Можно представить мою радость, вогда изъ по-

Мранной мною коробочки ивъ-подъ спичекъ я ивв.девъ

объемистую записку, — цЬлое написанное хоро-

шо знакомымъ мелвимъ, четкимъ почеркомъ.

Это было настощее литературное тьмъ

боме ц%нное, что я уже давно никакой литературы, ни

писанной, ни печатной, не вида.лъ, не считая, конечно,

Святыхъ и увдкихъ, проходящихъ строгую жандарм-

свую цензуру и потому и сухихъ, писемъ отъ

родныхъ.

Бронштейнъ, при своей кипучей $ятельной натурђ,

стремщейся въ и понятно, 60-

Ле насъ долженъ быль тяготиться вынужденной

бездјятельностью подъ замкомъ въ четырехъ стЬнахъ ма-

леньвой каморки, и съ жадностью упатился за подвернув-

случай, чтобы въ литературномъ разря-

дить хоть часть накопившейся и льющей черезъ край

и хоть на бумагђ излить свою злобу и

на тЬхъ, которые такъ неожиданно и такъ жестово прервали

его ,$ятелъность, рисовавшую д.ия него яркВ1 пер-

спективы.

А задача была для него, въ этой запискћ, нелегкая.

Онъ долженъ быль изложить въ ней всю своего

ареста, обстоятельствъ, его сопровождавшихъ, и свои пова-

на допросЈ у жандармовъ. Написать все это надо

было такъ, чтобы дать MH'h полное о томъ, какъ все

это произошло, и, BMtcTh съ тћмъ, не дать уликъ противь

себя, въ томъ случЩ если записка будеть перепачена. И

онъ выполнилъ вто мастерски. Письмо было полно искро-

метнаго сарказма, злой сатиры — памфлеты

Надо помнить, что въ то время политическвт дЈла не

разбирались даже Амь упрощеннымъ судебнымъ поряд-

комъ, какимъ они велись посА 1904 года и до

Судебная реформа Александра П не коснулась $лъ поли-

тическихъ, и они велись въ дореформенномъ порядМ. Не

было ни гласности, ни публичности, ни прочихъ атрибу-

товъ дмствительнаго суда. Обвиняемые допрашивались

жандармами, при чемъ имъ не только не предъявлялись по-

ихъ товарищей по но и ”сви-

д%телей”, осмдомителей и прочихъ. Они не были субъ-

евтами судебнаго разбирательства, а только объектами, ма-

TepiaJ10Mb, изъ котораго жандармы, съ другими

стршшли боЛе или мен%е стройное ”дјло”,

28