— 23 —

теть меня. Зачвмъ онъ зд%сь? Развь я не свободенъ?...

Только теперь я вижу, какъ я худъ, какъ слабь... Точ-

но щеаки, высохли руки. Кашель душить меня... Ахъ, но

стоить •ли думать объ этомъ: здъсь меня ждетъ покой,

любовь и ласка. А съ ними придетъ и здоровье, вернутся

силы, я снова поправлюсь; я еще молодь, я могу жить еще

долго, долго... О, какъ я буду ходить за тобой, лелъять

тебя, моя родная! Ты такъ много, такъ одиноко страдала,

такъ долго хоронила въ себ% своч муки, молча, ни съ

квмъ не двля своего горя. Теперь я заставлю тебя поза-

быть твои муки, я верну кь теб% тв былые св%тлые дни,

что улыбались намъ когда то,—помнишь? давно- давно..

Но отчего ты не встръчаешь меня?..

длинный столь стоить среди комнаты. Тускло мер-

цаютъ свъчи, пахнетъ дадономъ. Монотонно журчитъ го-

лось читальщика. БВлый саванъ скрываетъ холодные, око-

члены. Какъ листъ, пожелт%ло лицо.

Смерть застыла въ дорогихъ милыхъ чертахъ.

Ц%льную ночь бредилъ, какъ есть напролетъ,

цвльную ночь... И плакалъ, и кричалъ нев%сть что такое,

сумрачно говорить тюремщикъ усатому кр%постному фельд-

шеру, явившемуся пров%дать больного, а теперь стихъ:

молчитъ. Разв% только вздохнетъ, да глазами поводить...

Фельдшеръ молча подошелъ кь койк% и заглянулъ

въ широко раскрытые, неподвижно устремленные въ даль

глаза больного. По привычкъ онъ хотьлъ было пощупать

пульсъ, но прикоснувшись кь исхудалой, холодъвшей рукъ

арестанта, онъ вдругъ остановился и махнулъ рукой.

— Что ты?

— Готовь... Копайте могилу. И онъ отвернулся, по-

чувствовавъ на себ% тяжелый неподвижный взглядъ уми-

равшаго.