— 467 —

ушей, ни глазъ, ее даже обид%ть нельзя, а потому со слезой

и благочитјеиъ, заврываа врышву ихъ гроба, перейдемъ въ

тому, ЧТО живо и пос.“ нихъ.

Хоиавовъ и Авсавовъ—сдљлали свое дљло;

долго-ли, воротво-ли ови жили, но заврывая глаза, они могли

свазать себ съ полвымъ c03HaHieMb, что они сд%лали то,

ЧТО хотЬли сдьать, и если они ве могли остановить фельдъ-

т—и, штанной Петромъ, и въ воторой сидитъ

Биронъ и колотить ямщика, чтобы тоть свавалъ по нивамъ

и давил людей, —то они остановили увлеченное общественное

MdBie и вставили призадуматьса вс%хъ серьезныхъ людей.

„Съ нихъ начинается перелом Русской мысли. И когда

мы это говоримъ, ваветса, насъ вельвя заподозрить въ при-

cTpacTiH.

Дф, мы были противниками ихъ, но очень странными.

У насъ была оВш любовь, но не одинакая.

„У нихъ и у насъ вапвло съ раннихъ л%ть одно сильное

биотчетное, страстное чувство, которое они

принимали за а мы за пророчество—чувство

безграничной, обхватывающей все любви въ

Русскому народу, въ Русскому быту, въ Русскому складу

ума. И мы, ПЕЪ Янусъ, или вавъ двуглавый орелъ, смо-

тргЬ.ци въ разныя стороны, въ то же время инъ сердце бн-

лось одно.

„Они всю любовь, всю в%жность, перенесли на угнетен-

ную мать. У васъ, воспитанныхъ вв'ь дома, эта связь

ослабла. Мы был на рукахъ Французской гувернантви,

поздно узнали, что мать наша не она, а загнанная кре-

стьянва, и то мы сами догадались по сходству въ чертахъ,

да потому что •еа п%сни были наиъ роднђе водевилей; мы

сильно полюбили ее, но жизнь ел была слишкомъ Асна. Въ

ея воинатЬ было намъ душно; все почерйлыя лица изъ-за

серебряныхъ окладовъ, все попы съ причетомъ, не-

счастную, забитую солдатами и писарями женщину; дже ея

в%чный плачь объ утраченномъ раздиралъ наше