— 14 —

наставникъ и слуга оставили меня одного и выб•Ьжалъ

потихоньку на черный дворъ, куда вела дверь изъ моей

комнаты.

На этомъ двор•Ь въ росли сорныя травы, и

я принялся рвать ихъ полными горстями и набивать ими

ротъ, насколько это было возможно, съ

разжевывая и глотая листья и не обращая вни-

на ихъ и вкусъ.

Я слышалъ, не помню когда, отъ кого и при какихъ

обстоятельствахъ, что есть ядовитая трава, называемая

цикутою, отъ которой можно умереть. У меня не было

сознательнаго и умереть и я даже не

понималъ, что такое смерть, но повинуясь темному

инстинкту и печали, причина которой также была

нев•Ьдома, я жадно набросился на эти травы въ надежд%,

что ними найдется и цикута.

Но невыносимая горечь и жесткость этого кушанья

скоро заставила меня бросить его; почувствовавъ при-

ступъ тошноты я спрятался въ садъ, ко

двору, и тутъ, скрытый отъ вс%хъ взоровъ, освободился

начисто отъ всей проглоченной мной отравы; вернувшись

въ комнату, я молча переносилъ легкую боль въ

и спазмы въ желудк±. Наставникъ засталъ меня въ та •

комь но ни о чемъ не догадался, а я ничего

не сказалъ ему. Скоро надо было идти обвдать и мать,

увид•Ьвъ мои красные и глаза, какъ бываетъ

послеЬ рвоты, настойчиво стала разспрашивать меня, во

что бы то ни стало желая узнать, что со мной случилось.

Во время ея допроса колики желудка усились и я не могъ

продолжать ±сть, но упорствовалъ въ отв%чать.

Итакъ, я старался выдержать и одновременно

скрыть испытываемую боль; а мать продолжала допраши-

вать и грозить. Всмотр%вшись въ мое страдающее лицо

и зам•Ьтивъ, что губы у меня зеленыя,—я не догадался

ихъ вымыть,—она испугалась, вскочила и, подб±жавъ ко

мн%, еще настойчив%е стала требовать отв%та; подъ

HieMb страха п боли я въ слезахъ повинился ей во всемъ.