166

изъ нихъ сказалъ другому: „Сейчасъ видно, что это рус-

скак свиньи !"

Пароходъ присталь у Ревела; я вмстгВ съ другииъ

крестьяниномъ пошелъ въ городъ, напился съ нимъ въ

трактирув чаю, и потомъ воротился опять на пароходъ.

Между пассажирами было двое молодыхъ поляковъ, воз-

вращавшихся изъ Петербурга въ Литву и въ Польшу.

Эти поляки не знакомились ни съ Миъ и разговаривали

по полки только между собою. Когда •мы подходили кь

Ревелю, одинъ изъ нихъ сказалъ другому: ввдь все это

иринадлежало ПольшгВ; больно, что теперь нигдгВ Н'Ьтъ

Польши! Услышавъ польскую ртВчь и эти слова, выра-

любовь кь отечеству, я сталь прислушиваться кь

разговору двухъ молодыхъ людей, конечно не изъ пустаго

любопытства; вволю хотјлось наслушаться и насла-

диться звуками роднаго языка; въ устахъ поляка выра-

любви кь Польшј, оставленной !флымъ свжомъ,

несчастной, угнженной, надъ которой никто не смилуется,

которой никто не сочувствуетъ, им'Ьетъ особенную силу

и Несчастные люди скоро обращаютъ свое вни-

MaHie на несчастныхъ и больше чтВмъ счастливые сочувст-

вуютъ имљ. Такъ и мои двое поляковъ, не обращая

на то что я руссЕйй, начали говорить со мною. Трудне

понять почему ихъ и обратились именно

на меня, и почему изъ русскихъ, тутъ'бывшихъ, они

с$лали только въ мою пользу. Разговари-

вая, приЈхали мн въ Ригу, и я съ моимъ товарищемъ рус-

скимъ крестьяниномъ, отправился въ русское предМстье,

гдЈ впрочемъ мы скоро и разстались.

Садясь на пароходъ, я выдалъ себъ за щетинника и цо

тому отправился въ одному купцу, чтобы поторговать

щетину, которой, разумјется, не купилъ, но вм'ћсто этого,