Во время беседы Абрамова с трактористами прибежал возбужденный Белоусов и, перебив на полуслове Абрамова, радостно выпалил:
— Евгений Ильич, тут шофер один, мой дружок, с Невера на Алдан проехал, обогнал нас, так он говорит, что шпоры прибыли и забирать их можно. Прикажете слетать за ними?
Все это было сказано в один прием, без малейшей паузы.
Абрамов засмеялся. Засмеялись и трактористы.
— Ну, спасибо за хорошую весть, — сказал Абрамов. — Возьми двух-трех человек в помощь и привезите шпоры. Только быстро!
Через несколько минут полуторка мчалась по направлению к Большому Неверу.
…Плотнику Опанасенко повезло. Вскрывая один из привезенных Белоусовым ящиков со шпорами, он первым наткнулся на большой, склеенный из промасленной бумаги конверт, лежавший поверх острозубых планок. Заметив необычную вещь, Опанасенко осторожно вынул конверт.
— Хм! — не то радостно, не то удивленно ухмыльнулся он. — Письмо! Кому ж це? А ну, почитаем!
И Опанасенко, приблизив к себе исписанный лист бумаги, медленно начал читать:
— «Дорогим участникам перехода Большой Невер — Якутск, — читал он. — Нашим товарищам по работе Козлову, Дудко и Складчикову. Трактористам, которые ведут сделанные нашими руками мощные «Сталинцы» в снежные просторы Якутии».
— Хм! — снова издал возглас удивления плотник. — Добре пишут, аж за душу бере…
Тут к нему подбежал Соколов.
— Ты что читаешь, дядя? Письмо от жинки? — смеясь спросил он и заглянул в письмо.
— Ого! Ты что же это один читаешь? Оно ведь для всех нас писано. Чудак человек! Ну-ка, товарищи, — крикнул он стоявшим вблизи трактористам. — Идите сюда — читать буду.
— Откуда письмо?
— Из Челябинска — заводские пишут, вот послушайте…
Соколов начал было читать, но товарищи его остановили.
— Погоди, нужно всех собрать. Всем интересно.
— Это верно, — согласился Соколов, — зови быстро!
Подошел Абрамов.
— Вот, Евгений Ильич, письмо — видите, в каком конверте прибыло, — Соколов, смеясь, указал на разбитый деревянный ящик.
Абрамов быстро прочел письмо и, видимо, очень растроганный и взволнованный, с заблестевшими глазами, сказал Соколову:
— Стань на трактор, прочти вслух. Только не торопись.
— «Дорогим участникам перехода Большой Невер — Якутск, — начал читать Соколов. — Нашим товарищам по работе Козлову, Дудко и Складчикову. Трактористам, которые ведут сделанные нашими руками мощные «Сталинцы» в снежные просторы Якутии. Извините нас за небольшую задержку. Мы несколько раз отливали для вас шпоры, но анализы и механические испытания показывали — это было не то, что вам требуется. Наши лучшие металлурги и сталевары составили и сварили вам нужную сталь. Литейщики отлили те шпоры, которые мы вам теперь посылаем.
Дорогие товарищи! В день пуска нашего завода Климент Ефремович Ворошилов в своем поздравлении писал нам:
«Ваш завод носит имя великого Сталина, ваши тракторы называются «Сталинцы». Будьте достойны этого славного имени».
Мы приложим, все усилия, чтобы выполнить пожелание Климента Ефремовича. А теперь то же самое мы хотим сказать вам. Вас послали в поход партия и правительство, послал великий Сталин. Мы, рабочие тракторного гиганта имени Сталина, вооружили вас лучшими тракторами — «Сталинцами».
Будьте достойны вашей почетной задачи! Шпоры, которые мы вам посылаем, — крепкие, надежные. Надеемся, что они вам окажут большую помощь. Уверены в вашем успехе. Внимательно следим за переходом. Ждем вестей. Будьте здоровы, не останавливайтесь ни перед какими трудностями. Нет таких трудностей на свете, которых не мог бы преодолеть советский человек, если это нужно Родине. Пишите нам.
По поручению рабочих, стахановцев и инженеров центральной заводской лаборатории и сталелитейного цеха…»
Дальше шли подписи.
Соколов прочел, широко улыбнулся и восхищенно протянул:
— Вот это да-а-а! Молодцы заводские! Нет, право, молодцы! Дружный, сознательный народ. У них нашему брату учиться нужно…
Взволнованные этим теплым, товарищеским посланием, трактористы шумно делились друг с другом своими мыслями и впечатлениями.
Особую радость доставило письмо Козлову и механикам. Никогда еще не ощущали они с такой силою гордость за свой завод. Дружеские, заботливые руки заводских товарищей писали письмо и делали шпоры. Эти руки не могли подвести. Козлов как-то сразу перестал тревожиться, оправдают ли шпоры возлагаемые на них надежды. Иначе и быть не могло.
— Ну как, товарищи? — спросил Абрамов. — Что мне ответить челябинским тракторостроителям?
— Передайте, мол, спасибо шлют трактористы. Постараемся, не подведем! — заговорили люди.
Только осторожный, недоверчивый Лапшин пробурчал про себя:
— За хорошее слово оно, конечно, спасибо, а вот насчет шпор — поглядим сначала, как они себя на работе покажут…
Шпоры! Плоские, литые металлические пластины с двумя высокими острыми шипами по краям и отверстиями для крепления к гусеницам. Надевать их нужно крепко, намертво, чтоб была эта пластина с башмаком гусеницы, к которому она притягивалась болтом, как одно целое, чтобы не было шатания, сдвига, вибрации. Потные, несмотря на тридцатипятиградусный мороз, трактористы изо всех сил старались покрепче прикрутить эти шпоры. Короткое плечо гаечного ключа не позволяло достичь нужного натяжения; тогда нашли тонкие метровые трубы, конец гаечного ключа вставляли в трубу и с силой закручивали гайки. Иногда крепление протекало гладко. Но случалось, что головка болта, расположенная на нижней части башмака, провертывалась. Тогда приходилось одним ключом придерживать эту головку, а вторым — накручивать гайку. Неуклюжие меховые рукавицы сильно затрудняли движения, а без них работать было невозможно: руки моментально коченели.
Каждая пластинка крепилась двумя болтами. На тракторе с обеих сторон — 72 башмака. 144 болта нужно было завернуть до отказа.
Козлов, Дудко и Складчиков ходили от трактора к трактору и внимательно простукивали молоточками каждую шпору. Так поездная бригада проверяет, нет ли трещины в буксе вагонного колеса.
Как напряженно ни работали люди, как ни спешили трактористы, заправка машин горючим, поездка за шпорами, и это кропотливое крепление их — все вместе отняло много времени. Уже давно закончился короткий зимний день. В быстро сгущавшемся сумраке, освещенная фарами тракторов, стоянка издали напоминала неизвестно откуда возникший поселок. Только поздно вечером наступил тревожный, всех волновавший момент. «Как поведут себя шпоры? — думал каждый участник экспедиции. — Как дальше пойдет поход?»
Соскучившиеся по движению трактористы начали заводить машины. Вскарабкавшись на гусеницу трактора, опустив ломик в выемку маховика, они резким движением пытались провернуть коленчатый вал мотора, но маховик либо совсем не проворачивался, либо вяло, словно нехотя, совершал поворот в несколько градусов и останавливался вновь.
Загустевшая за время длительной стоянки смазка плотной, цепкой массой склеила, связала детали, мешая им двигаться.
Вновь и вновь пытались трактористы завести машины. Обессилев, они уже не могли в одиночку вращать маховик, вдвоем тянули за ломик, но двигатели не заводились. Ни единого выхлопа газа, ни малейшей надежды на запуск моторов.
Время шло. Измученные люди злились друг на друга, на машины, на это дурацкое масло, наконец, на инженера, озабоченно проходящего мимо.
— Эй, инженер! — грубо, с вызовом крикнул Самарин, обращаясь к Козлову. — Что будем делать? Почему не давал команды прогревать моторы во время стоянки. Лигроин пожалел?!
Самарину страшно хотелось сорвать на ком-нибудь накопившуюся злость. Обвинив инженера в оплошности, он только и ждал резкого ответа. О-о! Тогда бы Самарин отвел душу. Но Козлов поступил совсем не так, как этого хотелось Самарину. Остановившись возле обозленного, готового к схватке тракториста, он спокойно посмотрел на него и по-товарищески просто ответил:
— То-то и беда, что не прогревали. Моя ошибка. Совсем как-то из головы вылетело. Письмо это подошло, шпоры прибыли, — я обрадовался. Потом надевали шпоры, проверял их крепление, в общем… — Козлов сокрушенно развел руками, — неудачно вышло.
В тоне инженера было столько искреннего огорчений, что у Самарина сразу же изменилось настроение.
— Бывает, конечно, — примирительно сказал он. — Да и сами мы не маленькие, тоже, чай, головы на плечах имеем, могли и напомнить, могли и сами пустить тракторы. Обязательно команды ждать, что ли?
К Козлову подошли Дудко и Складчиков. Механики вместе с трактористами все время пытались завести двигатели, и теперь стояли перед Козловым тяжело дыша, с повисшими, как плети, руками.
— Может быть, разогреть бочки с маслом? — предложил Складчиков. — Зальем машины горяченьким, растопим застывшую смазку и айда!
Голос и настроение Складчикова никак не вязались с его внешним видом..
«Вот несгибаемый человек, — подумал Козлов, — ничто его не берет. Нужно и мне поспокойнее быть». Но он возразил Складчикову:
— Ничего, пожалуй, из этой затеи не получится. Только время потратим. Разогреем мы масло не до кипения же, конечно, начнем выливать его в ведра, подносить к тракторам, заливать в машины. Пока все это проделаем, масло настолько охладится, что не растопит загустевшую массу внутри машины. Холод-то, видите, какой. — Козлов энергично сплюнул, и схваченная морозом слюна, превратившись в льдинку, зазвенела на обледенелой корке снега.
— Тоже верно, — согласился Складчиков, — предложение снимается, но что тогда делать?
— Что делать? — повторил Козлов, задумчиво посмотрел на механиков, на машины и неожиданно улыбнулся.
Лицо его сразу приобрело задорное выражение, глаза засветились веселой удалью и решимостью.
— А скажите, друзья, как вам такая идея понравится. Что, если мы масло не в бочках нагреем, а прямо в машинах?
— Как это? — не поняли механики.
— А вот так: разведем под тракторами костры и, как в кастрюле, подогреем смазку.
— Что ты, Василий Сергеевич! — испугался Дудко. — Пожгем машины. В радиаторе ведь не вода — керосин налит, забыл, что ли?
— Ну, что ж такого! Вот вы только послушайте, — оживленно продолжал Козлов. — Костры разведем под коробками перемены передач. Основное тепло туда пойдет. В коробках разогреется масло. Теплый воздух и языки пламени потянутся вверх и обогреют мотор. Опять-таки хорошо. Теперь учтите, что радиатор с керосином выдвинут несколько вперед и непосредственно над костром не будет…
Козлов говорил страстно, горячо убеждая своих товарищей согласиться с ним. Но, очевидно, главным противником был он сам. Самого себя убеждал инженер решиться на такой рискованный, формально противозаконный шаг.
— Как, к примеру, инструкция советует нагревать машины? — продолжал Козлов. — Хочешь нагреть карбюратор или топливную систему? Намочи тряпку в горячей воде и прикладывай ее к радиатору, поливай потихоньку. Можем мы эти горячие примочки делать? Нет! Все равно, что мертвому кадило. У нас тряпка сразу же замерзнет. Как обогреть картер, в инструкции вообще ничего не сказано. Точно известно, что близ машины разводить открытый огонь запрещается. Хорошо! Но ведь нигде и не написано, что делать с маслом, которое можно топором рубить. Ведь хорошо — у нас еще смесь специальная, подобрали кое-как, да и то, видите, при длительной стоянке сильно густеет. А если б тут была смазка, предусмотренная инструкцией?!
— Чорт его знает, — Дудко сдвинул шапку на затылок. — Так-то оно так, а все-таки не приходилось как-то такое. Уж больно все разное в кучу собралось: и керосин, и огонь, надо же такому. Смотри, Василий Сергеевич, может, оно все и обойдется благополучно, но в случае если неприятность выйдет — в первую очередь с тебя спросят: инженер, скажут, технорук…
Козлов снова проверял свои расчеты. Температура самовоспламенения керосина — 380 градусов. А температура вспышки? Та температура, при которой керосин вспыхивает, если поднести к нему огонь? Ага, плюс 30 градусов. Ну, хорошо. Выдвинутый вперед радиатор не будет охватываться пламенем. Горловина его плотно закрыта пробкой. Термометр показывает 41 градус мороза. Тракторы стоят. Двигатели не работают. Никак керосин не может нагреться до 30 градусов. Сквозь закрытую пробку не может проникнуть к нему пламя.
— В общем так! — сказал, наконец, Козлов. — Давайте разводить костры. Нужно заводить моторы и продолжать поход. Все будет в порядке!
К Козлову и механикам подходил Абрамов. Серьезный, сосредоточенный, но спокойный.
— Так что, товарищи механики, надумали? — коротко спросил он.
У Козлова сразу ухудшилось настроение. Стало стыдно, что его промах причинил столько неприятностей людям, задержал колонну.
— Здесь, Евгений Ильич, моя вина, — поспешил он информировать Абрамова о своем промахе.
— Василий Сергеевич, — остановил Козлова Абрамов, — сейчас самое важное — решить, как завести машины. Остальное, если вам угодно, потом.
Инженер подробно объяснил Абрамову свой замысел.
— Хорошо, — после некоторого раздумья согласился начальник экспедиции, — разрешаю. Только давайте этот эксперимент проведем сначала на одной машине.
Ярко вспыхнули под одним из тракторов облитые керосином сучья. Время от времени пламя тушили и делали попытку завести мотор. С каждой такой попыткой все легче проворачивался маховик, и вот после очередного сильного рывка, нарушив длительное молчание, к общей радости взревел мотор.
Вскоре, растапливая снег, нагревая застывшие машины, запылали еще шесть костров.
Красивое зрелище — горящие среди ночи костры, снопы взлетающих искр, длинные, причудливо извивающиеся языки пламени, багровые отблески на холодном металле машин, на лицах снующих вокруг людей. Только некому было любоваться этим зрелищем. Измученные, раздосадованные трактористы меньше всего обращали внимание на красоту костров. Сейчас они хотели только одного — ехать! Надоело, осточертело топтаться на одном месте и возиться с тракторами.
Действительно, как-то нехорошо все складывалось для участников похода, и настроение трактористов все время резко менялось. После совещания в Невере все они страстно желали участвовать в экспедиции, готовы были преодолевать любые трудности. Первые сутки, как ушатом ледяной воды, окатили участников похода. Затем были получены шпоры и письмо от рабочих тракторного завода. Настроение снова улучшилось, все снова были полны решимости выполнить задание при любых условиях. И вот опять эта изматывающая, изнурительная возня с запуском тракторов. Раздосадованные, усталые трактористы рубили ветки и подбрасывали их в костры.
Но вот Козлов сказал, что машины уже достаточно прогреты и можно попытаться двинуться. Быстро разбросав во все стороны горящие ветки, трактористы кинулись заводить моторы. Один, второй, третий рывок маховика — и о счастье! Мощный рев моторов заглушил радостные возгласы трактористов. Некоторое время моторы работали на малых оборотах, давая разминку деталям и узлам машин. Но вот над головою Козлова вверх и вниз замелькал яркий глаз карманного электрического фонаря — сигнал первому трактору двигаться. Машины пошли.
«Ну, не подведите, родимые!» — мысленно, как к живым, обращался Козлов к выступающим над звеньями гусеницы пирамидальным иглам стальных шипов.
…Вот уже час, как непрерывно идет колонна. Самарин лишь изредка короткими движениями подтягивает левый или правый рычаг бортовых фрикционов и направляет машину по нужному пути. Так ехать он согласен. Нужно в Якутск? — Пожалуйста, в Якутск. Хотите на Северный полюс? — Ладно, давай! Можно и на полюс. Лишь бы машина двигалась. Час — небольшой срок, но недаром говорят: плохое быстро забывается. Самарин уже забыл неприятности прошлого дня. «Леший с ним», — думает Самарин. На крепком скуластом лице тракториста написано полное удовлетворение. Колонну то и дело обгоняют автомашины, идущие на Алдан. Теперь скорость их движения уже не раздражает Самарина.
«Ладно. Пущай едут. Мелкота, чего с них возьмешь».
Могучий, тяжело груженный трактор не идет ни в какое сравнение с легкими, быстрыми автомашинами, и Самарин теперь относится к ним с явным пренебрежением.
«Ты, брат, с мое повези, а тогда мчись», — мысленно иронизирует Самарин над автомашиной, провожает ее взглядом до поворота дороги и тотчас забывает о ней.
С навинченными шпорами трактор уже не пошлепывает, как раньше, плавно и равномерно своими гусеницами. Вгрызаясь стальными шипами в обледенелый покров снега, он теперь крупно вздрагивает от бесконечной тряски; в нем что-то звенит, и кажется, что какая-то часть машины вот-вот отлетит. «Наверное, инструмент в ящике под сидением вызванивает, — соображает Самарин, — а может быть, запасные шпоры бренчат — они тут, под ногами валяются. Какая разница! Пусть звенит — лишь бы машина шла». Непередаваемая прелесть имеется в непрерывном движении, и Самарин хочет поделиться этим чувством с сидящим рядом Ершовым (честное слово, Ершов неплохой парень — зря сердился на него), как вдруг замечает, что головной трактор перестает двигаться.
«Неужто буксует? — с тревогой думает Самарин и поглядывает на шпоры своего «Сталинца»… — Неужели и шпоры не помогают?»
Дорога сравнительно полого, но неуклонно поднимается вверх. Кое-где подъем становится круче обычного. Моторы в этих местах ревут надсадней, но все же машины до сих пор преодолевали такие участки без пробуксовки. Какой подъем преодолевает сейчас головной трактор, издали не видно. «Может быть, Соколов сам виноват, не так трактор повел», — думает Самарин, объезжает остановившийся перед ним второй трактор и теперь только видит, что подъем впереди действительно крут. Самарин немного забирает влево и, набирая скорость, старается проскочить опасный участок. Мотор гудит, ревет. Вот уже остались сзади сани первой машины. Вот уже виден Складчиков — он сидит на месте тракториста. «Ага-а… — торжествующе думает Самарин, — Соколов тут не прошел, сам Складчиков ничего поделать не может, а я вот лихачом, без остановки промчусь». Самарин увеличивает подачу газа, мотор напрягаемся, трактор оставляет позади головную машину. Но когда Самарин уже считает себя победителем, гусеницы его трактора начинают впустую вращаться, выгрызая шипами под собою яму.
«Застрял-таки», — с бешенством думает Самарин, пытается вывернуть трактор, бросает его из стороны в сторону, но… уже знакомое ощущение бессильной ярости овладевает трактористом.
— Вот тебе и шпоры! — кричит он Ершову, словно сменщик виноват во всем. — Раньше стояли через каждые 10 минут, а теперь через каждый час стоять будем, только и всего.
Чуть в стороне от дороги рядом с начальником экспедиции стоит Козлов и внимательно смотрит под гусеницы. Он что-то говорит Абрамову, и уголком глаза Самарин замечает, как тот, соглашаясь, кивает головой.
— Подожди! — звонко кричит Козлов и машет рукою. — Подожди!
Самарин и Складчиков уменьшают газ и смотрят в сторону Козлова.
— Всем тракторам оставить шпоры только на половинном количестве башмаков, — кричит Козлов. — Через один башмак ставьте: один со шпорами, другой без шпор и так до конца. Удары в этом случае будут более редкими, почва будет меньше разрушаться, шипы войдут в свежий грунт, и тракторы перестанут буксовать.
— А не сломаются шпоры? — спрашивает Самарин.
— Не должны, — на ходу отвечает Козлов и спешит к другим трактористам.
Самарин хватает ключ и стремглав летит вниз отвинчивать гайки, крепящие шпоры. Моторы работают не переставая, словно торопят, подгоняют людей. Отвинчивать шпоры легче, чем их крепить. Через полчаса половина башмаков освобождена от шпор, и трактористы занимают свои места.
«Ну-ка, что сейчас получится?» — думает Самарин.
Первые шипы набегают на искромсанную гусеницей дорогу, пытаются задержаться, уцепиться, но соскальзывают и уходят под машины. На смену им, с просветом в один башмак, с силой ударяют и вонзаются в землю следующие шпоры. Трактор дрожит от напряжения и потихоньку подается вперед. Теперь шипы вонзаются уже в целый, неповрежденный покров почвы, трактор уверенно набирает ход. Самарин ожидает, пока пройдет второй трактор, и занимает свое место в колонне. Машины идут, сердце радуется, только тряска усилилась, еще сильнее позванивают запасные шпоры, инструмент и какие-то издающие тоненький звук детали машины.
«Пусть звенит, — думает Самарин. — Пускай трясет! Пусть все, что угодно, но лишь бы ехать, ехать, ехать!» Один за другим остаются позади пройденные километры пути, пробегают по бокам автомагистрали деревья, вьется меж холмов, поднимаясь куда-то ввысь, дорога. «Где эта высь? Что за высь? Какая разница? Движется трактор и ладно…»
Ершов побывал в вагончике, «подзаправился» пельменями, копченым омулем и парой стаканов горячего какао. Теперь вернулся, закутался в доху и спит. Не любит парень в вагончике спать. «Тесно там, холод почти тот же, что на улице, а людей стесняешь. Я лучше на свежем воздухе…» — объяснял Ершов свое нежелание спать в вагончике.
«Спит, ну, и пусть себе спит», — рассуждает Самарин и вдруг замечает световой сигнал остановки.
«Что за чорт! Неужели опять забуксовал головной?» — думает Самарин, останавливает трактор и вот уже видит подле себя Складчикова.
— Надевай теперь снова все шпоры, — командует механик, — только быстро!
— Зачем надевать? — возмущается Самарин. — С половиною шпор куда как лучше идти. Безо всяких остановок.
— Остановок нет, но тряска очень большая. Можем так растрясти машины, что и вовсе не доедем, куда нужно, — надевай.
— Что ж, мы так и будем то надевать, то снимать? Что это — игрушка, что ли, столько шпор надеть? Время-то уходит, — не соглашается Самарин.
— Да, так и будем идти. На хороших, легких участках пути будем надевать все шпоры, на тяжелых участках будем половину снимать. Нам машину сберечь нужно, а не твое удовольствие соблюсти — понял? — Складчиков сейчас необычно строг. — От головных машин все зависит. Скорей закончат надевать шпоры эти машины — скорей подтянутся все остальные.
Снова остановка, теперь уж по своей воле, что кажется особенно обидным Самарину. Умом он понимает: распоряжение механиков правильное, но сердцу-то разве прикажешь! Раздосадованный, он слезает с трактора, сбрасывает доху и начинает прикручивать лишь недавно снятые шпоры.
— Хорошо крепи! — говорит Складчиков, уходя. — Закончишь — позови, проверять буду.
— Проверяльщик нашелся, — ворчит Самарин.
Складчикова Самарин очень ценит и уважает:
— Куда там, — говорит он о своем механике, — редчайший человек, руки золотые, а голова, голова-то похлеще рук будет.
Но теперь Самарин ворчит. Работает и ворчит.
«Когда закончишь! — повторяет он. — А когда я закончу, если их вон сколько крепить нужно, а на этом морозе руку из варежки на минуту не высунешь».
Он смотрит на возвышающуюся над сиденьем фигуру Ершова. «Дрыхнет себе, чертяка, пока я тут маюсь, а потом проснется и поедет себе на всем готовеньком». И хотя Ершов законно использует положенный ему отдых, а ту работу, которую сейчас выполняет Самарин, быть может, не раз предстоит делать и Ершову, Самарин снова сердится на своего сменщика.
Неожиданно с правой стороны трактора доносятся частые удары металла о металл. Самарин надевает шпоры на левой гусенице и из-за корпуса машины не видит, что делается на правой стороне. «Должно быть, Складчиков вернулся, — думает Самарин, — нашел что-нибудь в моей машине и возится. Сходить посмотреть, что он там делает? Э, некогда, нужно спешить, а то еще отстанешь от Вобликова — засмеет тогда. «Эх ты, соревнователь, — скажет, — языком только молоть можешь». Таких замечаний Самарин не переносит. Он даже в драку может пойти за это, но, конечно, не теперь, не во время похода. «Здорово, однако, этот чертяка Абрамов дисциплинку у нас навел, — с удовлетворением думает Самарин. — И все на сознательность нажимает, на долг, на честь — куда против этого денешься? Вот, значит, и сдерживайся…» Наконец с левой гусеницей покончено. На всякий случай Самарин каждую шпору простукивает молоточком — лучше самому заметить, чем потом Складчиков на совещании скажет, что, мол, брак в работе допущен. И, убедившись, что все сделано на совесть, собирается перейти на правую сторону трактора. «Эх, сколько времени возился и еще столько же нужно». На сиденье попрежнему неподвижно маячит завернутый с головою в доху Ершов.
«Дрыхнет, чертяка!» — ругается Самарин и вдруг удивленно отступает назад. От последнего приподнятого над землею башмака правой гусеницы, разгибаясь, поднимается длинная, сухопарая фигура Ершова. Сменщик стряхивает с колен налипший снег, бросает гаечный ключ в ящик для инструмента и не спеша лезет на трактор. Удивление Самарина так велико, что, понимая нелепость своего вопроса, он все же восклицает:
— Так разве ж то не ты спишь?! — и указывает на доху.
— Я, — спокойно отвечает Ершов, и желтые ястребиные глаза его смеются.
— Так, так… — ошеломленно повторяет Самарин и только сейчас замечает, что на все башмаки правой гусеницы уже надеты дополнительные шпоры.
— Это ты надел?! — снова удивленно восклицает он.
— Так я же спал, — слышится сверху ответ.
Но Самарин уже сам карабкается наверх, хватает за плечи Ершова и встряхивает его так, что у того чуть шапка с головы не сваливается.
— Давай, Костя, руку, очень ты меня разуважил! — кричит он. — Не то, что от работы избавил, — не в этом дело, а так — понимаешь?
Порывистый, горячий по натуре, Самарин так же легко поддается восторгу, как и впадает в ярость.
— Ты мне, Константин, теперь скажи: ложись для меня под трактор, — лягу.
— Зачем мне это? — улыбается Ершов.
— Верно! — соглашается Самарин. — Ни к чему это. Но вот тебе крепкое слово: теперь ежели какую работу поскорее нужно будет вести, так мое — не мое дежурство, я тебе враз на помощь прибегу, и мы с тобой этого Воблу совсем забьем.
— Вот это другой разговор, — Ершов протягивает руку.
Две сильные, мускулистые руки крепким мужским пожатием, как печатью, скрепляют договор.
— Как дела? — кричит, подбегая, Складчиков.
— Готово! — радостно рапортует Самарин.
— Ой, парень, врешь? — не верит Складчиков.
— Проверяй! — торжествует тракторист.
Складчиков осматривает все шпоры, выстукивает, прислушивается. Звук всюду чистый, цельный, без дребезжания.
— Молодец, — хвалит он Самарина. — Как же ты сумел так быстро? Ведь еще ни у кого, кроме тебя, не надето.
— А я не один — правую гусеницу Константин обувал.
— Так он же спит?!
— Спит, а все видит. У нас, брат, экипаж такой, дружный! — расцветает от радости Самарин. — Мы не то, что, скажем, Вобликов — вон ковыряется до сих пор. Вы, между прочим, товарищ механик, отметочку сделайте, на сколько времени мы Вобликова сейчас обогнали, а то как бы потом не забыть.
— Ну, молодцы, молодцы. Спасибо! Доложу Козлову и Абрамову — сделаем отметку! — смеется Складчиков и направляется к трактору Вобликова.
Самарин снова слезает с трактора, проверяет, не ослабло ли крепление на первых санях, не погнулись ли, не расшатались ли подпорки, крепящие огромный трансформатор на вторых санях. На душе у Самарина светло и радостно, как в праздник. Повернув голову в сторону второго трактора, он видит склонившегося над гусеницей Вобликова и Складчикова, который что-то говорит трактористу и показывает в сторону заднего трактора.
«Видать, в пример нас ставит», — радостно думает Самарин, затем замечает, как механик тоже достает гаечный ключ и начинает быстро навинчивать шпоры.
«Вот человек, — думает про Складчикова Самарин, — действительно трудящийся. Одним словом, заводской. Они, заводские, все, видать, такие: смекалистые, умелые, работящие. Правильный народ».
А еще через некоторое время снова мелькает огонек карманного фонаря Козлова, сильнее начинают гудеть машины, тронулся в путь первый трактор, за ним второй, третий… Движется колонна.
— Ладно, — решает Самарин, — такие остановки для дела полезные. Не страшно и потерять часок. Лишь бы машины сберечь. Только бы двигаться!