Мы не зависели больше от умеющих говорить по-английских ийо: быстро освоившись с новыми условиями, мы и одни совершали прогулки пешком или же подходили к любой яхте, и управлявший ею ийо «вез» и водил нас, куда мы хотели. К тому же появилось много новых друзей. Беседовать с ними, правда, мы еще не могли, но то, что они умели воспринимать наши желания и мысли, оказалось достаточным для взаимного понимания.
Обходя общественные и производственные центры, мы обнаружили ряд неизвестных на Земле организаций. С другой стороны, многих из существующих у нас институтов и учреждений здесь не было — при коммунистическом строе они оказались совершенно излишними и ненужными…
Церкви отсутствовали, религия исчезла, не замечалось социально-общественной разницы между мужчинами и женщинами, и не обнаружено было никаких национальных особенностей: мы всюду встречали один и тот же тип ийо.
— В каком же положении находятся у вас национальный и женский вопросы? — обратился профессор к Тао.
— Ни в каком: после революции и исчезновения буржуазно-нетрудовых элементов все нации смешались вследствие братского сотрудничества народов, падения государственных границ и, позднее, — быстрого развития средств передвижения. Искусственно питаемая буржуазией среди трудящихся национальная рознь бесследно исчезла, что привело к смешанным бракам. Таким образом, эволюция завершила дело революции.
Хотя в настоящее время и существуют еще остатки национальных и расовых признаков, но и они через несколько сот лет окончательно сгладятся, благодаря нивелирующей тенденции нашего строя.
— Позвольте, — вставил я, — строй не на все может воздействовать, например, на климат. На Земле есть резко отличающиеся друг от друга расы: негры, германцы, китайцы и др.
— На всей Айю, как вам известно, климат приблизительно одинаков, но не в этом суть. Ваши негры жили миллионы лет на одной территории, а китайцы — на другой, не смешиваясь друг с другом, ввиду разделявших их огромных дистанций. На Айю же транспорт уничтожил расстояние: сегодня мы здесь, а через час можем быть на противоположной стороне планеты, занять там любое помещение и остаться жить. В настоящее время население всей Айю быстрее и легче, смешивается, чем когда-то жители одной улицы. Ясно?
— Исчерпывающе.
— Что же касается «женского вопроса», — продолжал Тао, — не могу вам, к сожалению, ничего сообщить. Существуют два рода ийо, которые анатомически отличаются друг от друга. Больше — мне ничего не известно.
— Мало! — усмехнулся профессор. — На Земле гораздо веселее. У нас есть «женское движение», «уравнение в правах», «раскрепощение женщины» и т. д. с целой литературой и всякого рода идеологическими обоснованиями «за» и «против».
— Подобные направления существовали когда-то и здесь, но все эти «идеологии» сразу же рухнули с провалом одной из них — буржуазной.
Тао был прав — провал буржуазной идеологии до неузнаваемости изменил физиономию общества, а совершенный транспорт победил расстояние. Мы быстро летали по Айю, и, как в калейдоскопе, развернулись перед нами быт и повседневная жизнь Великой коммуны. Города сменялись городами, дни и ночи смешались… Сутки, мерно дробящие нашу жизнь на равные части и являющиеся на Земле мерилом труда и исходными пунктами начал и концов человеческой деятельности, потеряли значение: в течение получаса вечера заменялись утрами, а ночи изгонялись сияющим днем.
Очарованные симфонией коммунизма, мы в течение двух суток совершенно не спали, продолжая с лихорадочным рвением и неослабевающим интересом изучать изумительный строй идеального общества. Всюду открытые двери, «бесплатные» поездки и питание, а также высокоразвитое население планеты сделали нашу задачу простой и легкой. Паспорта, границы, таможни, полиция, армия… Такими смешными и дикими показались нам здесь все нелепые, ненужные атрибуты капитала, отвратительно усложнившие жизнь и наполнившие Землю слезами и кровью. Мы ушли от них на столетия — они были забыты здесь и утонули во мраке, покрывшись пылью веков.
Отсутствовал суд, законы и вообще все институты так называемой «юстиции».
— Суды бесследно канули в пропасть истории, — сообщила нам Афи. — Несколько сот лет тому назад бывали редкие случаи применения третейских и товарищеских судов, но и они давно уже отжили свой век: между ийо никогда не бывает никаких конфликтов или ссор, разве только мирные, научно-философские диспуты. Во всех нас максимально развито социальное сознание и чувство гражданства. Мы настолько уважаем личность и свободу друг друга, что давно уже не существует не только каких бы то ни было столкновений, но даже и любовных драм. Они могли возникать только на почве капиталистического крепостничества или же морально-общественного несовершенства, т. е. эгоизма и недостатка уважения к свободе личности.
В связи с разрушением искусственно воздвигнутых границ буржуазной морали и мировоззрения, отпали фарисейские формы и пошлый культ «законного брака». И любовь на Айю стала прекрасна — так прекрасна, как смеют лишь мечтать об этом поэты Земли. Мы всюду встречали счастливые пары.
Задумчиво глядя на них и улыбаясь, профессор бормотал:
— Папеньки, маменьки, тетушки, дядюшки, кумушки… Океаны страданий, миллионы исковерканных жизней… Деньги, сословия, классы, попы… Сколько мук, сколько слез сколько разбитых сердец они стоят молодежи Земли…
Юноши держали подруг своих за руки, их прекрасные лица смеялись, глаза сияли любовью, излучаемой ими на все окружающее. Они были свободны, как могут быть свободны лишь счастливые жители этой совершенной земли.
Мы убедились, что ийо живут действительно не для того, чтобы работать, — вот одна из замечательных особенностей коммунистического общества. В течение большей части жизни трудящиеся тратят у нас всю свою энергию на борьбу за существование, гонимые же вечно прогрессирующей алчностью нетрудовые элементы — на накопления, которым нет ни предела, ни меры. Тяжелая и изнуряющая работа поглощает и тех, и других: первым не хватает прожиточного минимума, вторым — миллионов. Вот что составляет «замечательную особенность» или, вернее, дьявольскую свистопляску капиталистического строя.
Но ни борьбы за существование, ни болезни накопления в коммунистическом обществе нет. Поэтому освобожденные огромные массы энергии разумных существ устремляются на деятельность высшего типа — на изучение и проявление творчества в бесконечной области наук и искусств. Это — первое и главное занятие ийо. И этим объясняется то, что на всей Айю нет ни одного ийо, образование которого не соответствовало бы нашему высшему: оно стало стопроцентным достоянием масс.
Пользование плодами наук и искусств, не знающая преград счастливая любовь, путешествия по Айю и на другие планеты, спорт, состязания и многое другое — все это раскрывает перед свободными ийо свои безграничные возможности. На таком фоне легко и радостно было выполнение общественно-производственных обязанностей, которые, будучи распределенными по специальностям и призванию, тесно связаны с наукой и искусством, с соревнованием и творчеством.
— Вот где темное сделалось светлым, а сложное — таким ясным и простым… — сказал я профессору.
— Да, Брайт, их раса и строй настолько совершенны, что к ним нельзя уже подходить с мерилами: «солидарность», «товарищество», «мораль»… Они достигли социального абсолюта, малейшее отклонение от которого было бы здесь просто смешным и нелепым. Поэтому нечего поражаться их идеальной согласованности и спайке: бесконечные разногласия и споры — атрибуты извращенности и множественности буржуазной культуры. Из многих решений вопроса только одно является наиболее целесообразным и рациональным, но понимание целесообразности относительно и зависит от культуры и принадлежности к тому или иному социальному классу. Ийо же стоят в этих отношениях на одной и той же и притом однородной ступени развития во всех частях своего общества. Вот почему вопрос об антивоенной экспедиции на Юйви был «решен» так просто, так непостижимо примитивно для нас!
Мы видели, как строился дом…
Мы видели однажды, как строился дом — они вырастают здесь, благодаря изумительной технике, в течение нескольких дней. Десятки яхт доставляли стройматериал и части машин, монтируемых при помощи машин же. Как бы играя, безмолвно управляли ими ежечасно меняющиеся блестящие «рабочие», создававшие мощные гиганты металла. Получался огромный завод — тысячерукая гидра, послушно и быстро воздвигавшая здание.
Бодрость, жизнерадостность, жажда деятельности и энергия ийо поражали нас. Дети не отставали от взрослых, а старики не уступали им, так что в этом мире не заметны были ни старость, ни дряхлость.
— И все это потому, Брайт, что отпала палка обязательности; в десятый и сотый раз мы убеждаемся в этом. Буржуазия считает, что стимулом работы является борьба индивидуумов за существование. Поэтому она выставляет нелепейший довод в защиту своего строя против коммунизма: «Обленятся все и замрут культура и жизнь! Опасность для человечества!»
— Лучше бы ему и вовсе не быть, нежели влачить подобное жалкое, страдальческое существование…
— Нет, вы неправы, Брайт. Не прекратить свое существование должно оно, но бороться за лучшее будущее. Нет такой жертвы, которой не стоило бы ради него принести; особенно сильно это чувствуется, когда сравниваешь наш земной со «следующим миром». И человечество завоюет его, в чем я твердо уверен. Чему вы улыбаетесь?
— Мне смешно, я вспомнил, каким наивным я был еще неделю тому назад. Я полагал, что при «мифическом» коммунизме, осуществись он каким-либо «чудом», замрут все стремления: не к чему будет стремиться, поскольку всего будет вдоволь! И тогда начнется разложение общества от бездействия, инертности…
— Бедная жертва буржуазной софистики, — прервал меня профессор, — стремления не ограничиваются желудком! Это пока только так, поскольку полуголодные, погрязшие в бескультурье и порабощенные кучкой негодяев пролетарские и крестьянские массы должны заботиться о насущном хлебе. До сих пор я не видел, по крайней мере, ни одного человеческого общества, в котором было бы столько разнообразных стремлений высшего порядка, как у ийо. Но смотрите, однако, как они моют улицы!
Мы находились в снаряде. Я перегнулся через борт и выглянул вниз: весь город был покрыт тонким слоем блестевшей воды, которая текла из центров по радиальным улицам, затем впадала в шоссе и уносилась к окраинам. Улицы имели небольшой уклон, а площади — выпуклости, почти не ощущаемые пешеходами, но достаточные для стока воды. На наиболее высоких местах находились расположенные в ряд отверстия, откуда били фонтаны. Таким образом, в течение нескольких минут весь город был полит и вымыт. Сотни разнообразных фонтанов поливали одновременно растительность садов и парков. Обслуживающего персонала нигде не было видно: работа производилась автоматически, одним поворотом рычага на центральной станции водопровода. Водопроводные отверстия находились тоже и на зданиях под крышами. Жители домов открывали ежедневно соответствующий кран, и все здание мгновенно, и обильно поливалось. Дойдя до низа, вода стекала по определенным руслам под тротуарами, чтобы не мешать пешеходам, не создавать луж и воспрепятствовать занесению сырости и следов в помещения.
Яхта опустилась на огромной площади-парке у центрального здания, в которое мы и вошли. Здесь издается единый на всей Айю «Бюллетень науки». Печатаемый ежедневно в количестве многих выпусков — в сотнях тысяч экземпляров каждый, этот бюллетень рассылается по университетам, музеям и школам планеты. Он суммирует все достижения ийо: открытия, изобретения, исследования и прочие научные труды. Каждый выпуск посвящен одному вопросу той или иной науки. Поэтому для того, чтобы узнать, например, что сделано по математике за последние сто лет, нет необходимости рыться в библиотеках среди массы книг и журналов: вы мгновенно получаете подобранный комплект соответствующих номеров «Бюллетеня» и читаете все подряд в последовательном порядке. Если данный вопрос относится к области нескольких наук, то выпуск кладется в несколько комплектов.
Издается этот «Бюллетень» в 357-м городе, носящем название Города Науки, комиссией крупнейших ученых Айю. Поступающие от отдельных ийо первичные данные прорабатываются предварительно в университетах. Подобный же бюллетень существует и для искусства. Издается он в Городе Красоты и Искусства.
За обедом мы встретили Тао. Беседуя с ним о бюллетене, профессор спросил, почему на Айю нет газет.
— Просто не о чем писать.
— Совершенно верно! Это, действительно, чрезвычайно просто! Подумайте, Брайт, какой чепухой наполнен «Таймс» и сотни ему подобных: внутренней, международной и колониальной политикой, финансово-торговыми делами, парламентскими речами, дипломатическими выступлениями, рекламой, объявлениями, модами…
— И, вероятно, происшествиями, которых у нас уже тоже более не существует.
— А как же извещают, — спросил я, — о новых организациях и различных предприятиях, в роде, например, полетов на другие планеты?
— По радио по столовым, школам и фермам. Это — самый верный способ оповестить всех ийо, о котором вы уже осведомлены.
— Да, конечно… — пробормотал я, обратив внимание на тихую музыку, пение и звон колокольчиков. Я все еще не освоился с фактом отсутствия газет.
— В данный момент сообщают, например, о небольшой «небесной» прогулке. Если хотите принять в ней участие…
— Мы не можем не хотеть! — вырвалось у меня. — Как просто и легко все делается здесь, мистер Брукс!
Один из сидящих с нами за столом ийо поднял правую руку.
— Коллега Найи устроит это: он предложит одному из 24 отправляющихся кораблей залететь сюда за вами.
Найи тотчас же встал. Мы немедленно последовали за ним, желая ознакомиться с телефонами Айю, но, к сожалению, почти ничего не увидели: Найи снял висевшую у входа зеленую пластинку и приложил ее на мгновение ко лбу — вот и все, что мы заметили.
Я разочарованно посмотрел на профессора.
— В этой-то простоте и скрыта вся гениальность, Брайт. Найи передал мысль! Дикарь, увидевший, как в Лондоне говорят по телефону, был бы удивлен не менее нас: он также ничего не обнаружил бы, что могло бы объяснить ему технику дела!
После обеда мы отправились за город. В поле нас высадили, Найи скинул каску, приветливо улыбнулся, и яхта быстро исчезла. Мы остались совершенно одни.
— Повидимому, — сказал профессор, — это условленное место.
— Мне не верится как-то, чтобы «телефонный разговор», при котором мы присутствовали, мог бы подействовать…
Профессор рассмеялся.
Глубоко в небе сверкала быстро увеличивающаяся точка, выросшая через минуту в огромный корабль. Он плавно опустился, крышка отскочила, и, как и на Вуйи, к нам направилась группа стройных великанов. Но мы не боялись их более; гордо блестя чешуей, мы побежали навстречу. Они скинули каски, что является у ийо знаком приветствия, окружили нас и, весело смеясь, воскликнули «и-и!». Все были молоды, большинство из них — девушки. Они взяли нас за руки, повели к кораблю, и мы с наслаждением вступили в знакомый полумрак эллипсоида.
Прошло около часа. Голубое свечение померкло. Снаружи было темно, а вся поверхность снаряда казалась усеянной крупными, блестящими искрами.
— В чем дело, что это?..
— Звезды, — ответил профессор. — Мы находимся сейчас в весьма интересной точке межпланетного пространства: солнца и некоторые спутники скрыты за Сатурном, на других — затмение, а на прочих, очевидно, новолуние. Снаряд прозрачнее стекла. Крепко держитесь, Брайт, и любуйтесь этим изумительным видом Вселенной.
Сверху, с боков и снизу расстилался бесконечный и бездонный океан сверкающих бриллиантов. Подобно жемчугу, были рассыпаны мириады мелких звезд, и, как серебряные нити, разбросаны созвездия. С Земли они кажутся слабо светящимися, мерцающими точками, отсутствие же атмосферы придает им необычайную величину и яркость. Неподвижно и тихо наблюдали ийо этот величественный символ бесконечного, и звезды светились в их черно-бархатных глубоких глазах.
Вскоре звезды — померкли, вспыхнул верхний левый край Сатурна, и выпуклость колец засверкала ослепительным светом. Затем начали появляться луны, и через минуту из-за исполинского черного силуэта планеты выплыло огромное багровое солнце. Внезапно ноги у меня подкосились, и я еще крепче вцепился в скобки стола. А Сатурн вместе с тремя лунами и солнцем пришли вдруг в… вращательное движение!
Я вздрогнул.
— Что это за фантасмагория?!
Длинный профессор, взмахнув неуклюже руками, мягко шлепнулся на пол.
— Все в порядке… — промычал он, стоя на четвереньках и ища, за что ухватиться, — и все находится на установленных небесной механикой местах: это только снаряд вращается, в результате чего я и пал жертвой…
Молодежь схватила профессора за голову и ноги и поставила на пол.
— Однако они жонглируют своими снарядами, как цирковой велосипедист, — смущенно бормотал он, поддерживаемый ими подмышки. — Не знаешь еще всех этих фокусов, ну, вот и попадаешь в положение Архимеда, ищущего точку опоры… К счастью, благодаря малому весу, ушибиться здесь невозможно.
Видя, что все окончилось благополучно, молодежь рассмеялась. Одна из девушек, внимательно прислушивающаяся к нашим словам, заговорила вдруг по-английски:
— Будет еще один «фокус».
«Погуляв» несколько времени в межпланетном пространстве, мы вернулись на Айю и полетели по горизонтальной линии. Вдали сверкал океан. Снаряд быстро приблизился к нему, и под нами развернулась широкая водяная зыбь. Рулевой резко повернул колесо и остановил его… Я почувствовал, что теряю вес и почву под ногами: снаряд молниеносно упал и с треском ударился о поверхность воды… Гул раскатился в ушах, вихри брызг разлетелись во все стороны, и горы белой морской пены каскадами закружились и забурлили вокруг прозрачных стен… Затем все стихло — мы быстро тонули. Все это произошло мгновенно — я и ахнуть не успел и, лишь сильно вздрогнув, вцепился в рукав своей соседки. Она улыбнулась, — все было, очевидно, в порядке — это не что иное, как обещанный трюк. Через полминуты мы опустились на дно, мягко стукнулись и замерли на месте.
— Браво! — воскликнул профессор. — Их корабль — колесница богов! Они летают в нем не только между звездами, но и прорезают, подобно Нептуну, глубины морей! Да здравствует наука и гений разума!
Это была, действительно, необычайная картина: огромный, прозрачный эллипсоид на дне океана, внутри него блестящая толпа великанов, а кругом стаи рыб и морские чудовища! Пилот занялся рулем, и мы начали бороздить океан. Снаряд то всплывал, то нырял, то врезывался в стаи акул… Это было восхитительно, это было еще замечательнее, нежели межпланетный полет!
Снаряд то всплывал, то нырял, то врезывался в стаи акул…
Мы заметили, что многие ийо работали какими-то вделанными в стены снаряда приборами. Они оказались фотоаппаратами, при помощи которых производилась киносъемка морской флоры и фауны.
— Расскажем на Земле, Брайт, что мы летали и плавали в фотографической камере!
Часа два продолжалась эта бесподобная подводная экскурсия. Мы встречали целые коралловые леса, груды блестящих жемчужин, сказочную морскую растительность и десятки видов невообразимейших животных, величина которых превосходила размеры китов и слонов. Хищные акулы кидались на снаряд, и штук двадцать чудовищно-гигантских осьминогов присосались к его стенам. Облепленный спрутами, снаряд быстро прорезал километры морский толщи и, вылетев подобно бомбе из воды, мгновенно взвился высоко в пространство…
Часть осьминогов осталась висеть.
Часть осьминогов сорвалась и шлепнулась в воду, остальные остались висеть. Рулевой нажал какую-то кнопку, стены вспыхнули на мгновение голубым светом, и… все спруты исчезли.
В этот момент раздалась музыка и послышалось мелодичное пение под аккомпанемент знакомых мотивов. Позднее мы узнали, что это было сообщением времени отлета антивоенной экспедиции на Юйви.
Нас доставили на станцию больших кораблей какого-то города. Одна из участниц «прогулки» безмолвно предложила нам пересесть в междугородный снаряд. Как и ряд других, он был полон «народу».
— Как вы думаете, мистер Брукс, куда «повезут» нас сейчас?
— Не знаю. Во всяком случае, не для простого осмотра города, — решил профессор. — Для этого здесь слишком много ийо.
Стаей огромных птиц поднялись снаряды в пространство. Голубой свет защитил нас от солнц. Стало прохладно. Все скинули каски. Бессонная ночь дала знать о себе, а нарастающая скорость полета сковала все тело томным ощущением усталости.
Ко мне приблизилась «межпланетная спутница», — я помню ее смеющееся лицо, игру лукавой улыбки в глазах, излучающих теплую ласку… Ийо понимают без слов — их отношения просты, как только просты они могут быть в этом свободном от жеманности мире. Девушка села и, склонив мою голову к себе на плечо, обняла меня блестящей рукой. Она тихо пропела «Ли-ай-ю» и в голове зазвучала «Симфония миров».
Убаюканный плавным движением снаряда, я быстро уснул.
Мне снился театр. Он таял. Озаренная ореолом, стояла на снежной вершине красавица Афи. Над нею сияли Сатурн и звезды. А театр все таял, превращаясь в потоки воды… Я метался, я хотел закричать, но не мог.
Грохот… Театр рухнул — снаряд опустился на почву: сквозь открытую крышку ворвалось яркое багровое зарево.
— Несчастье? Пожар?.. — бормотал я, протирая глаза.
Рядом со мной серебристо смеялись. Профессор улыбнулся.
— Не думаю, чтобы на Айю могли быть пожары: это, вероятно, какой-то новый фокус ийо…
Выйдя наружу, мы очутились на колоссальной площади незнакомого города. На черном небе слабо мерцали зеленоватые звезды, а почва представляла собой море огня, который играл на чешуе десятков тысяч собравшихся ийо. Исполинское кольцо обрамлявших площадь зданий пылало, как факел, переливаясь волнами ярко-красного пламени. Малиново-огненными языками продолжали слетаться стаи снарядов. Оживленно двигаясь, толпы смешивались, как жидкий, раскаленный металл.
Это было необыкновенно фантастическое зрелище, как во сне. Боясь потерять профессора в этом океане огня и существ, я схватил его за руку.
— Что это, куда мы попали?
— Н-не знаю, не понимаю… — задумчиво прошептал он, не отрывая глаз от грандиозной картины.
Десятки трибун поднялись над площадью, движение масс прекратилось, и послышались мелодичные речи ораторов.
— Похоже на демонстрацию, но для чего и перед кем?..
Мощное «и-и» прозвенело в пространстве, толпа быстро влилась в снаряды, и мы снова куда-то неслись. Вскоре корабли опустились на поле. Три луны заливали серебром чернеющий лес, а вдали сверкал фосфоресцирующий город. Корабли продолжали слетаться, и массы неимоверно росли, вливаясь широким потоком в блестящее голубое шоссе. Окруженные тысячами ийо, мы направились к городу, а навстречу нам двигалась светящаяся фиолетовая волна — это были знамена, горящие огнями «св. Эльма» в десятках тысяч рук. Шедшие приблизились, смешались с нами, атмосфера огласилась стройным «у-ва-у», и откуда-то сверху зазвучала музыка.
Вступив в сверкающий город, мы на мгновение замерли: сферические крыши зданий, походя на исполинские факелы, горели зеленым огнем, излучавшим серебристое облако. Пространство пропиталось пеленой тумана — он вспыхнул и, ярко засветившись, превратился в грандиозную арену войны: мы увидели борьбу на суше и море, под водой и в воздухе, услышали оглушительный грохот и вопли, отчаянные крики, взрывы, стоны…
— Какое-то изумительное звучащее небесное трехмерное фото-радио-кино… — пробормотал профессор.
И — действительно — мы видели все не на плоскости, а в пространстве, уходящем глубоко в небеса.
Картины быстро сменялись, раскрывая бесконечный невыносимый ужас войны. Затем мощная музыка сотрясла атмосферу, страшный гул раскатился по миру, облако вспыхнуло багровым заревом, и на момент все смешалось: началась революция, а за нею последовал Великий период строительства.
……
Рассвет. На горизонте появляется первое солнце и начинается грандиозный «разлет» кораблей.
Нас усадили в снаряд и быстро доставили в «город авиации» — тот самый, в который мы прибыли с Вуйи на Айю. И мы снова увидели сверкающий океан кораблей. Солнца приближались к зениту.
На станции нас встретила Афи. Я закидал ее вопросами. Выслушав мой сбивчивый рассказ, она с улыбкой ответила:
— Вы были в двух древних «городах революции» и участвовали в празднестве, организованном в день годовщины революции и окончания последней войны. Частично виденные вами торжества связаны на сей раз, кроме того, с предстоящей антивоенной экспедицией на Юйви. Аналогичные празднества устраиваются и другими городами в честь науки, искусства, культуры и т. д. Вот и все.
Я взглянул на профессора.
— Пустяки — «все»…
В городе царило необычайное оживление и всюду кипела работа: тысячи ийо возились у снарядов.
— Что это?
— Мобилизация, — ответила Афи.
— Сколько кораблей летит на Юйви?
— Все имеющиеся, в количестве 432.
— А ийо?
— Сколько поместится, т. е. не менее двадцати тысяч.
Мы поднялись на одну из аэродромных площадок, чтобы взглянуть на происходящее сверху. Мы застали там Кайя.
— А не может ли случиться, — спросил профессор, — что юйвитяне разобьют нас в пух и прах?.. Я наблюдал в телескоп их чудовищные орудия и необычайно развитую военную технику.
— Сейчас вы увидите, возможно ли это.
Сойдя вниз и пробравшись сквозь лес гигантских эллипсоидов, Кайя подошел к одному из них и сказал:
— В этом корабле мы летим. Вместе с вами будут и все друзья: Тао, Афи и другие ийо, с которыми вы знакомы. Осмотрите его наружность.
Мы обошли снаряд кругом, но ничего особенного не обнаружили. Его поверхность была самой обыкновенной, какую мы много раз уже видели, за исключением вделанных в стену нескольких десятков кружков. Они были ярко-красного цвета, как рубин, и имели в диаметре не более пяти сантиметров.
— Я чую, — произнес профессор, косясь на них, — что эти безобидные на вид камешки в состоянии произвести в течение часа социальный переворот или превратить планету в развалины…
— Вы не ошиблись, — подтвердил с улыбкой Кайя. — Над ними именно и работают уже в течение трех суток тысячи ийо. Это наше единственное скромное оружие… Ничем другим, как видите, мы не располагаем.
Недоверчиво взглянув на улыбающегося Кайя, профессор пробормотал:
— Воображаю скромность этих дьявольских лучей…
— Каких? — спросил я.
— Излучаемых этими камнями: ведь не стрелять же ими будут, Брайт! Эти «рубины» — объективы мощных генераторов атомной энергии, находящихся внутри снаряда.
— Совершенно верно, — подтвердил Кайя.
— Владельцы одного снаряда с такими генераторами, — продолжал профессор, — могут навести на все государства ужас, завоевать их, свергнуть правительства, сделаться господами планеты…
— Мы так и поступим, но только не ради господства, а с целью искоренения зла.
— Какое счастье, Брайт, что это адское орудие находится в руках революции, а не буржуазии! Иначе эта последняя установила бы кровавый террор не только на Земле, но и на всей солнечной системе!
— У нас нет революции, — поправил Кайя.
— Но зато была — последняя, решительная и всепланетная!
Афи улыбнулась.
— Вот что, — сказала она, — по прошествии двенадцати часов экспедиция вылетает отсюда на Юйви. Она продлится более суток, а вы, кажется, давно уже не спали. Поэтому предлагаю вам отправиться в свою комнату в Город Науки, в котором сейчас, кстати, ночь, и хорошо отдохнуть.
И опять мы в снаряде…
— Каков «денек», Брайт, а?
— Любопытный… А как вам нравится их «мобилизация»?
— Забавная! Но завтра, вероятно, нам предстоит уже нечто совершенно, так сказать, сногсшибательное…