сообщения, считал, что в России «вряд ли найдется местность, где железнодорожные линии могли бы быть построены с надеждой на успех».
Особенно были настроены против этого новшества крепостники-помещики. Анонимный автор писал в журнале «Общеполезные сведения»:
«Дошли до нас слухи, что некоторые богатые господа, прельстясь заморскими идеями, хотят завести между Питером, Москвою и Нижним чугунные колеи, по которым будут ходить экипажи, двигаемые невидимой силой помощью паров. Мы — люди темные, неученые. Затеваемое на Руси неслыханное дело за сердце взяло. За морем люди, слышь, торговые, денежные, промышленные друг перед другом так и рвутся, как бы дешевле и скорее сработать да постепенно сбыть товары иноземцам. Хлопочут все, сердешные, как бы чужие земли завалить своими товарами и отбить охоту заводить там фабрики. Сдается, однако, что этому не бывать. Русские вьюги сами не потерпят иноземных хитростей, занесут снегом колеи, в шутку, пожалуй, заморозят пары».
Только соображение, что железные дороги могут пригодиться для быстрой переброски войск, побудило Николая I отнестись со вниманием к проекту австрийского инженера. Но вместо единой сети железных дорог ему разрешили в виде опыта построить дорогу между бывшим Царским Селом и Петербургом.[22]
Несмотря на это повсеместное противодействие, паровоз и рельсы постепенно несли во все страны преобразование сухопутных средств сообщения.
В 1826 году братья Сеген начали строить железную дорогу между Сент-Этьеном и Лионом. Эта первая во Франции железная дорога с паровой тягой была окончена в 1832 году. Она тянулась на расстояние около 60 километров и первоначально предназначалась для перевозки угля от Сент-Этьенских копей к Лионскому порту. Впоследствии на ней были введены повозки, приспособленные для пассажирского движения.
«Экипажи, обслуживавшие лионскую железную дорогу, — пишет один очевидец, — были в то время (1838 г.) простыми дилижансами, т. е. ящиками из еловых досок, очень низких, коротких, без доступа воздуха и света… Сходы с рельсов были очень часты. Своды туннелей были так низки, а перила мостов помещались так близко от рельсов, что малейшая неосторожность могла сделаться для путешественников роковой… Мы прибыли в Сент-Этьен без приключений, это все, что можно было потребовать от нашего зародыша железных дорог».
В 1833 году во Франции была разрешена постройка железной дороги между Алэ и Бокером. В отношении устройства полотна, паровозов и подвижного состава эта линия копировала Ливерпуль-Манчестерскую дорогу.
Паровой пассажирский омнибус Генкока (William Hankock), возивший пассажиров между Лондоном и Брайтоном.
Двадцать седьмого августа 1837 года была торжественно открыта небольшая дорога, соединившая Париж с его предместьем Сен-Жермен. «С особым волнением ощущаешь, — пишет один из ее первых пассажиров, — как поезд останавливается у подножья Сент-Этьена, затратив всего 18 минут там, где лучшие общественные экипажи совершали переезд за два с половиной часа».
После этих первых шагов железнодорожное дело во Франции начинает энергично развиваться. Великий немецкий поэт Генрих Гейне, присутствовавший в 1843 году при открытии, железной дороги Орлеан — Руан, оставил красочную характеристику впечатления, которое этот переворот в средствах сообщения производил на современников. Он писал из Парижа:
«… То же самое должны были переживать наши предки, когда была открыта Америка, когда изобретение пороха возвестило о себе первыми выстрелами, когда книгопечатание пустило в мир первые заглавные листы божественного слова. Железная дорога также является таким решающим событием, которое изменит цвет и внешний вид жизни; начинается первая глава всемирной истории, и наше поколение должно гордиться тем, что оно живет в такое время. Какие изменения должны теперь наступить в наших представлениях, в наших воззрениях! Поколебались даже элементарнейшие представления о времени и пространстве. Железная дорога убила пространство, осталось лишь одно время… Мне кажется, будто горы и леса приближаются к Парижу. Я слышу запах немецких лип, и у моей двери бушует Северное море».
Почти одновременно с Ливерпуль-Манчестерской дорогой была открыта первая в Америке дорога между Чарльстоном и Огестой. В 1835 году появляются первые железные дороги в Германии и в Бельгии. В этом же году разрешена постройка дороги между С.-Петербургом и Царским Селом. В 1848 году, когда прах «отца железных дорог» был опущен в могилу, общее протяжение железнодорожных линий во всем мире составляло 38 тысяч километров, из них на долю Европы приходилось 23 тысячи километров. Общая же длина английской железнодорожной сети достигла 10 тысяч километров.
Почти все первые железные дороги в других странах так или иначе подражали английским. В постройке многих из них Стефенсон и его сын принимали непосредственное участие в качестве консультантов и экспертов. На их заводе были построены паровозы, впервые несшие регулярную службу на железных дорогах Америки, Франции, Бельгии, Германии и России.
***
В 1845 году Стефенсон получил приглашение приехать в Бельгию для обсуждения вопроса о сооружении в стране целой сети железнодорожных линий. Бельгия, в 1830 году провозгласившая свою независимость, переживала необычайно бурный промышленный подъем. Непрерывно множились рудники, каменноугольные копи, железоделательные заводы. Росла внутренняя и внешняя торговля. Необходимо было дать промышленности и торговле быстрые, дешевые и надежные средства транспорта, которые могли бы справиться с массовыми потоками грузов. Опыт Англии уже доказал преимущества железных дорог. Очевидна также была выгодность вложения капиталов в подобные предприятия.
Впервые проект железной дороги возник в Бельгии в 1834 году. Предполагалось соединить Льеж — крупнейший промышленный центр восточной Бельгии, с Антверпеном — портом мирового значения, расположенным у устья Шельды. Этот скромный проект также встретил сильную оппозицию при проведении его через парламент.
В отличие от Англии бельгийское правительство с самого начала сосредоточило железнодорожное строительство в своих руках. Вскоре после разрешения парламентом линии Антверпен — Льеж, открытой в 1835 году, был составлен план единой железнодорожной сети, которая должна была связать все промышленные центры с главнейшими портами и столицей страны. Не располагая знающими инженерами, бельгийское правительство обратилось к Стефенсону, имя которого в это время приобрело широкую известность. За услуги, оказанные Стефенсоном, бельгийский король пожаловал ему орден Леопольда.
Через несколько лет, когда компания, владевшая богатыми копями и рудниками в бассейне Самбры и Мезы, получила концессию на сооружение дороги вдоль французской границы, Стефенсон снова был привлечен к обсуждению этого проекта.
Для изучения вопроса на месте он лично отправился в Бельгию. В поездке на континент Стефенсона сопровождал его помощник Сопвит и известный английский геолог Старбек, уже раньше занимавшийся изучением геологического строения этих провинций Бельгии.
Стефенсон прошел вдоль всей трассы проектируемой линии. Унылые дюны нижней Бельгии сменялись зелеными коврами плодородных польдеров, разукрашенных отдельными хуторками с ярко-красными кирпичными постройками. Затем пошли волнистые холмы провинции Геннгау и индустриальная долина Самбры. Изыскания производились вплоть до северного ската Арденн.
Помимо тщательного ознакомления с рельефом и свойствами грунта, Стефенсон со своими спутниками предпринял определение залегания каменного угля, железных руд, мрамора и других полезных ископаемых. Он посетил также Жемапп, город, отмеченный в истории сражением, положившим начало блестящим успехам армий революционной Франции. В этом крупном центре каменноугольной промышленности Стефенсон особенно заинтересовался техникой горного дела и устройством машин, применявшихся на местных копях.
По окончании изысканий Стефенсон с помощью Сопвита составил подробный отчет, который был представлен компании, а затем опубликован.
Во время пребывания Стефенсона в Брюсселе бельгийские инженеры организовали в честь своего выдающегося английского коллеги банкет. Здание ратуши, где происходило торжество, было украшено национальными флагами. В честь Стефенсона здесь развевался и британский флаг. В обширном зале на мраморном пьедестале возвышался украшенный лавровым венком бюст когда-то бедного нортумберлендского углекопа, теперь всемирно известного инженера. Господин Массюи, главный директор национальных бельгийских дорог, взошел на кафедру, чтобы произнести похвальное слово «отцу железных дорог». На торжестве присутствовал ряд выдающихся бельгийских ученых, промышленники, коммерсанты, крупные государственные чиновники.
Стефенсон был растроган и смущен. Только самообладание и сила воли помогли ему не растеряться. Наиболее трогательным показался ему заключительный эпизод торжества: во время обеда под воздвигнутой на столе триумфальной аркой была установлена модель паровоза. — «Да ведь это „Ракета“»! — воскликнул пораженный Стефенсон, обращаясь к Сопвиту. Действительно, это была точная модель знаменитого победителя в состязании под Рейнхиллом.
На следующий день увидеться с великим инженером изъявил желание король Леопольд.
Аудиенция состоялась в назначенное время, Неудачливый претендент на греческий престол, креатура Англии король бельгийский весьма благосклонно принял Стефенсона и сопровождавшего его Сопвита.
Врожденное самообладание и присущее каждому человеку труда чувство внутреннего достоинства успешно заменили Стефенсону знание придворного этикета. Беседа длилась долго и велась непринужденно. Речь шла о железных дорогах, о промышленности, о новых изобретениях. Стефенсон обстоятельно изложил королю свое мнение о характере залегания полезных ископаемых на территории страны.
Устройство земной коры он старался пояснить наглядно при помощи своей шляпы, не особенно новой, порядочно поношенной шляпы, вовсе непохожей на элегантные головные уборы придворных. «Боюсь, — сказал он после аудиенции своему спутнику, — что его величество был шокирован неказистым видом моей шляпы».
Стефенсон мог быть спокоен — король не заметил этих досадных мелочей. Крупнейший капиталист своей страны, владелец акций ряда копей и рудников, пайщик вновь строящихся железных дорог, с полным основанием больше интересовался возможностью эксплоатации природных богатств страны и предстоящими прибылями, чем подробностями туалета своего гостя.
В том же году Стефенсон предпринял вторичную поездку в Бельгию. На этот раз ему предстояло дать заключение по поводу проекта железной дороги через западную Фландрию. Задача была выполнена с таким же блеском и успехом.
Едва Стефенсоя успел вернуться на родину, как он получил новое приглашение отправиться, на континент. Испанское правительство предполагало сдать английским предпринимателям концессию на «Северную испанскую железную дорогу», которая должна была связать Мадрид с побережьем Бискайского залива. По поручению компании огромное число инженеров было занято производством изысканий и составлением проекта. Однако директора компании не были удовлетворены полученными результатами и не рисковали ассигновать необходимые средства. Было решено обратиться к человеку, наиболее авторитетному в вопросах железнодорожного строительства. Стефенсон был приглашен консультировать как производство изысканий, так и разработку проекта. То и другое было весьма трудной и ответственной задачей из-за специфического характера местного рельефа.
В середине сентября 1845 года Стефенсон отплыл из Лондона в сопровождении одного из своих наиболее надежных помощников и нескольких лиц, заинтересованных в затеянном предприятии.
Намеченный путь лежал через Францию. Слух о приезде знаменитого инженера быстро распространился среди заинтересованных кругов. В Париже господин Мекензи — концессионер по постройке линии Орлеан — Тур, пригласил Стефенсона осмотреть строительство и сопровождал его до конечного пункта строящейся дороги. Стефенсон дал ряд важных указаний, точность и содержательность которых поразили окружающих.
Путешествие по чужой стране, среди чужого народа доставило много новых впечатлений пытливому уму Стефенсона. От его наблюдательного взгляда не ускользает ничто. Он изучает рельеф местности, отмечает ее геологическое строение, направление рек. Его интересуют местные обычаи, приемы, применяемые в сельском хозяйстве, промышленность и ремесла тех районов, через которые лежал путь. Особое внимание Стефенсона привлекали различного рода гражданские сооружения: дороги, мосты, плотины. По дороге в Бордо он осмотрел строившийся цепной мост через реку Дордонь. Размеры сооружения поразили Стефенсона, но от проницательного взгляда великого инженера не ускользнули слабые стороны постройки. Не веря первому впечатлению, он вторично осмотрел мост и в конце концов высказал строителям свое мнение: «Этот мост долго не устоит. Невозможно, чтобы он выдержал требуемую нагрузку. Предположим, что большой отряд солдат пройдет по нему, раскачивание окажется столь велико, что будет представлять большую опасность». Не довольствуясь этим заявлением, Стефенсон обратился с письмом к властям. Его указания не были приняты во внимание. Они оказались пророческими. Через несколько лет, при прохождении марширующего отряда солдат, мост обрушился. Катастрофа повлекла много человеческих жертв.
После нескольких дней путешествия по Франции перевалили через западные Пиринеи и очутились в Испании. Время было крайне дорого. Исследовательская экспедиция добралась через Ирун, Сен-Себастьян, Сен-Андеро и Бильбао до побережья Бискайского залива, предполагавшегося конечного пункта проектируемой линии. В течение десяти дней была пройдена и изучена вся трасса дороги. Шестидесятичетырехлетний Стефенсон поражал всех своей неутомимостью и работоспособностью. Он поднимался раньше всех в партии и располагался на отдых последним. Изыскания начинались с восходом солнца, работы прекращались не раньше наступления темноты.
Результаты изысканий оказались мало обнадеживающими. Стефенсон предвидел огромные технические трудности при постройке этой дороги. Особенные затруднения должна была представить прокладка пути через хребет Гвадаррамских гор. Здесь, у Эскориала, предполагалось соорудить два грандиозных туннеля. Стефенсон остался весьма невысокого мнения и об экономической выгодности затеянного предприятия. Он находил, что при слабом развитии испанской торговли и промышленности дорога будет приносить не больше одной восьмой первоначально предполагавшегося дохода.
Однако не в его характере было отступать перед трудностями. Он изложил подробно свои взгляды, указав, что постройка дороги вполне возможна, при удовлетворении испанским правительством ряда условий. Концессионеры требовали права беспрепятственного отчуждения земель, бесплатной рубки леса в королевских владениях для нужд дороги, снятия пошлины с ввоза всех необходимых материалов, содержания за счет казны нескольких тысяч каторжников и заключенных, труд которых предполагалось использовать для производства земляных работ.
Генерал Наварец, уполномоченный правительства, принял очень любезно Стефенсона и других представителей компании. С истинно иезуитской предупредительностью он уверял, что правительство и король безусловно примут предлагаемые условия. Однако дни проходили за днями, ответа не было.
«Я не ожидал, что меня пригласили в Испанию только для того, чтобы поглазеть на бой быков», — заявил Стефенсон. На десятый день своего пребывания в Мадриде он выехал обратно; оставленные дела призывали его домой. Затеянное предприятие окончилось ничем. По прибытии в Англию Стефенсон выступил на собрании акционеров компании с крайне отрицательным отзывом о технической и экономической стороне проекта. Проект был оставлен, и компания распалась.
Поездка в Испанию тяжело отразилась на здоровье Стефенсона. При возвращении он случайно простудился. Совершенно больным прибыл в Париж, но, не желая упустить ближайшего парохода, без промедления отправился в Гавр. Открылся сильный плеврит. Железный организм в течение нескольких недель справился с болезнью, но из-за отсутствия надлежащего лечения здоровье Стефенсона оказалось сильно подорванным.
***
В истории железнодорожного дела 30-40-е годы ознаменованы в Англии не только предпринимательской лихорадкой, спекуляцией и грюндерством. Этот период молодости нового вида транспорта совпадает с множеством разнообразнейших, подчас фантастических проектов, предлагавшихся отдельными изобретателями. Одним из таких исканий было изобретение так называемой атмосферической, или атмосферной, железной дороги, которой в 40-х годах предсказывали огромное будущее.
Еще в 1810 году датский инженер Медгерст опубликовал небольшую брошюру: «Новый способ транспортирования предметов и писем при помощи воздуха». Изобретатель предлагал соорудить между двумя пунктами воздухонепроницаемый канал. Внутри его на рельсах поместить небольшую тележку, снабженную клапаном, плотно приникающим к стенкам канала. При разрежении воздуха пневматическим насосом на станции назначения, благодаря разности давлений, тележка будет передвигаться в ту сторону, где производится разрежение. Как известно, на этом принципе основано устройство так называемой пневматической почты, с успехом применяемой для доставки срочной корреспонденции в пределах города или учреждения.
Изобретение Медгерста сперва осталось совершенно незамеченным. В 1824 году другой изобретатель Валланс вернулся к этой идее. Занимаясь вопросом о наилучшем виде тяги для рельсовых дорог, он предложил воспользоваться пневматической передачей не для пересылки пакетов и писем, как Медгерст, а для перевозки экипажей с тяжелыми грузами и пассажиров.
Кое-как собрав необходимые средства, Валланс построил по своему проекту небольшую дорогу возле Брайтона, славящегося ныне как фешенебельный морской курорт. На поверхности земли была проложена довольно длинная труба, сделанная из плотно пригнанных друг к другу просмоленных еловых досок и имевшая около двух метров в диаметре. Внутри трубы были проложены рельсы, по которым катилась небольшая вагонетка, предназначавшаяся для пассажиров. Экипаж был снабжен большим круглым щитом, тщательно пригнанным к внутреннему сечению трубы; более надежное уплотнение достигалось при помощи кожаных клапанов. Разрежение в трубе создавалось большими воздушными насосами, установленными в конечных пунктах.
Любопытное изобретение Валланса было доступно для обозрения всем желающим; каждый мог совершить короткое путешествие внутри трубы. Изобретение казалось весьма удачным, и многие предсказывали блестящее будущее новому способу передвижения.
Успех этих опытов побудил Медгерста вернуться к оставленному было изобретению. В 1827 году он публикует вторую брошюру: «Новая система передвижения по земле экипажей с грузами и пассажирами». На этот раз он предложил воспользоваться обыкновенными рельсовыми дорогами. Между рельсами укладывается труба, имеющая сверху продольный клапан, сквозь который проходит стержень, ооединяющий экипаж с поршнем, помещенным внутри трубы. Клапан устроен так, что допускает продольное движение стержня, ие позволяя наружному воздуху проникать внутрь трубы. При выкачиваний воздуха на одном конце трубы поршень будет перемещаться в эту сторону, увлекая за собой экипаж или даже целый поезд, составленный из нескольких экипажей.
Наиболее трудным оказалось устройство продольного клапана. Только в 1838 году два лондонских изобретателя — Клегг и Самеда, предложили практически пригодную конструкцию. Клапан был сделан из кожи; при прохождении стержня он особым механизмом приподнимался, а затем снова укладывался на место; для уплотнения края канала, по которому двигался стержень, были смазаны жиром.
Это столь же любопытное, как и сложное изобретение Медгерста, было впервые испытано во Франции. Возле Гавра была устроена рельсовая дорога около километра длиной, имевшая в одном месте даже значительный уклон. При опытах, по отзывам свидетелей, экипажи могли передвигаться со скоростью до тридцати километров в час.
Несмотря на то, что паровозная тяга уже с успехом применялась во многих местах и на очевидные ее преимущества над атмосферными дорогами, Клегг и Самеда получили от английского правительства денежную субсидию для постройки атмосферной дороги между Кингстоуном и Далькеем в Ирландии. Многим казалось, что новый способ передвижения окажется гораздо более быстрым и дешевым, чем железные дороги с паровозной тягой.
Атмосферная дорога между Кингстоуном и Далькеем была окончена 19 августа 1843 года. Вот как описывает ее открытие один английский журнал того времени.
«Три экипажа находились на станции Кингстоун. К первому был прикреплен клапан, движущийся внутри трубы, на нем же имелся механизм для изменения скорости поезда и для остановки по прибытии в Далькей. Такой же механизм был устроен на втором экипаже, где помещалось много рабочих. Третий экипаж предназначался для директоров и их друзей — в общем более ста человек. Всем было интересно узнать результаты этого первого путешествия.
Когда все было готово, в шесть часов вечера паровая машина в Далькее привела в действие пневматический насос. Он работал так хорошо, что через полминуты в трубе создалось необходимое разрежение.
Были даны необходимые сигналы. Поезд тронулся и через четыре минуты прибыл в Далькей. Трудно представить себе легкость, с которой движется поезд даже по самым крутым подъемам, встречающимся на этой дороге. Поезд скользит по рельсам почти незаметно, нет никакого дыма, нет шума, как на железных дорогах с паровой тягой. Механизм для управления скоростью движения вполне удовлетворителен. В Далькее остановка произошла без всякого затруднения.
Полный успех этого опыта, — делал заключение автор статьи, — вполне доказывает, что отныне давление атмосферного воздуха действительно может быть использовано для движения поездов».
Сообщение об успехе атмосферной дороги произвело сенсацию. Всячески превозносились достоинства нового способа передвижения — отсутствие дыма и копоти, плавность движения, устранение опасности взрыва котла и т. д. Слабых сторон нового изобретения или не желали видеть, или с неуместной снисходительностью объясняли их его детским возрастом. Пророчили повсеместный переход к новой системе. Дни паровоза, казалось многим, уже сочтены; не успев одержать еще полной победы, он вынужден будет сойти со сцены. Подобного мнения придерживались такие выдающиеся инженеры, как Брюнель, Джон Уолькер и Чарьз Виньоль. Немедленно возникает компания, которая берет на себя постройку атмосферной рельсовой дороги между Лондоном и его предместьем Кройдоном. Во Франции инженеру Малле поручается постройка, в виде опыта, такой же дороги между Нантером и Сен-Жерменом, которая была окончена в 1847 году и действовала до 1859 года.
Вагон Сен-Жерменской атмосферной дороги, работавшей с 1847 до 1859 года.
Пассажирская пневматическая железная дорога, построенная в Лондоне в 1860 году, протяжением около 600 метров.
Разумеется, Стефенсон не мог остаться в стороне от этих событий. Он с большим интересом отнесся к новому изобретению. Его трезвый практический ум сразу подметил слабые стороны атмосферической железной дороги. Рассматривая модель такой дороги, он заявил сопровождавшему его Виньолю:
«Из этого ничего не выйдет. Ведь это только видоизменение пресловутой неподвижной машины с канатной передачей. Я уверен при этом, что воздухонепроницаемые каналы окажутся гораздо менее надежными, чем обыкновенные канаты. Они будут прочны не больше, чем канаты из песка».
Стефенсон продолжал отстаивать свою точку зрения и тогда, когда открылась атмосферная дорога между Лондоном и Кройдоном. «Это игрушка, а не серьезное дело. Со временем вы убедитесь, что я прав». Дальнейшая судьба атмосферных дорог и печальная участь компаний, предполагавших нажиться на новом изобретении, подтвердили справедливость этих слов.
Гораздо более серьезным конкурентом железных дорог явились паровые омнибусы и кареты, в 30-х годах в большом количестве циркулировавшие в окрестностях Лондона. Для движения по обыкновенным дорогам паровые кареты не требовали огромных первоначальных затрат на сооружение рельсового полотна и не были связаны с определенным направлением линии. Многим казалось, что при достаточном усовершенствовании паровые повозки не только заменят железные дороги, но успешно будут конкурировать со всеми другими способами передвижения. Специальная парламентская комиссия рассмотрела в 1831 году этот вопрос и пришла к положительной оценке этого способа передвижения. Постройкой первых экипажей занимались очень многие изобретатели. Особый успех имели конструкции, предложенные Генкоком и Гернеем, Их паровые омнибусы с успехом перевозили пассажиров, конкурируя с общественными каретами.
Еще в начале работы над локомотивом Стефенсону предлагали заняться усовершенствованием паровых карет для движения по обыкновенным дорогам. Он отнесся очень отрицательно к этой идее, считая, что для надежной работы механического экипажа самым необходимым условием — является ровное и гладкое полотно.
Когда в 1836 году, в связи с требованием извозопромышленников, обсуждался вопрос об обложении паровых экипажей особым налогом, Стефенсон был приглашен высказать свое суждение по этому вопросу. Как и все лица, заинтересованные в развитии железнодорожного дела, Стефенсон занял по отношению к паровым экипажам такую же позицию, какую по отношению к нему занимали еще недавно владельцы судовых каналов, извозопромышленники и дорожные компании. Говоря о сравнительных преимуществах различных видов транспорта, он правильно указал, что препятствием к внедрению паровых экипажей на общественных дорогах является несовершенство дорожного полотна, необходимость придавать экипажу и двигателю небольшие размеры, невозможность их применения для массовых перевозок. Пристрастный в своем отношении к нежелательному конкуренту, Стефенсон был прав в своем анализе технической стороны дела. Только с изобретением более портативного, чем паровая машина, двигателя внутреннего сгорания удалось осуществить такое превосходное средство передвижения, как современный автомобиль. Впрочем, новейшие достижения в области паровой техники снова призвали к жизни и паровые автомобили.
Не менее ожесточенной оказалась полемика вокруг вопроса о ширине железнодорожной колеи.
«Борьба за ширину колеи» была своеобразным отражением тех историко-технических условий, в которых родились железные дороги. Первые рельсовые пути, строившиеся на английских копях и заводах, приспособлялись, естественно, к ширине хода, т. е. расстоянию между колесами существующих повозок, которые предназначались для передвижения по ним. Наиболее распространенная ширина хода таких повозок составляла четыре фута восемь с половиною дюймов (1,435 м). Поэтому первые железные дороги, в том числе и построенные Стефенсоном, имели именно такую ширину колеи. Эта колея, известная в настоящее время под именем «стефенсоновской», и была принята на всех первых английских дорогах, она же вводилась и в других странах, для которых паровозы строились на заводе Стефенсона. Однако вскоре, с развитием железнодорожного дела, нашли, что узкая колея, не допускающая увеличения размеров котла и паровых цилиндров, является препятствием для повышения скорости движения и менее выгодна, тогда как расширенная колея дает возможность увеличить размеры и емкость вагонов.
Начиная с 1835 года, в английский парламент поступает ряд ходатайств о расширении существующей колеи. В 1837 году инженеру Брюнелю, знаменитому строителю первого туннеля под Темзой, удалось добиться от парламента разрешения строить так называемую Большую Западную железную дорогу с колеей шириной восем футов (2,133 м).
Для этой дороги, проходившей через Лондон, Бристоль, Портсмут и Плимут, было построено по проекту Даниеля Гуча двадцать паровозов, имевших весьма своеобразный вид. Два из них — «Северная Звезда» и «Утренняя Звезда» — были построены на стефенсоновском заводе. Оба паровоза предназначались сначала для строившейся тогда первой русской железной дороги между С.-Петербургом и Царским Селом, имевшей ширину шесть футов, но вследствие задержки с оплатой заказа они были несколько переделаны и приспособлены для семифутовой колеи.
Семифутовая колея, обходившаяся значительно дороже, никаких особенных выгод не принесла. Наоборот, впоследствии было доказано, что столь широкая колея способствует крайне вредным боковым раскачиваниям паровоза и вагонов. Тем не менее разрешение на постройку дорог с колеей, шире стефенсоновской, парламентом продолжали выдаваться. В результате через несколько лет в Англии оказалось около семидесяти дорог с колеями различной ширины. В Шотландии ширина колеи составляла шесть футов, в Ирландии она была несколько шире, а затем уменьшена до пяти футов двух дюймов.
Джордж Стефенсон один из первых указал на сомнительную выгодность уширения колеи и на необходимость иметь в стране однообразную по типу систему железнодорожной сети. Тем не менее полемика между сторонниками широкой и стефенсоновской колеи продолжалась более пятнадцати лет. Только в октябре 1845 года специальная парламентская комиссия рассмотрела этот вопрос и постановила вернуться к стефенсоновской колее, которую с тех пор и называют «нормальной». Она в настоящее время принята в подавляющем большинстве стран; более широкая колея существует на русских дорогах (5 футов — 1,524 м), в Ирландии, Испании, Португалии, Австралии и Индии.
Переход всех английских дорог к нормальной колее потребовал много времени и затрат. На Западной дороге она была окончательно упразднена лишь в 80-х годах, а до тех пор путь состоял здесь из трех типов рельсов, чтобы дать возможность курсировать как паровозам и вагонам нормального типа, так и старым, приспособленным для уширенной колеи. Что касается «Полярной Звезды», построенной заводом Стефенсона для Большой Западной дороги, она исправно несла службу беспрерывно в продолжение тридцати двух лет, когда дирекция сняла ее с линии и передала Южно-Кенсингтонскому музею.
Стефенсону приходилось выступать и против других, подчас нелепых, новшеств. Когда-то его поднимали на-смех за утверждение, что паровоз сможет развивать до двадцати километров в час. Теперь появились инженеры, настаивавшие на введении скорости в сто шестьдесят километров в час. Приходилось выступать публично с опровержением этих несвоевременных проектов, могущих принести только вред и подорвать доверие к железным дорогам. Наряду с нездоровым стремлением к чрезмерному увеличению скорости движения ряд инженеров, вопреки опыту и здравому смыслу, настаивал на том, что дороги с волнистым профилем имеют преимущество перед дорогами с горизонтальным профилем.
Для удешевления постройки допускались большие уклоны и крутые повороты, крайне вредно отражавшиеся на целесообразном использовании мощности паровоза. Со всеми этими нелепыми новшествами Стефенсон считал себя обязанным энергично бороться, так как они угрожали нанести серьезный ущерб начатому делу.
***
Джордж Стефенсон был не только строителем первых железных дорог и первых паровозов, он был родоначальником и учителем вновь народившейся армии инженеров-железнодорожников. У него учились или ему подражали все строители первых английских дорог и все инженеры железнодорожного дела в других странах. Он сам обучил первых машинистов, работавших на его паровозах, и техников, строивших под его руководством первые железные дороги, Из его школы вышел ряд выдающихся железнодорожных инженеров, как Генрих Пиз, Томас Гуч, Вильям Гау и, прежде всего, его собственный сын Роберт Стефенсон. Особенное пристрастие Стефенсон питал к своим землякам — уроженцам Ньюкэстля и его окрестностей. Он вербовал здесь весь необходимый персонал для своего паровозостроительного завода. Из Ньюкэстля же вышли почти все его машинисты и техники. Среди них было много его прежних сослуживцев, сверстников и друзей детства. Это были люди, на знания и преданность которых Стефенсон мог вполне положиться.
Постройка первых английских железных дорог связана с возникновением железнодорожного пролетариата. Ядром этого передового отряда современного рабочего класса явились «железнодорожные землекопы» — строители первых железных дорог, занимавшиеся сооружением плотин, рытьем судоходных каналов, улучшением речных русел, осушением болот.
Уже при постройке Ливерпуль-Манчестерской дороги выработались первые кадры «железнодорожных строителей». Эти люди обладали богатым практическим опытом и знаниями по производству самых разнообразных земляных работ. Они великолепно разбирались в свойствах местного грунта и ориентировались в самых сложных условиях, в которых приходилось работать.
Красочное описание нравов, быта и внешности первых английских железнодорожных рабочих приводит Смайльс в своей биографии Стефенсона.
«Во время строительного сезона такой рабочий по окончании работы в одном месте перекочевывает в другое. У него нет дома. Обычно он носит белую войлочную шляпу с широкими полями, вельветиновый или бумазейный клетчатый кафтан, плюшевый красный жилет с небольшими черными пуговицами, яркий цветной платок, обмотанный вокруг геркулесовой шеи, если только, как это часто случается, он не ходит нараспашку. Плисовые панталоны удерживаются в надлежащем положении кожаным ремнем, стянутым вокруг талии, ниже колена они зашнуровываются выставляя мощные икры и ноги, обутые в добротные, высоко зашнуровывающиеся сапоги.
Объединяясь в бродячую артель по десять-двенадцать человек, они заключали контракты на производство определенных земляных работ. Цена устанавливалась в зависимости от характера грунта и расстояния, на которое его следовало отвозить. Как только сделка была заключена, каждый с жаром принимался за работу. Если обнаруживалось, что кто-нибудь ленится или отлынивает от работы — его немедленно исключали из артели. Их сила и выносливость поразительны. При спешке они работали по двенадцать — шестнадцать часов, лишь с короткими перерывами для принятия пищи. Они проявляли высокое мужество и, казалось, пренебрегали любой опасностью. Действительно, они особенно охотно брались за наиболее опасные работы, словно риск, которому они себя подвергали, был для них лучшей рекомендацией.
Они вместе работали, ели, пили и спали, испытывали одни и те же невзгоды. Вскоре эти железнодорожные рабочие представляли собой ярко выраженную касту людей, резко отличающихся от жителей той местности, где им приходилось работать. Они беспечно относились к смерти и богатству, но труд их был тяжел и тяжка была их жизнь. В качестве жилища их удовлетворяла хижина из торфа, а в часы досуга местом отдыха им служила последняя харчевня или трактир. Не стесненные обычно семейными связями, они не признавали ни семейных, ни религиозных традиций. Своими дикими обычаями они поразительно выделялись из среды местного населения. Однако, как бы невежественны и грубы они ни были, они обычно были прекрасными товарищами, готовыми разделить последний пенни с товарищем, впавшим в нужду…»
Из среды этих рабочих вышло немало младшего технического персонала, руководившего постройкой и эксплоатацией железных дорог как в Англии, так и за ее пределами. Английские железнодорожные рабочие большими партиями приглашались во Францию, где вызывали всеобщее изумление своей силой, ловкостью и выносливостью.
Руками первых английских «железнодорожных землекопов» были побеждены те гигантские трудности, которые встретили железные дороги при своем рождении. Именно к этим доблестным рыцарям труда, подлинным пионерам технического прогресса, могут быть отнесены пророческие слова Маркса из его письма к манчестерскому рабочему парламенту в 1854 году.
«Миллионы рабочих Великобритании первыми заложили реальную основу нового общества — современную промышленность, которая преобразует разрушительные силы природы в производственные силы человека. Английский рабочий класс с непобедимой энергией, в поте лица своего и с напряжением мозга, вызвал к жизни материальные возможности облагородить труд и повысить его производительность до такой степени, чтобы сделать возможным общее благоденствие. Создав неистощимые производительные силы современной промышленности, он выполнил первое условие освобождения труда. Теперь он должен выполнить другие условия. Он должен освободить эти благодетельные силы от постыдных оков монополии и подчинить их общему контролю производителей, которые до сих пор позволяли обращать против себя создаваемые ими ценности и превращать их в орудия собственного угнетения.
Рабочий класс победил силы природы, теперь он должен победить людей. У него достаточно сил для успешного завершения этого дела».[23]
