— 428 —

Проходя мое безпристрастно и н8ходя въ

оноиъ дерзновенныя я вопрошаю саиъ себя,

для чего его писпъ? Гласъ уввряетъ пеня,

что я злаго не мыслил и что, гоняяса за пустою спвоо

врослыть писателемъ, писал. Вопрошаю себя еще, на ко-

го цыијъ? Гласъ BHYTpeHHiA инв отвјщаетъ паки: ни на

кого, никого не хот$лъ озлобить, ни уязвить. О милосер-

aie, rnocepaie, воззри милостиво на мое He3I06ie и отпу-

сти 386uneHie разсудка.

Естыи я писалъ противь ценсуры, то думал, что творо

доброе; думал, что опа не нужна и естыи не будетъ

существовать, то обязанный всакъ саиъ отвмствовать, на

цевсуру полагаться не будетъ.

Естыи кто скежетъ, что я, писавъ cio книгу, хогЈхь

сдыать B03MYlIleHie, тому скажу, что ошибается: первое

потому, что народъ нашь книгъ не читаетъ, что нисана она

слогомъ для простаго 'народа невнятнымъ, что и напечата-

но ея очень мало, не цвдое издије ни заводь, а только

половина, и можетъ ли мыслить о семь, кто общниковъ не

имветъ; возмогъ ли я помыслить, что почесть меня такимъ

возможно? Занятый съ самаго утра до заката солечнаго

заботливою aoauocTio, тщательно собирая опреПленвыИ

Ея Иииераторскииъ Величествомъ таможенный сборъ, еди-

ное иммъ весеје въ маше часы моего за-

ниматьсн семействохъ. О семья несчастная, о ппчевныя

чада, о родители мои любезные! Что должны вы о те-

перь мыслить, видя во мнЈ преступника. О всещедрая Го-

сударыня! О Ты, Которую иијоны различныхъ народовъ

благословляютъ, не лиши, о милосердая, единаго въ жизни

б$дственнаго плачевное мое семейство;

вонми uoaetlio несчастпаго, дай зрмь ирестарыыхъ моихъ

родителей.

Но изъ самой пагубной моей книги да извлеку что п-

60 въ мою ползу. Мыслить аи тотъ зпе, кто говорить