— 85 —

чемъ омчалъ вь Дневникљ: „Встр%тилъ, и сердце забилось.

Луиза, уже не влюблевъ ди я въ васъ. Ова любить

меня, вавъ хорошаго и добраго учителя, и только. Жаль, что

мио говорю нею. НгЬтъ разговоровъ важныхъ, да и не-

гдВ и невогда", Но съ ттмъ сердце его не охлад%-

вало и въ вняжй Трубе—. Однажды глубовою осенью

ходиль онъ ва ДВвичье поле, и воть что потонь записдлъ

о Днашкљ.• „Гулялъ въ саду, подъ ДЊичьемъ, съ чувствомъ

увид%лъ балвонъ и живо представидъ ее, опершуюся на пе-

рип и разговаривающую при Прошелся по встмъ

дорожвамъ". А вогда Погодинъ увнвлъ объ ед нездоров“,

восвлицветь въ своемъ Дневникљ: „Ахъ Боже мой! Сталь

думать о ней. Неужели она умретъ и а умру, прощаясь съ

нею на нельза будеть быть при ней во

время боЊви. Я не увижу уже ее и, Богъ знаетъ, что пошло

голову. Прошибли почти сдезы«. На другой день онъ по-

Итиль ее и узналъ, что она уже выздоравливаеть, о чемъ

ипис.алъ въ Двевний: „Четверть часа пробылъ у ни, раз-

свазавъ мелъвомъ вс.е, прибавилъ, вавъ мн•ь ховлось видЖ

в— хоть записочку вашу

хш.

Аграфена Ивановна Мансурова въ письм•ь своемъ изъ

Берлва спрашивала Погодина: „ ЧТмъ вончилась брань Му-

равьева? “ .

Мы уве имьи случай упоминать, что на вечерВ, быв-

шемъ зимою 1827 года у ЕНДГИНИ З. А. Водвонсвой, Андрей

Ниводаевичъ Муравьевъ „по своей неловкости“ имьъ не•

сломать руну волоссальной гипсовой статуи Аполлона,

вотри уврвшала театриьную зыу. Это, вавъ изйстно, на-

влевло на Муравьева злую эпиграмму Пушвина, воторый, не

разобравъ стиховъ, тутъ же написанныхъ Андреемъ Ниво-

певичемъ въ свое на пьедесталв статуи, думалъ,