Окаймленная склонами гор, дорога все больше набирает крутизну. Местами она так узка, что встречные автомашины не могут разминуться с колонной тракторов. Пятясь, они добираются до широкого места и там, прижавшись к серой громаде горы, ожидают. Время от времени за прицепом последних в колонне саней вспыхивают яркие лучи фар, и на разные голоса начинают выть сирены. Это автомашины с грузом для Алдана, обгоняя экспедицию, требуют дорогу.
Усердно пофыркивая и урча моторами, тракторы не спеша тянут тяжелые сани. Медленно следуют за колонной автомашины. Тихий ход тракторов раздражает привыкших к большим скоростям шоферов. Нетерпеливые, они вначале смирно следуют за колонной, затем не выдерживают и начинают гудеть, требуя очистить путь. Длинный, протяжный рев гудков, как хлыстом, подгоняет колонну.
Ночью в помощь гудкам шоферы включают и выключают фары. Лучи света не забьешь мощным гулом машин. Острыми, золотыми мечами они секут темноту, гаснут и снова секут. Скорее!
Когда автомашины проносятся мимо и исчезают, становится тише и как-то спокойней.
Монотонно, размеренно гудят моторы. Чуть колеблются во время хода тракторы, бегут по бокам машин бесконечные ленты гусениц, оставляя за собой прерывистый, ребристый след.
Вторые сутки идет колонна.
После сытного завтрака тепло закутанному в меха Воронову. Закрывая собой всю колонну, покачиваются, скользят и разъезжаются на склонах то в одну, то в другую сторону сани передней машины. Иногда, на широком, плавном повороте, видна вся колонна: семь дымков из выхлопных труб, семь машин, тринадцать большущих саней, грузы, возвышающиеся громады трансформаторов, фанерный, облепленный снегом домик экспедиции.
«Экспедиция, — думает Воронов. — Интересное это слово — экспедиция. Дома Верке скажу — не сразу поймет. Заковыристо придумано название…» Мысли тракториста переносятся домой. У него там жена, детишки, хозяйство. Трактор покачивается и мелко дрожит. Впереди идут машины — значит, путь в порядке, опасаться нечего. Сытый, хорошо укрытый от холода, тракторист хочет покоя, тихих, размеренных, приятных хозяйственных дум.
— Как дела? — неожиданно раздается справа, и рядом на сиденье опускается тяжелое, грузное тело Дудко.
«Ну, до чего беспокойный характер», — думает тракторист, искоса поглядывая на механика. Тот — в сдвинутой на затылок шапке, в ватной телогрейке, ватных брюках и валенках. Изо рта широкой струей вырывается пар. Видно, Дудко крепко согрелся, нагоняя трактор.
— А чего дела? — спокойно отвечает тракторист. — Дела в порядке…
Дудко сидит, наклонившись вперед, и чутко вслушивается в работу мотора.
— За мотором следишь?
— Слежу!
— Смотри, борода.
— А чего смотреть? Известно, смотрю…
Воронов так уютно уселся, — ему бы сейчас дальше вспоминать о хозяйстве, о своих домашних. Но Дудко мешает. Только с полчаса тому назад он так же подсаживался, так же спрашивал и, проехав немного, соскочил и побежал на следующий трактор. Там, видно, он тоже проверил, как идут дела, вновь соскочил и стал ждать, пока его нагонит последняя машина. Воронов видел, как стоял Дудко у обочины дороги. Высокий, крепкий, красный от мороза, стоял, пропуская мимо себя машины и тоже слушал. Чутко, внимательно, настороженно, как охотник вслушивается в звук шагов приближающегося зверя. Иногда механик не стоял, а шел рядом с трактором или санями, всматриваясь, не ослабло ли где-нибудь крепление грузов, не порвались ли тросы, не лопнули ли тяги? Во все вникал, во все всматривался, во все вслушивался Дудко, а на лице его все время сохранялось выражение хозяина, довольного своим хозяйством, наблюдающего, чтобы все в нем было добротно, крепко, исправно.
Беспокойный человек. Хорошо бы раз, другой, ну, третий раз проверил, а то ж через каждые полчаса. Подойдет, спросит: «Как дела?», послушает и снова уйдет. И ни сна на него, ни усталости, видать, нету. Вторые сутки ведь идем. Вчера с этой пробуксовкой как намаялись — вспомнить неохота. Сегодня вот уже ночь на исходе, а он, этот Дудко, все еще не отдыхал. Воронов уже раз сменился, скоро второй раз смена подойдет, а этот ходит и слушает, слушает и ходит. Как заведенный.
«Беспокойный человек», — думает Воронов и не то с уважением, не то с некоторой неприязнью искоса смотрит на механика. Ему очень хочется восстановить свое, так некстати прерванное, приятное течение мыслей. Он остановился, кажется, на этом мудреном и значительном слове «экспедиция».
— Ну-ка, вставай, дай я поведу! — Дудко толкает Воронова рукой в бок и приподнимается, готовясь занять место тракториста.
— Шевелись, шевелись, борода, уснул, что ли?! — торопит Дудко.
Разминая замлевшие от сидения ноги, Воронов нехотя расстается с насиженным местом. «И чего ему нужно? — уже со злостью думает он о механике. — Трактор идет, все в порядке. Нет, лезет…»
Дудко переключает скорости, ускоряет и замедляет ход трактора, снова вслушивается и опять неожиданно быстро передает управление трактористу.
— Садись, если что — меня кликнешь. Понял? — и, не ожидая ответа Воронова, прыгает вниз, бежит, неуклюже перебирая по снегу длинными ногами, и вскакивает на впереди идущий трактор.
Пересадка с места на место будоражит тракториста. Он снова заворачивается в доху, но это уже не то, что было. Где-то в щель пробирается холод, плавное течение мыслей нарушено. «Не то! Совсем не то. И чего его черти носят, неугомонного?» Воронов некоторое время думает о своем беспокойном механике, затем переключает внимание на трактор, вслушивается: железное сердце машины работает спокойно и деловито. Этот рабочий ритм успокаивает. Кажись, вообще не так страшен чорт, как его малюют. Вот так они и будут двигаться и двигаться, пока не доберутся до места назначения. Даром тот толстый пугал: «Не пройдете, мол». Панику наводил. Да и эти заводские уж слишком тревогу бьют. «Внимание, внимание, ответственность, ответственность!» — заладили без конца. Вообще-то без внимания как же? Внимание нужно. Но вот так людей беспокоить, как этот Дудко, — это уж вроде и ни к чему. Вон и другой механик тоже такой.
На изгибе дороги в свете фар виден невысокий человек. Это — Складчиков.
«Два сапога пара, — думает Воронов. — Такой же непутевый, как и мой». Складчиков шефствует над первыми машинами и Воронова не касается. Они и поговорили-то всего два-три раза, и то там, в Невере. Но Воронов работал свои первые 12 часов вчера — Складчиков маячил впереди; Воронов отдыхал, а Складчикова в вагончике не было. Теперь он снова работает, а Складчиков попрежнему дежурит: влезает на машины, слушает, осматривает их, что-то говорит трактористам, — и так без конца.
«Чудной народ, эти заводские, — снисходительно и немного удивленно думает Воронов, — беспокойный народ! А может, служба, начальство заставляет? Этот инженер у них из молодых, да ранний. Комсомол-комсомол, а как взял того толстого начальника автотранспорта в оборот — будьте любезны. Видать, головастый парень и веселый к тому же, все шутит. А ведь не сладко иной раз приходится, — особенно, когда весь день буксовали у Невера. Сам Воронов на поход не жалуется. Здесь неплохо. Еда преотличная. Деньги идут — целехоньки, тратить некуда. Одежда? Одежда очень даже подходящая. Ребята говорят: после похода себе останется, в собственное пользование. Хорошо бы такую одежонку в хозяйстве иметь. На охоту пойти или зимой куда-нибудь съездить. Взять хотя бы доху, она одна чего стоит? Приберечь ее нужно, поменьше мазать», — решает Воронов, поплотней запахивая полу дохи.
Движутся тракторы. Слева крутой каменистый скат, справа подымается мелкий березняк. Однообразные виды, монотонный гул тракторов. Воронов вновь уселся удобно, согрелся, и мысли его снова витают вдалеке, внимание расслаблено.
— Как дела? — снова неожиданно басят над ухом.
«А, будь ты неладен!» — думает Воронов, а сам отвечает: — Ничего дела, в порядке.
Воронов уже не поворачивается в сторону Дудко, сидит, словно никого рядом нет, но чувствует, что Дудко наклонился вперед и вслушивается в работу мотора.
«Сейчас спросит: «За мотором следишь?», думает Воронов, и действительно — справа раздается:
— За мотором следишь?
Воронов улыбается в бороду.
— Слежу, — отвечает он.
— Смотри, борода.
«Бороде» почему-то начинает нравиться этот крепкий, неугомонный человек, с поразительным терпением и настойчивостью несущий свою службу. Воронов поворачивается к Дудко. Тот сидит, отдыхая после бега. На большом красном лице его чуть заметны следы утомления.
— Замаялись, Григорий Иванович? — спрашивает Воронов.
Механик оборачивается, улыбается. Улыбка у него широкая, теплая, несколько смущенная, детская.
— Покудова нет еще, а там посмотрим.
— Али до Якутска собираетесь без отдыха?
— Хорошо бы до Якутска, — соглашается Дудко, — а только невозможно это — далеко.
— Ну, так докуда же? — допытывается Воронов.
— А как не смогу уже, тогда и посплю, — беззаботно отвечает Дудко.
Видно, его пока мало беспокоит этот вопрос.
— Товарищ ваш, Складчиков, тоже так, что ли?
— Тоже, кажется, а впрочем, не видел его давно.
— А чего ж тут видеть? Они вроде вас там впереди все время действуют.
— Действует? — радуется Дудко. — Это хорошо, пусть действует.
У Воронова свои думы:
— Оно, конечно, приказ есть приказ, велено, значит — действуй! — говорит тракторист.
Дудко рассеянно соглашается:
— Ясно. Чего там… — Некоторое время он молчит и вдруг непонимающе поворачивается к Воронову.
— Это ты о чем, борода, о каком приказе?
— А насчет дежурства-то. Козлов, говорю, приказал — значит, действуй без отдыха. Это я понимаю.
— Кому приказал Козлов? — удивляется Дудко.
— Как кому? Вам да Складчикову.
— Да с чего ты взял?
— А чего ж вы на отдых не идете?
Трактор несколько уходит в сторону с проложенной колеи, Воронов тянет рычаг на себя, выправляет машину, отпускает рычаги и смотрит на Дудко. Тот, в свою очередь, не то удивленно, не то насмешливо смотрит на тракториста. Ему весело. Сегодня пройдено уже семьдесят километров. Это вам не вчерашние шестнадцать! Тракторы исправны, не буксуют, движение не прерывается ни на минуту. Чего еще нужно? Дудко весело и хорошо. Напряжение похода и мороз сбивают сон и усталость, сила так и играет в теле. Механику очень хочется сейчас треснуть Воронова кулаком по спине так, чтоб загудело, или встряхнуть его хорошенько, крикнуть ему в ухо:
— Чудак ты, борода! Разве мне, Дудко, приказ нужен? Что я здесь — чужой человек, что ли? Не мои, что ли, тракторы идут, не моего завода? Я же за это дело отвечаю, чудак человек, я за честь завода отвечаю!
Но так нельзя. Он — начальство. Ему этот тракторист подчиняется. Тут с этими серьезными сибиряками нужно держать себя степенно, солидно. Дудко поворачивается к Воронову, гасит озорную улыбку, но не выдерживает, подмигивает и тычет рукавицей в левую половину широченной груди тракториста.
— У тебя, борода, тут что имеется?
Воронов смотрит под руку Дудко, он не совсем ясно понимает вопрос механика.
— Доха, — нерешительно отвечает он.
— А под ней что? — глаза у Дудко полны смеха.
— Куртка меховая.
— Ну, а дальше-то что, под рубахой, скажем?
— Как это? — непонимающе смотрит Воронов.
— Да, под рубахой! Сердце есть у тебя?
— Сердце? — удивляется Воронов. — Это дело известное. Оно у каждого имеется.
— Ну, так вот, сердце мне и не позволяет отдыхать Понимаешь? Тревожится: «А не случится ли чего в походе? Все ли осмотрел? А вдруг тракторист зазевается, и из-за пустяшного дела авария случится? А вдруг то да се?» Вот и не сплю, понимаешь?
Воронов смотрит на Дудко. Только теперь начинает тракторист понимать, что с ним говорит человек особый, мало похожий на него, Воронова. Иначе относится он к походу: весь уходит в дело, меньше всего думает о заработке, о спецодежде. Вообще о себе не думает.
— Ишь вы какой! — протяжно говорит Воронов. — А я сперва думал, что вы отроду беспокойный такой, а потом еще думал: Козлов приказал.
— Козлов! — удивляется Дудко. — Да Василий Сергеевич сам нас заставляет на отдых идти. Мы было договорились, кому когда отдыхать положено, а потом замотались, забыли как-то.
— Так, так, — задумчиво говорит Воронов.
И впервые задумался тракторист не о хозяйстве, не о семье и домашних делах. Думает он о таких вот беспокойных, горячих людях. «Есть такие, — с уважением думает Воронов, — и, видать, немало. Вон, гляди, сразу трое — заводские. А еще молодежь. Козлов и Складчиков хоть комсомольцы, а мой-то медведь так совсем беспартийный. Вроде меня, например. А только я не такой».
Воронову становится жалко, что он не такой, как Дудко и его товарищи. Жалко и немного стыдно. Чего жалко и почему стыдно, он еще не ясно понимает, но чувствует, что они, те заводские, — по-настоящему правильные люди, а он не такой, — хоть он, Воронов, вроде и не плохой. Чем больше думает Воронов о Дудко и его товарищах, тем больше он им завидует. Да, завидует. Воронову тоже хочется бессменно дежурить, не спать, следить, чувствовать ответственность. Ответственность! — и это слово он впервые понимает по-настоящему, всем сердцем. Сколько было бесед, инструктивных докладов, наставлений, поучений. И везде говорилось про ответственность, про цели и задачи похода. Воронов понимал все это. И цель, и задачи, и ответственность. Головой понимал, а сердцем не очень. А теперь почувствовал. И хотя еще ничего как будто не изменилось, и попрежнему он ведет трактор, как вел его десятки километров до тех пор, — стало как-то теплей на душе, и совсем по-иному начал Воронов вслушиваться в работу двигателя: не случилось бы чего.
А тракторы шли один за другим, как черные катера но белым просторам, рыча и вздрагивая, преодолевая один за другим километры пути. Попрежнему вилась еще сравнительно широкая лента дороги, да маячили у самого тракта березки.
После мутно-белой лунной ночи из утренней морозной дымки вышло солнце, позолотило угрюмые скалы. Стало шумней в колонне. Близился полдень — время передачи смен, самое шумное и оживленное время. В 12 часов дня или ночи никто из членов экспедиции не спал, все были на ногах. Одни сдавали смену, другие ее принимали. Люди заправляли машины горючим и маслом, подтягивали крепление грузов, готовились к дальнейшему пути.
Предстояла четвертая пересмена. Колонна тракторов выбралась на более широкое место, стала в стороне от дороги, чтоб не мешать движению на магистрали, и начала готовиться к заправке.
Еще в начале похода автозаправщики вышли из строя. Теперь всю работу по заправке приходилось выполнять вручную.
При сильном морозе заправка тракторов горючим и маслами — занятие не легкое и весьма неприятное. С нагруженного доверху прицепа нужно снять и поставить на землю тяжелые бочки с горючим и маслом, раскупорить их, содержимое бочек налить в ведра, поднять эти ведра и перелить горючее и масло в машины. Перчатки, одежда, валенки, пачкаются, при каждом неосторожном движении намокают, пропитываются маслом и лигроином. Одежда портится, прогорает, быстро изнашивается. Занятие не из приятных. А главное — одежду хотелось сберечь. Ведь она остается после похода за трактористом — ну, как же портить такие замечательные вещи.
И как только дело подходило к заправке, трактористы начинали усиленно заниматься осмотром своих машин: подтягивали отошедшие гайки, крепили грузы, — в общем, проводили профилактический осмотр и ремонт. Всюду было людно, кроме саней с горючим.
— Товарищи! — звали Дудко и Складчиков своих трактористов. — Ремонтом потом займемся, сначала давайте машины заправим…
— Ага-га, кончаем. Идем. Сей секунд, — неслось в ответ.
Но трактористы упорно ковырялись возле машин и не спешили к саням с горючим. Расчет их был прост: времени на остановку машин отводилось мало, ждать было некогда. «Пока я тут провожусь, начальство позовет кого-нибудь другого, и все тракторы заправят», — думал каждый из них.
Так было в первые заправки, так повторялось и теперь.
Козлов стоял у саней с горючим, ожидая прихода людей. Дудко и Складчиков собирали их. Первыми подошли Соколов, Терентьев, Вобликов, Самарин и Ершов, вскарабкались на сани и начали энергично передвигать бочки.
— Что ж это: все одни и те же? — заметил Козлов. — Прошлый раз вы заправляли и теперь опять пришли? А у остальных что, рук нет?
— Отлынивают, Василий Сергеевич, — беззлобно бросил Соколов. — Одежду, надо понимать, берегут.
— Не нравится мне эта мода! — сказал Козлов. — Выходит, каждый только о себе думает. Шубы берегут, говоришь, ну, а если во время похода жизнью придется рискнуть? Что тогда будет?
— Так деревня же, Василий Сергеевич, деревня! Пережитки прошлого, ничего не поделаешь, — так же весело ответил Соколов. — Считаю, что списочек нужно составить, дежурство установить. Одни сегодня, другие завтра, и все будет в порядке. Твой черед, ты и мажься.
Козлов думал. Первые заправки происходили в те памятные сутки, когда тракторы прошли всего 16 километров. Это был жуткий день, весь состав экспедиции измучился. Козлов тогда решил, что трактористы отлынивают от заправки из-за сильного переутомления.
Третья заправка велась в условиях нормального пути. Дорога выравнялась, машины не буксовали, люди отдохнули — и все-таки избегали грязной работы. Уже тогда Козлов подумал: нужно что-либо предпринять, так продолжаться не может. Он собирался посоветоваться с Абрамовым, но в работе закрутился и забыл об этом.
— График, говоришь? — переспросил он Соколова.
Козлов чувствовал в этом решении что-то неправильное, но не мог пока понять, в чем, собственно, эта неправильность заключается.
— Непременно, Василий Сергеевич, а как же! По тракторам. Как тракторы идут в колонне, так и начинайте, — с меня, то есть с первого.
— А знаете что? — сказал вдруг Козлов. — Вы прошлый раз работали по заправке?
— Работали.
— Ну, и хорошо. А теперь идите к своим тракторам и занимайтесь осмотром. К саням с горючим без моего вызова не подходите.
— Это почему, Василий Сергеевич? — обиделись трактористы. — Разве мы отказываемся? Почему отсылаете?
— Знаю, товарищи! Не отказываетесь, но так нужно — идите!
— И не звать никого?
— Нет, не нужно…
Трактористы с недоумевающим видом слезли с саней и пошли к своим машинам. Самарин остановил их и решительно сказал:
— Василий Сергеевич, разрешите мне, я враз всех сюда пригоню.
— Не нужно. Идите к своей машине, — повторил инженер.
— Гаврилов, Лапшин, Харитонов! — донесся до Козлова громкий голос Дудко. — Что ж, вам двадцать раз повторять нужно? Начинайте заправку.
— Сейчас! — приглушенно раздался ответ.
— Сколько ж это можно «сейчас»! — негодовал Дудко. — Няньки вам нужны, что ли?
— Зачем няньки? Сейчас мы!
Иван Григорьевич, — позвал Козлов своего механика. Красный от мороза и возмущения, делая полутораметровые шаги, появился Дудко.
— Иван Григорьевич, оставь, не собирай людей. Позови Складчикова.
— Складчикова? — удивился Дудко.
— Да.
Дудко повернулся, поднес руки ко рту и, готовясь крикнуть, набрал полную грудь воздуха.
— Кричать не нужно. Подойди и позови — я здесь буду.
Дудко подержал еще немного воздух в груди, выпустил его, непонимающе поглядел на инженера. «Ладно», — буркнул он.
Через несколько минут все трое были вместе.
— Как дела, Иван Ипатьевич? — спросил Козлов.
Лицо механика не выражало ни злости, ни огорчения.
— Дела ничего, вот с народом похуже, — тракторы осматривают.
— А на смазку и заправку горючим?
— Обещают наведаться, — сказал Складчиков и беззлобно, даже весело добавил: — Психология, как мой Соколов говорит, мелкобуржуазная.
— Знаете что, Василий Сергеевич, — не выдержал Дудко. — Вы приказывать не хотите, а я так тоже не желаю. Вот официально вам говорю: ни к кому больше я ходить не буду и просить никого не стану. Сроду ни перед кем не кланялся. Я и сам управлюсь, только вы уж мне не мешайте.
— Что же ты собираешься делать?
— А вот что: повытаскиваю сейчас бочки и заправлю машины. Мне работы бояться не приходится.
— Правильно, — поддержал товарища Складчиков. — Давай, Ваня, вместе.
— Ну, а втроем — так и вовсе хорошо будет, — проговорил инженер. — Давайте сами заправим, так действительно будет лучше.
Они быстро начали снимать бочки и подкатывать их к ближайшему трактору.
Воронов, копавшийся у своего трактора, резко поднял голову и посмотрел на них.
После ночного разговора с Дудко много хороших мыслей перебродило в голове Воронова. Но когда вдоль колонны прошел механик, сзывая на заправку машин, Воронов задержался. И пойти хотелось — и одежду жаль было. Когда Дудко второй раз подошел к трактору, Воронов собрался было пойти с ним, но опять передумал: неловко. «Одно дело, если бы сразу пошел, — думал он, — а теперь все равно, Дудко злится. Да и неудобно как-то: вон с тех тракторов никто не идет, а он, на тебе, выскочил. Назначат в наряд — другой разговор, безо всяких пойду, а так — неудобно…»
Теперь Воронов увидел, что «заводские» сами снимают бочки и тащат их через сугробы снега.
Горячий стыд охватил Воронова. Он даже опешил.
— Что ж это, Степан, — обратился он к своему сменщику, — люди третьи сутки без отдыху, измаялись совсем, а мы с тобой паразиты, выходит? А?!
Не ожидая ответа, Воронов кинулся к Козлову и схватил с прицепа бочонок с маслом.
— Вы чего это? — стараясь говорить спокойно, спросил Козлов.
— Василий Сергеевич, не обижай, прошу, — отозвался Воронов. — Отойди отсюда.
— Берись! — яростно крикнул он подбежавшему сменщику.
Не успели трактористы откатить бочку на десяток метров, как вокруг бочек, шлангов, ведер столпилось уже столько людей, что делать всем было нечего. Каждый старался схватить что-нибудь и участвовать в заправке. Двое даже чуть не подрались.
— Дай сюда! — тянул ведро с маслом один из трактористов.
— Без тебя сделаем! — огрызался другой. — Иди, а то шубу испортишь.
— А сам чего раньше не шел? Сознательный нашелся!
— Я шел, так меня помпотех обратно вернул. Дай сюда ведро, слышишь!
— Прекратите галдеж! — крикнул Козлов. — В чем дело?
— Василий Сергеевич, — выступил вперед Воронов и, волнуясь, разгладил бороду. — Разреши самим заправить, а надальше, чтоб мне дому родного не видать, если я на заправку или какое другое дело не первый буду являться. Уж ты нам не мешай, сделай милость.
В небывало короткое время тракторы были заправлены горючим, смазаны и проверены.
— Вот теперь, чтоб не было излишней суеты, чтоб не бегали все на заправку, мы и установим график дежурств, — говорил Козлов Складчикову и Дудко.
— А я думаю, Василий Сергеевич, пусть каждый тракторист сам себе трактор заправляет, — предложил Складчиков. — Чтоб полная ответственность была. Отцепится от саней, подведет сюда свой трактор, заправится и уедет. Так-то лучше будет.
— И это дельно, — согласился Козлов и заторопился. — Ладно, товарищи, окончательно этот вопрос мы решим позже, а пока — к тракторам. Нужно проверить машины и форсировать выход.
Направляясь к машинам, Складчиков сказал Дудко:
— Вот тебе и психология, Дудочка! Выходит, и с психологией можно справиться.
— Так народ же хороший! — убежденно сказал Дудко. — Психология, она, конечно… а поскреби его, чорта, так он в середке парень что надо.
Через полчаса в голове колонны громче заревели моторы. Экспедиция продолжала путь.