Когда мы проснулись на другой день, все солнца были уже в сборе. Боясь проспать в этом мире лишнюю минуту, мы быстро вскочили с постелей, выкупались и отправились в столовую. Нажим на кнопку — и крышка стола улетела, тотчас же вернувшись с необходимыми для завтрака материалами. Процесс «заказывания» пищи в ресторанах сатурнитов чрезвычайно нравился мне, и профессор всегда уступал мне это удовольствие.
— А что, мистер Брукс, если с нас потребуют вдруг уплаты за все это? Чем мы сможем заплатить? Ведь, не шиллингами же, которых у нас, кстати, с собой нет!
— Ну, что ж — посадят вас в тюрьму, в отделение должников, и будете сидеть там, пока я не заплачу за вас, — ответил профессор, улыбаясь.
— Мистер Брукс, я не совсем понимаю, что здесь кругом происходит, вы же, повидимому, раскусили, в чем дело, и ничего не говорите мне! — пристал я к нему. — Мистер Брукс, а?
— Я молчу, потому что только предполагаю; сегодня-завтра мы все узнаем. Я убежден, что мы увидим и услышим здесь вещи, о которых на земле рассказывают только в сказках…
— Добрый день! — послышалось из другого конца столовой. К нам подходили вчерашние знакомые, с которыми у нас тотчас же завязалась оживленная беседа.
Должен еще раз подчеркнуть ту невероятную быстроту, с какою сатурниты усваивали английский язык. Особенно отличался языковед: после вчерашней продолжительной беседы он понимал уже очень много (при этом необходимо, конечно, учесть способность сатурнитов понимать и без слов предшествующее речи мышление) и мог довольно прилично изъясняться. Его колоссальная память была действительно «нечеловеческой»: незнакомые и раз услышанные слова и выражения он твердо и навсегда запоминал. Что же касается меня, то я лишь изредка схватывал значение отдельных простейших звуков. Ограничусь по этому вопросу указанием, что язык у сатурнитов существовал, но они могли обходиться и без него, имея возможность обмениваться мыслями, кроме фонетического, также и непосредственным, «телепатическим» способом, подобно тому как мы читаем книги вслух и «про себя».
Мои филологические размышления были прерваны восклицанием профессора.
— Брайт! Я мечтаю о том моменте, когда увижу этих гостеприимных хозяев в своей лаборатории. Правда, она жалка и бедна по сравнению с тем, что имеется здесь, но резонатором я смогу похвастаться: такого у них еще не изобретено!
— Мы обязательно отправимся к вам, но сначала вам следует ознакомиться с нашей планетой: вы явились к нам первые и проведете здесь столько времени, сколько пожелаете.
— Мне здесь очень нравится, — сказал я, — и я не думаю еще о возвращении на Землю. Но, быть может, мы и вовсе не сумеем более попасть туда, если пробудем здесь слишком долго: несмотря на оставленную в коттедже записку, неосторожный осмотр людьми лаборатории может повлечь за собой порчу резонатора и проводки. Таким образом, мы навсегда будем отрезаны от земли.
Профессор рассмеялся.
— Вы не подумали, Брайт, об одной простой возможности: мы сумеем построить такой же резонатор и здесь!..
— Гм… Да, действительно, — пробормотал я, — «колумбово яйцо»…
— Разрешите, — обратился языковед к профессору, — подробнее ознакомиться с вашим замечательным открытием и изобретением, которым заинтересован весь наш ученый мир. Ваши объяснения заслушает мой коллега, я же буду помогать вам, если вы не сможете сговориться. Надеюсь, что моих языковых познаний для этого хватит.
— Вполне! — воскликнул я. — Усвоить столько в такой короткий срок является для нас неслыханным и непостижимым чудом. Этого не смог бы проделать даже самый гениальный человек, потому что люди не обладают слухом, подобным вашему, и мозговой сеткой.
— Помимо наличия мозговой сетки и острого слуха, мы воспитываем и упражняем память. Для этого существуют соответствующие институты, с которыми мы познакомим вас. Мы давно уже пришли к заключению, что наука и знания должны находиться не столько в книгах, сколько в головах. С этой целью были созданы специальные школы по прохождению теории и практики памяти, внимания, концентрации и способности схватывать и понимать. Наши ученые обладают огромной памятью и силой сообразительности. Но позвольте познакомиться с вами. Уже с первого момента было, конечно, ясно, что вы — ученые представители неизвестной нам планеты. Это мнение подтвердилось, когда вы продемонстрировали у холмика действие вашего удивительного прибора. Мое имя Тао, а ваше?
— Джемс Брукс, профессор математики, а это — мой ассистент, инженер-электромеханик, Вилли Брайт.
— В таком случае, мы пятеро — тоже «профессора», причем считаемся наиболее видными учеными на этой планете в области многих наук. Моей специальностью является языковедение, народоведение и история мысли и культуры ийо.
— Что такое «ийо»?
— Это — мы и вся наша совокупность, то, что у вас «человек» и «человечество». Мои науки требуют наиболее сильно развитой памяти и способности понимать и вникать, так как я имею дело с прошлым, а не настоящим. Носители моих наук давно уже вымерли, вследствие чего я должен уметь воспроизводить в своей голове по книгам и письменам их культуру, быт, интересы, которыми они жили, обстановку и т. д. Поэтому мне необходимо было развить свои способности, о которых я уже говорил, до высшей степени, и я превзошел всех, до сих пор известных в этом отношении ийо.
Тао не раз поражал нас своей сообразительностью и быстротой, с которой он все схватывал и усваивал английский язык. Теперь же, когда мы узнали эти подробности, наше уважение к нему возросло до крайних пределов: мы поняли, что имеем перед собой крупнейшего и талантливейшего представителя ученого мира сатурнитов.
— Я изучил все существовавшие когда-либо у ийо языки, — продолжал он, — и помню все прочтенные мною в жизни книги.
— Позвольте теперь узнать, — обратился профессор к Тао, — историю нашего спасения.
— Она связана с астрономией. Вы уже знаете, что мы находимся на одном из 14 спутников огромной планеты с кольцами. Этот спутник называется Айю и является одиннадцатым по счету, вы же попали на седьмую, носящую название Вуйи, на которой сразу же было обнаружено загадочное появление двух неизвестных, но, повидимому, культурных существ. Вскоре замечено было ваше бедственное положение в виду отсутствия на Вуйи воды и растительности. Помимо руководившего нами научного интереса, необходимо было оказать вам помощь. Для этого хватило бы и одного междупланетного корабля, но их набралось целых девять, поскольку нашлось много желающих полететь за вами: все это были представители различных научных дисциплин и молодежь. Я лично в экспедиции не участвовал.
Вспомнив, по ассоциации, услышанные нами первые звуки сатурнитов, я обратился к Тао с вопросом:
— Что значит «и´-и» и «у-ва´-у»?
— Возгласы, выражающие одобрение, удовлетворение, приветствие и радость.
— Прекрасно! — сказал профессор. — А теперь я горю желанием изложить вам мою специальную теорию и изобретение.
Один из ученых взглянул на Тао, который тотчас же сообщил нам его мысль:
— Мой коллега — профессор математики и физики Кайя — считает, что ваше сообщение имеет совершенно исключительный интерес. Поэтому оно должно быть сделано в самом большом зале в присутствии всего ученого мира. Одновременно мы передадим вашу лекцию и чертежи по Айю, чтобы все ийо узнали о гениальном открытии.
— Вот новость! — воскликнул профессор, повернувшись ко мне. — Чертежи в процессе составления по радио!
— Не только чертежи, — прибавил Тао, — но также и вас вместе с кафедрой, на которой вы будете стоять: пусть все увидят великого ученого.
— А как же они поймут английский язык? — спросил я.
— Очень просто: читая лекцию, профессор будет при этом, конечно, думать. Особые аппараты передадут его мысли при помощи электромагнитных волн телефонам, которые превратят их в звуки нашего языка. Английский же язык здесь не при чем, ибо процесс мышления «интернационален» и существует вне языка.
— Ну, электромеханик, что вы на это скажете? — обратился ко мне, улыбаясь, профессор.
— Здесь я более не инженер, а невежда…
— Итак, если вы принимаете предложение, мы объявим об этом по Айю. Лекция может состояться сегодня после обеда.
— Обязательно! Мы не посвятили в наши работы никого из людей, но я с радостью готов открыть все ийо! А пока мне хотелось бы ближе ознакомиться с местными астрономическими и физическими данными.
— Коллега Кайя сообщит вам все, что вас интересует.
— Для этого было бы лучше всего отправиться в университет, — предложил Кайя.
Мы тотчас же встали со своих мест.
Приведенная беседа с учеными сатурнитами происходила в «зале-саду», куда мы перешли по окончании завтрака. При всех столовых как специальных, так и в общежитиях и гостиницах, находились подобные, предназначенные для отдыха помещения.
Выйдя из гостиницы, мы сели в яхту и полетели на физико-математический факультет. Обойдя ряд подавляющих своим богатством и великолепием грандиознейших лабораторий, мы попали в планетарий.
Он находился в огромном здании, представлявшем собою мир с млечным путем, звездами, планетами и системой Сатурна. Все двигалось и вращалось, звезды мерцали… Планеты являлись не изображениями, созданными, как у нас на Земле, с помощью проекционных фонарей, но свободно витавшими в пространстве телами. Это было абсолютной копией мира, идеальным воспроизведением действительности, торжеством искусства и техники над природой. Иллюзия и перспектива были изумительны: стоя в темноте на какой-то невидимой площадке, мы чувствовали себя одинокими и оторванными в междупланетном пространстве, вдали от солнц, среди вечной ночи…
— На чем же все это держится?
— Силой взаимного тяготения.
— Как?!. А притяжение почвы, а влияние окружающих тел, а давление воздуха, который выталкивает все предметы наверх?..
— Притяжение Айю лун и прочих окружающих тел здесь уничтожено, — пояснял Кайя, — причем найдена равнодействующая между этими силами и влиянием атмосферы. Все точно отрегулировано, и система работает так же, как и в природе. Малейшие отклонения и нарушения автоматически компенсируются искусственно созданным силовым полем.
Вдруг профессор повернулся ко мне, пораженный, видимо, какой-то мыслью.
— Брайт! Вам ничего не приходит на ум?
— Н-нет, — ответил я, подумав.
— Посмотрите на систему Сатурна! Она ничего не напоминает вам?
— Н-ничего… Не знаю, что вы думаете.
— Да, ведь, мы же видели ее изображение в снаряде, — помните, во время полета на Айю? Вы еще искали тогда что-то под столом. Я убежден, что оно транслировалось туда именно из этого планетария!
— Совершенно верно, — подтвердил Кайя. — А теперь посмотрим солнца.
Мы вышли наружу и отправились на яхте в другой планетарий, в котором были представлены светящиеся солнца с планетами и их спутниками. Спутников солнц я насчитал 29, лун же — несколько десятков.
— Сийя, — продолжал Кайя свои объяснения, указав рукой на Сатурн, — оборачивается около одного из солнц, сами же солнца вращаются вокруг общего центра, являющегося точкой равнодействия их взаимных тяготений. Вы попали сюда в удачное время, когда все солнца в течение получаса по вашему хронометру восходят и в такой же срок и заходят. Но не всегда это бывает так, в виду обращения Айю вокруг Сийя, Сийя — вокруг солнц и солнц — вокруг своего общего центра. В связи с этим времена года у нас несравненно сложнее, чем у вас, и одно и то же положение не повторяется в течение тысячелетий. У нас есть два рода лет: малый и большой год. Малый это время обращения Айю вокруг Сийя, большой — Сийя кругом своего солнца. Малый год продолжается около 63, а большой — 434 наших суток. Чему это равно по вашему времяисчислению?
— 387 земным суткам, — ответил профессор, — так как ваши сутки продолжаются по нашему хронометру приблизительно 21 час и 24 минуты.
— Необходимо заметить, — продолжал Кайя, — что продолжительность лет и орбита Айю, представляющая собой весьма сложную кривую, постоянно меняются, в зависимости от взаимного расположения Айю, Сийя и солнц. В связи с этим у нас бывают долгие периоды, когда на всей планете совершенно отсутствует ночь: не успевает зайти одно солнце, как появляется другое. Или же круглые сутки светят поочередно два из них: первое и второе, второе и третье и третье и первое.
В течение часа Кайя демонстрировал и излагал нам небесную механику тройной звезды.
Из планетария мы полетели обедать, а затем отправились на доклад профессора.
— Я смущен, — пробормотал он в замешательстве, когда мы вступили в колоссальную аудиторию, наполненную тысячами сатурнитов.
Она представляла собой круглый зал, в середине которого находилась кафедра с большим темно-синим шестигранным цилиндром. Устроенная амфитеатром, наподобие цирка, аудитория имела десятки дверей. На стенах виднелись доски, сделанные, очевидно, из того же материала, что и центральный цилиндр. По земному обычаю, о котором сатурниты были уже осведомлены, нас встретили аплодисментами. Мы — двое маленьких людей и пять сатурнитов — торжественно прошли по широкой дороге и поднялись на кафедру.
— Здесь присутствует весь передовой ученый мир Айю, — сказал Кайя. — Одновременно вас будут слушать все ийо.
Вторично раздались в знак одобрения аплодисменты.
— Пишите на гранях цилиндра этой палочкой, — продолжал он, протянув профессору прозрачный стержень. — Когда чертеж не будет более нужен, нажмите кнопку. Если вы готовы, начните, — я включаю передатчик.
— Но я не представляю себе, — заметил профессор, — как мои мысли не затеряются в общем хаосе мыслящей аудитории!
— Во-первых, — ответил Кайя, — ийо умеют внимательно слушать, не думая и не мешая лекции не только разговорами, но и мыслями, и, во-вторых, передаваться будут при помощи вот этого прибора только ваши мысли, все же прочие — отражаются специальными рефлекторами.
Профессор занял свое место, провел рукой по волосам, откашлялся и заговорил, сначала робко и неуверенно, но вскоре речь его потекла плавно и твердо. Как только он собрался с мыслями, по всему залу зазвучала легкая, хорошо знакомая нам мелодичная музыка… Чертежи, выступая на темно-синем фоне ярко-огненными линиями, походили на светящуюся в темноте раскаленную проволоку. Едва профессор начинал чертить на одной из плоскостей призмы, как на остальных пяти, а также и на всех находящихся в зале досках автоматически вырисовывались те же линии, при нажиме же на кнопку все исчезало.
Едва профессор начинал чертить на одной из плоскостей призмы, как…
Лекция длилась около трех часов. Окончив, профессор опустился в кресло, и бурные аплодисменты выразили оценку слушателей. Несколько сатурнитов поднялись на кафедру и приблизились к нам.
— Это, — представил их Кайя, — ученые-изобретатели. Они предлагают построить под вашим руководством большой резонатор.
— Прекрасно! Я готов. Начнем в ближайшие же дни!
Нас вынесли с почетом на руках на улицу и передали колоссальной толпе великанов.
— Й-и! — раздалось снаружи хором.
— У-ва´-у! — отвечали наши спутники.
Была уже ночь. На небе сиял Сатурн и луны.
— Вы устали, — сказал нам Тао. — Отдохните, и завтра мы увидимся снова.
Нас усадили в огромную прекрасную яхту, и, сопровождаемые сотней сатурнитов, мы двинулись к дому. И всюду, когда мы медленно плыли над городом, тысячные толпы кричали нам снизу «и´-и».
— Успех превзошел все ожидания! — довольным тоном заметил профессор, входя в столовую.
— Я гордился вами, мистер Брукс! — ответил я, пожимая ему руку. — Я думаю над тем, каким бы это было для меня несчастьем, если бы ваше объявление не попалось мне случайно на глаза!
Меня не смущало более бесплатное потребление продуктов и пользование общественными благами: в этом мире не было, повидимому, денег.
— Подадим им идею о деньгах, — сказал я, смеясь, профессору. — Подобного изобретения у них еще, повидимому, нет!
— Не беспокойтесь, — брезгливо ответил он: — они давно уже отказались от этой мерзости.