Молчавшая до сих пор Афи заговорила за обедом по-английски — правда, медленно и с посторонней помощью, но все ж таки!
— Я слушала разговор Тао. Я понимала его мысли. Поэтому я понимала все фразы. Теперь я могу немного говорить на вашем языке.
Тао подсказывал недостающие ей для разговора английские слова. Когда она кончила, он обратился к нам с предложением:
— Хотите видеть жизнь и существа на Юйви?
— Конечно!
— После обеда мы полетим в 1034-й город, из которого наблюдение этой планеты наиболее благоприятно.
— Мистер Брукс, города имеют у них номера!
— Совершенно верно, — подтвердил Тао, — кроме названий также и номера в целях более легкой ориентировки.
— В каком городе мы сейчас находимся?
— В 357-м.
— А сколько на Айю всего городов?
— Несколько тысяч. Все они построены приблизительно по одной и той же геометрической схеме и разделены, как вы видели, радиальными улицами и перпендикулярными шоссе на кварталы. И те и другие имеют свои номера. На письменных сообщениях мы указываем три номера: города, квартала и улицы. Итак, летим?
Мы встали и вышли на улицу. Солнца не было видно: грозные, черные тучи как бы свинцом залили все небо, и наши фигуры казались на темном фоне горизонта белыми, как мел. Казалось, что наступила ночь, и через несколько минут стихийно разразилась великолепная гроза. Сплошным каскадом низвергалась сверху вода, густая сеть фиолетовых молний непрерывно расщепляла небо, и неустанно грохотал оглушительный гром. Не было слышно голосов друг друга, и невозможно было ничего различить в этом сером водяном тумане. В ушах стоял сплошной рев, а шум дождевых потоков, заливавших чешую, напоминал морскую бурю, под чешуею же было совершенно сухо.
Низвергалась сверху вода. Фиолетовые молнии рассекали небо.
Достигнув закрытой станции кораблей, мы отряхнулись, быстро разместились в снаряде и вылетели наружу. Прозрачная оболочка эллипсоида засверкала внезапно ослепительным светом. Мы сели и почувствовали толчок — снаряд поднялся.
— Зачем этот свет?
— Чтобы избежать в тумане столкновений.
Вскоре свет погас, и мы увидели сияющие солнца, а глубоко под нами грохотал гром, и молнии бороздили черную, как смола, густую мглу…
— Какая красота! — воскликнул профессор.
Мы улетали от солнц: они быстро закатывались у нас на глазах и одно за другим исчезли за горизонтом. Стало темнеть. Наступила ночь, появились звезды, а затем выплыл Сатурн и луны. В снаряде зажгли голубой свет. Подобно метеору, летели мы по темному небу, а внизу светились города с мириадами ярких точек — домами. По прошествии получаса снаряд опустился на станцию. Мы пересели в небольшую открытую яхту, в которой и достигли вскоре обсерватории. Десятки астрономов, занимавшихся наблюдениями и вычислениями, встали при нашем появлении со своих мест и приветствовали нас.
— Они слышали отсюда вашу лекцию, — сказал Тао, — и выражают свое одобрение.
Нам немедленно предоставили два «телескопа», за которыми мы и просидели всю ночь. Огромное увеличение и ясность давали возможность видеть жизнь на Юйви, как в кино. Она весьма походила на земную. Утопавшие в тумане города, огромные небоскребы, закоптелые заводы, извергавшие густой черный дым трубы, и существа — поработители и порабощенные — представляли собой характерную картину, напомнившую нашу далекую родину… После прекрасной Айю она показалась нам отвратительной.
— Разрешите узнать, — обратился профессор к Тао, — устройство ваших телескопов. Какие удивительные должны быть там зеркала и линзы!
— Весьма удивительные! — подтвердил,: улыбаясь, Тао. — Но еще удивительнее то, что их там вовсе нет. Если вас интересуют чудовищные зеркала и линзы, вы сможете осмотреть их в музее истории и техники, куда несколько сот лет тому назад были сданы последние телескопы.
Профессор покосился на заколдованные темные отверстия.
— Гм… А вот эти… как же сделаны?..
— Стекла нужны были для того, — объяснял Тао, — чтобы преломлять свет, мы же научились проделывать это и без них. Мы умеем теперь изгибать световые лучи, делать из них кружки и даже, если хотите, завязывать узлом.
— Брайт! Что вы на это скажете? А?
— Известно ли вам, что свет поддается влиянию тяготения?
— О, да! Величайший гений современной эпохи Альберт Эйнштейн создал эту гипотезу, которая при ближайшем солнечном затмении и была доказана: лучи звезд, проходившие близко от солнца, подверглись силе его притяжения, вследствие чего звезды казались смещенными.
— Прекрасно, теперь вам все уже будет понятно: потоки атомов образуют в поле лучей мощные центры тяготения, которые и искривляют их. Вот и все — просто и ясно.
— Гениально! — воскликнул профессор. — Прямо гениально, Брайт!
Я вполне согласился с ним.
— Таким образом, мы получили ряд преимуществ. Во-первых, пропуская лучи через несколько «искривителей», мы достигли неслыханной до тех пор силы увеличения. При этом возросли, конечно, ясность и отчетливость изображений, ибо самые лучшие стекла задерживают свет, разлагают его на составные цвета, создают так называемую «аберрацию». Все это теперь устранено. Затем оказались уже ненужными колоссальные установки для труб в десятки метров длиною, они заменены сравнительно небольшими компактными приборами. Не менее замечательно и то, что свет в искривителях одновременно и усиливается: это дало возможность обойтись без огромных объективов. Усиление происходит путем вливания мощного потока атомов в световой луч. Эти атомы приводятся в колебательное движение в унисон с волнами луча и, таким образом, превращаются сами в свет. Известен вам какой-нибудь аналогичный случай усиления в технике?
— Да, — ответил я, — усиление радиоволн в ламповом приемнике. Там происходит подобный процесс взаимодействия электронов.
— Совершенно верно. Это дало возможность увеличивать силу света во много тысяч раз, а также и охватить большое поле зрения при малом объективе. Вариацией же световых полей искривителей достигается различная степень увеличения в широких пределах. Вот и все.
— Знаете что, Брайт, — сказал профессор, — я уже не боюсь более за благополучие Айю в случае колонизаторских попыток людей: обладая подобной наукой и техникой, сатурниты раздавят объединенную земную армию, как блоху!
Тао рассмеялся, а мы подвинулись к чудесным «искривителям» света.
— Помните, Брайт, как я уже в первый момент сказал вам, что, заглянув хоть раз в эту штуку, не остается ничего иного, как выбросить все земные рефлекторы и рефракторы в мусорный ящик…
И профессор был прав.
— Мы так и поступили, — сказал Тао, — но только — не в мусорный ящик, а в музеи. Это был огромный переворот в астрофизике. При помощи приборов новой конструкции мы впервые увидели звезды, в то время как раньше они казались лишь светящимися точками…
Я не отрывал глаз от Юйви, внимательно рассматривая двигающиеся улицы и вращающиеся площади городов, дома, поля, деревни… «Цивилизация» и «культура» Юйви обогнали, несомненно, земную. Это следовало не только из техники, но, главным образом, из огромной разницы между внешностью трудящихся классов и нетрудовых элементов общества. Она была в значительной мере большей, чем на Земле. Первые походили на рабов античного мира, вторые же своими круглыми, тучными фигурами, слитыми с телом головами без шеи и заплывшими глазками напоминали откормленных свиней. Все эти существа походили по типу на людей.
Вначале мне мешало то, что приходилось рассматривать все с «птичьего полета», но вскоре я с этим освоился. Я видел, как тысячи рабочих являлись и покидали фабрики — худые, изможденные, еле волочившие ноги… Подобно муравьям, работали на полях сгорбленные существа под надзором надсмотрщиков, и всюду виднелась стража, напоминавшая нашу полицию и жандармов.
Мы наблюдали, с одной стороны, дикое веселье чистенькой буржуазии на курортах и парках, а с другой — черные поселки каменноугольных районов, с гниющими глубоко под почвой углекопами, и толпы грязных, оборванных и худосочных женщин и детей. Наряду с наличием многочисленных тюрем, на мрачных дворах которых торчали виселицы, на залитых солнечным светом спортивных площадках происходили танцы и игры. И всюду флирт, всюду пикники, прогулки, поездки на автомобилях и яхтах, гонки, спорт, состязания… И всюду полиция и жандармы, которые, как мы убедились, были действительно «необходимы» здесь: там и сям — на улицах, площадях и около заводов и учреждений — возникали столкновения и стычки. Возбужденные группы, а иногда и целые толпы кидались вперед, но их быстро рассеивали верные слуги буржуазии, постоянно находившиеся на страже защиты интересов угнетателей. Они стреляли, ибо многие падали и оставались лежать с закрытыми глазами и страдальческим выражением лиц. Но павших быстро убирали, дабы «беспорядки» не омрачили настроение «мирного общества». Для этого немедленно появлялись специальные фургоны, куда их, как туши на бойне, наваливали, плотно закрывали черными покрывалами и увозили в особые огороженные места за город. Там их, приканчивали и закапывали.
С отвращением и ужасом отвел я глаза от искривителя и встретился с лихорадочным взглядом профессора.
— Вы видели, Брайт? — его голос дрожал от возмущения.
— Да, мистер Брукс. Этот кошмар, пожалуй, еще почище земного.
— Молчите, Брайт! Вы не знаете всего того, что творится на Земле: когда вы читаете в прохладном парке за чашкой ароматного кофе газету, вы не видите виселиц и не слышите стонов, здесь же вы наблюдаете сверху одновременно огромную часть планеты. Я уверен, что и в нашей Европе — она достаточно велика для этого — ежедневно и ежечасно происходят в различных местах подобные вещи. Но мы ничего не знаем о них: не ожидать же от «Дейли Телеграф» тюремных бюллетеней!
— Вы правы, мистер Брукс. Но какой, однако, контраст между только что виденным и жизнью на Айю! Это — небо и земля, рай и ад.
— Да, — ответил он, — сатурниты дали нам при помощи телескопа хороший урок: они показали нам наглядным способом больше, чем это могли бы сделать книги. Они представили как бы под микроскопом изнанку так называемой «культуры» и «цивилизации» отвратительной земной жизни во всей ее наготе и безобразии. И одновременно с этим они развернули перед нашими взорами другую — блестящую и светлую картину. Теперь выскажу вам мое предположение: я уверен, что на Айю — социализм. Таким образом, кроме чисто научного значения, наша экспедиция в этот мир приобретает еще и не меньшее другое — политическое: мы станем здесь политически просвещенными.
— Мне страстно хотелось бы, — сказал я, — привести на Айю и вот к этому телескопу, в частности, всех земных угнетателей: пусть они увидят всю мерзость своих действий и своего строя. Это подействовало бы на них должным образом.
Профессор безнадежно махнул рукой.
— Вы молоды, Брайт, и идеалистически настроены. Вы верите еще в добродетель крокодиловых слез буржуазии на столбцах «Таймса», обагренного кровью колоний, рабочего класса и, хотя бы, ирландских крестьян. Вспомните об инквизиции, войнах, побежденных народах, подавленных революциях, тюремных застенках и т. д., и т. д. Целые библиотеки можно написать об этом. Нет, Брайт, исход только один — борьба. Опыт человеческого общества показал, что нигде, никогда и ничто, не давалось угнетенным без жестокой борьбы. Сердобольные короли встречаются только в детских сказках, созданных с агитационно-воспитательной целью в интересах защиты монархического строя. Возьмите хотя бы нашу знаменитую «Хартию вольностей», которой так кичится всякий англичанин, считая ее доказательством «необычайного» либерализма и добродетели монарха. Ведь так вы учили по учебнику в школе?
— Да.
— Ну вот. Но там ничего не говорилось об уме короля, — ядовито сказал профессор. — Будь он таким же кретином, как Людовик XVI, его постигла бы та же участь. Да будет вам известно, что «Хартия вольностей» была вырвана силой, под влиянием которой трон пришел в сильное колебательное движение. Король был знаком из истории с этим явлением и мгновенно стал «либералом». Для темных масс тотчас же написали манифест, а для детей составили учебники. Не обидели также и дураков: для них сочинили стихи и отслужили в церквах молебны, восхваляющие доброту короля.
— Но элементарная справедливость и жалость…
— Бросьте, вы наивны, Брайт! Если бы буржуазия имела то, что вы так трогательно формулировали, так не было бы, по крайней мере, войн. Подумайте только о миллионах убитых, калек, слепых, вдов, сирот… Где же ваша справедливость, где для нее место в этом сплошном, беспросветном ужасе?
— Вы правы, мистер Брукс, правы… Но где же выход из создавшегося положения?
— В революции, в одновременном и повсеместном восстании. И рано или поздно, но это будет. Это — неминуемо, это — непреложный закон кривой истории, которая определенно ведет к социализму; мы видим это на протяжении всей эволюции современного общества. Но эволюции недостаточно: в процессе эволюционного движения неизбежны, как показывает история, резкие столкновения экономических моментов и вытекающих отсюда классовых противоречий. Тогда эволюция перерастает свой темп, и напряжение переходит границы максимума, что дает быстрые скачки вперед, о которых говорит живший долгое время в Англии германский экономист Карл Маркс. Это — та критическая температура, которая превращает воду в пар, критическое давление, — имеющее своим следствием взрыв. Это — революция! — энергично закончил профессор.
— Правильно, — сказал Тао. — Именно так это было у нас и так же будет и у вас. Во время полета домой я расскажу вам о дальнейших событиях на Юйви и наших намерениях, пока же, не теряя времени, смотрите в телескоп, потому что через полчаса планета скроется за горизонт.
Представители юйвитанской буржуазии осматривали исполинские дредноуты…
Мы повернулись к темным отверстиям и обратили внимание на постановку военно-морского дела. Было ясно, что готовилась всеобщая ожесточенная война: во всех государствах происходили грандиозные маневры. Огромные полчища войск, тучи аэропланов, исполинские крейсеры и дредноуты, стаи подводных лодок, колоссальные дальнобойные орудия, несущие тонны взрывчатого вещества, а также и многое другое — все это представляло собою слишком знакомую нам картину… И я подумал о миллионах несчастных существ, о которых только что говорил профессор. Леденящий ужас охватил меня при виде этих приготовлений, и, обращаясь к Тао, я порывисто воскликнул:
— Неужели вы допустите эту кровавую бойню?!
— Нет! — кратко отчеканил он.
Мы видели, как набирали рекрутов, как полиция и жандармы извлекали их из домов и таскали по деревням и улицам… Мы видели плачущих женщин и детей, хватавшихся за одежду своих отцов, которых они не надеялись больше увидеть. Их грубо отталкивали, отбрасывали и били, но они толпами бежали за уведенными. Женщины падали на землю, протягивали вслед уходящим свои тощие руки, а затем собирались группами и неподвижно застывали, обняв друг друга… Здесь царили стон и отчаяние. Мы видели, наконец, как всюду водили арестованных дезертиров и в присутствии войск немедленно их расстреливали.
— Я… не могу больше, — пробормотал я, отвернувшись.
Профессор встал со своего места, бледный и мрачный.
— Мы достаточно видели, Брайт. Хватит с нас. Мы не забудем всего этого.
Я взглянул на прекрасные, благородные лица сатурнитов и с чувством брезгливости представил себе отвратительные туши, толстые шеи и заплывшие салом свиные глаза юйвитянской буржуазии, с одной стороны, а с другой — жалкие и изможденные фигуры ее рабов. Эти три контраста представляли собой олицетворение совершенства, мерзости и страдания. Взволнованный виденным, я схватил Тао за руку и умоляюще заговорил:
— Утешьте этих несчастных, сообщите им, что вы не допустите бойню! Смотрите, как они страдают!..
— Все уже сделано, — мягко ответил он. — У нас налажена междупланетная радиосвязь с главным революционным комитетом Юйви, который и обратился к нам за помощью.
— А не могут ли посторонние подслушать ваши переговоры? — забеспокоился профессор.
— Ни в коем случае: сигналы шифрованы, и на всей Юйви есть всего лишь один наш приемный аппарат, который находится в руках комитета. Я знаю, что вы хотите спросить. Отвечаю вам на это, что, если даже полиция и обнаружит этот аппарат, она не только не сможет им воспользоваться, но даже и не поймет его назначения. Быть может, правительства на Юйви и подозревают телефонную связь с нами «бунтовщиков», протестующих против буржуазных войн, но они ни в коем случае не смогут построить приемник для наших волн: мы опередили их науку и технику на сотни лет.
— А если аппарат испортится? Ведь комитет будет тогда от вас совершенно отрезан?
— Возможно, но мы тотчас же узнаем об этом. У вас на Земле аппараты посылают еще, вероятно, волны во все стороны, не зная, куда они идут, кто их принимает и принимает ли их вообще кто-нибудь. На наших же передатчиках индикаторы точно указывают, где, в каком направлении, на каком расстоянии и сколькими аппаратами волны принимаются. Выключение или порча одного из них немедленно показывается.
— Изумительно! Нам нечего бояться за них, мистер Брукс!
Профессор только промычал что-то в ответ.
— Итак, — сказал Тао, — наблюдение окончено и продолжать его сейчас уже более нельзя. Рекомендую отправиться домой.
Мы встали, распрощались с астрономами и покинули 1034-й город. Здесь уже был рассвет, но снаряд улетел от него к ночи. Понемногу стало темнеть, одна за другой зажигались звезды, а затем появились обратно зашедшие было Сатурн и луны.
— Смотрите, — сказал Тао, указывая на одну из них, — это — Юйви…
Луна — казалось, самая обыкновенная луна — бесшумно и безмолвно плыла по небу, поэтически озаряя своим лунным светом спящую ночь. И если бы запел еще в кустах соловей, влюбленные парочки смотрели бы на луну и вздыхали, и им казалось бы, что она вселяет в их душу любовь.
— Это та самая Юйви, — продолжал Тао, — на которой вы только что видели страданье и смерть. И кто мог бы догадаться по ее прекрасному, мирному виду, что здесь господствуют кошмары и ужас, — кто сказал бы, что за этим спокойным, поэтическим светом готовится бойня и скрывается зло?.. Сядем, и я расскажу вам теперь о наших взаимоотношениях с Юйви.
Скорость полета быстро возрастала. Стены снаряда вспыхнули мягким голубым светом и потеряли прозрачность. Мы опустились в кресла и приготовились слушать.
— Мы являлись к юйвитянам как друзья, и они встречали нас как гостей. Но они сразу же отвернулись от нас, как только узнали, какой на Айю общественный строй. Мы пробовали склонить правительства Юйви последовать нашему примеру, но вскоре убедились, что все эти попытки совершенно бесполезны. Отношения испортились, юйвитяне стали питать к нам неприязнь и, наконец, — попросили нас оставить их в покое и прекратить свои полеты. Нашей же техникой они необычайно заинтересовались… К каким только ухищрениям они ни прибегали, чтобы все у нас выведать! Но зная, что они используют ее как новое и более мощное орудие эксплоатации и угнетения, мы ничего не открыли им. Мы не доверяем также и их ученым, ибо — сознательно или бессознательно — но все они поддерживают своей работой режим эксплоататоров.
— Вы слышите, Брайт? — воскликнул профессор. — Как это верно!
— В течение последнего года, — продолжал Тао, — мы заметили на Юйви всеобщую подготовку к войне, вызванную обострением международного положения. Несмотря на создавшиеся между нами и юйо — или «юйвитянами», как вы их называете, — натянутые отношения, ийо предприняли туда на днях научную экспедицию. В этой именно экспедиции и принимала участие Афи. Наши корабли были встречены на сей раз явно недружелюбно, и к ним тотчас же приставили так называемую «охрану».
— Но как же ийо не побоялись отправиться туда?
— Очень просто. Они прекрасно понимают, что нападение на нас повлечет за собой весьма неприятные для них последствия. Итак, они окружили наши корабли войсками и полицией якобы с целью их «охраны» от «черни» и «ненадежных элементов». Так это было объяснено многочисленными правительственными делегациями, которые немедленно прилетели из разных государств на аэропланах. Согласно традиции дипломатов, они были необычайно вежливы, фальшиво льстили и всячески заискивали. Они без конца извинялись за вызываемые на их планете «низшими слоями общества» беспорядки, могущие обеспокоить таких «высокопоставленных» гостей, как мы. Все дипломаты жаловались на «неизбежность» надвигающейся войны, виновниками которой были, конечно, не те государства, представителями которых они являются, а всегда какие-то иные… Затем они много болтали о «вечном мире», который необходимо защищать, между прочим, с оружием в руках, о «покровительстве» и «цивилизации» отсталых и некультурных народностей и т. д.
— Совсем, как у нас на Земле! Не правда ли, Брайт? Как смешно и карикатурно звучит все это здесь — на Айю!
— Но вы поняли, конечно, для чего были приставлены к кораблям ийо войска?
— О, да! Чтобы изолировать ийо от народных масс, чтобы те не узнали о творящихся там безобразиях. Кроме того, под видом охраны они, несомненно, окружили ваши снаряды шпионами.
— Совершенно верно. Поэтому ийо сообщили им, что они явились на Юйви с научной целью и не боятся никаких нападений. Войска же, полицию и правительственных чиновников они просили немедленно удалить и категорически запретить им подходить к кораблям ближе, чем на определенное расстояние. Невыполнение этих ультимативных условий будет рассматриваться, как объявление войны с вытекающими отсюда последствиями. Услышав это, дипломаты растерянно переглянулись, извинились, фальшиво улыбнулись, попрощались и удалились. Через десять ваших минут все поле кругом опустело.
— Блестяще! — воскликнул профессор, потирая руки.
— Слушайте дальше: в ближайшую ночь к нашим кораблям пробрались, крадучись, два юйо… Они оказались представителями революционного комитета и подробно описали господствующее на Юйви положение.
— А ийо не боялись, что это — шпионы?
— Шпионство по отношению к нам, умеющим «читать» мысли, невозможно. Рассказанное явившимися юйо в сотни раз превосходит все те ужасы, которые вы видели в телескопе. Они сообщили, что не позднее как через несколько дней ожидается начало ожесточеннейшей международной войны. От имени пролетариата и крестьянства Юйви представители революционного комитета просили нас о помощи. Тут же был дан им радиоприемный и отправительный аппарат с обещанием ставить их в известность о принимаемых нами решениях. Мы же решили, конечно, предотвратить войну и помочь революции, как этого требует междупланетная пролетарская солидарность.
Пока Тао говорил, наш снаряд прибыл в 357-й город. Была полночь: темное небо переливалось мириадами ярких звезд, а в гуще садов и парков-светили голубоватые здания. Здесь царили мир и спокойствие. Мы проникли через незапирающиеся двери в дом и бесшумно прошли в столовую, где постоянно имеются для запоздалых путников пища и питье, механически поддерживаемые в горячем состоянии.
— Как прекрасен мир, — сказал профессор, — и в какую отвратительную, полную страданий клоаку превращают его люди и другие, им подобные «цивилизованные» гады!